Розина в очередной раз сама нарушила молчание. Глядя на то, как он ест, она проговорила:
– Я еще не поблагодарила вас за заботу об Аннабелле, Мануэль.
Он медленно положил нож и вилку на тарелку, не выдержав правильного угла, но все равно очень похоже на то, как его учила Аннабелла. Потом поднял глаза на эту даму с холодным выражением лица. Впрочем, на сей раз он не мог назвать ее выражение холодным: она смотрела ему в глаза с бесконечной печалью, даже с мольбой. При этом ее спина оставалась безупречно прямой, руки были аккуратно сложены на коленях; всем своим видом она как будто отрицала очевидное, то есть то, что сидит в фургоне, а не в гостиной. Глядя на нее, он исполнился решимости говорить ей только правду, как бы устрашающе ни действовал на него ее облик. Не пряча глаз, он спокойно сказал:
– На самом деле вы не испытываете ко мне благодарности за то, что я взял на себя заботу об Аннабелле. В глубине души вы считаете позором для нее даже это, не говоря уже о замужестве. Будь на то ваша власть, вы бы, как сказал мистер Дорси-Грант, все это порушили.
Выражение ее глаз несколько изменилось. Можно было подумать, что, с отвращением перевернув камень, она обнаружила под ним не мерзкого слизняка, а нечто такое, к чему не возбраняется притронуться.
– Вы правы, Мануэль, – с легкостью признала она. – Не стану вам возражать.
Немного помолчав, он сказал:
– Вы не можете помешать ей уйти со мной и сами это знаете, не так ли?
– Да, знаю, Мануэль. Мне ее не остановить. Зато это можете сделать вы.
Они смотрели друг на друга широко распахнутыми, немигающими глазами. Она поспешила развить свою мысль:
– Я ждала возможности побеседовать с вами. Не думала, что это получится так просто и что Аннабелла уйдет по собственной воле. Она решительно настроена уехать с вами, но я не могу не поделиться с вами своей уверенностью, что это – чисто эмоциональный порыв. Она еще очень молоденькая, совсем еще девочка, Мануэль…
– Не девочка, а женщина.
Она опустила ресницы, но тут же приподняла их.
– Надеюсь, Мануэль, что она остается девушкой.
После очередной дуэли глаз он сказал:
– В подразумеваемом вами смысле – да, она еще остается девушкой, но отношение к жизни у нее уже как у взрослой. Между ею и девушкой, сбежавшей отсюда год назад, общего не больше, чем, скажем, между мной и Дизраэли.
– Вы вправе так думать, Мануэль, возможно, вам этого очень хочется, что вполне естественно, но окружение, в каком человек воспитывается с детства, не может потом не сказаться. Аннабелла остается ребенком, которого я взрастила, девушкой, из которой я выпестовала юную леди. Именно ею она и остается, и в глубине души вы с этим согласны.
– Что вы пытаетесь мне доказать? К чему клоните?
– Я доказываю вам, Мануэль, что все было бы иначе, не будь эмоций, жалости, романтики, которой окружен ваш выход из тюрьмы, – я не оговариваюсь, связывая тюрьму и романтику, ибо существует нечто романтическое в том, как женщина ждет мужчину, отбывающего тюремный срок за то, что защитил ее… Я пытаюсь показать вам, как это выглядит в глазах Аннабеллы. Возможно, сама она не призналась бы в этом, но от этого картина не теряет своей достоверности. Стоит вами поразмыслить – и вы придете к такому же заключению.
Мануэлю не надо было сейчас тратить время на размышление, чтобы прийти к этому заключению, так как именно в этом ключе развивались его мысли в последние месяцы. Сколько он ни убеждал себя, что она добровольно стала его женой, возражение всегда было наготове: тут сыграла роль романтика трудностей. Когда двое на пару разделяют тяготы жизни, между ними не может не вспыхнуть чувства. Он и сам хорошо это знал, поэтому Розине не нужно было особенно настаивать, чтобы его убедить. Однако из этого еще ничего не следовало: Аннабелла уйдет с ним. Пройдет года три, прежде чем станет ясно, кто на самом деле прав.
– Окажите мне огромную услугу.
– Смотря какую, мэм.
– Предоставьте мне недельную отсрочку.
– Недельную отсрочку? – Он в недоумении вскинул брови.
– Я прошу вас оставить ее здесь еще на неделю, всего на неделю. Вы уедете, ничего не объясняя, а через неделю, если она не передумает…
– Нет, я на это не пойду. – Он вскочил. – Она и сейчас знает, чего хочет, лишняя неделя ее не переделает.
