— Я в это не верю и не думаю, что ты веришь. Загляни себе в душу, Поль. Есть такая любовь, которая длится вечно, в которой соединено все — и желание, и страсть, и преданность. Так было у моего брата и его жены. Думаю, что так было и у твоих родителей.
— Ты ничего не знаешь о моих родителях, — отрезал Поль, — так что не читай мне нотаций.
Эйлин была задета за живое. Какая самоуверенность! Впервые за время разговора ее охватил гнев, и она даже не стала пытаться унять его. Ей нужна была укрепляющая сила злости, чтобы справиться с душевной болью и отчаянием.
— Читать нотации — тебе? — Она усмехнулась. — Тебе, великому Полю Дасте? Да как бы я посмела! Как может простой смертный прекословить столь великой личности?! Как смеет выражать собственное мнение в твоем присутствии?!
— Прекрати, не будь ребенком, — поморщившись, попросил Поль.
— Пусть я ребенок, но предпочитаю быть им, а не бездушным камнем вроде тебя! — запальчиво возразила Эйлин. — По крайней мере, я живая, Поль! Я чувствую, мне больно, я плачу… я делаю все, что делают нормальные люди, я чувствую то же, что и все. Конечно, жизнь может сложиться так, что мы еще пожалеем, что родились, но надо не отступать, а бороться. Ты же позволил Мари-Лу убить тебя, это ты понимаешь? Да, тебя вытащили из этого чертового подвала, но потом ты вырыл себе другую нору, более глубокую и более страшную. Ты не человек, ты мертвец.
— Ты закончила?! — свистящим шепотом зловеще осведомился Поль.
— О да, закончила. Покончила. С тобой. С этим смехотворным фарсом! С этой страной! Я хочу вернуться домой. — На последних словах у Эйлин сорвался голос.
— Обещаю, что отправлю тебя в Канаду завтра первым же рейсом, — язвительно бросил Поль.
Пусть мне плохо, пусть я опустошена и убита горем, но он меня не сломает!
— Поосторожнее, Поль. Обещания — это не твое.
Возвращение в имение походило на кошмар, какого Эйлин не пожелала бы и врагу.
Лицо Поля превратилось в каменную маску. Он не смотрел на Эйлин, не разговаривал с ней. Она сидела, вжавшись в спинку сиденья, а в голове у нее вертелись и вертелись жестокие слова, брошенные ею Полю.
Да, жестокие, горестно признавала Эйлин. Я люблю его, люблю всем сердцем, а попытка объясниться закончилась взаимными оскорблениями. Мне следовало проявить понимание, быть доброй и любящей, показать, что настоящая любовь способна подставить другую щеку. Мне следовало дать понять Полю, что, каким бы он ни был, я все равно люблю его.
Но Поль… Его дерзость, самоуверенность были совершенно невыносимыми! До встречи с ним я даже не подозревала, что способна так разозлиться! Только вот все сказанное… Эйлин закрыла глаза. Можно держать пари, что никто еще не разговаривал с ним в таком духе. Как он мог довести меня до такого состояния, что я, любя его, дошла до столь сильных выражений? Я отдала бы все на свете ради того, чтобы залечить раны, нанесенные ему Мари-Лу и его, так называемыми, друзьями.
Они подъехали к дому, Поль вышел из машины и открыл для Эйлин дверцу, но не сказал ни слова, пока они не вошли в холл.
— Ты, должно быть, устала после столь изнурительного дня, — сдержанно заговорил он, глядя на Эйлин сверху вниз. — Я распоряжусь, чтобы Женевьева принесла тебе ужин в комнату, после того как ты примешь ванну.
Другими словами, он не желал ее больше видеть до самого отъезда, до завтрашнего утра. Эйлин сдержанно кивнула и с достоинством заявила:
— Спасибо, я не голодна.
— Тем не менее, ужин тебе принесут.
— Делай что хочешь, ты всегда так поступал.
Эйлин направилась к лестнице, еле передвигая дрожащие ноги. Бесчувственное чудовище, вот он кто. Эйлин хотелось плакать, дать волю слезам, облегчить душу, но внутри ничего не осталось, кроме сухого пепла, и от этого ей было еще хуже.
Приняв ванну, она накинула халат и вышла на балкон. Солнце уже садилось, и сад погружался в сумерки. Эйлин подставила лицо нежному ветерку, принесшему аромат цветов, и удивленно подумала, что еще может ходить и разговаривать, когда сердце разбито вдребезги. А ведь это только начало, ей нужно научиться жить с этой болью в сердце до конца дней… жить без Поля.
Минут через десять Женевьева принесла поднос с ужином. Эйлин не притронулась ни к чему, лишь взяла с собой на балкон бокал белого вина. Усевшись на плетеный стул, она потягивала терпкий напиток и перебирала в памяти события сегодняшнего дня. После долгих раздумий Эйлин решила, что не сожалеет о том, что сказала Полю.
