.. Но мало ли бывает разных убийств? А в последнее время он вообще газет не читает...
Несколько часов, проведенных в обществе еврея-студента, промелькнули для Ивана Ивановича как мгновение: до того было ново и захватывающе интересно то, что рассказывал студент...
За чаем Иван Иванович, к немалому удивлению лакея, был оживлен и весел, как давно уж не был. А вечером того же дня Иван Иванович велел уложить чемодан, запрячь лошадей и, прощаясь с дочерью, заявил ей, что едет по делу Гриши. Возможно, что он его привезет с собой.. Едет на несколько дней... Он напишет. Протелеграфирует...
Глава 21
В ХРАМЕ ПРАВОСУДИЯ
Не только здание суда, но и вся прилегающая к нему улица была запружена народом, и, конечно, главным образом евреями. Биржа в этот день замерла. Все интересы и дела поблекли перед единственной злобой дня - судом над дантистом Рабиновичем, обвиняемым в ритуальном убийстве.
Публика простаивала долгие часы под проливным дождем, в надежде как-нибудь чудом проскочить в зал суда.
Разговоры, толки и пересуды вращались все время вокруг одного и того же.
К подъезду суда подкатила карета. Из нее вышли сначала пожилой полный человек, а за ним студент с еврейской физиономией. Публика заволновалась: какое отношение может иметь студент-еврей к этому важному барину?
Вездесущий Кецеле сновал в толпе, как ткацкий челнок, перебегал от одного к другому, делясь своими "безусловно точными" сведениями обо всем и обо всех...
Он, конечно, знает, что студент не кто иной, как брат обвиняемого, а барин - помещик, у которого отец Рабиновича арендует имение...
– Все он знает, этот Кецеле! Как по книге читает. Странный еврей!
– Беспокойный человек!
В зале суда яблоку негде упасть. Потребовалось довольно много времени для того, чтобы публика кое-как уселась и угомонилась. За барьером полным-полно юристов в черных фраках, с портфелями под мышкой. Среди юристов заметна огромная лысая голова пинского адвоката, назначенного в защитники Рабиновича.
Все они окружают высокого человека с львиной головой. Ему пожимают руки, заглядывают в глаза, расточают любезности... Это - столичная знаменитость, Цицерон наших дней, адвокат-громовержец. Он уселся на место, и рядом с ним сел пинский адвокат. Но вот судебный пристав, в парадной форме, с цепью на шее, провозгласил зычным голосом:
– Суд идет. Прошу встать!
Зал замер. Председатель, судьи, присяжные заседатели и разные высокопоставленные лица заняли места. Взгляды публики были прикованы к блестящей фигуре молодого прокурора и к львиной осанке столичного адвоката...
Председатель приказал ввести обвиняемого. Внимание публики, и особенно так называемых "уголовных дам", достигло наивысшего напряжения.
Некоторые ждали, что сейчас появится рыжий субъект с лицом вампира и разбойничьими глазами. Другие надеялись увидеть "чернявого, юркого еврейчика" с хитрой физиономией и воровскими глазками.
Ни те, ни другие не угадали. Два солдата, с шашками наголо, ввели молодого человека, очень красивого, с огромной копной давно не стриженных черных волос и глубоко сидящими прекрасными глазами... Дамы ахнули: кто бы мог подумать, что такой вот способен на ужасное преступление!
Преступник держал себя вовсе не как преступник. Он с любопытством разглядывал толпу и судей и не обнаруживал ни малейшего волнения. И действительно, Григорий Иванович Попов слишком верил в силу своего убеждения, в искусство своих адвокатов и в справедливость присяжных заседателей. Он не только не тревожился за себя, но, наоборот, нетерпеливо ждал этой судебной процедуры. Ведь впереди его ждет полное торжество. Благодаря ему, Попову, рассеется мрачная легенда о кровавом кошмаре, восторжествует истина; будут посрамлены все, кто плел паутину лжи, и будет разбит наголову защитой этот блестящий и самодовольный прокурор... Но кто этот прокурор?.. Удивительно знакомое лицо... Неужели? Не может быть!.. Но какое поразительное сxодство!..
