Позволь же тебе сказать, что пришлось для этого сделать мне. На протяжении всего последнего года, когда ты раздавала свои перепихоны направо и налево без всякой пользы, я умащивал, завтракал и подлизывался ко всем на киностудии, кто мог бы хоть как-то повлиять и помочь продвижению твоей картины. Слава Богу, что мне удалось в конце концов оживить ее и вернуть в список намеченных к производству картин. Мне удалось уговорить их передать ее Каслу, одному из ведущих продюсеров. Потому что, хотя я и знаю, что он жулик и ходок по бабам, но я знаю еще и то, что он, взявшись, сделает! И еще — он не только сделает, но и найдет способ заставить их довести дело до конца. Хорошо. Он все устроил. И теперь, видите ли, ты возмущаешься! А? Как это вам нравится? Я вот что тебе скажу. Я старый человек. Мне нет необходимости работать так много. Скоро я вообще передам свою контору молодому помощнику.
Не хочешь делать картину? Ради Бога, слова не скажу. Книга твоя, жизнь твоя, деньги твои. Лично я могу считать себя богатым человеком. Мне все это уже не нужно. Все, что я получаю, — это десять процентов, — он грустно вздохнул и покачал головой. — Так что иди-ка ты себе домой, отдохни, успокойся. Мы с тобой останемся друзьями. Ты напишешь новые книги. Я заключу на них новые контракты. Но все это в действительности будет не так-то уж и весело. А ведь могла бы получиться очень хорошая картина, — он опустил, наконец, руку и сказал:
— Теперь можешь говорить.
Но вместо того чтобы хоть что-то ему ответить, она стала истерически хохотать.
— Я сказал что-нибудь очень смешное?
— Нет, просто внезапно все показалось мне совершенно ирреальным.
— Тогда позволь мне вернуть тебя в реальность, — и его голос стал резким, даже злым. — В нашем деле есть только одна истина. Она всегда была и всегда будет. Она очень проста — снять картину. Всего-навсего. Ничего больше. Но и ничего меньше. Снять картину. И мне наплевать, что ты станешь делать, с кем спать, с кем не спать. Мне наплевать даже, если ты соберешься переделать мир. Ты можешь делать все, что тебе заблагорассудится, но первым делом ты должна взглянуть правде в глаза.
Снять картину. Это единственное, что ты можешь сделать, чтобы оправдать свое существование. Если ты ее не снимешь, — ты всего лишь еще один прожектер-неудачник, которых так много в этом городе.
— И тебе наплевать, с кем я должна трахаться?
— Да, мне наплевать. Даже если тебе придется влезать на крест и изнасиловать распятого Христа. Важно снять картину.
— Лично я эту картину больше не хочу, если нужно добиваться этого любой ценой, — сказала Джери-Ли тусклым голосом.
— Не верю. Если бы не хотела, ты бы не переехала сюда три года назад. Ты бы осталась там, на Восточном побережье, и написала бы еще одну книгу.
— Это мне и следовало бы сделать. Теперь я понимаю. Уверена.
— Еще не поздно. И самолеты все еще летают не только сюда, но и обратно.
Он увидел, как ее глаза наполнились слезами, но прежде чем он успел сказать хоть что-нибудь, она вскочила с кресла и вышла из кабинета. Он снял телефонную трубку и еще через несколько секунд уже говорил Тому Каслу:
— Я поговорил с ней, Том, — голос его был абсолютно доверительным. — Поверь мне, ты никак не сможешь заставить ее согласиться меньше, чем за сто тысяч. Я взялся обеспечить ей договор на семь с половиной процентов от сбора, но гонорар выбивать придется тебе. Сейчас она говорит, что сыта по горло нашим городом. Я сделал все, что мог, чтобы не дать ей заказать билет на первый улетающий на Восток самолет. Единственное, что она хочет сейчас делать, так это сесть и писать новый роман.
Джери-Ли вытащила салфетку из мешка на дверце машины, промокнула глаза и сказала Анджеле:
— Можем ехать домой.
Анджела молча тронула машину, и они выехали на дорогу, Джери-Ли закурила сигарету и выглянула в окно машины.
— Вот же дерьмо! — сказала она.
— Что-то не так?
— Я только что открыла в себе кое-что, и мне это не нравится, — сказала она. — Людей употребляет не только система, их употребляют также их собственные мечты.
— Я тебя не понимаю.
