Оглядывался, не гонятся ли за ним, и благодарил бога за то, что выскочил "даром, без выкупа" - сухим, без единой оплеухи.
Проходя мимо "дубовой" корчмы, Шимен-Эле подумал: "Черта с два ты у меня правду узнаешь!" И скрыл от Доди всю историю.
– Ну, что слыхать? - спросил Додя с напускным любопытством.
– А чего там слыхать? - ответил Шимен-Эле. - Меня, знаете ли, побаиваются! Со мной шутки плохи! "Человек бо есмь" - потому что я не мальчик! Раскрыл я уста свои, померялись мы с меламедом насчет учености, и оказалось, что я получше его знаю толк во всяких премудростях... Короче говоря, попросили у меня прощения и вернули ту самую козу, которую я у них покупал. Вот она! Возьмите ее на минутку, как в писании сказано: "Возьми себе душу, а достояние отдай мне" - возьмите это создание, а мне дайте рюмочку водки.
"Мало того что гордец, еще и лгун к тому же! - подумал шинкарь. - Надо будет еще раз сыграть с ним ту же шутку... Послушаем, что он тогда скажет..."
А портному сказал:
– Имеется у меня для тебя, Шимен-Эле, стопочка старой вишневки, если есть у тебя желание.
– Райского вина? - отозвался Шимен-Эле и даже облизнулся. - Ну что ж, давайте попробуем и скажем свое мнение. Я знаю, что у вас должна найтись добрая стопочка вишневки, но не всяк человек лжив, то есть не всякий знает толк в таких вещах!
После первой же рюмки у нашего портного развязался язык.
– Скажите-ка, дорогой мой родственник, - обратился он к шинкарю. - Ведь вы человек неглупый и со всякими людьми дело имеете... Скажите на милость, верите вы в колдовство? В наваждение?
– А именно? - с притворным недоумением спросил Додя.
– А именно... В оборотней, в чертей, в нечистую силу, в привидения?
– Это ты к чему же говоришь? - с тем же наивным видом продолжал Додя, попыхивая трубкой.
– Я вообще спрашиваю, - ответил Шимен-Эле и заговорил о переселении душ, о колдунах и ведьмах, о чертях и духах, привидениях, о нечистых и вурдалаках. Додя делал вид, что слушает внимательно, попыхивал трубкой, потом сплюнул и сказал:
– Знаешь, Шимен-Эле? Мне сегодня, кажется, спать страшно будет. Скажу тебе по правде, что покойников я всегда страшился, а теперь начинаю верить и в оборотней и в домовых...
– А что вам остается? - ответил портной. - Попробуйте не верить! Пусть заберется к вам какая-нибудь нечисть и начнет вытворять свои штуки: опрокинет кадку с борщом, воду выльет, опустошит все кринки, горшки перебьет, кошку вам в кровать подбросит, да так, чтобы кошка лежала десятипудовым грузом у вас на груди и чтобы вы двинуться не могли... А проснетесь, кошка прямо вам в глаза глядит, как грешный человек.
– Хватит! Довольно! - крикнул шинкарь, отплевываясь и отмахиваясь обеими руками. - Довольно тебе на ночь глядя такие страсти рассказывать!
– Ну, будьте здоровы, реб Додя, извините, если надоел. Сами знаете, я не виноват... Как в писании сказано: "Не было у бабы хлопот..." Спокойной ночи!
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Вернувшись в Злодеевку, портной вошел в дом насупившись, с явным намерением отчитать жену по заслугам. Однако сделал над собой усилие и сдержался. "Ах, - подумал он, - баба так и остается бабой! Что с нее возьмешь? Где мое не пропадало!" И ради сохранения мира принялся рассказывать жене только что сочиненную историю:
– Что я тебе скажу, Ципе-Бейле-Рейза - братец! Меня, видать, и в самом деле побаиваются. Ну, о том, как досталось от меня меламеду и его супружнице, я рассказывать не стану... Дал я им сколько влезло! А кроме того, я потащил их к раввину, и раввин постановил, что они должны уплатить штраф, потому что раз такой человек, как Шимен-Эле, приходит к ним покупать козу, то они это должны почитать за особую честь для себя, ибо Шимен-Эле, говорит раввин, это такой человек, который...