В боковую дверь вошел курьер и подал председателю визитную карточку. Председатель взял ее, стал разглядывать, наклонился к товарищу, затем шепнул что-то курьеру, и тот бесшумно выскользнул из зала. Воспользовавшись этой минутой, Гриша Попов наклонился к пинскому адвокату:
– Кто тот, кто сидит на прокурорском месте?
– Это наш "ангел смерти", - ответил адвокат, - прокурор, специально присланный ради вашей милости. Парень забористый! Ему, знаете, пальца в рот не клади...
– Да нет, я не о том... Вы знаете его фамилию?
– Его фамилия - Попов, Дмитрий Николаевич Попов. Ну, конечно! Гриша узнал его. Ведь это - Митя, сын дяди, Николая Ивановича. В какого же великолепного бюрократа превратился этот совсем еще недавний соучастник детских шалостей Гриши. Но какая встреча!.. И где?.. Митя будет его обвинять в ритуальном убийстве христианского мальчика, убийстве с целью добыть немного христианской крови, необходимой для еврейской мацы.
Председатель приступил к исполнению своих обязанностей. Он успел произнести только первые несколько слов...
Из мест публики поднялся высокий, плотный, широкоплечий пожилой человек и, держа в руках сложенный вчетверо лист бумаги, двинулся к председателю суда...
Добравшись до барьера, человек остановился и стал во все глаза разглядывать прокурора, а затем - обвиняемого...
Судебный пристав подошел, взял из рук незнакомца бумагу и передал её председателю. Председатель и члены суда прочли бумагу и, заметно ошеломленные, стали о чем-то шептаться.
Публика нетерпеливо ждала начала, и никому в голову не приходило, что здесь происходит нечто совершенно неслыханное...
Но все заметили полную растерянность двух человек: прокурора, вскочившего с места, и обвиняемого. Последний застыл, ухватясь руками за решетку. Он чувствовал, что глаза у него от напряжения лезут из орбит... Что это? Галлюцинация? Привидение? Тень отца?
Все, что произошло потом, прошло перед Гришей Поповым точно в тумане... Он видел, как бумага, поданная его отцом, переходила из рук в руки от председателя к членам суда и прокурору.
Затем Грише задавали какие-то вопросы, а он что-то отвечал. Потом он, как сквозь сон, услыхал голос прокурора, голос Мити. Несколько слов осталось у него в памяти: "На основании такой-то статьи дело направить к доследованию, а обвиняемого..." Остальное Гриша не разобрал.
Затем судьи поднялись с мест, покинули зал, а он был уведен без конвоя и не в тюрьму. С тюрьмой покончено!..
В зале творилось нечто невообразимое. Криминальные дамы были вконец разочарованы, блестящий спектакль отменили. Зато среди евреев не наблюдалось особого уныния от того, что "представление сорвалось"...
Для них это был поистине праздник, такой же большой и значительный, как и пасха.
И было чему радоваться: в двадцатом веке люди убедились наконец, что евреи - не вампиры и не людоеды...
ЭПИЛОГ
В один из зимних "ханукальных" вечеров в доме Шапиро царило большое оживление. Давид Шапиро, разодетый по-праздничному, принимал гостей, приглашенных на "оладьи".
Впрочем, для гостей не было тайной, что "оладьи" только играли роль благовидного предлога. Все знали, что у Шапиро сегодня состоится помолвка Бетти с каким-то невзрачным студентом по фамилии Гурвич - Беней Гурвич.
Студент этот, по словам Давида Шапиро, хоть и не блещет богатством, но зато может похвастать своим происхождением от настоящих "пинских Гурвичей"...
Жених с домашним врачом углубились в шахматную доску и сражались не на живот, а на смерть. А около Бетти увивался высокий, с лысиной во всю голову, знаменитый пинский адвокат.
Бетти светилась счастьем. Но внимательному взору нетрудно было бы заметить на прекрасном лице её черточку затаенной грусти...
Тетя Тойба даже загляделась на племянницу и тяжело вздыхала,
Но на нее никто не обращал внимания. Все были заняты, а Давид и Сарра занимали новых, особо почетных гостей: патронов Давида Шапиро с их сыновьями.
Давид Шапиро шепотом расточал похвалы жениху, рассказывал своим хозяевам о том, что этот Гурвич - необычайный знаток древнееврейского языка, литературы и священных книг, что он всем "студентам студент". Вообще... и т. д...
