– Я понимаю, что ты хочешь, но боишься остаться. Останься все-таки.
Да, подумала Сара, она боялась. Она боялась еще сильнее привязаться к этому человеку, к его сыновьям и к этой земле. Она боялась, что уже и так довольно сильно привязалась. Она пыталась унять дрожь, которая возникала каждый раз, когда Мак прикасался к ней.
– Я не боюсь, – солгала Сара.
– Докажи.
Увидев, как потемнели его глаза и в них сверкнул вызов, Сара поняла, что он это почувствовал. Тогда она упрямо вздернула подбородок. Она давала отпор, хотя и понимала, что Мак сейчас манипулирует ею так же, как делал до этого Сайрес. Может быть, она хотела, чтобы ее убеждали. Может, она хотела ухватиться за любую причину, чтобы остаться подле него. Еще хоть на несколько дней! Должно быть, ее чувства отразились на лице, потому что где-то в уголках его губ затаилась едва заметная торжествующая улыбка.
– Останься. – Он притянул ее к себе. – Ты заслужила отдых после этой тяжелой недели. И я был бы рад, если бы у меня появилась возможность потанцевать с тобой.
Сара снова задрожала, когда пряжка его пояса весьма интимно ткнулась ей в живот, а его бедра крепко прижались к ее бедрам. Она знала, что Мак почувствовал ее дрожь, потому что он широко улыбнулся.
– Но ты не можешь танцевать в гипсе, – сказала она. Она хотела произнести это твердым тоном, но получилось нежно и даже игриво. Как будто она уже уступила.
– Тогда останься, и будешь поддерживать меня в танце.
Сара освободилась из его объятий, пытаясь сохранить хоть какое-то достоинство, соглашаясь выполнить его просьбу. Она взяла костыли и протянула их Маку.
– Итак, если я останусь на этот грандиозный вечер танцев, то получится, что я позволю вам двоим самым бессовестным образом манипулировать мною, верно?
– Все правильно.
– О'кей.
Он с удивлением рассмеялся:
– О'кей?
– Ладно, я сдаюсь. – Она уперлась руками в бока и уставилась на него. – Что же, теперь ты будешь все время наблюдать за мной, да? Будешь ждать, что я рассортирую специи в алфавитном порядке или что-нибудь в этом роде...
Мак пожал плечами:
– Если не изменишься, значит, не изменишься. Сара, для меня это не имеет никакого значения. – Он даже не знал, что это были самые приятные слова, которые кто-либо говорил ей за всю ее жизнь.
Утром накануне танцев Сара отправилась к Либби. Она проехала по длинной дороге из гравия и припарковалась в тени старой плакучей ивы. Дом был бледного желтовато-коричневого цвета с белой отделкой, по которой не мешало пройтись свежей краской. Широкое крыльцо тянулось вдоль фасада, очень уютное и приглашающее войти. Все это местечко напоминало женщину, которая только что скинула туфли, расстегнула тугой пояс и вздохнула с громадным облечением.
Либби с матерью сидели на террасе за швейными машинками, стоявшими на металлическом столе. Ткань в красную клетку горкой лежала у них на коленях, накрывала стол и спадала на грубые доски пола.
– Утро доброе, Сара, – приветствовала ее Либби, когда та вышла из своего грузовика и направилась к женщинам. – Очень благодарны за помощь. Мы здесь уже начинаем нервничать.
– Не такая уж я хорошая швея, – сказала Сара. Она поднялась на ступеньки крыльца и с восхищением наблюдала, как Либби нажимала ногой на педаль и пропускала через машину летящий материал, игла только успевала ходить вниз-вверх.
– Нужно делать прямые швы, – сказала Либби, – чтобы только накрыть козлы и фанеру.
– В чем состоит моя задача?
– Как насчет какой-нибудь ручной работы? Нам еще нужно сделать вот такие маленькие чехлы в складку для подсвечников. – Либби встала и смахнула кучку лоскутков прямо в руки Сары. Как только та уселась в кресло-качалку рядом с ними, Либби весьма бесцеремонно бросила материал и образец ей на колени. – Попробуй. – Она положила на соседний деревянный столик иголку, нитки, ножницы и подушечку для булавок в виде яблока и вернулась к своей машинке.
