OCR Fenzin
«Шакилов А. Профессионалы»: АСТ; М.; 2006
ISBN 5-17-032665-3
Аннотация
Вавилон. Токио далекого будущего. Мир, в котором высокие технологии переплетаются с древним кодексом Бусидо, а сетевая культура — с азиатской мифологией.
Пожарные — элита Вавилона — не расстаются с самурайскими мечами и умеют обращаться в фениксов…
Юная модель, чья бабушка владеет таинственной магией «омниедзи», ждет загадочного Избранника…
А демонам и оборотням, явившимся из глубины небытия, противостоят мутанты, умеющие ВВОДИТЬ в это небытие обычных людей!
Александр Шакилов
Профессионалы
Игорю Чёрному, с благодарностью за помощь и поддержку.

Вспомните-ка, в школе в одном классе с вами был, наверное, какой-нибудь особо одарённый малыш? Он лучше всех читал вслух и чаще всех отвечал на уроках, а другие сидели, как истуканы, и ненавидели его от всего сердца? И кого же вы колотили и всячески истязали после уроков, как не этого мальчишку?
Рэй Брэдбери «451Њ по Фаренгейту».
— Чебурашка-сан! Чебурашка-сан!! Ты меня слышишь?!!
— Гена-сан, посмотри на меня, добуцу ты зеленое! Ну, конечно, я тебя слышу…
Старый анекдот из жизни первых сёгунов Вавилона.
Пролог
Квадросистема ласкает уши помесью энка и джи-попа.
Под веселую музыку и умирать легче, правда?
Зарево — за два квартала. Сытая отрыжка ветра жарким потом стекает по лбу, путается в бровях и липнет к ресницам. Резко — поворот направо — жалобный визг затёртых покрышек — чёрный след это твой след, твоя копоть, твоя гарь.
Зарево — за квартал. Пунцовые, как назло, радужки светофоров — мигалка, сирена, вперёд. Здесь бы срезать — через дворы. Вот чёрт! — ремонтные работы: исклёванный ржой асфальтоукладчик врос катками в щебень — у-у, мастодонт, ублюдок от ДВС!
Назад. Зарево — в глазницах, по зрительным нервам, картинкой в мозг. И визг, и покрышки-отпечатки. Молодой недоделок из племени сиу-дакота перебежал улицу в неположенном месте — обряд, на, посвящение в мужчины, часть Великого Испытания, м-мать: не убоись, увернись, обмани Жестяного Скакуна, прирученного бледнолицым самураем…
Зарево.
Мурашки вдоль лопаток: строем, боевыми порядками, колоннами по двое — хаяку! быстрее!
Нервы? картинка? — термиты! кожа!
Пот в подмышках — какие ресницы?! И дребезжит на задней сидушке пустой огнетушитель: стучит о крышку аптечки. Под крышкой, оранжевой с крестиком — коричневый пузырёк йода, на всякий тот самый случай — и всё, остальное излишне: балласт выброшен за борт ещё на базе, две недели назад, когда ты расписывался в ведомости за эту — очередную — машину.
…предчувствие, нервы, первая дрожь.
Зарево? — ха, есть контакт, ты уже на месте — фас, птенчик!! лети, пташка!!
Ай, покрышки… — чёрным, смрадным, следом-копотью — стоп, на ручник, приехали, музыку вырубить и носовым платочком стереть со стоек одноразовые динамики-напыление, а то гель скоро засохнет, потом виброножом счищать придётся…
— Где же вы были, юноша?! — не по возрасту резвая бабулька-ниппон суповым набором валится на капот служебной «девятки». И, мало того, яростно молотит сухонькими кулачками по лобовому стеклу. — Сгорит же всё?!
— Не всё, — ты оставляешь ключи в замке зажигания (зажжжигания!!) и смачно хлопаешь казённой дверцей, изуродованной гербом-саламандрой. — Всё никогда не сгорает: только прокисшее, а значит, испорченное, а значит, ненужное. Предназначение Лишних Вещей. Слыхали о таком, уважаемая? В сторонку, гражданка, не мешайте. Дайте поработать профессионалу, разрешите подготовиться к танцу с веерами.
