А к обеду вполне можно изжарить яичницу.
Пацулка взял себя в руки и согласно кивнул. Сознание вины, однако, во второй раз за этот день заставило его заговорить.
— С луком, с колбасой или шкварками? — деловито осведомился он.
— С колбасой, — сказала мама и ушла.
Тогда Пацулка заговорил в третий раз, что выходило уже за всякие рамки.
Он произнес следующую фразу:
— Я ему этих бифштексов никогда не прощу!
Однако кому не простит, объяснять не пожелал. Закусив губу, он сердитым жестом приказал Катажине заправить суп, перемешать салат и снять наконец с огня компот, а сам занялся приготовлением яичницы: порезал аккуратными кубиками деревенскую, пропахшую можжевеловым дымом колбасу и приступил к следующему этапу сложного процесса, конечной целью которого должен был стать шедевр кулинарного искусства под названием «яичница с колбасой».
— Он ничего больше не скажет, — вздохнул Брошек. — Незачем даже расспрашивать — пустая трата времени.
— А мне когда-нибудь позволят сказать хоть слово? — обиженно спросила Ика.
Гибель бифштексов смутила и огорчила не только Пацулку. Поэтому Икин вопрос остался неуслышанным. Катажина колдовала над кастрюлей с супом, Влодек перемешивал салат, а Пацулка сосредоточил все свое внимание на приготовлении яичницы.
— А я, — сказала Ика, — видела Толстого.
— Да? — вежливо сказал Брошек. При этом лицо его сохраняло отсутствующее выражение: он, подобно Катажине и Влодеку, напряженно размышлял, кого имел в виду Пацулка.
Равнодушие слушателей довело Ику до тихого исступления.
— В конце концов, это не так уж и важно, — прошипела она. — Я всего-навсего видела Толстого… правда, при довольно странных обстоятельствах…
— Да? — повторил Брошек, постепенно приходя в себя.
— Ну и что? — рассеянно сказал Влодек. — И где же ты его видела?
— На дороге в Соколицу, — ледяным тоном ответила Ика. — Он ехал на мотоцикле «Нортон», пятисотка… если вас это интересует.
Брошек уставился на Ику и захлопал глазами.
— Что ты сказала? — пробормотал он.
Ика прошлась по кухне, понюхала суп, взглянула на салат и осторожно обогнула Пацулку. Потом, чувствуя на себе взгляды трех пар загоревшихся от любопытства глаз (кроме Пацулкиных), торжествующе улыбнулась.
— Я сказала, — отчеканила она, — что Толстый на мотоцикле ехал в Соколицу. Потом я его потеряла, но через полчаса снова увидела. На почте. Он заказал срочный междугородный разговор. Хотите знать, откуда мне это известно? — ухмыльнулась она. — Окошко номер два сообщило: срочные на нашей почте заказывают не больше трех раз в год. А знаете, с кем я потом увидела Толстого?
— Да говори же ты наконец! — крикнула Катажина. — Не тяни резину!
Ика важно покачала головой, внимательно наблюдая за тем, как Пацулка взбивает четырнадцать яиц с небольшим количеством муки, сметаны, молока, сырого лука и мелко порезанного чеснока.
— Думаете, это важно? — с притворной скромностью сказала она. — Перед отъездом из Соколицы мама вспомнила, что в доме нет аспирина, а в такую погоду он может понадобиться. И свернула к аптеке. Но на стоянке не было места, и мы поставили машину за аптекой. А оттуда виден задний вход в отделение милиции. И там, — все с большей горячностью говорила Ика, — там стоял Толстый и разговаривал с… капралом Стасюреком! — торжествующе закончила она.
— Что?! — крикнул Брошек. — Толстый разговаривал с милиционером?
— Да. С капралом Стасюреком. А потом что-то ему передал… из рук в руки… украдкой. И оба огляделись, проверяя, не следит ли за ними кто-нибудь.
— Откуда ты знаешь? — недоверчиво спросила Альберт.
— Видела, — ответила Ика.
— Ну и что? — допытывался Брошек. — На что это было похоже? Что тебе эта сцена напомнила?
Ика задумалась. Потом, поколебавшись, уверенно ответила:
— Мне это напомнило карикатуру из сатирического журнала: чиновник берет взятку у антиобщественной личности.
— Чепуха! — сказал Брошек.
— Что?! — закричала Ика. — По-твоему, это чепуха?
— Вон! — рявкнул Пацулка.
Все молниеносно выкатились из кухни. Никому не хотелось, чтобы яичницу с колбасой постигла участь бифштексов.
— Клянусь, — сказала Ика, — это выглядело именно так. Как будто Толстый совал Стасюреку взятку.