Сара согласилась помочь женщинам приготовить последние украшения к празднику, после чего Либби с дочерью собирались «привести ее в порядок», как выразилась Ребекка. В малюсеньком гардеробе Сары не было ни вечернего платья, ни щипцов для завивки волос, ни украшений, ни соответствующей косметики, ни каких-либо штучек, которые, как полагает подросток, должны приличествовать такому событию, как летние танцы в Датч-Крике. Мать и дочь заявили, что они могут одолжить ей на вечер великолепное платье. Сара, предполагая склонность обеих к чему-то экстравагантному, слегка побаивалась.
– Хорошенькая у тебя экипировочка, – сказала Эдит, выплевывая изо рта булавки.
Все еще думая о склонности Либби к крупным бирюзовым драгоценностям, а Ребекки – к перекрашиванию волос, Сара не сразу сообразила, что Эдит говорила не об одежде, а о ее фургоне, на который указывала кивком головы.
– Мне он нравится, – ответила Сара, ловко прошивая первый кусочек материала.
– Всегда хотелось иметь что-нибудь такое на колесах для отдыха, – произнесла тихо Эдит.
– Правда, ма? – Либби оторвалась от машинки и взглянула на мать; ее васильковые глаза широко раскрылись. – Никогда об этом не знала.
– Да. Большое такое. С большой спутниковой антенной на крыше, которая ловила бы кучу каналов, с вращающимся креслом и с одним из тех крошечных холодильников, в которых есть малюсенькие лоточки с кубиками льда. – Ее машинка остановилась, и Эдит взглянула на грузовик. – Должно быть, это здорово – просто путешествовать по всей стране. – Ее голос замер, и через секунду материал в красную клетку снова плавно заскользил под ее руками.
Либби была так же удивлена, как и Сара, услышав подобное признание.
– Тебе бы хотелось так проводить время?
– Боже, да уже нет, больше уже нет... – Эдит поправила очки в металлической оправе, которые съехали ей на нос, и углубилась в работу.
Сара видела, что Либби заинтригована.
– Что ты имеешь в виду «больше уже нет»? Значит, ты все время мечтала путешествовать по стране?!
Какая нелепая мысль! Эдит Свенсон была всеобщей бабушкой, с ее легкими седыми кудряшками и пухлыми щечками, в строгом сером платье, доходящем ей до середины икр, обутая в твердые коричневые ортопедические ботинки. Глядя на нее, можно было сказать, что ее место исключительно на кухне, где она готовит яблочный пирог с корицей, по локоть погрузившись в тесто, а не за рулем мотоцикла и не во вращающемся кресле руководителя.
– Бывали дни, особенно когда ты, твой брат и сестренки были маленькими... – Она пожала плечами. – Просто, когда живешь на дороге, трудно преодолеть искушение попутешествовать.
Сара кивнула, с удивлением обнаружив родственную душу в жене фермера:
– Мне знакомо это чувство.
– А мне нет, – сказала Либби. – По правде говоря, Сара, я бы не смогла вести такой образ жизни, как ты.
– Это потому, что у тебя всегда был выбор, – сказала ее мать. – Я всегда заботилась, чтобы у тебя был выбор. В наше время, когда мы выходили замуж и рожали детей, у нас не было выбора, – объяснила Эдит. – Тебе это удалось. Никто и не ожидал от тебя ничего другого. Но ты... – она сделала паузу, чтобы обрезать нитку и закрепить ее около шва, – ты уехала учиться в колледж, путешествовала по Испании, годами была занята любимой работой, прежде чем выйти замуж и родить Ребекку. Все дело в том, какую свободу ты для себя выбираешь. – Она взглянула на грузовик. – И тогда тебя уже, может быть, не потянет в горы.
Женщины замолчали, и единственным звуком, нарушающим тишину, было жужжание швейных машинок. Сара задумалась над словами Эдит, пытаясь понять, какой выбор сделала она сама и был ли этот выбор правильным. Она отказывалась поверить заявлению Сайреса, что ее покойный муж в какой-то степени в ответе за то напряжение, в котором она так долго находилась. Ведь то, что Грег всегда любил чистый и опрятный дом, преступлением не назовешь. Но она не могла не сравнивать его с Маком. Как не могла и не думать о том, что, если бы не влияние Грега, она бы постепенно расслабилась, стала независимее и мягче, но вместо этого она становилась все жестче и жестче.