– Вы только что вышли из тюрьмы, Мануэль. Теперь вы свободны. Для нее вы более не узник, тогда как прежде сам факт вашего заключения, по ее же словам, не давал ей покоя. Отныне она будет воспринимать вас как свободного человека, способного уйти куда угодно, ничем не связанного…
– Я по гроб жизни связан с ней брачными узами, нравится вам это или нет.
– Пусть так, Мануэль. – Она еще больше откинула назад голову и, помолчав, сказала: – Почему вы полагаете, что она не изменится? Ей всего восемнадцать лет, а вам, насколько я понимаю, целых двадцать восемь. Вы – сложившийся человек, вы уже не изменитесь, она же – впечатлительная девочка, повторяю, девочка. Если она останется при своем теперешнем мнении через неделю, когда успеет взвесить то обстоятельство, что вы обрели свободу и можете ехать на все четыре стороны, то я не стану больше чинить вам препятствий и приму это… – Она вздохнула. – Как волю Божью.
Он долго смотрел на нее, а потом оскалил зубы. Но это не было улыбкой, звук, вырвавшийся у него, не был похож на смех.
– Если бы я умел произносить высокие слова, то объяснил бы вам, что понимаю ваш план. Но я такими словами не владею. Поэтому скажу одно: слишком уж он прост, по-детски прост, чтобы привести к успеху.
– Раз вы о нем такого невысокого мнения, почему бы вам не согласиться?
Боже всемогущий! И правда, почему? Почему не согласиться во второй раз испортить себе брачную ночь, да еще после полугода изнурительной агонии? Нет, он не даст себя уломать. Ни ради этой дамы, ни даже ради самого Создателя… Ни о чем больше не думая, он уставился на нее. Через некоторое время его мысли пришли в движение. Если он не уступит этой женщине, ее слова будут преследовать его всю жизнь. Он окажется обречен на мучительные сомнения: не пошла ли Аннабелла за ним из жалости и детской романтичности, обреченной, как всякому известно, на угасание, не осталась ли она, невзирая на изменившийся облик, прежней мисс Аннабеллой Легрендж – девчонкой, играющей в серьезную жизнь?
Она ждала его ответа. Однако Аннабелла лишила его возможности ответить, она ворвалась в фургон с лимоном в одной руке и кувшином молока в другой, сообщив на ходу:
– Я решила захватить и то, и другое.
Войдя, она настороженно оглядела обоих. Мануэль стал напряженным и понурым, Розина выглядела точно так же, как четверть часа назад, спокойной и собранной.
– Спасибо, милая. Раз ты принесла молоко, то я, пожалуй, добавлю себе в чай его.
Аннабелла налила ей перестоявшего чаю и подала кувшин. Розина пригубила безвкусную жидкость, взглянула на Аннабеллу и сказала:
– Я рассказывала Мануэлю, что мы собираемся превратить старый дом в стекольный завод, чтобы твой интерес к этой материи не пропадал даром.
– О! – Аннабелла мельком взглянула на Мануэля. Выражение его лица не изменилось, но глаза расширились: это прозвучало для него новостью. – Хорошее предложение, верно, Мануэль? Разве не чудесно было бы работать вдвоем здесь, в Старом Доме?
Ей очень хотелось заразить его своим энтузиазмом, убедить, что можно остаться здесь всем вместе. У нее в голове поспешно родился план: они могли бы жить в Доме, то есть в одной его части, другую превратив в склад. У них снова были бы лошади, ведь Мануэль так любит лошадей! Она просияла и с улыбкой оглянулась на Розину. Так вот зачем мать пришла в фургон! Что ж, она постарается убедить его остаться здесь. В глубине души ей было нестерпимо грустно расставаться с Розиной. Розина нуждалась в ней. Если она согласится делить Аннабеллу с Мануэлем, они заживут вполне счастливо. Розина полюбит Мануэля, он станет ей сыном, иначе и быть не может! Хорошо узнав Мануэля, невозможно его не полюбить.
Допив чай, Розина сказала:
– Ты проводишь меня? Ведь, если вы сниметесь с места утром, это будет слишком рано, чтобы мы успели проститься. – Она оглянулась на Мануэля. – Вы не возражаете?
Он молча воззрился на нее. Дьявол, вкрадчивый, расчетливый дьявол в облике леди! Вернее, не дьявол, а сам Господь Бог в женском обличье, указывающий ему путь! Подобно всевидящему Богу, она знала, о чем он думает, знала, как прореагирует на ее слова мужчина его склада. У миссис Легрендж нельзя было отнять ума. Почему же она не устроила собственную жизнь, раз так ловко распоряжается его?
