А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Ей было бы до глубины души жалко его, потому что в конце концов секс является лишь частью семейной жизни. Об этом и в книгах пишут… И более того, разве сам Дональд не говорил об этом? Но теперь, услышав подобное заявление, Грейс скривила бы презрительно губы. Секс и является синонимом семейной жизни, во всяком случае, в начале ее. Для того, чтобы отношения между мужчиной и женщиной развивались нормально, нормальной должна быть их физическая сторона. Все начинается именно с этого – гармония, мир, душевное и физическое равновесие и – самое важное – любовь к мужу. Трудно любить мужчину днем, если он не понравился тебе ночью. Бывают, конечно, и смягчающие обстоятельства: если, например, муж – калека, а жена возвышенно любит его бескорыстной любовью. Но Дональд не был калекой… впрочем, в каком-то смысле был – он и родился таким. Осознав это, Грейс спросила себя, почему она не сочувствует ему, почему в ее сердце нет места жалости. Потому что он – лгун, ответила она. Он ведь знал о своем недостатке до того, как женился на ней. Ему была нужна жена – желательно с деньгами, – которая бы ласкала и баловала его как мать, жена-кукла, с которой можно было бы играть, хозяйка, которая вела бы хозяйство и помогала ему в церковных делах, – но он никогда не испытывал нужды в жене как в женщине.
И все же ночная близость с Дональдом, по крайней мере, давала ей алиби. Пока Грейс не задумывалась об этом, но когда-то ее секрет должен был открыться.
Она зашла в кухню распорядиться насчет обеда. Миссис Бленкинсоп, внимательно посмотрев на нее, воскликнула:
– Боже, мэм, вы нехорошо выглядите, – потом с материнской заботой добавила: – В последние дни вы совершенно на себя не похожи, мэм. Почему бы вам не прилечь и не отдохнуть как следует? Это все из-за войны, все так возбуждены. В деревне все видно, как на ладони. Как ни странно это звучит, мэм, но я готова поставить свой последний грош, что половина из них огорчится, если войны не будет.
– О, я бы этого не сказала, миссис Бленкинсоп.
– Огорчится, мэм. Если бы началась война, это бы дало им возможность с озабоченным видом бегать повсюду и распоряжаться.
Хотя миссис Бленкинсоп не упомянула ни одного имени, Грейс знала, что она намекает на Кейт Шокросс.
– Как насчет обеда?
– Да, мэм… да. Есть кролик – заходил мистер Тул, – или я могу приготовить цыпленка. Как вы пожелаете.
– Тогда пусть будет цыпленок.
– Как скажете, мэм. Кстати, о Тулах, – миссис Бленкинсоп подошла к раковине и достала оттуда стопку грязных тарелок. – Боюсь, что скоро в деревне все будут склонять имя этой девушки.
– Да? – Грейс всегда прислушивалась к болтовне кухарки, потому что узнавала деревенские новости только от нее. Люди не откровенничали с женой священника, к тому же такой молодой.
– С тех пор, как Эндрю Макинтайр начал работать на ферме Тарранта, Аделаида из кожи лезет вон, чтобы попасться ему на дороге по вечерам, когда он возвращается домой. Наверное, она должна была сообразить, что он не хочет ее видеть, как вы считаете? Мистер Бленкинсоп сказал, что у него аж уши покраснели, когда он ее услышал.
– Мистер Бленкинсоп услышал ее? – Грейс взглянула на профиль пожилой женщины, а та продолжала мыть посуду и, кивнув тарелкам, пояснила:
– Да Он шел по полю как раз над дорогой, знаете, там, за кладбищем, мэм Он хотел спуститься и выйти на дорогу, когда услышал, что они разговаривают. Она обвиняла Эндрю в том, что он понапрасну обнадеживал ее, а тот все отрицал. И знаете, что он сказал, мэм? – кухарка посмотрела на Грейс. – Он спросил: «А я хоть раз поцеловал тебя?» Мистер Бленкинсоп сказал, что именно так он и спросил… подумать только. А потом она так резко бросила: «Нет, но ты хотел». Представляете, мэм? Вообще разговаривать с этим Макинтайром… в конце концов, хотя Тулы и обращались с ним намного лучше, чем с остальными, но ведь он всего-навсего сельскохозяйственный рабочий. Потом он сказал: «Это ты все вообразила» – и ушел. Но я сказала мистеру Бленкинсопу, что этот молодой человек – дурак Аделаида – единственный ребенок в семье, и у них отличная ферма, одна из лучших в округе. Ему и пальцем о палец не пришлось бы ударить – и ферма была бы его. «Да, – сказала я мистеру Бленкинсопу, – этот парень, наверное, не в своем уме.»