— Все может быть, — сказала Катажина.
— Н-да, — задумчиво произнес Влодек.
Однако обсудить эту новость не удалось. Сверху, из отцовской комнаты, донесся громогласный вопль:
— Е-е-е-е-е-е-есть!
Одновременно Икина мать, тоже очень громко, сообщила, что «кто не хочет, пускай не обедает, но стол уже накрыт, и люди ждут».
Брошек еще успел сказать, что это сообщение следует дополнительно обдумать, но его уже никто не слушал. Катажина принесла из кухни суповую миску, Влодек помог ей разлить суп по тарелкам, и все (за исключением Пацулки) набросились на еду.
Ибо, как оказалось, все страшно проголодались.
Когда Катажина собрала пустые тарелки, на пороге столовой появился Пацулка. Обеими руками он держал обернутую полотняной тряпкой ручку огромной сковороды.
— Какой запах! — восхитился Икин отец. — Что это?
И тут произошло нечто почти невероятное, наверняка не отмеченное в анналах истории. А именно: пять человек (то есть Икина мама, Ика, Катажина, Влодек и Брошек) произнесли одновременно одни и те же слова:
— Яичница с колбасой!
— Внимание! — сказала мама. — Шестнадцать букв. Шестнадцатая буква алфавита — «о». Считаю до трех. Каждый задумывает желание и на счет «три» называет вслух какой-нибудь цветок на «о». Внимание, все готовы?
Через некоторое время все кивнули.
— Раз, два, три! — воскликнула мама.
— Орхидея! — опять в один голос крикнули Икина мама, Ика, Катажина и Брошек.
Влодек молчал, глупо разинув рот, а остальные (то есть Икин отец и Пацулка) при всем желании не могли бы произнести ни слова, поскольку оба очень любили яичницу с колбасой.
— Разве орхидея — цветок? — недоверчиво спросил Влодек.
Икина мама, которая была (и остается) одним из самых известных в стране ботаников, не замедлила пояснить:
— Орхидея — красивое декоративное растение с цветами разнообразной величины, формы и окраски; латинское название orchidaceae.
— А я, — заявил погруженный в свои мысли отец, — всем орхидеям предпочитаю яичницу с колбасой.
— Приятно слышать, — ответила мать. — Ну, а кто что загадал?
— Я, — сказала Ика, — загадала, чтобы в воскресенье было солнце.
— И я! — воскликнул Брошек.
— И я, и я! — хором сказали Катажина и Влодек.
Икина мама расхохоталась.
— Признаться, я тоже загадала, чтобы в воскресенье наконец появилось солнце.
— Появится, появится, — сказал отец. — Но я был бы очень рад, если б в воскресенье к обеду была такая же яичница. Объедение!
— У! — подтвердил Пацулка.
— Я даже готов в воскресенье отказаться от Пацулки, — закончил отец.
— О, — обрадовался Пацулка.
Потом отец рассказал (как и следовало ожидать) анекдот про голубой фонарик и даже не заметил, что никто не засмеялся.
Так прошел обед, который закончился в четырнадцать часов сорок одну минуту.
Девятнадцать минут спустя на дежурство на веранде заступил Брошек. Влодеку было предложено отправиться на кухню и вымыть посуду. А поскольку пора было наконец разобраться в истории с фонариком, остальным — то есть Ике, Катажине и Пацулке — поручили сходить на другой берег, дабы, под предлогом знакомства со спаниелем панны Эвиты, собрать дополнительную информацию. Такое разделение труда, естественно, испортило Влодеку настроение, и он довольно некрасиво выругался — правда, по-английски. Однако мгновенно прикусил язык, стоило Ике вежливо осведомиться, из-за чего он злится: в связи с предстоящим мытьем посуды или невозможностью пообщаться с панной Шпрот.
— Насколько мне известно, Влодеку нравятся блондинки, — вскользь заметила Ика.
— При условии, что они не говорят голосом утенка Дональда, — заявил Влодек. — Кроме того, — добавил он с яростью, оттирая песком сковороду, на которой жарились бифштексы, — мне нравятся не блондинки, а блондинка.
— Ох, Влодечек, — беззвучно прошептала Катажина.
Услышал ее один Пацулка, который раздраженно пожал плечами и подумал, что атмосфера в доме порой становится невыносимой.
— И вообще… sorry… попрошу мне не мешать, — оборвал дискуссию о блондинках Влодек.
И его оставили наедине с посудой.