Дым.
Чёрный.
Копоть.
Жаль, местные умельцы — чёртовы любители! — не успели перекрыть газ. Не надо быть экспертом — пожар начался на восьмом этаже — взрывом вынесло кусок стены. В любой момент дом может рухнуть: очень даже запросто. А тут ещё — терпеть нет мочи!! — чешется три дня небритый подбородок, и горло тоже чешется: хр-р, х-рр, ковыряешь щетину ногтём, помечая нежную от природы кожу розовой полоской.
Боль в груди — невыносимая. Кашель, хрипы, кровь на губах. Споткнулся, чуть не упал. Отставить!!! Работать, бл…дь!!
Фу-у, отпустило…
Н-да, пейзаж… Толпа, охи-ахи, ночные рубашки, семейные трусы, кое-кто уже режет себе волосы, другие спешно совершают обряд мисоги: опрыскивают вытащенные из пожара пожитки водой — очищают домашний скарб от злых духов.
И зрителей хоть отбавляй: чужое горе интересней собственного счастья. Плачет манюня-мари, её оставили одну — посадили на диван, поручили охранять куклу Дашу и статую кошки с поднятой лапой, а сами… На девочке только трусики и почему-то шымакш. Стоп! Стоп, стоп, стоп!! Назад — ДИВАН?! А рядом?! — САБАН?! Ну, ничего себе!! такая суматоха, понятно, кто что хватает… — но диван?! И сабан?!!.. Психи? Или в горячке? С перепугу мебель под руку попалась? семейные реликвии? Самое дорогое? — как память о первой брачной ночи? и промыслах далёких предков?!
— Молодой человек… — бабка семенит следом, поддерживая повязку на животе и хлюпая гэта по лужам. Ты непроизвольно замечаешь её промокшее от слёз личико, домашнее и очень доброе: она напоминает тебе модифицированного кролика с длинными розовыми ушками, истыканными серебряным пирсингом от сглаза и порчи. — Молодой человек… молодой…
Ты касаешься лба и поправляешь белую ленточку-хатимаки. Обычно безотказная бредятина о «предназначении вещей» сегодня, похоже, пшикнула вхолостую. А жаль. ТАКИХ КЛИЕНТОВ надо игнорировать. Тогда они замолкают и больше не пристают.
Морду шлакоблоком — благо, имплантированный в нос моток золотой проволоки, проталкивает жёсткий каркас в мимические мышцы, закрепляя лицо в последнем, хмуро-сосредоточенном выражении.
Шаг на длину поперечного шпагата.
Но бабка забегает перед тобой, она как каменная глыба, завёрнутая в линялую голубенькую кофточку-кимоно. Она — кусок базальта, прихваченный почти телесного цвета гамашами и повязанный шерстяным платком, надёжно укутавшим поясницу, безжалостно уничтожаемую радикулитом:
— Я буду…
— Что?!
— …жаловаться!
— Жалуйтесь. Вызов принят сто двадцать одну секунду назад. Согласно Закону о Пожаротушении и профсоюзным нормативам для служб быстрого реагирования у меня ещё пятьдесят девять секунд личного времени. И не мешайте мне медитировать.
Хочется чихнуть. Очень хочется — слишком много людей думают о тебе нехорошо. Сейчас. Слишком много. Спазм, кровь.
Ты огибаешь живое препятствие, выбираешь относительно безлюдное местечко у переполненных миазмами мусорных контейнеров, недалеко от трансформаторной будки. И приседаешь прямо на асфальт — ягодицами падаешь, точнее новыми кожаными джинсами, ага, — да на грязный, истоптанный, заплёванный жевательным табаком асфальт.