Однако Ципе-Бейле-Рейза не пожелала слушать, как превозносят ее мужа. Ей не терпелось увидеть настоящую козу, которую привел Шимен-Эле. Она схватила посудину и пошла в сени. Прошло немного времени, и Ципе-Бейле-Рейза вбежала в дом, ничего уже не говоря. Она ухватила мужа за шиворот, дала ему добрых три тумака и вытолкнула его вместе с его хваленой козой "ко всем чертям, к дьяволу в зубы!"
Во дворе портного с козой окружила толпа. Собрались мужчины, женщины, дети - послушать удивительные вещи, которые рассказывал Шимен-Эле. Вот эта самая коза, которую он держит на привязи, только в Козодоевке по-настоящему коза: там она доится, там она дает молоко... Но стоит ему прийти с ней сюда, как она уже больше не коза!.. Шимен-Эле клялся всеми клятвами, - выкресту и тому можно было бы поверить, - что он сам, своими глазами видел, как в доме у раввина ее выдоили и нацедили при этом полный подойник молока...
Многие останавливались, внимательно разглядывая козу, заставляли рассказывать всю историю еще и еще раз и очень удивлялись... Иные смеялись и отпускали шуточки. А кто-то покачал головой, сплюнул и сказал:
– Хороша коза! Это такая же коза, как я раввинша!
– А что же это такое?
– Оборотень! Разве не видите, что это оборотень?..
Слово "оборотень" подхватила вся толпа. Начали рассказывать истории про оборотней, случившиеся здесь, в Злодеевке, и в Козодоевке, и в Ямполе, и в Пиши-Ябеде, и в Хаплаповичах, и в Печи-Хвосте, - на всем свете! Кто же не знает про лошаденку Лейзер-Волфа, которую пришлось вывести за город, убить и закопать в саване?.. Или, скажем, кто не слыхал о четвертушке курицы, которая, будучи подана к субботнему столу, начала шевелить крылом?.. Мало ли таких правдивых историй?
Когда Шимен-Эле двинулся вперед, за ним увязалась орава мальчишек, сопровождавшая его с большими почестями и кричавшая ему вслед:
– Ур-ра, Внемли Гласу! Ур-ра, дойный портной!..
И толпа покатывалась со смеху.
Тут Шимен-Эле почувствовал себя задетым за живое. Мало того что с ним приключилась беда, над ним еще издеваются! И пошел он со своей козой по городу и поднял шум среди членов братства "Благочестивый труженик": "Помилуйте, мол, как можно молчать?" Он рассказал обо всем, что с ним проделали в Козодоевке, показал им козу... Члены братства тут же послали за водкой и порешили идти к раввину, к дайенам и к "семи радетелям города" - кричать, добиваться: "Где же это слыхано! Такое злодеяние! Навалились на бедняка портного, выманили у него последние несколько рублей, продали ему якобы козу, а на самом деле всучили черт знает что! Да еще и во второй раз насмеялись над ним! Такого и в Содоме[24] не творилось!"
И члены братства "Благочестивый труженик" пришли к раввину, к дайенам и к "семи радетелям города" и кричали и неистовствовали: "Помилуйте, где же это слыхано! Ведь это же разбой! Поймали неимущего человека, портного, обманом забрали у него последние несколько рублей, продали ему якобы козу и во второй раз всучают черт знает что! Ведь такие дела даже в Содоме не совершались!"
Раввин, и дайены, и "семь радетелей города" выслушали эту претензию, а вечером устроили у раввина собрание и решили тут же на месте написать внушительное письмо к раввинам, дайенам и к "семи радетелям города" Козодоевки. И злодеевские раввины, дайены и "семь радетелей города" написали письмо козодоевским раввинам, дайенам и "семи радетелям города" по-древнееврейски, весьма красноречивым языком. Вот это письмо слово в слово:
"Раввинам, дайенам, мудрецам, знаменитым гениям, столпам мира, на коих зиждется вся обитель Израиля. Мир да пребудет с вами, мир всем членам святой общины в Козодоевке, всяческое благополучие да почиет над ними. Аминь!