В конце концов, Маку не нужно крахмалить рубашки. Все расписание Мака умещалось на календаре, прикрепленном кнопкой к стене рядом с телефоном, и единственной пометкой на белых квадратиках июня была дата посещения врача для проверки зрения Якоба. Мак не разбивал клумб, на которых цветы подобраны по цвету и на фоне низкорослых флоксов обязательно должен расти более высокий львиный зев. Ей нравятся его мягкие рубашки с потертыми воротничками, и то, что вся домашняя работа выполняется не по расписанию, и то, что пестрое смешение роз, маргариток и тигровых лилий во дворе так приятно радует глаз. А что, если она посадит новые цветы, спрашивала себя Сара, как бы выступая в защиту дьявола, будет ли она все так же уверена, что рыжий цвет – это не оранжевый? И если когда-нибудь ей придется отвечать за рубашки Мака, не будет ли она настаивать на том, чтобы отделить зимние от летних, короткие рукава от длинных? Она не знала.
Сара перекусила нитку с излишней энергичностью, забыв про ножницы. Несмотря на свои протесты и заявления, что она не изменилась, не хочет меняться, что ей нравится ее образ жизни, она в течение всей недели втайне подвергала себя маленьким испытаниям. После позднего ужина оставляла в раковине грязную посуду, чтобы вымыть ее с утра. Затем шла к себе в спальню и тщательно анализировала, как она чувствует себя при том, что работа не доделана. Сара была нетерпелива в своей детской игре и в то же время, затаив дыхание, прислушивалась, не взывает ли к ней эта немытая посуда.
Работа на ранчо была тяжелой, физически намного тяжелее той, которую она выполняла в Денвере, но в ней напрочь отсутствовали та напряженная каждодневная рутина и тот стресс, который она вынесла из своей прошлой жизни. Сара понимала, что все это она навязывала себе сама, что все, чего она ждала, она ждала от самой себя, а не от других, но здесь все было совершенно иначе: другой стиль и темп жизни. Она еще не почувствовала, как внутри у нее появляется крепкий стержень вместо болезненного комка нервов. Неужели она изменилась за два года, даже не осознав этого?
Довольно, приказала себе Сара, чувствуя раздражение от таких мыслей. Это все потому, что здесь чужой дом и чья-то чужая жизнь. Вот почему ты оставила грязную посуду в раковине! Домашняя работа не так давит, когда знаешь, что можешь уехать в любой момент. Я не изменилась, твердо сказала себе Сара. Это всего лишь временное отклонение от нормы.
Черт! Она отвлеклась, ее пальцы автоматически втыкали и вытаскивали иголку, и складки постепенно расширялись. Сара схватила ножницы и начала распарывать швы, чтобы снова сделать ровные складки. Ножницы выскользнули у нее из рук, и острый металлический конец впился под ноготь большого пальца. Тут же появилась яркая капелька крови и запачкала материал, когда Сара резко отдернула руку.
– Либби, у тебя найдется что-нибудь, чтобы распарывать швы? – спросила она. – Иначе этими ножницами я отрежу себе палец.
Либби продолжала работать, даже не взглянув на нее:
– Что бы ты там ни натворила, не обращай внимания. Никто и не заметит. И так хорошо.
Хорошо? Сара бросила взгляд на кусочек материи с неровными швами. Капелька крови впиталась в ткань и стала неразличимой – круглая капелька красного цвета, потерявшаяся в этой клеточке. Действительно ли будет хорошо? А в ее жизни было когда-нибудь что-то хорошее? И будет ли? Она не знала. И ей было страшно, очень страшно разгадывать эту загадку.
Сара отложила ножницы, сделала новый узелок на конце нитки и продолжила с того места, где остановилась раньше, не обращая внимания ни на кровь, ни на оставшийся неровным шов.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
– Ну, как тебе здесь нравится? – Либби старалась перекричать музыку, приближаясь к Саре с двумя бумажными стаканчиками пунша. Она протянула один стакан Саре и обвела свободной рукой быстро заполняющийся народом спортивный зал.
– Я уже говорила тебе: тут великолепно! – заверила ее Сара. – Не беспокойся. Здесь все прекрасно проведут время.
Спортивный зал средней школы, который был родным домом для спортклуба «Бизоны» Датч-Крика, сверкал в вечернем праздничном убранстве. Его деревянный пол блестел, деревянные скамьи на открытой трибуне по обеим сторонам зала были заново окрашены в голубой и белый цвета, к гордости команды «Бизоны». Несколько кирпичей в стенах от времени уже почти рассыпались в прах, но все еще поддерживали ряд высоких окон.
Либби и ее помощницы украсили весь зал. Электронное табло, занимавшее большую часть стены, было завешено черной материей, создавая космический фон, на котором сверкали звезды и луна, сделанные из алюминиевой фольги.