В груди почти не болит — хорошо-то как!.. Просто сесть, успокоится и привычно дышать гарью… расслабиться, подумать о хорошем… Сакура-но хана-га сайтэ имас. Кадзэ соё-соё фуку…
— Молодой человек, что вы?!.. Как можно?!.. Сгорит… я буду жаловаться…
Вот прицепилась!!.. старая кошёлка!.. — ты легонько, аккуратно, чтоб не отломать мультифильтр дрожащими пальцами, выдёргиваешь сигаретку из мятой пачки. Вкусную, сладкую сигаретку, естественно «Firestarter Light» — настоящий, пожаробезопасный табачок со встроенным в угольную прослойку миниатюрным термодатчиком-транслятором. Принцип простой: если количество теплоты и концентрация кислорода в воздухе в радиусе метра от окурка не соответствует госстандартам Вавилона, то автоматически включается встроенный маячок, наводящий на очаг возгорания патрульные цистерны любителей из службы доверия 911.
Тушить окурки, ха-ха, самая работа для романтиков-мечтателей, обожающих лазить по штурмовым лестницам да с огнетушителями в зубах.
Порыв ветра осыпает мусорный киоск сдутыми из-под крыши искрами и углями. Сорвало кусок пылающего рубероида — парит, как дельтаплан; ты засмотрелся на свободный полёт… — рубероид ударил в крыло «газельки» скорой помощи. Плотненькая в нужным местах медсестричка, очень похожая на юную Савагути Мики, ойкнула и уронила в грязь упаковку, ага, уже не стерильной ваты. Вот ведь корова, прости Сува, дойная! — вымя есть, ещё и какое, а вот мозгами Будда обидел…
Жар ощущается метров с шестидесяти. Н-да… однако, полыхает не по-детски… — ты клацаешь золотым «ронсоном» и втягиваешь в бронхи дым. Если дом рухнет, зацепит два соседних здания: шестнадцатиэтажку, сестру-близняшку пылающей, и кирпичную девятину-пагоду…
А бабка всё не уймётся:
— А где брандспойт?! где вода?! Пена где?!
Ну, старая!! — и мёртвого достанет!! Все люди как люди, пожитки наспех собранные сторожат-караулят. Да на домашний очаг свой, высокий да панельный, поглядывают:
— Слышите, сосед, а из вашей квартиры, по-моему, сильней сверкает.
— Ага, и правда! Сильней, да. Зато у меня одна комната, а у вас четыре сгорит, да. Вон у вас уже и занавесочки на кухне прихватило. А вы, я помню, месяцок как евроремонт закончили, или ошибаюсь, да?..
Люди. Нормальные обычные люди. А эта, чтоб её! — вцепилась, как блоха в клок шерсти зооморфа:
— Нет, я вас спрашиваю! Где вода, где пена?!
— Пена в огнетушителе. Огнетушитель в машине. — Ты плюёшь в ладонь и окунаешь оранжевый кончик окурка в слюну. Вот бы так всегда — раз плюнул и… Ладно, пора, время вышло.
— Огнетушитель?! Где?!
— В маши-нЕ.
— Что?! Шутить изволим?! Я этого так не оставлю!.. — взволнованная хрипотца надламывается истеричным визгом. — Не подарю вам, слышите, не подарю!
— Оба-сан, не надо, не надо, бабушка! Не волнуйся, тебе нельзя, оба-сан… — весьма симпатичная девица, на вид лет восемнадцати-двадцати, обнимает перечницу б/у за плечи. — Не надо, он сделает всё, что сможет… Действительно сделает! Он же!..
Она хочет сказать «герой»? Или даже «великий принц Ямато-такэру»?