Дошло до наших ушей, что учинена великая несправедливость в отношении одного из наших сограждан - реб Шимен-Эле, сына реб Бендит-Лейба, портного, прозванного Шимен-Эле Внемли Гласу. А именно: двое из ваших граждан, меламед реб Хаим-Хоне и супруга его, госпожа Теме-Гитл, да здравствует она, хитростью выманили у нашего портного деньги в сумме шесть с полтиной серебром и, употребив их в свою пользу, утерли уста свои и говорят: "Мы никакой несправедливости не совершили..." Так среди евреев не поступают! Мы все, нижеподписавшиеся, свидетельствуем, что означенный портной - бедный труженик, обремененный семьей, кормящийся честным трудом своим... А царь Давид давно уже сказал в псалмах: "От трудов рук своих кормиться будешь, и благо да будет тебе", каковое изречение мудрецы наши толкуют в том смысле, что благо будет тебе и на земле и в загробной жизни... Поэтому обращаем к вам нашу просьбу немедленно тщательно расследовать все, что произошло, и пусть суждение ваше взойдет, яко солнце! А присудить следует вам одно из двух: либо вернуть нашему портному полностью его деньги, либо выдать ему ту козу, которую он купил, ибо коза, которую он привел, - вовсе не коза! Это может подтвердить весь город под присягой. И да будет мир среди евреев по слову наших мудрецов: нет для евреев сосуда более совершенного, нежели мир. Мир да пребудет с вами, мир дальним и ближним, мир всем евреям! Аминь!
От нас, рабов ваших, чьи бедра тоньше ваших мизинцев:
Раввин, сын раввина, царство ему небесное... И раввин, сын раввина, царство ему небесное... Борух Капота, Зорах Пупок, Фишл Выкидайло, Хаим Квач, Нисл Качан, Мотл Шелуха, Иошуе-Гешл Кишкиш".
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
В ту ночь ярко светила луна и глядела вниз на Злодеевку с ее мрачными полуразвалившимися домишками, жмущимися один к другому, без дворов, без деревьев, без заборов. Город выглядит ночью, как кладбище, старое заброшенное кладбище с ветхими надгробиями... Иные из них скособочились, другие давно бы и вовсе свалились, если бы их не подпирали бревна. И хотя воздух здесь не ахти какой чистый и запахи, доносящиеся с базара и с синагогального двора, не так уж упоительны, да и густая пыль стоит сплошной стеной, - тем не менее люди вылезли на улицу, как тараканы из щелей; мужчины и женщины, старики и дети вышли "подышать воздухом" после палящего, знойного дня. Люди уселись на порогах -побеседовать, попустословить или просто смотреть на небо, разглядывать лик луны и мириады звезд, которые, будь хоть семи пядей во лбу, никак не сосчитать!
В ту ночь портной Шимен-Эле, один со своим сокровищем, приобретенным в Козодоевке, бродил по закоулкам, стараясь не попадаться на глаза мальчишкам. Он полагал на рассвете снова пуститься в путь, а пока зашел к акцизничихе Годл в шинок выпить с горя рюмочку водки, излить душу и посоветоваться с ней насчет постигшего его несчастья.
Акцизничиха Годл была вдова, с "мужской головой на плечах", якшалась с начальством и дружила со всеми мастеровыми в городе. А прозвали ее акцизничихой вот почему. Девушкой она была очень хороша собой, просто красавица. Однажды ее увидел проезжавший через Злодеевку акцизник[25], очень богатый человек. Годл несла гусей к резнику. Акцизинк остановил ее и спросил:
– Девушка, чья ты?
Она застыдилась, рассмеялась и убежала. С тех пор ее и прозвали акцизничихой... Иные, впрочем, говорят, что акцизник приходил потом к ней домой, говорил с ее отцом Нехемье-винокуром, хотел жениться на ней, взять без приданого да еще приплатить отцу. Дело как будто шло уже к помолвке, но в городе стали по этому поводу языки чесать, и сватовство расстроилось. Годл потом выдали замуж за какого-то убогого, за припадочного. Она горько плакала, не хотела идти под венец... Город тогда ходуном ходил! Говорили, что она сама тоже втюрилась в акцизника, и даже сочинили про нее песенку, которую женщины и девушки по сей день распевают в Злодеевке. Песенка эта начинается так:
Сияла луна,
Был полуночный час,
А Годеле сидела у дверей...
А конец песни такой:
Полюбил тебя, душенька,
Полюбил навсегда
И жить без тебя не могу!
Вот к этой акцизничихе Годл и пришел наш портной - излить наболевшую душу, рассказать обо всем, что у него на сердце, и спросить совета: что делать?
– Что делать? Ведь вы же и в самом деле "смугла и собою хороша", как говорит царь Давид в "Песни песней"[26], - вы и красавица и умница. Научите, что мне делать?