Солнце уже почти скрылось за горизонтом, и огромное бледно-голубое небо исчертили яркие алые, золотые и оранжевые полосы. Все было так величественно, так красиво, но сегодня красота не наполняла душу радостью, а скорее пугала. Эйлин чувствовала, что внутри нее что-то умерло.
— Поднос на столике, Женевьева, — не поворачивая головы, сказала Эйлин, услышав за спиной шаги. — Извините, у меня совсем нет аппетита, наверное, это из-за того, что я сегодня слишком долго пробыла на солнце.
— Прости меня, Эйлин.
Она резко обернулась, пролив вино. Поль стоял совсем рядом, в нескольких шагах от нее. Он выглядел ужасно. И прекрасно. Сердце Эйлин дрогнуло и тут же пустилось вскачь.
— Что… что тебе нужно?
— Чтобы ты продолжала любить меня. — Он не попытался приблизиться даже на шаг.
— Ты не веришь в любовь, — возразила Эйлин, чувствуя, как подступают к глазам слезы, те самые слезы, которых, как казалось, в ней уже не осталось.
— Если то, что я чувствую к тебе, не любовь, тогда все поэты просто ошибались, — со вздохом сказал Поль. — С того момента, когда я увидел тебя, оно было во мне всегда. Я пытался дать этому другое название — желание, страсть, сексуальная привлекательность… ты все это уже слышала. Я не могу… не могу позволить, чтобы ты оставила меня. Если ты уедешь, я умру, и это меня пугает.
Признание прозвучало так, будто Поль сердился на себя, при других обстоятельствах Эйлин, наверное, нашла бы это забавным.
— Ты… ты не умрешь. У тебя есть Жанна и другие. — Только теперь, произнеся имя, Эйлин вдруг поняла, как мучит ее присутствие в жизни Поля этой женщины.
— Жанна? — Он махнул рукой, и жест этот вызвал у Эйлин сочувствие к прекрасной француженке. — Жанна для меня все равно, что сестра. Я уже говорил тебе. А другие… их просто нет. Теперь, когда я встретил тебя, других не будет. Ты это сделала, ты отняла меня у всех остальных.
— Ты сказал… — Эйлин глубоко вдохнула, чтобы не дрожал голос. — Ты сказал…
— Я сказал, что ты обманываешь себя, но это я, — я, а не ты — не хотел признавать очевидного. Ты бросила мне вызов, сказав, что я боюсь произнести слово «любовь». Это правда. Да, правда.
— Так что же изменилось? — спросила Эйлин, глотая слезы. — Что заставило тебя передумать?
— Мысль о том, что я теряю тебя, любовь моя.
Эйлин никогда не думала, что Поль сможет назвать ее так, да и сейчас не могла в это поверить.
— Ты хотел просто скоротечного романа, — обвиняюще бросила она.
— Да, я хочу романа. Такого, который продолжался бы до конца жизни, настоящего романа. Я хочу тебя, Эйлин. Не просто теплого тела в постели. Я хочу, чтобы мы стали друг для друга всем: супругами, любовниками, друзьями. Да, меня это страшит, но меня еще сильнее страшит жизнь без тебя. Когда ты сегодня сказала, что любишь меня, я понял это. Помнишь тот участок земли, который я купил? Там, где живут бабочки? — внезапно спросил он.
— Бабочки? Недоуменно переспросила Эйлин. — О да, Леви-Вэлли.
— Я не буду ничего там строить, — мягко продолжал Поль. — Я уже купил новый участок, вот на нем Фрэнк и развернется. Властям сообщено, что я намерен превратить этот твой луг в заповедник и место для прогулок. На эти цели будет ежегодно выделяться определенная сумма.
— Когда ты это сделал? — растерянно спросила Эйлин.
— Когда встретил девушку, которую ждал всю жизнь, — просто ответил он. — Несколько недель назад. Теперь это место будет называться «Луг Эйлин».
Она долго смотрела на него и молчала.
— Мой луг? — наконец спросила Эйлин.
— Твой. — Поль обнял ее и поцеловал так, что у нее перехватило дыхание. — Ты моя любовь, навсегда.
— Я хочу детей, — предупредила Эйлин, удивляясь, что одного поцелуя оказалось достаточно, чтобы стереть всю боль последних часов.
— И я тоже. Дюжину, не меньше.
— А если они будут такими же, как дети Сесиль?
— Они будут совершенством, — уверенно возразил Поль. — Да и как может быть иначе, если у них будет идеальная мать?
— Я не идеал, — самокритично сказала Эйлин.
— Идеал. Для меня.
Он поднял ее на руки как пушинку и снова начал целовать, пока у Эйлин не закружилась голова.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15