С баскетбольных корзин свисали серебряные полоски, по которым каскадом струился мерцающий свет, и они тихонько раскачивались от движения проходящих пар. Ряд столов, чьи исцарапанные поверхности были благоразумно прикрыты скатертью в красно-белую клетку, был заставлен теплыми горшочками со шницелями в соусе барбекю и фрикадельками в сметане. Рядом с изысканными блюдами красовались блюда в бабушкином исполнении: салаты из капусты со сметаной, картофельные салаты и запеченная фасоль. Рядом с салфетками горками возвышались шоколадные пирожные с орехами, печенье и сочные кусочки пирога. Обозревая это пиршество, Сара попыталась втянуть живот, одергивая платье, плотно облегающее бёдра.
– Прекрати, – Либби шлепнула ее по рукам. – Ты выглядишь потрясающе, и это платье на тебе великолепно сидит.
К удивлению Сары, Либби и Ребекка выбрали для нее как раз ее любимую модель: простое, без рукавов черное облегающее платье, такое короткое, такое элегантное... которое одинаково хорошо подходило и для посещении консерватории в Денвере, и для танцев здесь, в спортивном зале средней школы. Но Либби, которая хоть и была на несколько дюймов выше Сары, имела гибкую, спортивную фигуру, а Сара нет. Поэтому платье Либби было немножко тесновато ей в бедрах и в груди.
Но тем не менее, с бриллиантовыми слезками в ушах, в черных туфлях на тонких шпильках и с простой прической, – волосами, забранными в пучок, Сара себе понравилась. Правда, ей хотелось, чтобы ее нервное состояние побыстрее улетучилось. Оно возникло, когда Сара позволила обеим, Либби и Ребекке, суетиться вокруг нее, торжественно совершая обряд одевания, словно готовя невесту к замужеству или принося деву в жертву. Но Сара знала, что это было нетерпеливое ожидание – нет, не танцев, – а одного Мака. Ей очень хотелось, чтобы он увидел ее такой: не в теннисных туфлях, а на высоких каблуках, чтобы от нее исходил запах духов, а не пота.
– Мак еще не появлялся? – Вопрос Либби отразил ее собственные мысли. Белокурая Либби, одетая в голубой шелк, казалась холодной как лед. Ее длинные волосы были заплетены в косы и уложены на голове в виде короны, а длинные узкие рукава и высокий воротник придавали ей царственный вид. На спине был по-театральному глубокий V-образный вырез, который почти доходил до юбки того же цвета и выставлял напоказ волнующе обнаженную спину. Эта смесь огня и льда заставляла ковбоев бежать к Либби, спотыкаясь на ходу, и двое уже летели к ней, как мотыльки на свет.
– Может быть, нужно было помочь ему и мальчикам собраться? – продолжала Либби. – Бекки сойдет с ума, если Якоб не придет.
Еще раз бегло оглядев переполненный зал, Сара махнула рукой Сьюзи и Сайресу, которые дружно работали, разливая пунш по бумажным стаканчикам. Она тоже приехала рано, чтобы помочь Либби с самыми последними приготовлениями к празднику.
Каждый раз, когда двери в зал распахивались, Сара надеялась увидеть в них Мака, его темные волосы, синие глаза, его широко расправленные плечи, говорящие о том, что в зал вошел мужчина.
– О, вот и они, наконец. – Либби, извиняясь, улыбнулась двум ковбоям, которые направлялись к ней, и торопливо пересекла зал, уворачиваясь от танцующих пар.
Сердце Сары чуть не выпрыгнуло из груди, когда она увидела Мака, стоящего в дверном проеме. Костыли уже как будто стали неотъемлемой частью его самого, но ни в коем случае не портили впечатления, производимого ковбойским костюмом угольно-серого цвета в сочетании с безукоризненно белой рубашкой. Мак был с непокрытой головой, но Сара отметила, что его волосы, вьющиеся на затылке и над ушами, были слегка примяты от его любимой шляпы.
Она видела, как Либби что-то сказала Якобу и указала пальцем на чашу с пуншем, возле которой в группе подростков стояла ее дочь. Якоб в ответ ухмыльнулся и пошел в ту сторону, Майкл следовал за ним по пятам. Потом Мак наклонился к Либби и спросил ее о чем-то. Либби повернулась и указала прямо в сторону Сары. Мак поднял глаза и встретился с Сарой взглядом. Она почувствовала, что по ней как будто пробежал электрический заряд. Мак приближался к ней, и толпа куда-то исчезла, музыка стихла, свет потускнел, и единственным, кого она видела перед собой, был Мак.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
Да, подумала Сара, она боялась. Она боялась еще сильнее привязаться к этому человеку, к его сыновьям и к этой земле. Она боялась, что уже и так довольно сильно привязалась. Она пыталась унять дрожь, которая возникала каждый раз, когда Мак прикасался к ней.