– Что делать? - переспросила Годл и сплюнула. - Разве вы не видите, что это оборотень? Охота вам тащиться с этаким добром! Бросьте его ко всем чертям! Ведь с вами может приключиться то же, что с моей тетей Перл, чур меня, чур меня, она уже на том свете...
– И что именно? - спросил в испуге Шимен-Эле.
–А именно... - со вздохом отвечала Годл. - Моя тетя Перл, царство ей небесное, была женщина благочестивая, праведная. У нас в семье все такие... Хотя здесь в проклятой Злодеевке, чтоб ей сгореть, любят оговаривать всех и каждого, за глаза конечно... В глаза-то они льстят и подлизываются "душенька-голубушка"... Словом, моя тетя Перл, царство ей небесное, шла однажды на базар. Видит, лежит на земле клубок ниток... "Клубок ниток, подумала она, - может пригодиться". Нагнулась и подняла. Взяла клубок и пошла дальше, а он как прыгнет ей в лицо и упал наземь. Тетя, конечно, снова нагнулась и подняла его, а он опять - прыг в лицо и - наземь. В третий раз нагнулась тетка и подняла клубок, - опять то же самое! Тогда она решила плюнуть на этот клубок - черт с ним! - и хочет идти домой. Глядь, а клубок катится за ней! Бросилась бежать, а клубок за ней! Словом, пришла домой ни жива ни мертва, упала в обморок и потом чуть не целый год прохворала. И что же, вы думаете, это было? Угадайте!
– Чепуха! "Все любимы, все избраны" - все женщины на один покрой! - сказал Шимен-Эле. - Бабьи сказки, болтовня, вздор, глупости! Если прислушиваться ко всему, что бабы плетут, так надо бы собственной тени бояться. Как в писании сказано: "Женщины легкомысленны" - бабы что гуси! Однако ничего! "Нынче день великого суда..." - не тужить! Спокойной вам ночи!
И Шимен-Эле двинулся дальше.
Ночь была звездная. Луна гуляла по небу меж клочковатых облаков, похожих на высокие темные горы, отороченные серебром. Искоса луна поглядывала и на Злодеевку, погруженную в глубокий сон. Многие жители, боясь клопов, перебрались с постелями на улицу и, накрывшись с головой пожелтевшими простынями, смачно похрапывали и видели сладостные сны: заработки на ярмарках, крупную выручку, большие барыши; иным снился добрый помещик, выгодная сделка, верный кусок хлеба, почетная работа или один только почет - разные бывают сны!.
На улице ни души. Не слышно ни шороха. Даже базарные псы, набрехавшиеся и намотавшиеся вдосталь за целый день, и те забрались меж колод мясников, спрятали морды между лап и спят! Изредка только какой-нибудь из них тявкнет вполголоса, когда ему приснится кость, на которую зарятся другие собаки, или когда почудится, что муха забралась в ухо и шепчет что-то по секрету... Пролетит иной раз на распростертых крыльях глупый жук, покружится на одном месте, прожужжит, как струна па контрабасе: "ж-ж-ж-ш", потом шлепнется наземь и замолчит. Даже городской сторож, который по ночам расхаживает, охраняя лавки, и стучит колотушкой "кла-кла-кла-кла!", и тот на этот раз как нарочно подвыпил и, привалившись к стенке, сладко уснул... И вот этой тихой ночью портной Шимен-Эле бродит один-одинешенек по городу и не знает, идти ли ему, стоять или сидеть... Шагает и тихо говорит самому себе:
– "И кот пришел и козочку сожрал..." - не было у бабы хлопот, купила себе коня... Пропади она пропадом эта коза! Коза! Козочка-козуля! Ха-ха-ха!