– Может быть, он не любит ее, – заметила Грейс. Отворачиваясь от кухарки, она услышала ее громкий смех.
– Ах, при чем здесь любовь? Если он не любит ее сейчас, полюбит потом. Хорошая ферма и много денег помогли бы ему наладить жизнь с ней. Да, точно помогли бы… Любовь? Ха! К тому же это был шанс попасть в общество. Конечно, поначалу Фарли не признавали бы его, да и другие тоже, но все меняется, время делает людей более покладистыми, а если начнется война – ну, вы знаете, мэм, что в этом случае все будет по-другому.
Грейс вышла из кухни. А если из-за нее Эндрю действительно упустил шанс обзавестись хорошей фермой, деньгами, шанс попасть в местное общество? Нет, она не считала себя виновной в этом. У него и так может быть много денег, ее денег – если они действительно нужны ему. А что касается положения в обществе – Грейс просто не могла представить себе Эндрю в новом окружении. В отличие от миссис Бленкинсоп, она не считала, что семейство Тулов принадлежит к высшему свету. Тем не менее ей было жалко Аделаиду. На основе редких встреч с дочерью Тулов Грейс сделала вывод, что это неплохая девушка.
Что сказал бы Эндрю, если бы узнал, что у нее, Грейс, будет ребенок? Прошла неделя с тех пор, как они виделись в последний раз, неделя с тех пор, как он держал ее в своих объятиях. Почему она не сообщила ему тогда? «А какова будет реакция Дональда?» – подумала Грейс и почувствовала при этом тошноту. Мысли ее путались, вызывали головокружение, но одно она сознавала ясно: сказать о ребенке придется и тому, и другому.
Когда она пересекла холл, послышался звонок в дверь. На пороге стоял доктор Купер. При виде его Грейс испытала облегчение: вот тот, с кем можно поделиться.
– Ну, как вы себя чувствуете сегодня?
Грейс улыбнулась и, закрывая за вошедшим дверь, загадочно ответила:
– Не так, как всегда.
– Не так, как всегда? – его густые брови удивленно поползли вверх. – Что вы хотите этим сказать?
– Пройдите сюда – я растопила здесь камин. Сегодня холодновато, правда?
– Да, будет похолодание. Ну, хватит о каминах и погоде, скажите, почему вы чувствуете себя не так, как всегда, – что за загадки.
Она повернулась к Куперу и с печальным выражением лица проговорила:
– У меня будет ребенок.
– Да? – спокойно спросил он. – Очень хорошая новость, очень. Вы уверены?
– Абсолютно.
– Да, это для меня полная неожиданность. И что же сказал по поводу этой изумительной новости Дональд? Он потрясен?
– Я ему ничего не говорила… пока.
Брови доктора вновь приподнялись, и он кивнул.
– И когда можно ожидать появления ребенка?
– У меня уже около пяти недель, – Грейс не сказала «шесть». Одна неделя – не такая уж большая разница. Но про себя она подумала: неужели я подготавливаю себе алиби?
Дэвид Купер внимательно смотрел на нее. Перед ним стояла молодая девушка, у которой скоро будет первый ребенок, – и тем не менее она сообщила об этом скучным равнодушным голосом, как будто речь шла о пятом или седьмом. «Молодая девушка?» – переспросил себя доктор. Нет, больше не девушка; что-то случилось с ней в последнее время – Купер отнюдь не считал, что причиной этому была беременность, – что превратило Грейс в женщину, не очень счастливую женщину. Что-то здесь было не то, но он не мог докопаться до сути. Несколько недель назад вся деревня судачила о том, как рано утром жена священника вскочила в автомобиль и поспешно уехала, бросив его одного. Ссора произошла из-за Бена, садовника. Если бы не это напряженное ожидание войны, тот инцидент получил бы куда большую огласку. И теперь она ожидает ребенка? На первом году супружеской жизни это несомненно поправило бы положение, но сейчас – Купер не был уверен. Ему хотелось узнать от Грейс побольше.
– Я могу поделиться этой новостью с Рени?
– Пока, наверное, не стоит.
– Как скажете… Я думаю, мне надо осмотреть вас. Давайте сегодня после обеда? Посидите у нас, выпьете чашку чая. Рени всегда рада видеть вас… Я ничего не буду говорить ей, пусть думает, что это обычный профилактический осмотр.
– Спасибо, я приду.
