– Избавь меня от объяснений, будь добр! – Голос жены звучал холодно. – Я уже наслышана о твоей порядочности. Ты женился на мне ради ребенка и останешься моим мужем по той же причине. Так?
– Ты права, – проворчал он. – Я останусь твоим мужем, а ты моей женой, до тех пор «пока смерть не разлучит нас», как наставлял нас тот сентиментальный мировой судья.
Он властно притянул Глэдис к себе и поцеловал – так же, как в день решающего объяснения. И впервые после визита в башню над морем, Глэдис не откликнулась. Она вообще ничего не чувствовала: ни страсти, ни гнева…
– Ты моя жена, – повторил Мартин, пристально глядя ей в лицо. – И прибавить к этому нечего.
Глэдис резко высвободилась.
– И я об этом еще не забыла. Незачем напоминать лишний раз!
Она развернулась и стремительно зашагала к дому. Фагерст сжал кулаки. Проклятье! Да что все-таки на нее нашло? Он-то надеялся, что все неприятности уже позади и Глэдис примирилась с неизбежным, но выходит, что нет!
Неужели все это время она притворялась – притворялась в часы любви? Обнимала его, ласкала и целовала, втайне проклиная ненавистный брак? Ведь, если говорить начистоту, он, Мартин Фагерст, добился своего шантажом и угрозами – именно так и не иначе! Он посчитался с ее волей не больше, чем прибрежные рифы – с желаниями гибнущего корабля. Но что с того? Они муж и жена. И пусть принимает это как должное.
Мартин глубоко вздохнул, засунул руки в карманы и постоял еще немного, глядя на море.
Нет, в любви притворство невозможно! Он бы сразу понял, что эти вздохи, этот нежный лепет – обман и ложь. Разумеется, он догадался бы… Или нет?
Глэдис сидела за туалетным столиком в той самой спальне, где впервые ночевала на острове. С тех пор все их упоительные ночи она проводила в постели Мартина – ночи, зачастую плавно переходящие в день!
Молодая женщина до боли сжала серебряную расческу. Руки ее дрожали.
Вот чепуха какая! Да, Мартин уже был женат. И что с того? Она тоже пережила бурный роман и воспринимала свои взаимоотношения с Кевином как брак, даже если сам Кевин думал по-другому. Известие об измене потрясло верную, любящую Глэдис ничуть не меньше, чем если бы она звалась миссис Кевин Хант…
Глэдис со стоном выронила расческу и закрыла лицо руками.
Неправда! Она никогда не любила Кевина по-настоящему, хотя поняла это только теперь. Вспыхнувшая страсть к Мартину заставила ее по-иному посмотреть на жизнь, и роман с Кевином вдруг показалась дешевой и незначительной интрижкой…
Вот поэтому она и закатила истерику, так?
– Так? – вслух повторила Глэдис, поднимая голову. В зеркале отражалось бледное лицо и полные слез глаза…
Мартин сообщил ей, что был женат и что поспешный брак себя не оправдал, и вот теперь она, Глэдис, не в силах избавиться от навязчивой мысли: он и на ней женился из ложно понятого чувства долга! Ах, если бы Мартин опроверг это утверждение!
«Я женился на тебе, потому что люблю тебя, потому что всегда тебя любил», – вот каких слов ждала от него Глэдис! Но не дождалась. Он связал свою жизнь с ней только из-за ребенка. Конечно, такой образ мыслей благороден и похвален, но как хочется услышать: «Я люблю тебя и женюсь на тебе!»
– Глэдис!
Дверь спальни распахнулась. На пороге стоял Мартин в махровом халате. Она уже знала: под халатом на нем ничего нет. Больше всего на свете ей хотелось вскочить и броситься в его объятия. Но она осталась сидеть перед зеркалом.
– Да, Мартин? – Она вежливо улыбнулась, отложила расческу и обернулась к вошедшему.
– Тебе лучше?
Сославшись на головную боль, она отказалась от ужина. Болело сердце, а вовсе не голова, но для чего ему знать правду?
– Гораздо лучше, спасибо. Хильда принесла мне чаю и аспирин.
Мартин кивнул и перешагнул через порог.
– Уже поздно.
– Да? Я не заметила.
Муж подошел вплотную. Какое-то мгновение Глэдис казалось, что он протянет руку и погладит ее по волосам – и она не сможет устоять. Она бы замерла под его ладонью, словно котенок. Только Мартин вовсе не собирался ласкать ее. Он всего лишь поправил зеркало.
– Ты идешь спать?
Глэдис с досадой отвернулась. Он задал этот вопрос так небрежно… Впрочем, чему удивляться? Мартин уверен: ее место в его постели. И не только потому, что она его жена, просто она наглядно дала понять, как туда стремится.
