Глэдис резко развернулась к ней.
– Избавь меня от этого покровительственного тона! Если я сама ровным счетом ничего не понимаю, тебе-то откуда знать?
– Видишь ли, мое первое свидание с Дейви закончилось постелью.
Глэдис рухнула на стул.
– Как это?..
– Вот так! А до того я была девственницей.
– Тогда зачем? Почему?..
Дина улыбнулась.
– Как знать? Гормоны? Судьба? Так случилось, вот и все.
– Видишь, я была права: тебе следует писать сценарии мыльных опер.
– Наверное, мое тело и мое сердце мгновенно поняли то, что разум еще только пытался осмыслить. Мы с Дейви были предназначены друг для друга. Родство душ, знаешь ли.
– Но у меня такого оправдания нет! Фагерст и я определенно не предназначены друг для друга. Я сделала то, что сделала, и теперь сама себя ненавижу.
– Паразит!
– Минуту назад ты называла его скандинавским богом.
– Минуту назад я не знала, что он злоупотребил твоей доверчивостью, а затем поступил чисто по-мужски.
– Поверь мне, Дина, – хмуро уточнила Глэдис, – он не злоупотреблял моей доверчивостью. Я сама этого хотела.
Дина вытряхнула из коробки последнее печенье.
– Речь не об этом. Я имею в виду другое, когда говорю, что он поступил чисто по-мужски. Хлоп, бам, спасибо, мэм, может, я еще перезвоню!
Глэдис уставилась на подругу. Затем встала, сорвала с крючка полотенце, намочила его в раковине и принялась остервенело оттирать стол.
– Я сама велела ему не звонить.
– Что?
– Что слышала! Он очень хотел увидеться. Я запретила ему приезжать и сказала, что продолжать наши отношения не собираюсь.
– Ты и Мартин вместе провели незабываемую ночь – и ты дала ему отставку?..
– Я этого не говорила!
– Так, значит, ночь не удалась? Или ты не дала ему отставку?
Не выдержав взгляда подруги, Глэдис опустила глаза и отвернулась к раковине.
– Чего ты добиваешься? – устало осведомилась она, подставляя руки под воду.
– Я хочу понять, чего ты добиваешься, радость моя. С какой стати ты занималась любовью с этим типом, а потом дала ему от ворот поворот?
– Я не занималась с ним любовью, – огрызнулась Глэдис. – Я с ним переспала.
– Семантические тонкости, – пожала плечами Дина.
– Послушай, Дина, у вас с Дейви было иначе: ты его любила.
– И сейчас люблю, – улыбнулась балерина.
– Ну, а я вот не люблю Мартина. Даже представить себе не могу, как его можно полюбить. Такого высокомерного, эгоистичного, самовлюбленного сукина сына…
– Как сказано! – восхитилась Дина.
– Он вообще не в моем вкусе…
– А кто в твоем вкусе? Назови хоть одного парня, кроме этого подонка Кевина Ханта, кого бы ты удостоила хотя бы взглядом, и я до последней крошки съем то, что получится из этого истерзанного, замученного, многострадального теста.
– …И я тоже не в его вкусе, – докончила Глэдис, умело обходя ловушку. – Вот тебе и весь сказ.
– Это тебе только кажется, бэби. Я-то видела, как вы смотрели друг на друга!
– У тебя… шоколад на губе. – Глэдис сглотнула, тошнота снова подступила к горлу.
– Да? – Дина небрежно потерла указанное место пальчиком. – Все?
– Теперь нормально, – с трудом выдавила Глэдис. Отвернулась и вцепилась в край раковины, ожидая, чтобы свистопляска в желудке утихомирилась.
– Глэдис? С тобой все в порядке?
– Конечно! Я просто…
– Просто я утомила тебя своей навязчивостью, – покаянно вздохнула Дина. – Слушай, давай оставим эту тему. Захочешь поговорить – я тут как тут, не захочешь… – Приятельница беззаботно пожала плечами. – Может, поужинаешь с нами сегодня? Дейви готовит тефтели. Помнишь его тефтели? Последний раз ты ела их с большим аппетитом.
– Ага. Они… они…
Воображение услужливо нарисовало крохотные мясные шарики с луком. Ей и впрямь ужасно понравилось коронное блюдо Дейви, но сейчас вспоминались только маслянистые капельки жира… Жир тает во рту, застывает на губах…
– Было очень вкусно, – поспешно заверила Глэдис, – но… но сегодняшняя выпечка – это мое последнее сумасбродство. Я сажусь на диету. Близятся очередные съемки, надо бы сбросить пару фунтов. Так что с тефтелями как-нибудь в другой раз, ладно?