– Ну, мне пора.
– Может, выпьете кофе?
– Нет, спасибо. Мне надо зайти к Фарли. У папаши Фарли ревматизм, раньше мы называли это заболевание падагрой. Вы знаете, что Бертран Фарли пошел в армию? Вчера я видел его в форме; она ему где-то даже идет. Думаю, послужить ему будет полезно, – Купер ткнул Грейс в бок большим пальцем, и она засмеялась. Так, смеясь, они пересекли холл, причем смех Грейс звучал куда громче, чем того заслуживала шутка.
Когда Грейс вернулась в комнату, она все еще смеялась. Она стояла возле камина, поставив ногу на решетку и оперевшись на каминную полку. Внезапно ее смех прекратился. Грейс прикусила губу – и слезы, мучительные слезы медленно потекли по ее лицу.
В конце концов она сначала рассказала обо всем Эндрю. Не в его объятиях под прикрытием скалы возле каменоломни, а на дороге у пустого дома в Калбертскат. Грейс пришла посмотреть на дом, размышляя о том, не приобрести ли его, и не будет ли ей легче с помощью совершившегося факта убедить Бена принять этот подарок? Цена его составляла триста фунтов – сумма для такой постройки немалая – но что значили триста фунтов по сравнению с состоянием старика, который мучался, не зная, куда девать себя? Дом стоял обособленно, примерно в четверти мили от деревни, земля вокруг была ровная и открытая.
Когда Грейс вышла за ворота сада и пошла по дороге, она заметила ехавший навстречу грузовик, но не обратила на него внимание. Лишь когда машина затормозила, поравнявшись с ней, Грейс взглянула еще раз. Из кабины вылез Эндрю и встал возле дверцы. Грейс остановилась у капота, так что их разделяло четыре фута или около этого – вполне достаточное расстояние для того, чтобы не дать пищу для сплетни случайному свидетелю их встречи или какому-нибудь любителю прогулок вроде мистера Бленкинсопа, потихоньку проживающего невдалеке.
– Здравствуй, дорогая, – его мягкий, низкий голос прозвучал с какой-то особой нежностью. На сердце у Грейс сразу потеплело, стало легче. – Ты сегодня немного бледная. Не болеешь?
Она долго не отвечала, не зная, сказать ему или нет. Грейс представляла, что расскажет ему о ребенке, прижавшись лицом к его лицу, – но в следующий раз они могли встретиться только через неделю, или даже через две, поэтому она, наконец, решилась:
– У меня будет ребенок, Эндрю.
Ни один мускул не дрогнул на лице Эндрю, но глаза его потемнели. Потом он мягко спросил:
– Ты рада?
– Да, Эндрю, рада… а ты?
– Да, да. Главное – ты, если ты счастлива, все остальное не имеет значения.
– О, Эндрю…
Их тела были напряжены и неподвижны, взгляды скрестились, и разъединить их было так же невозможно, как невозможно разорвать звенья крепкой цепи.
– Я беспокоюсь только о том, – дрожащим голосом начала Грейс, – что потом я не смогу приходить на… на каменоломню.
– Об этом не беспокойся – мы что-нибудь придумаем… Они по-прежнему смотрели друг на друга. Наступил опасный момент: Грейс почувствовала, что в следующий миг она бросится в объятия Эндрю. Она быстро проговорила:
– Я должна идти.
– Да… Грейс, – непроизвольно он уже начал протягивать к ней руку, потом опомнился, и рука изменила направление – Эндрю легко вскочил в кабину. Дверца с лязгом закрылась. Грейс отступила в сторону. Эндрю положил руку на руль, но двигатель не завел. Он опустил глаза на стоящую внизу Грейс и сказал:
– Я люблю тебя, девочка. Ты… ты самое красивое существо в мире… И… и я поклоняюсь тебе, как богине.
Он включил передачу и поехал, оставляя Грейс свой взгляд, значивший для нее так много.
Иногда он говорил подобные вещи, заставляя пылать огнем ее сердце. Его «словесная любовь», может, не совсем связная, но проникновенная, делала Грейс счастливой. Если бы только… если бы только… Она повернулась и пошла по направлению к деревне, к дому Бена. Если бы только они с Эндрю могли быть вместе, жить вместе, стареть вместе. Как ни странно, в этот момент Грейс не думала о таком Эндрю, каким он был сейчас, – молодом, – ее сердце переполняло желание состариться вместе с ним.