– Знаешь, сегодня я, пожалуй, останусь здесь, – отозвалась Глэдис, поднимая расческу.
– Здесь?.. – повторил он с таким изумлением, словно жена собиралась заночевать на льдине в Северном море.
– Ага! – Она сосредоточенно расчесывала волосы. – Голова все еще немного побаливает.
– Позвонить врачу? Доктор Карлтон оставила мне телефон.
– Нет! Нет, врач мне не нужен.
– Ты уверена? Глэдис, если ты нездорова…
– Со мной все в порядке! И с ребенком тоже. Мне просто хочется спокойно выспаться. В одиночестве… Старая привычка, знаешь ли. Кевин, бывало, говорил…
– Кевин?
Не надо, твердила себе Глэдис, не надо рисковать…
– Ну да, я с ним жила одно время. Собственно говоря, я собиралась за него замуж. Разве я тебе не рассказывала?
– Нет, не рассказывала, – холодно отозвался Мартин.
Выражение его лица внушало ужас. Расческа со звоном упала на зеркальную поверхность туалетного столика. Глэдис стремительно вскочила на ноги.
– Мартин! – воскликнула она, но было уже поздно. Тот уже взялся за дверную ручку.
– Ты права, – объявил он. – Нам обоим не мешает выспаться. Увидимся утром.
– Мартин, подожди!
Не оглянувшись, он быстро вышел, хлопнув дверью. Надо бежать, иначе, чего доброго, он начнет биться о стену головой – то-то Глэдис порадуется!
Мартин вихрем ворвался к себе в спальню, пинком закрыл дверь и распахнул двустворчатое окно, выходящее на террасу. Короткая июньская ночь сомкнулась вокруг него, словно удушливый туман.
Глэдис вышла за него замуж по принуждению. Под угрозой потерять ребенка. Мартин резко развернулся и с размаху ударил кулаком по подоконнику. Резкая боль пронзила его. Он поморщился, поднес кулак ко рту, ощутил слабый привкус крови и пожалел о том, что кровь эта его, а не Ханта.
Кевин Хант! Мартин скрипнул зубами. А впрочем, какой мужчина останется равнодушным при виде Глэдис? В чьем сердце не вспыхнет страсть?
И тут он понял простую истину: он любит Глэдис. Он любит свою жену.
– Я люблю ее! – выкрикнул Фагерст в ночь и громко расхохотался.
Почему он не понял этого раньше? А вдруг – ведь бывают на свете чудеса! – она его тоже любит? Запрокинув голову, Мартин глядел на небо, пытаясь прочесть ответ в переливах миллионов звезд. Ведь если так, то все понятно!
Ее покорная уступчивость. Страсть, что прорывалась наружу при каждом прикосновении. Все объяснимо – даже ее сегодняшняя реакция, когда он, Мартин, так неловко сообщил о своем первом браке.
Раздался телефонный звонок. Чертыхнувшись, Мартин снял трубку.
– Кто бы вы ни были, надеюсь, у вас есть веский повод звонить среди ночи! – прорычал он.
В трубке раздался знакомый голос. Хоуп, личный адвокат Фагерста, был не из тех людей, кто рискнет разбудить высокопоставленного клиента ради пустяка. Сменив гнев на милость, Мартин присел на край кровати.
– Боюсь, у нас проблема, мистер Фагерст…
По мере того как Мартин слушал, лицо его мрачнело все больше.
– Кэрол подает на меня в суд за нарушение брачного обещания? Она что, спятила? Да ее просто засмеют! Что вы имеете в виду? Грозится опубликовать свою исповедь в «Светских новостях», если я не пойду ей навстречу? Да я плевать хотел на… При чем тут мой брак?.. – Мартин побелел как полотно. – Если она хоть слово скажет о моей жене, да простит меня Господь, я…
Снова заговорил Хоуп. Да, Кэрол утверждает, что Фагерст связал себя определенными обязательствами: обещал жениться на ней, он первый и единственный мужчина, с которым она была близка со времени развода.
Мартин вцепился в телефонный шнур.
– Хорошо! – резко бросил он, вставая на ноги и скидывая халат. – Вот что я от вас потребую. – Глава «Фагерст импайр» четко и ясно изложил инструкции. Робкие возражения адвоката он отмел решительно и сразу. – А я почем знаю, с кем связаться? Вы светило юриспруденции, Хоуп, поэтому я и поручаю вам свои дела, верно? Извольте добыть информацию к завтрашнему дню. Именно так. К завтрашнему! Увидимся в Лос-Анджелесе.