– Я не боюсь, – солгала Сара.
– Докажи.
Увидев, как потемнели его глаза и в них сверкнул вызов, Сара поняла, что он это почувствовал. Тогда она упрямо вздернула подбородок. Она давала отпор, хотя и понимала, что Мак сейчас манипулирует ею так же, как делал до этого Сайрес. Может быть, она хотела, чтобы ее убеждали. Может, она хотела ухватиться за любую причину, чтобы остаться подле него. Еще хоть на несколько дней! Должно быть, ее чувства отразились на лице, потому что где-то в уголках его губ затаилась едва заметная торжествующая улыбка.
– Останься. – Он притянул ее к себе. – Ты заслужила отдых после этой тяжелой недели. И я был бы рад, если бы у меня появилась возможность потанцевать с тобой.
Сара снова задрожала, когда пряжка его пояса весьма интимно ткнулась ей в живот, а его бедра крепко прижались к ее бедрам. Она знала, что Мак почувствовал ее дрожь, потому что он широко улыбнулся.
– Но ты не можешь танцевать в гипсе, – сказала она. Она хотела произнести это твердым тоном, но получилось нежно и даже игриво. Как будто она уже уступила.
– Тогда останься, и будешь поддерживать меня в танце.
Сара освободилась из его объятий, пытаясь сохранить хоть какое-то достоинство, соглашаясь выполнить его просьбу. Она взяла костыли и протянула их Маку.
– Итак, если я останусь на этот грандиозный вечер танцев, то получится, что я позволю вам двоим самым бессовестным образом манипулировать мною, верно?
– Все правильно.
– О'кей.
Он с удивлением рассмеялся:
– О'кей?
– Ладно, я сдаюсь. – Она уперлась руками в бока и уставилась на него. – Что же, теперь ты будешь все время наблюдать за мной, да? Будешь ждать, что я рассортирую специи в алфавитном порядке или что-нибудь в этом роде...
Мак пожал плечами:
– Если не изменишься, значит, не изменишься. Сара, для меня это не имеет никакого значения. – Он даже не знал, что это были самые приятные слова, которые кто-либо говорил ей за всю ее жизнь.
Утром накануне танцев Сара отправилась к Либби. Она проехала по длинной дороге из гравия и припарковалась в тени старой плакучей ивы. Дом был бледного желтовато-коричневого цвета с белой отделкой, по которой не мешало пройтись свежей краской. Широкое крыльцо тянулось вдоль фасада, очень уютное и приглашающее войти. Все это местечко напоминало женщину, которая только что скинула туфли, расстегнула тугой пояс и вздохнула с громадным облечением.
Либби с матерью сидели на террасе за швейными машинками, стоявшими на металлическом столе. Ткань в красную клетку горкой лежала у них на коленях, накрывала стол и спадала на грубые доски пола.
– Утро доброе, Сара, – приветствовала ее Либби, когда та вышла из своего грузовика и направилась к женщинам. – Очень благодарны за помощь. Мы здесь уже начинаем нервничать.
– Не такая уж я хорошая швея, – сказала Сара. Она поднялась на ступеньки крыльца и с восхищением наблюдала, как Либби нажимала ногой на педаль и пропускала через машину летящий материал, игла только успевала ходить вниз-вверх.
– Нужно делать прямые швы, – сказала Либби, – чтобы только накрыть козлы и фанеру.
– В чем состоит моя задача?
– Как насчет какой-нибудь ручной работы? Нам еще нужно сделать вот такие маленькие чехлы в складку для подсвечников. – Либби встала и смахнула кучку лоскутков прямо в руки Сары. Как только та уселась в кресло-качалку рядом с ними, Либби весьма бесцеремонно бросила материал и образец ей на колени. – Попробуй. – Она положила на соседний деревянный столик иголку, нитки, ножницы и подушечку для булавок в виде яблока и вернулась к своей машинке.
Сара согласилась помочь женщинам приготовить последние украшения к празднику, после чего Либби с дочерью собирались «привести ее в порядок», как выразилась Ребекка. В малюсеньком гардеробе Сары не было ни вечернего платья, ни щипцов для завивки волос, ни украшений, ни соответствующей косметики, ни каких-либо штучек, которые, как полагает подросток, должны приличествовать такому событию, как летние танцы в Датч-Крике. Мать и дочь заявили, что они могут одолжить ей на вечер великолепное платье. Сара, предполагая склонность обеих к чему-то экстравагантному, слегка побаивалась.