Он разражается хохотом и сам пугается своего голоса. В это время он проходит мимо "холодной синагоги", которая славится тем, что в субботние вечера там молятся покойники в белом и с молитвенными покрывалами на плечах... И кажется портному, что он слышит какое-то странное пение: "у-у-у-у!" Точно ветер, воющий в трубе зимней ночью... Он уходит подальше от "холодной синагоги", бредет по "русской" улице... И вдруг слышит: "п-ц-с-с!" То свистит пугач, забравшийся на самую макушку церковного купола... Портного охватывает уныние, страх, ужас! Однако он крепится, силится вспомнить стих, который произносят по ночам, чтоб не бояться. Но стих словно улетучился из головы! И как назло перед глазами возникают страшные образы знакомых, давно умерших людей... На память приходят жуткие рассказы, которых он наслушался за свою жизнь, - о чертях, духах, о домовых в образе телят, о бесенятах, носящихся словно на колесах, о вурдалаках, передвигающихся на руках, об одноглазых чудовищах... Вспоминаются истории об оживших мертвецах, блуждающих по миру в саванах... Шимен-Эле решает окончательно, что коза, которою он таскает за собою, вовсе но коза, а оборотень, нечистая сила... Вот покажет язык в десяток аршин длиной или хлопнет крыльями и прокричит на весь город: "Ку-ка-ре-ку!.." Шимен-Эле чувствует, что у него волосы встают дыбом. Он останавливается, отвязывает ремешок, хочет избавиться от своей обузы. Но не тут-то было! Молодец и не думает уходить! Ни на шаг не желает отойти! Шимен-Эле пробует пройти вперед, а он за ним; Шимен-Эле сворачивает вправо, и тот вправо; Шнмен-Эле - влево, и тот туда же...
– "Шема, Исроел!"[27] - не своим голосом кричит Шнмен-Эле и пускается бежать куда глаза глядят. И чудится ему, что кто-то гонится за ним, блеет тоненьким козлиным голоском и говорит по-человечьи, и поет, как кантор в синагоге:
1 2 3 4 5
Проходя мимо "дубовой" корчмы, Шимен-Эле подумал: "Черта с два ты у меня правду узнаешь!" И скрыл от Доди всю историю.
– Ну, что слыхать? - спросил Додя с напускным любопытством.
– А чего там слыхать? - ответил Шимен-Эле. - Меня, знаете ли, побаиваются! Со мной шутки плохи! "Человек бо есмь" - потому что я не мальчик! Раскрыл я уста свои, померялись мы с меламедом насчет учености, и оказалось, что я получше его знаю толк во всяких премудростях... Короче говоря, попросили у меня прощения и вернули ту самую козу, которую я у них покупал. Вот она! Возьмите ее на минутку, как в писании сказано: "Возьми себе душу, а достояние отдай мне" - возьмите это создание, а мне дайте рюмочку водки.
"Мало того что гордец, еще и лгун к тому же! - подумал шинкарь. - Надо будет еще раз сыграть с ним ту же шутку... Послушаем, что он тогда скажет..."
А портному сказал:
– Имеется у меня для тебя, Шимен-Эле, стопочка старой вишневки, если есть у тебя желание.
– Райского вина? - отозвался Шимен-Эле и даже облизнулся. - Ну что ж, давайте попробуем и скажем свое мнение. Я знаю, что у вас должна найтись добрая стопочка вишневки, но не всяк человек лжив, то есть не всякий знает толк в таких вещах!
После первой же рюмки у нашего портного развязался язык.
– Скажите-ка, дорогой мой родственник, - обратился он к шинкарю. - Ведь вы человек неглупый и со всякими людьми дело имеете... Скажите на милость, верите вы в колдовство? В наваждение?
– А именно? - с притворным недоумением спросил Додя.
– А именно... В оборотней, в чертей, в нечистую силу, в привидения?
– Это ты к чему же говоришь? - с тем же наивным видом продолжал Додя, попыхивая трубкой.
– Я вообще спрашиваю, - ответил Шимен-Эле и заговорил о переселении душ, о колдунах и ведьмах, о чертях и духах, привидениях, о нечистых и вурдалаках. Додя делал вид, что слушает внимательно, попыхивал трубкой, потом сплюнул и сказал:
– Знаешь, Шимен-Эле? Мне сегодня, кажется, спать страшно будет. Скажу тебе по правде, что покойников я всегда страшился, а теперь начинаю верить и в оборотней и в домовых...
– А что вам остается? - ответил портной. - Попробуйте не верить! Пусть заберется к вам какая-нибудь нечисть и начнет вытворять свои штуки: опрокинет кадку с борщом, воду выльет, опустошит все кринки, горшки перебьет, кошку вам в кровать подбросит, да так, чтобы кошка лежала десятипудовым грузом у вас на груди и чтобы вы двинуться не могли... А проснетесь, кошка прямо вам в глаза глядит, как грешный человек.
– Хватит! Довольно! - крикнул шинкарь, отплевываясь и отмахиваясь обеими руками. - Довольно тебе на ночь глядя такие страсти рассказывать!
– Ну, будьте здоровы, реб Додя, извините, если надоел. Сами знаете, я не виноват... Как в писании сказано: "Не было у бабы хлопот..." Спокойной ночи!