– Я ненадолго, дорогой. – Пренебрегая присутствием Розины, Аннабелла поймала Мануэля за руку и, прежде чем спуститься, нежно улыбнулась ему. Потом она помогла спуститься Розине и сделала то, чего не делала ни разу с тех пор, как вернулась: взяла мать под руку, чтобы вместе с ней пройтись по парку, как в давние времена. Мануэль долго глядел им вслед.
Розина медлила с возвращением в коттедж. Она увлеченно обсуждала с Аннабеллой разные мелочи, а под конец пути заговорила о том, что той следовало бы прихватить в дорогу для пущего удобства. Аннабелла в замешательстве молвила:
– Но, мама, там, в фургоне, я подумала, что ты надеешься убедить Мануэля остаться… В том случае, конечно, если ты всерьез вынашиваешь идею стекольного завода.
Розина, отвернувшись, ответила:
– Решение за Мануэлем, дорогая. Я сомневаюсь, что он согласится. Будем исходить из того, что утром вы сниметесь с места. Как насчет небольшого фарфорового сервиза? – Она указала на горку в дальнем углу комнаты.
– Что ты, мама, ведь это «Колпорт», чего доброго, он побьется. Нет-нет! Спасибо, но я не могу это принять. Я знаю, чего бы мне хотелось: синие кухонные чашки, те, с цветочками. Помнишь? Я бы взяла парочку.
– Бери, дорогая. Бери, что захочешь. Теперь об одежде. Ты не сможешь увезти всю, но кое-какой гардероб тебе понадобится.
– Мама! – Аннабелла обняла Розину, уткнулась головой ей в плечо и со смехом объяснила: – Ты очень добра ко мне, но мне ни к чему «гардероб», как ты выражаешься: большую часть времени я стану работать, а под конец недели мистер Карпентер не будет устраивать увеселений, могу тебя в этом заверить.
На это легкомысленное высказывание Розина ничего не ответила. Заключив Аннабеллу в объятия, она добродушно проговорила:
– Пойдем, отберем то, что может тебе пригодиться.
Сортировка нарядов отняла гораздо больше времени, чем предполагала Аннабелла. Каждое платье становилось предметом обдумывания, заканчивавшегося отказом. В итоге выбор пал на четыре простеньких платьица, два жакета с юбками и значительное количество нижнего белья. Аннабелла вскричала:
– Я не смогу все это утащить! Придется позвать Мануэля. Хорошо, мама? – Ее взгляд был таким умоляющим, что Розина, отвернувшись, ответила:
– Разумеется, дорогая. Самой тебе все это и впрямь не унести.
Еще раз обняв Розину, Аннабелла выбежала из коттеджа и, оставив позади парк, устремилась к лугу, где когда-то училась верховой езде. У ворот она замерла как вкопанная. Фургона не было.
Она в смятении огляделась, после чего закричала изо всех сил:
– Мануэль! Мануэль!
Подобрав юбки, она бросилась к конюшне, оттуда на аллею и к главным воротам. Там, привстав на цыпочки, как птица, готовая взлететь, она старалась вглядеться в сгущающиеся сумерки. В какую сторону он подался? Она побежала к перекрестку дорог. Обе главные дороги – одна на Ньюкасл, другая на Джарроу и Шилдс – оказались пусты, насколько хватало зрения. Пуст был и проселок, ведущий к деревне Розиера.
С трудом удержавшись на ногах, она закрыла лицо руками и зарыдала, причитая сквозь слезы:
– Почему, Мануэль, почему?!
Вместо ответа перед ее мысленным взором появилось лицо Розины. Зачем ей понадобилось наведываться в фургон? Что она в действительности наговорила Мануэлю? Она вспомнила выражение, с каким он встретил ее, когда она вернулась с лимоном и кувшином молока. Он весь этот день, с самого своего появления, выглядел странно, но теперь это была иная странность, скорее напряженность, которой не было вовсе, когда они вдвоем приступили к еде. А трогательная сцена в коттедже: возьми то, возьми это! Розина просто тянула время. Как она могла? О, как она могла…
Аннабелла из последних сил метнулась назад. Перед коттеджем ей пришлось остановиться, чтобы отдышаться. Розину она застала в гостиной. Смерив ее негодующим взглядом, она крикнула:
– Ты знала! Знала, что он уедет! Это ты его прогнала. Что ты ему наговорила? Как ты могла? Из этого все равно ничего не выйдет: я побегу за ним. Я найду его!
– Аннабелла! Спокойнее. Прошу тебя, успокойся.
– Не могу успокоиться, когда мне так беспокойно.
– Мануэль посчитал, что так будет лучше.