Только Пацулка на минутку задержался в кухне. Он пришел к заключению, что яичница хоть и удалась на славу, но была не очень сытной. И поэтому — на всякий случай — решил захватить с собой небольшой запас вареных бобов. Немного, каких-нибудь двести пятьдесят граммов.
Таким образом, Влодек остался в кухне, Брошек на веранде погрузился в чтение юморесок Марка Твена, а Ика, Катажина и Пацулка направились к мосту. Предварительно девочки некоторое время провели перед зеркалом. Ика сменила серый свитер на голубую куртку, а «конский хвост» искусно закрутила высоко на макушке. Катажина тоже несколько видоизменила свой наряд и прическу: поэтому, когда они уходили, Брошек спросил вдогонку, не собираются ли они пригласить пана Адольфа на кружку пива.
Пацулка посинел от приступа беззвучного смеха, а девочки, разумеется, обиделись и, задрав носы, гордо удалились. Выглядели они и вправду потрясающе, о чем Брошек им сообщать не стал. Просто проводил обеих — особенно одну — долгим взглядом. Так же — хотя и не совсем так — поступил высунувшийся из окна кухни Влодек. Самым же смешным было то, что девочки, не оборачиваясь, эти взгляды почувствовали.
Наконец Влодеку удалось вычистить сковородку, а Брошек начал читать «Путешествие капитана Стромфилда на небо». Пока душа капитана Стромфилда состязалась с космическим кораблем, движущимся в противоположную сторону, девочки и Пацулка входили во двор дома, крытого красной черепицей.
Там с утра почти ничего не изменилось. Из-под машины торчали ноги пана Адольфа; панна Эвита сидела на терраске, осыпая ласками золотисто-шелкового щенка, которому эти ласки, похоже, осточертели, и он явно предпочел бы вздремнуть; пана Краличек нигде не было видно, а его супруга, напевая (приятным голосом) песенку с многозначительным названием «Не для меня вереница автомобилей», сидела у окна и разглядывала иллюстрированный журнал.
Девочки вежливо поздоровались и, охая и ахая от восторга, бросились к спаниельчику. Собачка заметно оживилась. Даже Пацулка не удержался от умиленной улыбки. Когда же он поднял глаза на сияющее лицо панны Эвиты, едва заметная улыбочка превратилась в восхищенную улыбку от уха до уха.
Ика, заметив это, поджала губы и ущипнула Пацулку повыше локтя, но он даже не вздрогнул.
— И ты туда же? — злобно прошипела Ика.
— Э-э-э-э-э-эх! — мечтательно вздохнул Пацулка.
Однако тут же потерял интерес к собаке, панне Шпрот и девочкам и потопал к машине. Сунул голову под открытый капот и надолго застыл в этой позе. Потом вытащил голову и с глуповатой улыбкой присел на корточки у ног пана Адольфа.
А девочки между тем щебетали, расхваливая щенка, восхищаясь его мордочкой, лапками, хвостиком, шерстью, глазками и т. д. и т. п., — точь-в-точь две старые тетки над кроваткой только что родившегося младенца.
— Ах, какое чудо! Какая прелесть! — трещали они наперебой. — Ах, какой умненький! Какой красивый! Какой шустрый! Как его зовут?
— Царусь, — растроганно проскрипела панна Эвита. — Его зовут Царусь, потому сто он сплосное оцарование.
— Ох, очаровательный! Ах! Очаровательный! — восхищались Ика и Катажина, незаметно разглядывая безукоризненно элегантный туалет панны Эвиты: серебристо-серые эластичные брючки, обтягивающий лазурные свитер, синие бусы, синие сандалии и носки в цвет свитера.
Наконец, закончив восторгаться Чарусем (который опять погрузился в полудрему), девочки приступили к делу.
Прежде всего они разделились: Ика вступила в беседу с пани Краличек, а Катажина (скорее, Альберт) подошла к машине и стала внимательно ее разглядывать.
— Какая ужасная погода, — тараторила Ика. — Если и дальше так пойдет, не миновать наводнения. А вы как считаете? Я где-то прочла, что в Европе меняется климат, с каждым годом становится все холоднее, и не исключено повторное наступление ледникового периода…
— Ой… — испугалась панна Эвита. — Неузели узе в этом году?
Пани Краличек и Ика многозначительно переглянулись. В их взглядах были жалость и сочувствие.
— Не волнуйся, дорогая, — сказала пани Краличек. — Возвращение вечных льдов предвидится через несколько тысячелетий.
Панна Эвита вздохнула с облегчением.
Тем временем Катажина (а скорее, великий Альберт) сосредоточила все свое внимание на автомобиле. Она убедилась, что двигатель довольно-таки запущен, и профилактика проведена халтурно. Одна из пробок аккумулятора ввернута не до конца, свечи пригорели и так далее. Закончив осмотр, Катажина наклонилась над паном Адольфом.