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Вернувшись в Злодеевку, портной вошел в дом насупившись, с явным намерением отчитать жену по заслугам. Однако сделал над собой усилие и сдержался. "Ах, - подумал он, - баба так и остается бабой! Что с нее возьмешь? Где мое не пропадало!" И ради сохранения мира принялся рассказывать жене только что сочиненную историю:
– Что я тебе скажу, Ципе-Бейле-Рейза - братец! Меня, видать, и в самом деле побаиваются. Ну, о том, как досталось от меня меламеду и его супружнице, я рассказывать не стану... Дал я им сколько влезло! А кроме того, я потащил их к раввину, и раввин постановил, что они должны уплатить штраф, потому что раз такой человек, как Шимен-Эле, приходит к ним покупать козу, то они это должны почитать за особую честь для себя, ибо Шимен-Эле, говорит раввин, это такой человек, который...
Однако Ципе-Бейле-Рейза не пожелала слушать, как превозносят ее мужа. Ей не терпелось увидеть настоящую козу, которую привел Шимен-Эле. Она схватила посудину и пошла в сени. Прошло немного времени, и Ципе-Бейле-Рейза вбежала в дом, ничего уже не говоря. Она ухватила мужа за шиворот, дала ему добрых три тумака и вытолкнула его вместе с его хваленой козой "ко всем чертям, к дьяволу в зубы!"
Во дворе портного с козой окружила толпа. Собрались мужчины, женщины, дети - послушать удивительные вещи, которые рассказывал Шимен-Эле. Вот эта самая коза, которую он держит на привязи, только в Козодоевке по-настоящему коза: там она доится, там она дает молоко... Но стоит ему прийти с ней сюда, как она уже больше не коза!.. Шимен-Эле клялся всеми клятвами, - выкресту и тому можно было бы поверить, - что он сам, своими глазами видел, как в доме у раввина ее выдоили и нацедили при этом полный подойник молока...
Многие останавливались, внимательно разглядывая козу, заставляли рассказывать всю историю еще и еще раз и очень удивлялись... Иные смеялись и отпускали шуточки. А кто-то покачал головой, сплюнул и сказал:
– Хороша коза! Это такая же коза, как я раввинша!
– А что же это такое?
– Оборотень! Разве не видите, что это оборотень?..
Слово "оборотень" подхватила вся толпа. Начали рассказывать истории про оборотней, случившиеся здесь, в Злодеевке, и в Козодоевке, и в Ямполе, и в Пиши-Ябеде, и в Хаплаповичах, и в Печи-Хвосте, - на всем свете! Кто же не знает про лошаденку Лейзер-Волфа, которую пришлось вывести за город, убить и закопать в саване?.. Или, скажем, кто не слыхал о четвертушке курицы, которая, будучи подана к субботнему столу, начала шевелить крылом?.. Мало ли таких правдивых историй?
Когда Шимен-Эле двинулся вперед, за ним увязалась орава мальчишек, сопровождавшая его с большими почестями и кричавшая ему вслед:
– Ур-ра, Внемли Гласу! Ур-ра, дойный портной!..
И толпа покатывалась со смеху.
Тут Шимен-Эле почувствовал себя задетым за живое. Мало того что с ним приключилась беда, над ним еще издеваются! И пошел он со своей козой по городу и поднял шум среди членов братства "Благочестивый труженик": "Помилуйте, мол, как можно молчать?" Он рассказал обо всем, что с ним проделали в Козодоевке, показал им козу... Члены братства тут же послали за водкой и порешили идти к раввину, к дайенам и к "семи радетелям города" - кричать, добиваться: "Где же это слыхано! Такое злодеяние! Навалились на бедняка портного, выманили у него последние несколько рублей, продали ему якобы козу, а на самом деле всучили черт знает что! Да еще и во второй раз насмеялись над ним! Такого и в Содоме[24] не творилось!"
И члены братства "Благочестивый труженик" пришли к раввину, к дайенам и к "семи радетелям города" и кричали и неистовствовали: "Помилуйте, где же это слыхано! Ведь это же разбой! Поймали неимущего человека, портного, обманом забрали у него последние несколько рублей, продали ему якобы козу и во второй раз всучают черт знает что! Ведь такие дела даже в Содоме не совершались!"