Сарра, счастливая и довольная, увивалась вокруг гостей.
Нелегко далась ей эта помолвка. Немало слов пришлось ей потратить, немало слез пролить, чтобы добиться согласия Бетти на этот брак. Мать не знала, что Бетти получала письма от бывшего квартиранта, так скверно сыгравшего злополучную кровавую шутку. Об этих письмах не знал никто. Даже Гурвич, хранитель всех тайн Бетти... Он догадывался, но ни о чем не спрашивал.
Последнее письмо Гриши Попова заставило Бетти провести три мучительных дня, три бессонных ночи и плакать втихомолку, скрывая свои слезы от всех.
На четвертый день Бетти ответила на письмо. Она рассказала Грише всю правду о чувствах, которые питала к нему вплоть до "катастрофы" (под этим словом Бетти разумела открытие настоящего имени и положения Гриши). Она пыталась доказать ему, что то, о чем он пишет, было бы безумием: лежащую между ними пропасть ни она, ни он не смогут перешагнуть.
"Вы обнаружили столько героизма, - заканчивала Бетти свое письмо, - будьте же героем до конца! Забудьте, что между нами были иные чувства, помимо чисто дружеских, которые я хотела бы сохранить навсегда..."
Григорий Иванович Попов, получив это письмо, чуть не покончил с собой. Однако он этого не сделал. Отбыв наказание за проживание по чужим документам, он помирился с отцом, поступил в университет и неплохо занимается науками. Он отрезвел, вошел в привычную колею и покатился по ней.
***
Подлинный Герш Мовшевич Рабинович, отбыв, так же как и Гриша Попов, наказание за обмен документами, только потом почувствовал всю отрицательную силу еврейства.
На его голову посыпалось столько циркуляров, разъяснений и ограничений, что он вынужден был уехать за границу черпать живительную влагу познанья из чужих источников. В наиболее тяжелые моменты своей жизни он переносился мыслью в волшебную страну, где живет зачарованная принцесса, даже не подозревавшая о "кровавой шутке" и о том, что он был одним из его героев.
КОНЕЦ
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
Несколько часов, проведенных в обществе еврея-студента, промелькнули для Ивана Ивановича как мгновение: до того было ново и захватывающе интересно то, что рассказывал студент...
За чаем Иван Иванович, к немалому удивлению лакея, был оживлен и весел, как давно уж не был. А вечером того же дня Иван Иванович велел уложить чемодан, запрячь лошадей и, прощаясь с дочерью, заявил ей, что едет по делу Гриши. Возможно, что он его привезет с собой.. Едет на несколько дней... Он напишет. Протелеграфирует...
Глава 21
В ХРАМЕ ПРАВОСУДИЯ
Не только здание суда, но и вся прилегающая к нему улица была запружена народом, и, конечно, главным образом евреями. Биржа в этот день замерла. Все интересы и дела поблекли перед единственной злобой дня - судом над дантистом Рабиновичем, обвиняемым в ритуальном убийстве.
Публика простаивала долгие часы под проливным дождем, в надежде как-нибудь чудом проскочить в зал суда.
Разговоры, толки и пересуды вращались все время вокруг одного и того же.
К подъезду суда подкатила карета. Из нее вышли сначала пожилой полный человек, а за ним студент с еврейской физиономией. Публика заволновалась: какое отношение может иметь студент-еврей к этому важному барину?
Вездесущий Кецеле сновал в толпе, как ткацкий челнок, перебегал от одного к другому, делясь своими "безусловно точными" сведениями обо всем и обо всех...
Он, конечно, знает, что студент не кто иной, как брат обвиняемого, а барин - помещик, у которого отец Рабиновича арендует имение...
– Все он знает, этот Кецеле! Как по книге читает. Странный еврей!
– Беспокойный человек!
В зале суда яблоку негде упасть. Потребовалось довольно много времени для того, чтобы публика кое-как уселась и угомонилась. За барьером полным-полно юристов в черных фраках, с портфелями под мышкой. Среди юристов заметна огромная лысая голова пинского адвоката, назначенного в защитники Рабиновича.