— Мы все проститутки, — сказала Джери-Ли. — Только платят нам в разной валюте. Вот увидишь, когда мы вернемся домой, старик уже будет названивать мне, чтобы сообщить, что он выторговал для меня с огромным трудом сто тысяч за картину. И я скажу ему — о'кей!
— Сто тысяч — куча денег.
— Речь не о деньгах. Речь о том, что в этих делах мой старик гений.
И он это знает. И использует. Он отлично знает, что я хочу снять эту картину, что я хочу этого больше всего на свете, может быть, даже больше, чем жить дальше. Я не смогла обмануть его ни на секунду.
— Не вижу ничего в этом плохого.
Джери-Ли неожиданно рассмеялась.
— Вот это и есть самое прекрасное в тебе. Ты — последняя невинность на нашей планете.
— У тебя был тяжелый день, — сказала рассудительно Анджела. — Давай курнем и прибалдеем, когда приедем домой.
Джери-Ли прижалась к Анджеле, чмокнула ее в щеку и сказала:
— Первая здравая мысль, которую я слышу за весь сегодняшний день!
ЭПИЛОГ
ГОРОД МИШУРЫ
На огромной сцене певец мужественно, из последних сил, допевал песню.
Столь же огромный, как и сцена, зрительный зал сдержанно гудел. Слушали и смотрели на певца только операторы телевидения, набившиеся в небольшое душное помещение с пультом управления и мониторами, расположенное на балконе, высоко над зрительным залом. Отсюда открывался вид на сцену и на зал, именно отсюда велись репортажи о выдающихся событиях в прямом эфире.
Впрочем, аппаратура позволяла делать одновременно и запись на пленку.
А сегодня было особенно крупное событие — ежегодное присуждение премий Академии Киноискусства Америки.
Певец, наконец, справился с песней. Раздались радостные аплодисменты.
Он элегантно поклонился публике, скрывая раздирающую его ярость под очаровательной улыбкой. Певец был убежден, что это чертов оркестр виноват во всем: испортил самые выигрышные места сделанной им собственноручно аранжировки и к тому же — неслыханное хамство! — несколько раз заглушал его пение.
В динамике над пультом управления прохрипел надтреснутый голос оператора телестудии:
— Идет пауза на две минуты. Мы даем рекламу и затем опять уходим из эфира.
Режиссер кивнул, будто там, на телестудии, его могли увидеть, и откинулся на спинку стула.
— Какая это была по счету песня? — спросил он.
— Вторая, — ответил кто-то из темноты и потом поправился, — нет, третья.
— Все равно дерьмо, а не песня, — заключил режиссер и посмотрел в сценарий. — Что у нас дальше?
— Номинация и награждение за лучший сценарий года, — ответили ему опять из темноты.
Он еще раз заглянул в сценарий и положил руки на пульт.
Реклама закончилась. Телестудия ушла из эфира. На пяти экранах, смонтированных в центре пульта, появились изображения пяти сценаристов, отобранных для окончательного выбора победителя. Четверо мужчин и одна женщина.
Режиссер поочередно давал в эфир их лица крупным планом.
На всех мужчинах были безукоризненные смокинги. Претенденты-мужчины волновались — или казались страшно взволнованными.
Женщина, которую режиссер показал последней, напротив, производила впечатление не просто совершенно спокойной, но более того, казалось, что она витает где-то в другом месте и абсолютно не отдает себе отчета в том, что происходит вокруг нее. Она сидела, полузакрыв глаза, ее сочные губы чуть-чуть приоткрылись, словно шептали что-то, и она покачивалась, как будто прислушиваясь к ритмам звучащей в ее голове таинственной музыки.
— Да она забалдевшая! — сказал режиссер.
— Зато изумительно красива, — сказал в темноте тот же голос.
Над центральным экраном зажегся сигнальный огонек, а на экране тотчас же появился торжественно вышагивающий на сцену распорядитель церемонии награждения.
Режиссер немедленно переключил мониторы на него и нажал кнопку крупного плана.
Распорядитель медленно шел к центру сцены.
Режиссер снова заглянул в сценарий и включил мониторы, направленные на кулисы, из которых, словно почувствовав это, вышли два молодых, но уже прославленных актера. Это были восходящие звезды кино — мужчина и женщина.
Их встретили аплодисментами. Они подошли к распорядителю. Тот передал им список сценаристов, выдвинутых на соискание премии. Актер стал читать, а каждый названный им сценарист вставал, раскланивался и старался еще убедительнее показать, как он взволнован. Только женщина, встав и поклонившись, продолжала витать где-то в ином, видимо, более интересном для нее мире.