Эндрю смотрел на дорогу и не видел ее. Он объезжал выбоины и рытвины чисто инстинктивно – голова его была занята совсем другими мыслями. Они были как будто написаны большими буквами на лобовом стекле грузовика, но среди них не было ни одной, выражавшей радость по поводу услышанного от Грейс. «Уезжай из этой чертовой деревни. Забери Грейс с собой. Она не будет все время мириться с таким положением,» – стучало в его мозгу. Но как это сделать, Эндрю не знал, на лобовом стекле не было ответа – другая женщина, живущая в обдуваемом всеми ветрами каменном доме на холмах, не отпускала его. И Эндрю чувствовал эту невидимую связь, ее зависимость от него еще с тех пор, когда ему было от роду всего три года. Они с матерью были так близки, что временами казалось, будто пуповина после его рождения так и не была перерезана. На днях она сказала: «Я не спрашиваю, почему ты ушел от Тула, придет время – сам расскажешь, но я должна была что-то придумать для отца, поэтому я сказала, что вы с Тулом не поладили из-за денег – это отец поймет». Эндрю посмотрел на изможденное лицо матери и проговорил: «Не волнуйся, когда-нибудь я тебе все расскажу». Но даже несмотря на их близость, мог ли он признаться матери, что скоро станет отцом ребенка жены священника? Если бы смог, ему было бы легче, но он понимал, что это невозможно – даже ради спокойствия Грейс… Ради спокойствия Грейс.
Прошло почти две недели, пока Грейс, наконец, заставила себя сообщить новость Дональду. В последнее время она много думала – в основном, о том, уезжать ей или остаться. Два обстоятельства удерживали ее от отъезда: во-первых, их встречи с Эндрю стали бы более редкими, во-вторых – и по мере того, как срок ее беременности увеличивался, это соображение играло все большую роль – ребенок оказался бы незаконнорожденным, а если бы она осталась, он находился бы под защитой фамилии Дональда. Грейс знала мужа достаточно хорошо, чтобы быть уверенной в том, что он смирится с чем угодно, только бы избежать унижения в глазах окружающих, связанного с ее «грехом». Эти два обстоятельства удерживали Грейс на месте не хуже стальных канатов. И все же, чем больше она видела Дональда, тем сильнее хотела сбежать от него.
В последние несколько недель он стал мрачным и замкнутым. Ему, вероятно, было теперь приятно спать одному, но тот факт, что не он был инициатором этого, очевидно, подействовал на него, хоть и с опозданием. Он больше не притворялся любовником Грейс, не целовал и не ласкал ее, не называл своей «дорогой маленькой девочкой». Часто они даже не желали друг другу спокойной ночи.
К тому же была еще одна причина, вызывавшая раздражение Дональда, – сад. Наступило время для подрезания растений, расчистки дорожек, появились большие темные участки разросшихся астр, флоксов и других многолетних, явно свидетельствующие о том, что садом уже давно никто не занимается. Питер Голдинг, человек, заменивший Бена, вскоре попросил расчет, заявив, что работы для одного слишком много. К тому же, добавил Голдинг, он не хотел вкалывать, как каторжанин, а потом стать еще одним Беном Ферфутом.
Грейс знала, что эти слова привели Дональда в ярость, она слышала, как он сказал миссис Бленкинсоп: «Ленивый нытик. Да я сам займусь этим в свободное время. Пару часов в день – и я приведу все в порядок». Очевидно, свободного времени у него так и не нашлось, потому что сад остался в прежнем виде. Как сказал Бен, Дональд не имел ни малейшего понятия об этом ремесле. Более того, Грейс знала, что он не любит трудиться – по крайней мере вот так.
Потом они наняли приходящего садовника – и в тот же день открылась новая глава в жизни Грейс.
Началось с того, что ее стошнило. До этого она чувствовала легкую тошноту по утрам, но на этот раз на завтрак была рыба – треска, – приправленная растительным маслом; это блюдо, видимо, и расстроило желудок Грейс: после обеда ей стало плохо. Облегчение наступило только, когда ее стошнило. Полежав немного, она решила выпить чашку чая. Когда Грейс спустилась вниз, в холл вошел с улицы Дональд. Увидев ее, он подошел и тихо спросил:
– Что с тобой? Ты больна?
Грейс покачала головой и направилась в кухню. Дональд последовал за ней и повторил вопрос. Опершись ладонями на стол и не поднимая голову, Грейс негромко произнесла:
– Я беременна.
Дональд молчал так долго, что она вынуждена была повернуться и посмотреть на него. Когда Грейс увидела его лицо, она в какой-то мере поняла его плачевное положение, и ей стало жалко мужа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28