Бабка рыдает:
— Юрико, он же подонок! Как твой отец! Посмотри на него, Юрико! Подонок! Сгорит всё! Всё! Столько лет… И на телевизор большой копили!!.. и холодильник… и копили… и большой…
— Успокойся, нельзя…
Ты — белая повязка давит на виски — замечаешь взгляд этой миленькой девочки: надежда и обожание — такой мужчина, сильный, красивый, спасёт, выручит, в беде не оставит. Нормальный взгляд. И ещё немножко, в довесок: а как с ним?.. ну… вы понимаете… вот бы в кино пригласил, темно, романтика, туда-сюда…
…бледно-розовые нити тянуться от бровей красотки — к твоим ресницам и ниже, оплетают, вяжут, дёргают и валят — с размаху, плашмя, на асфальт — судьба, по-другому никак, смирись, прими, наслаждайся…
И дёргает сердечко, твоё, чьё ж ещё: а ведь нэко о-го-го и кися знатная, да-да, симпатичная девуля и даже очень — чёрные волосы пышно усыпали плечи, глазёнки голубые в пол-лица, соски приятно округлой груди едва не протыкают тонкую ночную рубашку.
…за руки, под луной…
…первый робкий поцелуй…
…обручальные кольца…
…купить сыну тетрадки в клеточку…
Взгляд — синтетический, с гипноэффектом: лазерная система через зрачки излучает световые импульсы определённой частоты, импульсы, измельчающие мозги оппонента в фарш, из которого можно вылепить всё, что угодно — и если надо, зажарить: хрустящая корочка, ням-ням. Глазёнки в пол-лица? — отличная маскировка. Аниме-мода почему-то очень популярна среди японской молодёжи. Твои страдающие от гормональных всплесков соотечественники обожают прятать типично азиатские очи под красивыми, но весьма неправдоподобными иллюзиями-голограммами — и получается: голубые радужки едва не наползают на уши.
Гипноэффект? — под луной, поцелуй, кольца в клеточку?..
Ха!!
Похабно, дебильно скалясь, ты хватаешь девочку за грудь: жмёшь, тискаешь, щупаешь. И ныряя под локоток, ускользаешь от пощёчины.
— Подонок! Мразь! Ненавижу! П-пож!-жар!!-рный! — последнее выплёскивается из её пухлых губок, как бэнто в алюминиевый чан для отходов, предварительно раскалённый ацетиленовой горелкой: пш-ш-ш!.. — ПРОФЕСССИОНАЛЛ!!!
Ацетиленовой горелкой?.. Надо же — такое в голову лезет, не вовремя, чёрти что…
Толпа молча раздвигается. Не глядя под ноги, ты шлёпаешь по лужам — скоро осень: месяца через два. Редкий слабосильный дождик не спас город от жары лета-нацу. В плаще парко, но плащ есть символ принадлежности к особой касте.
— Молодой человек, а нельзя ли побыстрее?! — толпа дублирует возмущённое эхо. Звук отражается от твоего затылка, частично поглощается, частично сползает по позвоночному столбу и теряется где-то в демисезонной подкладке нижнего белья.
Треск зубов, хруст челюстей, мелодия самопожирания. Если задать аксиомой предел биологического существования — вся жизнь приравнивается к уничтожению себя, любимого. Ах, как высокопарно сформулировано, тьфу! — и растереть!
— Осс, — Ты киваешь Джамалу Судзуки, участковому стрелку-лейтенанту; тебе не единожды приходилось встречаться с ним по долгу службы и не только: оформление всяческих бумажек, актов и прочих бюрократических заморочек плюс трёп под пиво и общие знакомые. — Как жизнь?
— Яххо. Нормально, — Джамал, сдвигает фуражку козырьком на ухо и поправляет смоляные волосы, прилипшие к влажному виску. — Хисасибури дэсу… А у тебя? делишки? пучком? Цветёшь и пахнешь?!
— Я нормально и ещё лучше!
Сейчас — только работа, ничего личного: чистое, не омрачённое приятельством взаимное равнодушие: пустые фразы ритуала — порядок, норма, проценты плана по отправлениям обрядов в текущем квартале.
Вот только дом горит. И огнетушителем, обычным любительским огнетушителем, здесь не обойтись.