Сам Мартин тоже не собирался сидеть сложа руки. Он позвонил Якобу по внутреннему телефону, вызвал пилота с побережья, а затем заколебался. Надо ли будить Глэдис и сообщать о своем отъезде? Черт подери, лучше не рисковать! Сейчас не время объяснять жене, что мстительная любовница пытается затеять скандал и обещает выступить с разоблачением в телешоу, выставляя себя в амплуа покинутой страдалицы, а Глэдис – в роли расчетливой авантюристки.
С Глэдис поговорит Якоб. Пусть сообщит, что босса вызвали в Штаты по срочному делу. Конечно, Глэдис не обрадуется, но ведь его отсутствие продлится очень недолго! День. Два от силы. А потом он вернется на Стервик, обнимет жену, и скажет, что любит ее и готов молиться всем богам, чтобы услышать от нее то же самое. А если Глэдис ответит «нет»… Ну что ж, он заставит ее полюбить себя, он станет целовать ее до тех пор, пока все воспоминания о мерзком Кевине Ханте не сотрутся в ее памяти, и тогда они вместе начнут жизнь сначала…
Но уехать, не взглянув на жену, он не мог. В доме царила тишина, в спальне Глэдис было темно. Мартин открыл дверь и неслышно вошел. При свете, тонкой полоской льющейся из коридора, он увидел: положив ладонь под щеку, Глэдис мирно спала.
Прелестная, любимая, желанная!
– Родная моя! – прошептал Мартин.
Он наклонился и поцеловал жену в губы. Спящая зашевелилась и тихонько вздохнула. Как трудно было удержаться и не прилечь рядом, не заключить ее в объятия!
Стиснув зубы, Мартин Фагерст вышел из спальни жены и тихонько притворил за собою дверь.
12
Глэдис открыла глаза. За окном дрожали золотые рассветные лучи. На грани реальности и сна задержалось воспоминание, эфемерное, словно облачко. Ей пригрезилось или Мартин в самом деле ночью вошел к ней в спальню, поцеловал ее, назвал своей родной?
Воспоминание казалось таким отчетливым… Только как ему верить? Они с Мартином поссорились… Она едва не залепила мужу пощечину, а затем ткнула носом в грязную историю с Кевином.
Что с ней происходит? Единственный человек, которого она любит, – которого она когда-либо любила, – это Мартин.
Она вскочила, поспешно оделась и, даже не взглянув в зеркало, метнулась к порогу. Одна-единственная мысль владела ею: необходимо любой ценой исправить ошибку прошлой ночи. Мартин ее не любит, пока что не любит, но она ему дорога, и это видно. Во всяком случае, была дорога до тех пор, пока сама не устроила эту безобразную сцену.
Ну что ж, есть только один способ уладить недоразумение. Надо сказать Мартину правду. Черт с ней, с гордостью! Признаваться в любви человеку, который не отвечает взаимностью, горько и больно, но она пройдет через это. Она найдет его и скажет, что Кевин никогда для нее ничего не значил, равно как и все прочие. Для нее существует только он, Мартин!
В спальне мужа не оказалось. Впрочем, стоит ли удивляться? Уже довольно поздно, девятый час, и зачем бы ему сегодня задерживаться в постели? Головка Глэдис не покоилась на его плече, рука не обнимала спящую за плечи; он не прошептал ей на ухо: «Доброе утро!», и она не улыбнулась ему в ответ – томно и многозначительно.
Мартина не оказалось и в кухне, где по утрам он обычно пил кофе с Якобом, обсуждая план работ на ближайший день. Зато на террасе Хильда поливала герани и фуксии в напольных вазонах.
– Доброе утро, мадам!
Глэдис улыбнулась, всей грудью вдыхая свежий утренний воздух.
– Доброе утро, Хильда. Ты не знаешь, где мистер Фагерст?
– Мадам?
– Мой муж, – пояснила Глэдис. – Ты не знаешь, где… – Молодая женщина вздохнула, улыбнулась и покачала головой. – Ладно, пустяки. Сама его отыщу.
Но ожидания Глэдис не оправдались. Она побывала в амбарах, и у стены, и у злополучного валуна: все тщетно!
– Доброе утро!
Это был Якоб. Он подошел сзади бесшумно как тень.
– Доброе утро, – неуверенно отозвалась Глэдис. – Якоб, вы не знаете, где мистер Фагерст?
Кустистые брови старика вопросительно поползли вверх.
– Я ищу Мартина. Мартина! – повторила она, показывая на платиновое обручальное колечко на левой руке. – Моего мужа.
– А, Мартина. Я понимаю.
– Так вы все-таки говорите по-английски?
– Немного.
– Мадам?
– Якоб. Где он?
Старик откашлялся.
– Он покинул остров, мадам.
– Уехал? В Стокгольм?
– В Лос-Анджелес.
Глэдис удивленно распахнула глаза.
– Что вы хотите сказать, в… Нет, Якоб, вы ошиблись. Он бы не уехал в Америку без меня.