– Хорошенькая у тебя экипировочка, – сказала Эдит, выплевывая изо рта булавки.
Все еще думая о склонности Либби к крупным бирюзовым драгоценностям, а Ребекки – к перекрашиванию волос, Сара не сразу сообразила, что Эдит говорила не об одежде, а о ее фургоне, на который указывала кивком головы.
– Мне он нравится, – ответила Сара, ловко прошивая первый кусочек материала.
– Всегда хотелось иметь что-нибудь такое на колесах для отдыха, – произнесла тихо Эдит.
– Правда, ма? – Либби оторвалась от машинки и взглянула на мать; ее васильковые глаза широко раскрылись. – Никогда об этом не знала.
– Да. Большое такое. С большой спутниковой антенной на крыше, которая ловила бы кучу каналов, с вращающимся креслом и с одним из тех крошечных холодильников, в которых есть малюсенькие лоточки с кубиками льда. – Ее машинка остановилась, и Эдит взглянула на грузовик. – Должно быть, это здорово – просто путешествовать по всей стране. – Ее голос замер, и через секунду материал в красную клетку снова плавно заскользил под ее руками.
Либби была так же удивлена, как и Сара, услышав подобное признание.
– Тебе бы хотелось так проводить время?
– Боже, да уже нет, больше уже нет... – Эдит поправила очки в металлической оправе, которые съехали ей на нос, и углубилась в работу.
Сара видела, что Либби заинтригована.
– Что ты имеешь в виду «больше уже нет»? Значит, ты все время мечтала путешествовать по стране?!
Какая нелепая мысль! Эдит Свенсон была всеобщей бабушкой, с ее легкими седыми кудряшками и пухлыми щечками, в строгом сером платье, доходящем ей до середины икр, обутая в твердые коричневые ортопедические ботинки. Глядя на нее, можно было сказать, что ее место исключительно на кухне, где она готовит яблочный пирог с корицей, по локоть погрузившись в тесто, а не за рулем мотоцикла и не во вращающемся кресле руководителя.
– Бывали дни, особенно когда ты, твой брат и сестренки были маленькими... – Она пожала плечами. – Просто, когда живешь на дороге, трудно преодолеть искушение попутешествовать.
Сара кивнула, с удивлением обнаружив родственную душу в жене фермера:
– Мне знакомо это чувство.
– А мне нет, – сказала Либби. – По правде говоря, Сара, я бы не смогла вести такой образ жизни, как ты.
– Это потому, что у тебя всегда был выбор, – сказала ее мать. – Я всегда заботилась, чтобы у тебя был выбор. В наше время, когда мы выходили замуж и рожали детей, у нас не было выбора, – объяснила Эдит. – Тебе это удалось. Никто и не ожидал от тебя ничего другого. Но ты... – она сделала паузу, чтобы обрезать нитку и закрепить ее около шва, – ты уехала учиться в колледж, путешествовала по Испании, годами была занята любимой работой, прежде чем выйти замуж и родить Ребекку. Все дело в том, какую свободу ты для себя выбираешь. – Она взглянула на грузовик. – И тогда тебя уже, может быть, не потянет в горы.
Женщины замолчали, и единственным звуком, нарушающим тишину, было жужжание швейных машинок. Сара задумалась над словами Эдит, пытаясь понять, какой выбор сделала она сама и был ли этот выбор правильным. Она отказывалась поверить заявлению Сайреса, что ее покойный муж в какой-то степени в ответе за то напряжение, в котором она так долго находилась. Ведь то, что Грег всегда любил чистый и опрятный дом, преступлением не назовешь. Но она не могла не сравнивать его с Маком. Как не могла и не думать о том, что, если бы не влияние Грега, она бы постепенно расслабилась, стала независимее и мягче, но вместо этого она становилась все жестче и жестче.