Все они окружают высокого человека с львиной головой. Ему пожимают руки, заглядывают в глаза, расточают любезности... Это - столичная знаменитость, Цицерон наших дней, адвокат-громовержец. Он уселся на место, и рядом с ним сел пинский адвокат. Но вот судебный пристав, в парадной форме, с цепью на шее, провозгласил зычным голосом:
– Суд идет. Прошу встать!
Зал замер. Председатель, судьи, присяжные заседатели и разные высокопоставленные лица заняли места. Взгляды публики были прикованы к блестящей фигуре молодого прокурора и к львиной осанке столичного адвоката...
Председатель приказал ввести обвиняемого. Внимание публики, и особенно так называемых "уголовных дам", достигло наивысшего напряжения.
Некоторые ждали, что сейчас появится рыжий субъект с лицом вампира и разбойничьими глазами. Другие надеялись увидеть "чернявого, юркого еврейчика" с хитрой физиономией и воровскими глазками.
Ни те, ни другие не угадали. Два солдата, с шашками наголо, ввели молодого человека, очень красивого, с огромной копной давно не стриженных черных волос и глубоко сидящими прекрасными глазами... Дамы ахнули: кто бы мог подумать, что такой вот способен на ужасное преступление!
Преступник держал себя вовсе не как преступник. Он с любопытством разглядывал толпу и судей и не обнаруживал ни малейшего волнения. И действительно, Григорий Иванович Попов слишком верил в силу своего убеждения, в искусство своих адвокатов и в справедливость присяжных заседателей. Он не только не тревожился за себя, но, наоборот, нетерпеливо ждал этой судебной процедуры. Ведь впереди его ждет полное торжество. Благодаря ему, Попову, рассеется мрачная легенда о кровавом кошмаре, восторжествует истина; будут посрамлены все, кто плел паутину лжи, и будет разбит наголову защитой этот блестящий и самодовольный прокурор... Но кто этот прокурор?.. Удивительно знакомое лицо... Неужели? Не может быть!.. Но какое поразительное сxодство!..
В боковую дверь вошел курьер и подал председателю визитную карточку. Председатель взял ее, стал разглядывать, наклонился к товарищу, затем шепнул что-то курьеру, и тот бесшумно выскользнул из зала. Воспользовавшись этой минутой, Гриша Попов наклонился к пинскому адвокату:
– Кто тот, кто сидит на прокурорском месте?
– Это наш "ангел смерти", - ответил адвокат, - прокурор, специально присланный ради вашей милости. Парень забористый! Ему, знаете, пальца в рот не клади...
– Да нет, я не о том... Вы знаете его фамилию?
– Его фамилия - Попов, Дмитрий Николаевич Попов. Ну, конечно! Гриша узнал его. Ведь это - Митя, сын дяди, Николая Ивановича. В какого же великолепного бюрократа превратился этот совсем еще недавний соучастник детских шалостей Гриши. Но какая встреча!.. И где?.. Митя будет его обвинять в ритуальном убийстве христианского мальчика, убийстве с целью добыть немного христианской крови, необходимой для еврейской мацы.
Председатель приступил к исполнению своих обязанностей. Он успел произнести только первые несколько слов...
Из мест публики поднялся высокий, плотный, широкоплечий пожилой человек и, держа в руках сложенный вчетверо лист бумаги, двинулся к председателю суда...
Добравшись до барьера, человек остановился и стал во все глаза разглядывать прокурора, а затем - обвиняемого...
Судебный пристав подошел, взял из рук незнакомца бумагу и передал её председателю. Председатель и члены суда прочли бумагу и, заметно ошеломленные, стали о чем-то шептаться.
Публика нетерпеливо ждала начала, и никому в голову не приходило, что здесь происходит нечто совершенно неслыханное...
Но все заметили полную растерянность двух человек: прокурора, вскочившего с места, и обвиняемого. Последний застыл, ухватясь руками за решетку. Он чувствовал, что глаза у него от напряжения лезут из орбит... Что это? Галлюцинация? Привидение? Тень отца?
Все, что произошло потом, прошло перед Гришей Поповым точно в тумане... Он видел, как бумага, поданная его отцом, переходила из рук в руки от председателя к членам суда и прокурору.