— А что, собственно, произошло?
Пан Адольф высунул из-под машины лицо в черных разводах и через силу улыбнулся.
— Ах, милая Кася, — вздохнул он. — Я не большой специалист, но, похоже, все дело в тросе сцепления.
«Помнит, как меня зовут», — удивилась Катажина, и чувство симпатии к пану Адольфу еще больше укрепилось. Однако дух Альберта заставил ее весьма насмешливо выразить свое удивление.
— Только и всего? — сказала Альберт. — Чего же вы столько возитесь с такой ерундой?
Пан Адольф изумленно вытаращил глаза.
— Ерунда? — Он даже, похоже было, разволновался. — Что ж, если это ерунда, я готов уступить вам свое место.
— Да я с удовольствием, — не моргнув и глазом, ответила Катажина. — Только сбегаю домой переоденусь.
Пан Адольф на мгновение потерял дар речи. Пацулка с насмешливой улыбочкой наблюдал за происходящим.
— Что-о-о? — наконец взорвался пан Адольф. — Это автомобиль, детка, а не кукла с оторванной ножкой.
Альберт отступила на шаг, и ее симпатия к пану Адольфу резко уменьшилась.
— Куклы меня не интересуют, — ледяным тоном произнесла она. — Этот тип машин я, правда, не очень хорошо знаю, но исправить такой пустяк, как трос сцепления, труда не составит.
Пан Адольф опешил. С минуту он недоверчиво и испуганно разглядывал Катажину, пока не убедился, что она не шутит.
И поступил как истинный джентльмен: выкарабкался из-под машины и низко поклонился, прижав руку к сердцу.
— Я вам чрезвычайно признателен, панна Катажина, — сказал он, — но не могу позволить, чтобы… в моем присутствии, и пока руки у меня еще не отсохли… чтобы такая очаровательная юная особа портила пальчики и пачкала личико, занимаясь грязной работой. Простите, что не могу пожать вам руку… — Он продемонстрировал свои ладони. Комментариев не потребовалось — ладони были еще чернее лица.
— Ну что вы, пан Долек, — сказала Катажина, переживая очередной приступ симпатии к пану Адольфу. — Мне правда не трудно.
— Эй! Это еще что?! — вдруг раздраженно воскликнул пан Долек. — Что вы там делаете, молодой человек?
Ибо молодой человек, то есть Пацулка, воспользовавшись тем, что место под машиной освободилось, неожиданно вышел из состояния туповатой задумчивости и нырнул под автомобиль. И, видимо, до чего-то там дотронулся или за что-то потянул, потому что раздался противный металлический скрежет.
— Немедленно вылезай! — крикнул пан Адольф. — Он мне окончательно испортит эту колымагу!
Катажина попыталась объяснить пану Адольфу, что Пацулка если ничего и не исправит, то уж, безусловно, ничего не испортит, но пан Адольф не пожелал ее слушать. Бросившись ничком на землю, он стал деликатно, но весьма решительно вытаскивать Пацулку из-под машины.
Пацулка, впрочем, и не думал сопротивляться. Он покорно вылез, потупился и от смущения отправил в рот целую горсть бобов.
Ика тем временем попрощалась с пани Краличек и подошла к автомобилю.
— Что ты опять натворил, Пацулка? — строго спросила она, лучезарно улыбаясь выглядывающей из-под машины физиономии пана Адольфа. — Вы уж нас простите, — продолжала она. — Вечно с этим ребенком неприятности. Везде он сует свой нос…
— Купите ему ошейник с поводком, — расхохотался пан Адольф.
— Не имеет смысла, — сказала, нагнувшись к пану Долеку, Катажина. — В воскресенье этот ребенок будет съеден.
— Что-о? — обалдело спросил пан Адольф.
— Съеден, — злобно подтвердил Пацулка, резко повернулся и удалился, провожаемый хохотом пана Адольфа.
Девочки встревоженно переглянулись. Пацулка заговорил, а это было неспроста. Видно, его что-то сильно взволновало. «Но что? И когда?» — взглядами спрашивали они друг у друга.
— Ну, мы пошли, — сказала Ика, — до свидания.
Грациозно раскланявшись, девочки двинулись в обратный путь. Но у калитки Ика о чем-то вспомнила и подбежала к пани Краличек.
— Ох, чуть не забыла! — воскликнула она. — Брошек… ну, мальчик, который заходил к вам утром… говорит, вы потеряли фонарик…
— А, да, — равнодушно подтвердила пани Краличек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26