– Все равно приходи. – Дина похлопала себя по животу. – Мне бы тоже не грех сбросить вес, а уж про Дейви и говорить нечего. Ты видела его снимки крупным планом? Долой пироги и тефтели. Давай-ка возьмем парочку вегетарианских лазаний да разогреем их в духовке. Хорошая мысль?
Лазанья. Глэдис представила себе ярко-алый томатный соус, вдохнула кисловатый запах. И сглотнула.
– Собственно говоря, я вообще не буду ужинать. Похоже, подцепила какую-то заразу. На той неделе я снималась в парке. Все там кашляли и чихали как сумасшедшие. С тех самых пор чувствую себя отвратительно.
– Простуда, – философски заметила Дина, стряхивая с ладони крошки. – От нее никто не застрахован. Таблетка-другая аспирина и горячий куриный бульон… Глэдис? Что с тобой?
Горячий куриный бульон. Пленка жира плавает на поверхности…
– Все в порядке, – заверила Глэдис, – все в поряд… О, черт! – Молодая женщина застонала, закрыла рот ладонью и выбежала из комнаты.
Спустя минут десять она возвратилась из ванной, бледная и измученная. Дина ждала в спальне. Скрестив ноги, она устроилась на кровати.
– Ты как? – с тревогой спросила приятельница.
– Все отлично, – криво улыбнулась Глэдис.
– Отлично, как же! – Дина внимательно пригляделась к подруге. Кожа бледная, глаза лихорадочно блестят, на лбу поблескивает испарина. – Да ты совсем больная!
– Говорю тебе, подцепила какой-то вирус.
– На тех самых съемках, где все чихали и кашляли?
– Угу.
Дина встала с кровати.
– Но ты не чихаешь и не кашляешь!
– Грипп сказывается на мне иначе, вот и все.
– Ага. – Наступило долгое молчание, затем Дина произнесла: – В прошлом году у моей сестры были те же симптомы. Приступы тошноты по утрам, рвота, головокружения, и в целом вид такой же кошмарный, как у тебя.
– Спасибочки! – Глэдис отбросила со лба влажную прядь волос. Руки слегка дрожали, и хотя в желудке не осталось ни грамма пищи, он по-прежнему так и норовил вывернуться наизнанку. – Послушай, Дина…
– Сестра пошла к доктору…
– А я вот не пойду к доктору! Все что мне нужно – это отдохнуть пару дней…
– … и выяснилось, что она беременна, – тихо продолжила Дина, не сводя глаз с подруги.
– Беременна! – расхохоталась Глэдис. – Не говори глупостей. Я вовсе не…
О Боже! Пол закачался под ногами. Беременна? Нет! Это невозможно! Или возможно?
Глэдис рухнула на кровать, ощущая себя опустошенной и надломленной. В ту ночь все произошло так быстро… Сама она точно ничем не воспользовалась. Зачем пить таблетки, когда ведешь целомудренный образ жизни? Есть женщины, что носят презервативы с собою в сумочке, как если бы речь шла о носовом платке или записной книжке, но она, Глэдис, не из их числа. У тех, других, совсем иная психология, они в любой момент готовы оказаться в кровати с малознакомым мужчиной, лишь бы позвал, а она никогда… никогда…
Глэдис тихо застонала.
– Как можно? Как я могла забеременеть?
– За последние несколько веков способ не особенно менялся…
– Да, но одна ночь…
Одна ночь. Одна бесконечная ночь!
– Почему бы тебе не сходить к доктору? – мягко предложила Дина.
– Нет, – Глэдис вздернула подбородок и гордо воззрилась на подругу. – Нет, – твердо повторила она. – Это глупо. Я не беременна. У меня грипп!
– Скорее всего, так оно и есть, – улыбнулась Дина. – Но, может, лучше проверить?
– Послушай, как тебе мой план? Завтра я весь день проваляюсь в постели. Проглочу тонну аспирина, запивая его литрами чая, а если к понедельнику мне лучше не станет, позвоню доктору.
– Гинекологу.
– Право же, Дина, – Глэдис обняла подругу за плечи и развернула в сторону выхода, – дай отдохнуть своему воображению, а я поступлю так же с изнемогающим от гриппа организмом. И передавай привет Дейви.
– Выгоняешь?
– Ну, – натянуто рассмеялась Глэдис, – если хочешь остаться и полюбоваться на очередной приступ… пожалуйста!
И Глэдис мило улыбалась до тех пор, пока за подругой не закрылась дверь. Тогда улыбка исчезла. Молодая женщина прислонилась к стене, чтобы не упасть, и крепко зажмурилась.
– Я не беременна, – прошептала она.