В конце концов, Маку не нужно крахмалить рубашки. Все расписание Мака умещалось на календаре, прикрепленном кнопкой к стене рядом с телефоном, и единственной пометкой на белых квадратиках июня была дата посещения врача для проверки зрения Якоба. Мак не разбивал клумб, на которых цветы подобраны по цвету и на фоне низкорослых флоксов обязательно должен расти более высокий львиный зев. Ей нравятся его мягкие рубашки с потертыми воротничками, и то, что вся домашняя работа выполняется не по расписанию, и то, что пестрое смешение роз, маргариток и тигровых лилий во дворе так приятно радует глаз. А что, если она посадит новые цветы, спрашивала себя Сара, как бы выступая в защиту дьявола, будет ли она все так же уверена, что рыжий цвет – это не оранжевый? И если когда-нибудь ей придется отвечать за рубашки Мака, не будет ли она настаивать на том, чтобы отделить зимние от летних, короткие рукава от длинных? Она не знала.
Сара перекусила нитку с излишней энергичностью, забыв про ножницы. Несмотря на свои протесты и заявления, что она не изменилась, не хочет меняться, что ей нравится ее образ жизни, она в течение всей недели втайне подвергала себя маленьким испытаниям. После позднего ужина оставляла в раковине грязную посуду, чтобы вымыть ее с утра. Затем шла к себе в спальню и тщательно анализировала, как она чувствует себя при том, что работа не доделана. Сара была нетерпелива в своей детской игре и в то же время, затаив дыхание, прислушивалась, не взывает ли к ней эта немытая посуда.
Работа на ранчо была тяжелой, физически намного тяжелее той, которую она выполняла в Денвере, но в ней напрочь отсутствовали та напряженная каждодневная рутина и тот стресс, который она вынесла из своей прошлой жизни. Сара понимала, что все это она навязывала себе сама, что все, чего она ждала, она ждала от самой себя, а не от других, но здесь все было совершенно иначе: другой стиль и темп жизни. Она еще не почувствовала, как внутри у нее появляется крепкий стержень вместо болезненного комка нервов. Неужели она изменилась за два года, даже не осознав этого?
Довольно, приказала себе Сара, чувствуя раздражение от таких мыслей. Это все потому, что здесь чужой дом и чья-то чужая жизнь. Вот почему ты оставила грязную посуду в раковине! Домашняя работа не так давит, когда знаешь, что можешь уехать в любой момент. Я не изменилась, твердо сказала себе Сара. Это всего лишь временное отклонение от нормы.
Черт! Она отвлеклась, ее пальцы автоматически втыкали и вытаскивали иголку, и складки постепенно расширялись. Сара схватила ножницы и начала распарывать швы, чтобы снова сделать ровные складки. Ножницы выскользнули у нее из рук, и острый металлический конец впился под ноготь большого пальца. Тут же появилась яркая капелька крови и запачкала материал, когда Сара резко отдернула руку.
– Либби, у тебя найдется что-нибудь, чтобы распарывать швы? – спросила она. – Иначе этими ножницами я отрежу себе палец.
Либби продолжала работать, даже не взглянув на нее:
– Что бы ты там ни натворила, не обращай внимания. Никто и не заметит. И так хорошо.
Хорошо? Сара бросила взгляд на кусочек материи с неровными швами. Капелька крови впиталась в ткань и стала неразличимой – круглая капелька красного цвета, потерявшаяся в этой клеточке. Действительно ли будет хорошо? А в ее жизни было когда-нибудь что-то хорошее? И будет ли? Она не знала. И ей было страшно, очень страшно разгадывать эту загадку.
Сара отложила ножницы, сделала новый узелок на конце нитки и продолжила с того места, где остановилась раньше, не обращая внимания ни на кровь, ни на оставшийся неровным шов.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
– Ну, как тебе здесь нравится? – Либби старалась перекричать музыку, приближаясь к Саре с двумя бумажными стаканчиками пунша. Она протянула один стакан Саре и обвела свободной рукой быстро заполняющийся народом спортивный зал.
– Я уже говорила тебе: тут великолепно! – заверила ее Сара. – Не беспокойся. Здесь все прекрасно проведут время.
Спортивный зал средней школы, который был родным домом для спортклуба «Бизоны» Датч-Крика, сверкал в вечернем праздничном убранстве. Его деревянный пол блестел, деревянные скамьи на открытой трибуне по обеим сторонам зала были заново окрашены в голубой и белый цвета, к гордости команды «Бизоны». Несколько кирпичей в стенах от времени уже почти рассыпались в прах, но все еще поддерживали ряд высоких окон.
Либби и ее помощницы украсили весь зал. Электронное табло, занимавшее большую часть стены, было завешено черной материей, создавая космический фон, на котором сверкали звезды и луна, сделанные из алюминиевой фольги.