Затем Грише задавали какие-то вопросы, а он что-то отвечал. Потом он, как сквозь сон, услыхал голос прокурора, голос Мити. Несколько слов осталось у него в памяти: "На основании такой-то статьи дело направить к доследованию, а обвиняемого..." Остальное Гриша не разобрал.
Затем судьи поднялись с мест, покинули зал, а он был уведен без конвоя и не в тюрьму. С тюрьмой покончено!..
В зале творилось нечто невообразимое. Криминальные дамы были вконец разочарованы, блестящий спектакль отменили. Зато среди евреев не наблюдалось особого уныния от того, что "представление сорвалось"...
Для них это был поистине праздник, такой же большой и значительный, как и пасха.
И было чему радоваться: в двадцатом веке люди убедились наконец, что евреи - не вампиры и не людоеды...
ЭПИЛОГ
В один из зимних "ханукальных" вечеров в доме Шапиро царило большое оживление. Давид Шапиро, разодетый по-праздничному, принимал гостей, приглашенных на "оладьи".
Впрочем, для гостей не было тайной, что "оладьи" только играли роль благовидного предлога. Все знали, что у Шапиро сегодня состоится помолвка Бетти с каким-то невзрачным студентом по фамилии Гурвич - Беней Гурвич.
Студент этот, по словам Давида Шапиро, хоть и не блещет богатством, но зато может похвастать своим происхождением от настоящих "пинских Гурвичей"...
Жених с домашним врачом углубились в шахматную доску и сражались не на живот, а на смерть. А около Бетти увивался высокий, с лысиной во всю голову, знаменитый пинский адвокат.
Бетти светилась счастьем. Но внимательному взору нетрудно было бы заметить на прекрасном лице её черточку затаенной грусти...
Тетя Тойба даже загляделась на племянницу и тяжело вздыхала,
Но на нее никто не обращал внимания. Все были заняты, а Давид и Сарра занимали новых, особо почетных гостей: патронов Давида Шапиро с их сыновьями.
Давид Шапиро шепотом расточал похвалы жениху, рассказывал своим хозяевам о том, что этот Гурвич - необычайный знаток древнееврейского языка, литературы и священных книг, что он всем "студентам студент". Вообще... и т. д...
Сарра, счастливая и довольная, увивалась вокруг гостей.
Нелегко далась ей эта помолвка. Немало слов пришлось ей потратить, немало слез пролить, чтобы добиться согласия Бетти на этот брак. Мать не знала, что Бетти получала письма от бывшего квартиранта, так скверно сыгравшего злополучную кровавую шутку. Об этих письмах не знал никто. Даже Гурвич, хранитель всех тайн Бетти... Он догадывался, но ни о чем не спрашивал.
Последнее письмо Гриши Попова заставило Бетти провести три мучительных дня, три бессонных ночи и плакать втихомолку, скрывая свои слезы от всех.
На четвертый день Бетти ответила на письмо. Она рассказала Грише всю правду о чувствах, которые питала к нему вплоть до "катастрофы" (под этим словом Бетти разумела открытие настоящего имени и положения Гриши). Она пыталась доказать ему, что то, о чем он пишет, было бы безумием: лежащую между ними пропасть ни она, ни он не смогут перешагнуть.
"Вы обнаружили столько героизма, - заканчивала Бетти свое письмо, - будьте же героем до конца! Забудьте, что между нами были иные чувства, помимо чисто дружеских, которые я хотела бы сохранить навсегда..."
Григорий Иванович Попов, получив это письмо, чуть не покончил с собой. Однако он этого не сделал. Отбыв наказание за проживание по чужим документам, он помирился с отцом, поступил в университет и неплохо занимается науками. Он отрезвел, вошел в привычную колею и покатился по ней.
***
Подлинный Герш Мовшевич Рабинович, отбыв, так же как и Гриша Попов, наказание за обмен документами, только потом почувствовал всю отрицательную силу еврейства.
На его голову посыпалось столько циркуляров, разъяснений и ограничений, что он вынужден был уехать за границу черпать живительную влагу познанья из чужих источников. В наиболее тяжелые моменты своей жизни он переносился мыслью в волшебную страну, где живет зачарованная принцесса, даже не подозревавшая о "кровавой шутке" и о том, что он был одним из его героев.
КОНЕЦ
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26