Раввин, и дайены, и "семь радетелей города" выслушали эту претензию, а вечером устроили у раввина собрание и решили тут же на месте написать внушительное письмо к раввинам, дайенам и к "семи радетелям города" Козодоевки. И злодеевские раввины, дайены и "семь радетелей города" написали письмо козодоевским раввинам, дайенам и "семи радетелям города" по-древнееврейски, весьма красноречивым языком. Вот это письмо слово в слово:
"Раввинам, дайенам, мудрецам, знаменитым гениям, столпам мира, на коих зиждется вся обитель Израиля. Мир да пребудет с вами, мир всем членам святой общины в Козодоевке, всяческое благополучие да почиет над ними. Аминь!
Дошло до наших ушей, что учинена великая несправедливость в отношении одного из наших сограждан - реб Шимен-Эле, сына реб Бендит-Лейба, портного, прозванного Шимен-Эле Внемли Гласу. А именно: двое из ваших граждан, меламед реб Хаим-Хоне и супруга его, госпожа Теме-Гитл, да здравствует она, хитростью выманили у нашего портного деньги в сумме шесть с полтиной серебром и, употребив их в свою пользу, утерли уста свои и говорят: "Мы никакой несправедливости не совершили..." Так среди евреев не поступают! Мы все, нижеподписавшиеся, свидетельствуем, что означенный портной - бедный труженик, обремененный семьей, кормящийся честным трудом своим... А царь Давид давно уже сказал в псалмах: "От трудов рук своих кормиться будешь, и благо да будет тебе", каковое изречение мудрецы наши толкуют в том смысле, что благо будет тебе и на земле и в загробной жизни... Поэтому обращаем к вам нашу просьбу немедленно тщательно расследовать все, что произошло, и пусть суждение ваше взойдет, яко солнце! А присудить следует вам одно из двух: либо вернуть нашему портному полностью его деньги, либо выдать ему ту козу, которую он купил, ибо коза, которую он привел, - вовсе не коза! Это может подтвердить весь город под присягой. И да будет мир среди евреев по слову наших мудрецов: нет для евреев сосуда более совершенного, нежели мир. Мир да пребудет с вами, мир дальним и ближним, мир всем евреям! Аминь!
От нас, рабов ваших, чьи бедра тоньше ваших мизинцев:
Раввин, сын раввина, царство ему небесное... И раввин, сын раввина, царство ему небесное... Борух Капота, Зорах Пупок, Фишл Выкидайло, Хаим Квач, Нисл Качан, Мотл Шелуха, Иошуе-Гешл Кишкиш".
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
В ту ночь ярко светила луна и глядела вниз на Злодеевку с ее мрачными полуразвалившимися домишками, жмущимися один к другому, без дворов, без деревьев, без заборов. Город выглядит ночью, как кладбище, старое заброшенное кладбище с ветхими надгробиями... Иные из них скособочились, другие давно бы и вовсе свалились, если бы их не подпирали бревна. И хотя воздух здесь не ахти какой чистый и запахи, доносящиеся с базара и с синагогального двора, не так уж упоительны, да и густая пыль стоит сплошной стеной, - тем не менее люди вылезли на улицу, как тараканы из щелей; мужчины и женщины, старики и дети вышли "подышать воздухом" после палящего, знойного дня. Люди уселись на порогах -побеседовать, попустословить или просто смотреть на небо, разглядывать лик луны и мириады звезд, которые, будь хоть семи пядей во лбу, никак не сосчитать!
В ту ночь портной Шимен-Эле, один со своим сокровищем, приобретенным в Козодоевке, бродил по закоулкам, стараясь не попадаться на глаза мальчишкам. Он полагал на рассвете снова пуститься в путь, а пока зашел к акцизничихе Годл в шинок выпить с горя рюмочку водки, излить душу и посоветоваться с ней насчет постигшего его несчастья.
Акцизничиха Годл была вдова, с "мужской головой на плечах", якшалась с начальством и дружила со всеми мастеровыми в городе. А прозвали ее акцизничихой вот почему. Девушкой она была очень хороша собой, просто красавица. Однажды ее увидел проезжавший через Злодеевку акцизник[25], очень богатый человек. Годл несла гусей к резнику. Акцизинк остановил ее и спросил:
– Девушка, чья ты?