С обычной помпой принесли запечатанный конверт и со всеми необходимыми церемониями и подобающей торжественностью вскрыли.
Молодой актер извлек из конверта листок бумаги и прочитал:
— Награда за лучший киносценарий года... — тут он сделал драматическую паузу и передал лист стоящей рядом с ним киноактрисе.
Та взяла протянутый ей сакральный листок бумаги, держа ее в одной руке как драгоценную реликвию, другой зажала микрофон, поднесла его ко рту и зазвеневшим от искреннего на этот раз волнения голосом закончила начатую своим коллегой фразу:
— ...мисс Джери-Ли Рэндол за сценарий «Хорошие девочки попадают в ад»!
Режиссер сразу же переключил монитор на женщину-сценаристку.
В первый момент она, как ему показалось, даже не расслышала ничего.
Потом ее глаза открылись, на губах проступила улыбка, и она медленно стала подниматься из своего кресла. Тут же ее подхватил второй монитор и повел, пока она шла по залу к сцене, и вел до тех пор, пока она не поднялась по ступеням и не подошла к актерам, стоящим в центре сцены. Здесь она обернулась к зрителям, и первая камера смогла показать ее во весь рост.
— Бог мой! Да у нее под платьем ничего нет! — раздался из темноты операторской чей-то изумленный голос.
— Переключать на другие мониторы? — спросил встревоженный помощник режиссера.
— Ни в коем случае! — сказал режиссер. — Угостим нашу провинцию зрелищем на славу!
А в это время на сцене женщина взяла статуэтку Оскара, прижала к себе и подошла к микрофону. Несколько раз моргнула, как бы смаргивая слезы, но когда посмотрела прямо в зал, ее глаза сияли незамутненно и смело.
— Леди и джентельмены, члены Академии! — голос ее был негромким, но отчетливым. — Если бы я сказала вам, что в этот миг не взволнована и не переполнена радостью, это была бы не правда. То, что случилось со мной сегодня, может произойти только в самых фантастических и смелых мечтах писателя!
Она выдержала паузу, пока гремели аплодисментов Когда они затихли, женщина продолжила:
— И тем не менее, во мне шевелится маленькое сомнение и одновременно печаль. Заслужила ли я эту награду как писатель или — как женщина? Я уверена, что такие сомнения не могли бы возникнуть в головах четырех моих собратьев по перу мужчин, которые вместе со мной были выдвинуты на соискание премии, в том случае, конечно, если бы кто-то из них получил эту награду. Потому что все, что им пришлось сделать, чтобы оказаться сегодня в этом зале, это — написать сценарий. Им не нужно было трахаться с каждым членом съемочной группы, за исключением, может быть, бутафора, чтобы картина была завершена.
Из зрительного зала донесся рев. А в операторской комнате, началась паника.
— Задержите на пять секунд и переходите на запись, — распорядился режиссер. Он поднялся со своего места перед мониторами и выглянул в зал. — Дайте мне реакцию зрителей! — закричал он, увидев, что там творится. — Черт! Там что-то невероятное, сплошной ад!
На экранах появились изображения зрителей в разных точках зрительного зала. Женщины кричали стоя, поддерживая аплодисментами награжденную.
Отовсюду неслись крики:
— Давай, Джери-Ли! Покажи им! Скажи им все!
На одном из экранов мелькнул мужчина в смокинге, пытающийся силой усадить обратно в кресло женщину, прыгающую от возбуждения.
Режиссер переключился на Джери-Ли. Ее голос снова зазвучал с экрана:
— Я вовсе не собираюсь игнорировать замечательный обычай благодарить всех участников картины, всю съемочную группу, которые своим трудом сделали возможным для меня получение высокой награды. Поэтому первая моя благодарность — моему литературному агенту, который внушил мне, что в нашем киноделе важно только одно — сделать картину. Он может вздохнуть с облегчением: мне не пришлось карабкаться на крест. Все, что мне пришлось сделать, это вскарабкаться на член продюсера, целовать задницу ведущего актера и лизать известное место у жены режиссера. Моя глубокая благодарность всем им. Вероятно, именно они сделали возможным для меня получение премии.
— Вот же чертово дерьмо! — зашипел режиссер. Шум в зале достиг такой силы, что заглушал голос Джери-Ли в микрофоне.