– Он отбыл в Лос-Анджелес, мадам. Бизнес.
– Бизнес, – повторила молодая женщина, и вдруг из глаз ее хлынули слезы.
– Мадам, плакать не надо, пожалуйста, – растерянно попросил старик.
– Это я во всем виновата, – прошептала Глэдис. – Во всем моя вина. Мы поссорились, я его сильно обидела, и… Я никогда ему не говорила… Он не знает, насколько я…
Она опустилась на скамью и закрыла лицо руками. Якоб стоял рядом, глядя на нее. Что-то подобное он пережил много лет назад, когда ягненок запутался в колючей проволоке: собственная беспомощность сводила его с ума.
Старик запустил руку в карман, извлек на свет громадный белый платок и вручил его женщине.
– Мадам, все будет хорошо, – объявил он. – Вот увидите!
– Нет! – Глэдис вытерла слезы и поднялась на ноги. – Нет, не будет. Вы ничего не понимаете, Якоб. Я солгала Мартину. Наговорила таких жестоких вещей…
– Вы его любите, – мягко заметил старик.
– Да, о да! Я люблю его всем сердцем! Если бы я только пошла к нему прошлой ночью! Если бы не эта проклятая гордость! Если бы я могла поговорить с ним сейчас…
Якоб кивнул. Так он и думал! У молодоженов что-то разладилось: вот поэтому Мартин и умчался на другой конец света, не дожидаясь утра!
Глэдис шагнула вперед. Слезы высохли, в глазах светилась решимость.
– Я знаю, что вы любите Мартина, – начала она. – Я его тоже люблю. Я должна сказать ему об этом, Якоб. Должна признаться, что он для меня единственный – отныне и навсегда.
Старик расправил плечи.
– Да, – согласился он, кладя жилистую руку на плечо Глэдис. – Да, мадам. Вы ему скажете, и я вам помогу.
Лос-Анджелес изнывал от духоты и зноя.
На Стервике тоже стояла жара, но там мягкое золотистое солнце, синее море и бледное небо придавали пейзажу очарование. Здесь же солнце терялось в сероватой дымке. Воздух казался спертым. И денек выдался тот еще, думал Мартин, поднимаясь на лифте в свои апартаменты.
Он сбросил пиджак и галстук, швырнул их на кресло и включил кондиционер. Поток прохладного воздуха с легким шипением хлынул в гостиную. Смит и экономка были в отпуске: квартира всецело принадлежала ему. Вот и славно!
Закрыв глаза, он постоял немного, наслаждаясь бодрящей свежестью, затем расстегнул верхние пуговицы рубашки и снял запонки. Он честно заслужил отдых после малоприятных разборок с Кэрол. Час, проведенный в обществе этой женщины и адвокатов, показался ему вечностью. Мерзкий запах ее духов до сих пор щекотал ноздри…
– Вы уверены, что готовы встретиться с ней лицом к лицу? – осведомился Хоуп утром.
Про себя Мартин опасался, что не устоит перед искушением придушить эту змею, но он знал, что личной встречи не избежать. Красотка должна своими глазами увидеть фотографии, добытые по его приказу, но, что еще важнее, нужно дать ей понять, что он, Мартин Фагерст, ни перед чем не остановится.
В течение последующего часа, пока Кэрол утирала крокодиловы слезы кружевным платочком и бросала на него скорбные взгляды, Мартин пытался понять, что такого он в ней когда-то находил.
Крашеные волосы. Вульгарный макияж. Броские побрякушки, оплаченные из его кошелька… Все это раздражало его до крайности. Чтобы успокоиться, он вспоминал о той, кого любил, и перед глазами вставал дорогой образ: спящая Глэдис, воплощение нежной целомудренной красоты.
Наконец, устав от перебранки юристов и от позерства Кэрол, Мартин счел необходимым взять дело в свои руки.
– Довольно! – объявил он.
Все взгляды обратились к нему. Ледяным голосом он сообщил Кэрол, что ее ждет, если она не уймется, а затем, словно под влиянием запоздалой мысли, подвинул к ней клеенчатую папку.
– Что это, милый? – проворковала она.
В первый раз за весь день Мартин улыбнулся.
– Твое прошлое, милая.
Кэрол побледнела, открыла папку… и обрушила на него поток ругательств, многие из которых отличались изрядной оригинальностью и новизной; затем перешла к откровенным угрозам. Когда же ее адвокат взглянул на содержимое папки – список ее любовников, фотографии из досье частных детективов, включая одну, где Кэрол в чем мать родила восседала на коленях у голого мужчины на фоне пальм, – он поморщился и вышел…
Мартин удовлетворенно хмыкнул, подошел к бару и, налив себе водки со льдом, провозгласил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15