– Сам бы он никогда так не поступил. Ты заставила его!
– Не заставила, а всего лишь предложила.
– Предложила? Нет, ты знала, что он уедет, потому и задерживала меня.
– Нет, не знала. Повторяю, я предложила, и только. У меня, конечно, была надежда, что он прислушается к моему предложению, тем более что это не окончательно. Я просто попросила его уехать на неделю, оставить тебя на эти несколько дней со мной…
– На неделю? Оставить меня? – Аннабелла не сразу нашла нужные слова. – Но я пробыла с тобой несколько месяцев! Что решит еще одна неделя?
– Все это время ты находилась в напряжении. Он был в заключении, и ты представляла его себе узником. Теперь он свободен и ничем не связан, вот и поступает так, как любой мужчина его склада…
– Он не свободен – он женат, женат на мне. Я – его жена, ему следовало остаться со мной. – У Аннабеллы срывался голос. – А мне – с ним! И я буду с ним! Я нужна Мануэлю, знаю, что нужна… Что ты хочешь сказать, когда намекаешь на «поступки мужчин его склада»?
– Дитя мое, если ты успокоишься и посмотришь на вещи трезво, то поймешь, что Мануэль вышел из тюрьмы. Подобно ему, ты поймешь, что теперь ваш союз выглядит противоестественно. К тому же по истечении недели он еще может вернуться.
– Вернуться? Ты отлично знаешь, что он не вернется, ты сама прогнала его. Ты побеседовала с ним так, как это умеешь делать ты одна, и он почувствовал себя униженным. Все кончено. Кончено!
Она бросилась прочь из гостиной, взбежала по лестнице и влетела в свою комнату. Там она сорвала с себя розовое шерстяное платье и рывком открыла ящик, где любовно хранилось завернутое в бумагу дорогое ее сердцу платье из синего бархата. Стоило ей просунуть руки в рукава, как в дверях появилась Розина. С нескрываемым волнением она спросила:
– Куда ты торопишься?
– Действительно, куда? – подхватила Аннабелла, не оборачиваясь. – Искать моего мужа, где бы он ни был, вот куда.
– Прошу тебя, прислушайся к моим словам, Аннабелла! Будь же благоразумна. Ты не можешь бежать неизвестно куда на ночь глядя, тем более одна.
– Не могу? Очень даже могу! – Распахнув дверцу гардероба, она извлекла оттуда свой старый плащ, который Элис едва не предала огню. Накинув его, она с пустыми руками поспешила к двери. Но путь ей преградила Розина. Скрестив руки на плоской груди, она взмолилась:
– Аннабелла, дорогая, прошу тебя, не уходи! Не оставляй меня! Ты нужна мне! Ты сама не знаешь, насколько мне нужна! После твоего возвращения я только-только начала возрождаться к жизни. Если ты уйдешь, я угасну. Без тебя мне нет жизни. Умоляю!
Раньше Аннабелла и представить себе не могла, что способна окинуть ее холодным взглядом, но сейчас именно так и случилось. Голос ее тоже прозвучал холодно:
– Точно так же я отношусь к Мануэлю. Для меня невыносима разлука с ним. Если он меня бросит, я умру. Ты понимаешь меня? Если нам с ним суждено навсегда расстаться, я возненавижу тебя. Это ты понимаешь? Возненавижу! А теперь прошу, позволь мне пройти. Я уже не мисс Аннабелла Легрендж и не Аннабелла Коннелли. С Мануэлем или без него я теперь его жена, миссис Мануэль Мендоса.
За сим последовала ошеломительная тишина, как после пощечины. Розина отпрянула и привалилась к дверному косяку. Аннабелла решительно прошла мимо нее. На лестнице она миновала Элис, которая стояла, качая головой, словно стала свидетельницей вопиющего прегрешения. Харрис замешкался, открывая ей дверь. Когда она взглянула на него, он пробормотал: «О мисс Аннабелла!» – и медленно отодвинул засов. Она вышла в непроглядную ночь.
Уже будучи за воротами, она услышала, как дверь коттеджа затворилась. На мгновение ее охватила паника. Куда идти: вдоль реки к Эми или к перекрестку, чтобы попытать удачи на направлении Гейтсхед-Лоу – Фел-Дарлингтон в надежде, что Мануэль избрал именно его?
Нет, первым делом к Эми. Она очень надеялась, что он заглянул к ней. Не мог он ее не навестить, прежде чем уехать. Однако она решила идти к ней не вдоль реки, чтобы не свалиться в воду, а по дороге.
Продираясь сквозь заросли парка, она бегом преодолела почти весь ровный отрезок дороги до домика Эми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41