— Отключи звук в зале! — распорядился он. Теперь ее голос звучал на фоне приглушенного рева толпы.
— ...Наконец, последнее, но самое главное. Я хочу выразить свою признательность моим коллегам членам Академии за то, что они избрали именно меня Символом Женщины-Писателя, и в честь этого я хочу обнажить картину, нарисованную мною специально для них!
Она нежно и обворожительно улыбнулась и подняла руку к шее. Внезапно платье упало к ее ногам, и Джери-Ли осталась стоять в центре сцены в ослепительном свете прожекторов совершенно обнаженная, а на ее стройном теле все увидели нарисованную золотом картину, изображающую статуэтку Оскара. Изображение было расположено так, что голова Оскара приходилась как раз на курчавый треугольник на лобке, а ноги его располагались на ее груди.
То, что началось в зрительном зале, не поддавалось описанию. Это было всеобщее безумие. Все вскочили на ноги, вопили, глазели, свистели, приветствовали и просто хохотали.
Из-за кулис на сцену выскочили служители, окружили Джери-Ли, кто-то набросил на нее пальто. Она с презрением скинула его с плеч и прошествовала со сцены за кулисы во всем своем обнаженном величии.
На лице режиссера застыло выражение счастливого восторга: этой передачей он вошел в историю!
Экран мигнул, и начались рекламные передачи.
— Награда Академии после сегодняшнего вручения уже никогда не обретет прежней значимости! — сказал режиссер.
— Ты думаешь, все ушло в эфир? — спросил кто-то.
— Я страстно надеюсь на это, — ответил режиссер. — Стыд и позор нам всем, если правду не услышат, если ей не дадут, наконец, хотя бы такой же шанс быть услышанной, какой имеет все это бычье дерьмо — и он указал Рукой на экран с рекламой.
Машина поднялась на вершину холма и остановилась У самого подъезда.
Джери-Ли перегнулась через сидение и поцеловала своего спутника в щеку.
— Мой друг детектив Милстейн, детектив Милстейн, мой друг. У тебя есть удивительная способность появляться как раз в тот момент, когда я больше всего в тебе нуждаюсь.
Он улыбнулся в ответ.
— Я патрулировал недалеко от театра. Зашел в бар, взглянул на телевизор и как раз застал момент, когда ты появилась на сцене.
— Я рада, — сказала Джери-Ли, выходя из машины. — Я совсем как выжатый лимон. Сейчас прямо бухнусь в постель и — спать.
— С тобой все в порядке?
— Не волнуйся, я в отличном настроении. Так что ты можешь возвращаться на дежурство.
— Хорошо.
— Поцелуй от меня Сюзан и внука.
Он кивнул, подождал, пока она не войдет в дом, и только после этого тронул машину и поехал вниз с холма по направлению к городу.
Она подошла к своей двери и услышала, как надрывается телефон.
Звонила мать.
— На этот раз ты нас доканала, Джери-Ли, — сказала она. — Отныне я никогда больше не смогу поднять голову в нашем городе.
— О, мама... — начала было Джери-Ли. Что-то щелкнуло, и трубка умолкла — это мать на том конце провода бросила трубку. Но не успела Джери-Ли положить на рычаг свою трубку, как телефон зазвонил снова.
На этот раз это был ее агент.
— Какая блистательная реклама, какое паблисити! — захлебывался он, — Никогда еще за все время своей карьеры я не видел, чтобы за один вечер родилась звезда!
— Я вовсе не планировала рекламный трюк.
— А какая тебе разница, что ты планировала, а что нет? — спросил старик. — Приходи завтра ко мне в офис — у меня уже, по крайней мере, пять фирм обрывают телефон с предложениями договоров, на которых ты можешь сама написать любую цифру!
— Вот же дерьмо! — вздохнула она и положила трубку.
Телефон мгновенно зазвонил опять. Но на этот раз она не стала отвечать. Просто сняла трубку, положила ее рядом с аппаратом и нажала на рычаг, разъединилась. Однако трубку обратно класть не стала. А сама пошла в ванную комнату, нашла самокрутку и вернулась. Потом спустилась вниз и вышла на улицу. Села на ступени крыльца и стала смотреть на раскинувшийся у подножия холма город. Воздух был теплым и прозрачным... Огни города вдруг стали расплываться: это на ее глаза набежали слезы.
Она сидела на верхней ступеньке и плакала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51