С баскетбольных корзин свисали серебряные полоски, по которым каскадом струился мерцающий свет, и они тихонько раскачивались от движения проходящих пар. Ряд столов, чьи исцарапанные поверхности были благоразумно прикрыты скатертью в красно-белую клетку, был заставлен теплыми горшочками со шницелями в соусе барбекю и фрикадельками в сметане. Рядом с изысканными блюдами красовались блюда в бабушкином исполнении: салаты из капусты со сметаной, картофельные салаты и запеченная фасоль. Рядом с салфетками горками возвышались шоколадные пирожные с орехами, печенье и сочные кусочки пирога. Обозревая это пиршество, Сара попыталась втянуть живот, одергивая платье, плотно облегающее бёдра.
– Прекрати, – Либби шлепнула ее по рукам. – Ты выглядишь потрясающе, и это платье на тебе великолепно сидит.
К удивлению Сары, Либби и Ребекка выбрали для нее как раз ее любимую модель: простое, без рукавов черное облегающее платье, такое короткое, такое элегантное... которое одинаково хорошо подходило и для посещении консерватории в Денвере, и для танцев здесь, в спортивном зале средней школы. Но Либби, которая хоть и была на несколько дюймов выше Сары, имела гибкую, спортивную фигуру, а Сара нет. Поэтому платье Либби было немножко тесновато ей в бедрах и в груди.
Но тем не менее, с бриллиантовыми слезками в ушах, в черных туфлях на тонких шпильках и с простой прической, – волосами, забранными в пучок, Сара себе понравилась. Правда, ей хотелось, чтобы ее нервное состояние побыстрее улетучилось. Оно возникло, когда Сара позволила обеим, Либби и Ребекке, суетиться вокруг нее, торжественно совершая обряд одевания, словно готовя невесту к замужеству или принося деву в жертву. Но Сара знала, что это было нетерпеливое ожидание – нет, не танцев, – а одного Мака. Ей очень хотелось, чтобы он увидел ее такой: не в теннисных туфлях, а на высоких каблуках, чтобы от нее исходил запах духов, а не пота.
– Мак еще не появлялся? – Вопрос Либби отразил ее собственные мысли. Белокурая Либби, одетая в голубой шелк, казалась холодной как лед. Ее длинные волосы были заплетены в косы и уложены на голове в виде короны, а длинные узкие рукава и высокий воротник придавали ей царственный вид. На спине был по-театральному глубокий V-образный вырез, который почти доходил до юбки того же цвета и выставлял напоказ волнующе обнаженную спину. Эта смесь огня и льда заставляла ковбоев бежать к Либби, спотыкаясь на ходу, и двое уже летели к ней, как мотыльки на свет.
– Может быть, нужно было помочь ему и мальчикам собраться? – продолжала Либби. – Бекки сойдет с ума, если Якоб не придет.
Еще раз бегло оглядев переполненный зал, Сара махнула рукой Сьюзи и Сайресу, которые дружно работали, разливая пунш по бумажным стаканчикам. Она тоже приехала рано, чтобы помочь Либби с самыми последними приготовлениями к празднику.
Каждый раз, когда двери в зал распахивались, Сара надеялась увидеть в них Мака, его темные волосы, синие глаза, его широко расправленные плечи, говорящие о том, что в зал вошел мужчина.
– О, вот и они, наконец. – Либби, извиняясь, улыбнулась двум ковбоям, которые направлялись к ней, и торопливо пересекла зал, уворачиваясь от танцующих пар.
Сердце Сары чуть не выпрыгнуло из груди, когда она увидела Мака, стоящего в дверном проеме. Костыли уже как будто стали неотъемлемой частью его самого, но ни в коем случае не портили впечатления, производимого ковбойским костюмом угольно-серого цвета в сочетании с безукоризненно белой рубашкой. Мак был с непокрытой головой, но Сара отметила, что его волосы, вьющиеся на затылке и над ушами, были слегка примяты от его любимой шляпы.
Она видела, как Либби что-то сказала Якобу и указала пальцем на чашу с пуншем, возле которой в группе подростков стояла ее дочь. Якоб в ответ ухмыльнулся и пошел в ту сторону, Майкл следовал за ним по пятам. Потом Мак наклонился к Либби и спросил ее о чем-то. Либби повернулась и указала прямо в сторону Сары. Мак поднял глаза и встретился с Сарой взглядом. Она почувствовала, что по ней как будто пробежал электрический заряд. Мак приближался к ней, и толпа куда-то исчезла, музыка стихла, свет потускнел, и единственным, кого она видела перед собой, был Мак.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17