Сегодня Джамал работает в паре со своей любимой СВД. Классика жанра: уничтожение движущихся, открытых и одиночных целей. В частности фениксов, хе-хе. Иногда лейтенант Судзуки веселится, и на отстрел пылающих профессионалов берёт антиквариат времён Второй Мировой войны — древнюю, испытанную боями в Финляндии СВТешку. Иногда — проверенную Кавказом ВСК-94. А бывает и развлекается старинным французским мушкетом.
Пожар. Рядом. Живёт, дышит.
И ты радостно кричишь:
— Тадайма! Я вернулся, я дома!
Треск зубов, хруст челюстей — огонь отвечает:
— Окаэри насай. Добро пожаловать домой…
Ты голоден, тебе хочется есть. Отринь суетное — и насытишься. Ни друзей, ни привязанностей, дети это хлопоты, детей не надо… Ты никому не нужен, тебя никто не любит, и даже сурово наоборот — откровенно ненавидят и люто боятся — ты же пожар!-ный.
Как хлыстом по лицу — крик:
— Тварь, ну чего ты ждёшь!.. Ублюдок нэдзуми и кумо!.. Помесь крысы и паука!!
Ну, бабка, ну, перечница!..
Шаг.
Шаг.
Шаг.
Ресницы заворачиваются кверху и обугливаются. И зеркало-глюк. Огромное. Первый признак грядущей трансформации. Смотри на себя, это я, это ты, это мы. Ты голоден? А я отражаю преломлённый свет, но — уже не тебя. Ты… — да вот он ты, любуйся. Сквозь слёзы — водопадом -…
— дым!
Чёрный!
Копоть.
Пот горным селем омывает отроги лопаток и перевалы ключиц, и увлажняет долину живота — горячая рубашка липнет расплавом, не отодрать, тлеет плащ в подмышках. Ты с сожалением роняешь зажигалку, подаренную мамой на двадцатилетие — ведь поцарапается об асфальт! А по-другому — расплавится.
Судорогой сводит косые мышцы живота — не первый, но пока ещё нежный позыв голода. Ты падаешь на колени, вдавливая мизинец вместе с тканью и мягкой пластмассовой пуговицей в пупок. Чуток отпускает, но ты не обольщаешься — дальше хуже. Будет. Значительно хуже.
Голод, го-о-о-о-л-лод-ддд!!
Гарь.
Пепел.
Обожжённые щёки.
Ты достаёшь из кармана шоколадку, половина размазывается по фольге. Течение воздушных потоков внутри пылающего здание непредсказуемо: резкие перепады давления, попробуй, угадай?! Язык пламени шаловливо высовывается из губ подъезда и облизывает тебя с головы до ног: волос больше нет, плащ горит, синтетика липнет к бордовому эпидермису.
И это больно. Действительно больно.
Но! — голод! ГОЛОД!!! И только что ты-пожар попробовал себя-плоть, и это было вкусно, да-да, вкусно. Пальчики — ням-ням! — и нет больше рисунка отпечатков. Нос — запахи исчезли — сразу: были, и нет уже — золотая проволока стекает по обнажённым косточкам челюстей.
Хр-р-р! — Будда, прости чревоугодника. Меню гурмана: дым, копоть, гарь и пепел — ой как хочется, а нельзя. Себя? — себя можно, себя даже нужно. Но…
…ты знаешь, сколько не терпи, а придётся укусить, отхватить кусок потолще, пожирнее. Быстрее! — мясо отваливается от костей. Пока есть мышцы — быстрее!
Шевели булками!
Второй этаж.
Пузырями краска на стенах — была, ты чувствуешь её тень, её сожжённый состав, химию. И обугленные до металла перила — красные. Пятки остаются на ступеньках — отломались.
Третий.
Может, хватит? Пора бы показать себя в пролёте окна…
Пора?..
Будда, как не хочется!!
Оранжевое облако, и наклониться бы, плавно уйти… Нельзя. Правую руку унесло, шмякнуло о бронированную дверь чьей-то недешёвой квартиры. Плохо — ты же не левша, очень плохо…
Четвёртый.
1 2 3 4 5 6