– У вас срок – четыре недели, – сказала доктор Карлтон во второй половине того же дня, глядя на пациентку через широкий стол. Просторный и светлый кабинет, изобилующий цветами и зелеными растениями, располагал к задушевной беседе. – Я очень рада, что в последнюю минуту нашлась возможность принять вас сегодня, – улыбнулась гинеколог. – И я рада, что могу сказать совершенно определенно: вы ждете ребенка.
Ребенка! Ребенка Мартина!
– Со времени нашей последней встречи вы вышли замуж? – Добродушное лицо собеседницы снова озарилось улыбкой. – Или, как это принято в наши дни, решили воспитать дитя в одиночку?
Глэдис облизнула пересохшие губы.
– Я… не замужем.
– А! Вы уж простите меня, если я злоупотреблю правом лечащего врача и дам вам совет: отец вашего малыша должен участвовать в воспитании сына – или дочки – как можно активнее. Знаю: феминистки меня бы четвертовали за подобное заявление, но ребенку нужны оба родителя. Мать и отец! Оба!
С этим не поспоришь, мысленно согласилась с врачом Глэдис.
– Вопросы есть?
– Нет…
– Тогда на сегодня все. – Доктор Карлтон взяла со стола визитку, нацарапала на ней несколько строк и протянула ее пациентке. – Позвоните мне во вторник, и я скажу вам результаты анализов. Впрочем, не думаю, что обнаружится нечто непредвиденное. Вы абсолютно здоровы, моя дорогая. Не вижу причин, почему бы вашему малышу не родиться здоровеньким и крепеньким.
Что-то в лице молодой женщины заставило врача встревожиться. Немного помолчав, она сдвинула очки на самый нос и мягко предположила:
– Разумеется, если у вас другие планы…
– Вы говорите, у меня срок – четыре недели?
– Около того.
– И… и все идет нормально?
– Просто превосходно!
Глэдис опустила взгляд и сцепила руки на коленях.
– Если я сочту нужным… то есть, если бы я…
– У вас много времени на то, чтобы все обдумать, дорогая.
Глэдис кивнула. Как будто я постарела на тысячу лет, обреченно подумала она.
– Спасибо…
Доктор встала, обошла стол и обняла поникшую Глэдис за плечи.
– Я понимаю, как непросто принять решение, – проговорила она. – Если вам захочется побеседовать по душам, вы знаете мой телефон.
Ребенок, размышляла Глэдис, спускаясь в лифте. Плоть от плоти ее. Ее… и Мартина.
Детей полагается зачинать в любви, а не в неистовстве бессмысленной, нелепой страсти. Все эти недели она пыталась выбросить позорный эпизод из головы, но тщетно. В безжалостном свете дня та ночь снова и снова возникала перед ней, и Глэдис с удвоенной силой принималась себя ненавидеть. Но по ночам в серебристом лунном сиянии она грезила о Мартине и просыпалась, ощущая на губах вкус его поцелуев.
Однако сейчас не время предаваться пустым сожалениям. Надо принимать решение. Впрочем, единственно возможный выход напрашивается сам собой. В ее жизни нет места ребенку. У нее маленькая квартира. Настоящее – сплошной хаос, карьера идет на спад, впереди – крайне неопределенное будущее. И наконец, главный довод. Доктор Карлтон права: многие сочли бы ее старомодной, многие, но не Глэдис. У ребенка должны быть и мать и отец, – хотя бы в самом начале жизни.
Дверь лифта открылась. Высокие каблучки зацокали по мраморному полу.
Ребенок… Мягкий, благоуханный, невинный сверточек… Вот он улыбается, гукает, тянет ручки… Любимый, родной! Малыш согреет ее сердце и придаст смысл ее существованию. Горло перехватила судорога. Ребенок – часть Мартина, которую у нее никто не отнимет.
Глэдис вышла из здания. Порыв ветра взметнул ее волосы, облепив вокруг ног тонкую шелковую юбку.
Какой смысл себя мучить? У нее не будет ребенка. Ведь она уже решила! Все логично, все оправданно. Единственно возможный выход…
– Глэдис!
Сердце беспомощно дрогнуло. Голос, его голос! Все эти недели, долгие и мучительные, Глэдис тысячу раз слышала его во сне, однако сейчас упрямо убеждала себя, что ошиблась. Она вообще не желает видеть Мартин, а тем более в такой неподходящий момент.
– Глэдис!
О Боже! Она обернулась. Фагерст стоял у того самого черного лимузина, что месяц назад перенес ее из мира реальности в бредовый сон. Ветер тут же усилился, словно только того и ждал. В глазах потемнело, и Глэдис пошатнулась.
Она падала, падала в пропасть, и только руки Мартина могли удержать ее на краю, только в его объятиях могла она ощутить себя в безопасности.
7
Какой мужчина станет бегать за женщиной, если ему ясно дали понять, что он не нужен? Только распоследний дурак! А Мартин Фагерст никогда не считал себя таковым.
И тем не менее четыре недели спустя после той роковой ночи, когда Глэдис Рейнджер уснула в его объятиях, а затем ушла из его жизни, Мартин все никак не мог забыть эту женщину.
Она ему снилась – в жарких эротических снах, из тех, что осаждают взрослеющих подростков. Днем Мартин вспоминал о Глэдис в самые неподходящие моменты, тогда мысли его путались и он переставал воспринимать окружающее, и требовалось время, чтобы прийти в себя.
Но когда Мартин попытался избавиться от наваждения, затеяв интрижку с первой попавшейся красоткой, проверенный способ не сработал. Он решил не сдаваться. За последний месяц Фагерст свозил в ресторан с полдюжины девиц, и для каждой из них, к вящему ее разочарованию и досаде, вечер закончился в одиночестве.
Мартин злился на собственную, как он считал, непроходимую глупость. Ведь он не из тех, что попусту тратит время, оплакивая утраченные возможности или несбывшиеся мечты. Этой философии он придерживался с детства; почему же она подвела его сейчас? Глэдис пора «списать со счета», как сказали бы его экономисты. Роскошная женщина с жарким телом и ледяным сердцем, она обошлась с ним так, как сам он обходился со случайными подружками.
Но почему, почему ему не удается выбросить ее из головы? Этот вопрос, на который не находилось ответа, терзал его, когда Мартин затормозил перед зданием, где располагался его головной офис. Поэтому, заметив Глэдис, выходящую из подъезда соседнего здания, Мартин решил, что сходит с ума. Но нет, он не страдал галлюцинациями! Глэдис Рейнджер собственной персоной ступила на тротуар еще более прекрасная, чем когда-либо.
Мартин вышел из машины и… заколебался. Что теперь? Подождать, пока она его заметит, ведь сказать-то ему нечего? Однако так хочется заговорить с ней… Нет, простого приветствия мало. Хочется подойти к ней, обнять, провести пальцем по нижней губке, чтобы уста приоткрылись…
И тут он встревожился. Это еще что такое? Лихорадочный румянец щек только подчеркивал болезненную бледность лица. Глэдис как будто задумалась, застыла на месте, а мимо потоком обтекали ее пешеходы, словно не замечая прекрасную богиню, стоящую в оцепенении посреди обычной городской сутолоки.
Черт побери, да она плачет! Должно быть, ей очень плохо. Иначе она бы ни за что не заплакала.
– Глэдис! – закричал он.
Молодая женщина подняла взгляд.
На одно безумное, головокружительное мгновение Мартину показалось, что ее лицо озарилось радостью. Но он знал: виной тому только разыгравшееся воображение, потому что в следующую секунду глаза Глэдис расширились, она побелела как полотно и произнесла его имя с отвращением, словно неприличное ругательство.
Мартин сжал губы. Ну и черт с ней!..
Боже, да она падает!
– Глэдис! – заорал он, проталкиваясь сквозь толпу и подхватывая ее на руки.
– Все в порядке, – задыхаясь прошептал он. – Я тебя держу. Все о'кей!
Темные ресницы затрепетали. Глэдис смотрела на него, но как бы не видела. Мартин нежно привлек ее к себе, ласково коснулся губами волос. Сердце неистово билось в груди. Что, если бы его здесь не оказалось? Что, если бы он не подхватил ее? Что, если бы она упала на грязный асфальт? Что, если бы он никогда не заключил ее в объятия?
– Мартин?
Еле слышный шепот заставил сердце Фагерста болезненно сжаться. И горестные интонации и детская беспомощность во взгляде наводили на мысль о хрупкой статуэтке из венецианского стекла. До сих пор высокая статная Глэдис не казалась ему эфемерной, а вот сейчас у Мартина перехватывало дыхание от щемящей жалости к этой женщине.
– Мартин? Что случилось?
Хороший вопрос! Он попытался объяснить:
– Я выходил из машины… Ты потеряла сознание…
– Потеряла сознание? Я? – Глэдис облизнула пересохшие губы. – Не говори глупостей! Я в жизни своей не падала в обморок! – Щеки ее заалели: она вспомнила. Доктор! Диагноз! – О Боже! – прошептала она, зажмуриваясь.
– Что такое? Опять?
Молодая женщина глубоко вздохнула и заставила себя открыть глаза. Мартин злится. И это понятно. Мистер Фагерст не желает иметь ничего общего со случайной подружкой, но против воли вынужден разыгрывать рыцаря перед дамой, попавшей в беду:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15