Она застыдилась, рассмеялась и убежала. С тех пор ее и прозвали акцизничихой... Иные, впрочем, говорят, что акцизник приходил потом к ней домой, говорил с ее отцом Нехемье-винокуром, хотел жениться на ней, взять без приданого да еще приплатить отцу. Дело как будто шло уже к помолвке, но в городе стали по этому поводу языки чесать, и сватовство расстроилось. Годл потом выдали замуж за какого-то убогого, за припадочного. Она горько плакала, не хотела идти под венец... Город тогда ходуном ходил! Говорили, что она сама тоже втюрилась в акцизника, и даже сочинили про нее песенку, которую женщины и девушки по сей день распевают в Злодеевке. Песенка эта начинается так:
Сияла луна,
Был полуночный час,
А Годеле сидела у дверей...
А конец песни такой:
Полюбил тебя, душенька,
Полюбил навсегда
И жить без тебя не могу!
Вот к этой акцизничихе Годл и пришел наш портной - излить наболевшую душу, рассказать обо всем, что у него на сердце, и спросить совета: что делать?
– Что делать? Ведь вы же и в самом деле "смугла и собою хороша", как говорит царь Давид в "Песни песней"[26], - вы и красавица и умница. Научите, что мне делать?
– Что делать? - переспросила Годл и сплюнула. - Разве вы не видите, что это оборотень? Охота вам тащиться с этаким добром! Бросьте его ко всем чертям! Ведь с вами может приключиться то же, что с моей тетей Перл, чур меня, чур меня, она уже на том свете...
– И что именно? - спросил в испуге Шимен-Эле.
–А именно... - со вздохом отвечала Годл. - Моя тетя Перл, царство ей небесное, была женщина благочестивая, праведная. У нас в семье все такие... Хотя здесь в проклятой Злодеевке, чтоб ей сгореть, любят оговаривать всех и каждого, за глаза конечно... В глаза-то они льстят и подлизываются "душенька-голубушка"... Словом, моя тетя Перл, царство ей небесное, шла однажды на базар. Видит, лежит на земле клубок ниток... "Клубок ниток, подумала она, - может пригодиться". Нагнулась и подняла. Взяла клубок и пошла дальше, а он как прыгнет ей в лицо и упал наземь. Тетя, конечно, снова нагнулась и подняла его, а он опять - прыг в лицо и - наземь. В третий раз нагнулась тетка и подняла клубок, - опять то же самое! Тогда она решила плюнуть на этот клубок - черт с ним! - и хочет идти домой. Глядь, а клубок катится за ней! Бросилась бежать, а клубок за ней! Словом, пришла домой ни жива ни мертва, упала в обморок и потом чуть не целый год прохворала. И что же, вы думаете, это было? Угадайте!
– Чепуха! "Все любимы, все избраны" - все женщины на один покрой! - сказал Шимен-Эле. - Бабьи сказки, болтовня, вздор, глупости! Если прислушиваться ко всему, что бабы плетут, так надо бы собственной тени бояться. Как в писании сказано: "Женщины легкомысленны" - бабы что гуси! Однако ничего! "Нынче день великого суда..." - не тужить! Спокойной вам ночи!
И Шимен-Эле двинулся дальше.
Ночь была звездная. Луна гуляла по небу меж клочковатых облаков, похожих на высокие темные горы, отороченные серебром. Искоса луна поглядывала и на Злодеевку, погруженную в глубокий сон. Многие жители, боясь клопов, перебрались с постелями на улицу и, накрывшись с головой пожелтевшими простынями, смачно похрапывали и видели сладостные сны: заработки на ярмарках, крупную выручку, большие барыши; иным снился добрый помещик, выгодная сделка, верный кусок хлеба, почетная работа или один только почет - разные бывают сны!.
На улице ни души. Не слышно ни шороха. Даже базарные псы, набрехавшиеся и намотавшиеся вдосталь за целый день, и те забрались меж колод мясников, спрятали морды между лап и спят! Изредка только какой-нибудь из них тявкнет вполголоса, когда ему приснится кость, на которую зарятся другие собаки, или когда почудится, что муха забралась в ухо и шепчет что-то по секрету... Пролетит иной раз на распростертых крыльях глупый жук, покружится на одном месте, прожужжит, как струна па контрабасе: "ж-ж-ж-ш", потом шлепнется наземь и замолчит. Даже городской сторож, который по ночам расхаживает, охраняя лавки, и стучит колотушкой "кла-кла-кла-кла!", и тот на этот раз как нарочно подвыпил и, привалившись к стенке, сладко уснул... И вот этой тихой ночью портной Шимен-Эле бродит один-одинешенек по городу и не знает, идти ли ему, стоять или сидеть... Шагает и тихо говорит самому себе:
– "И кот пришел и козочку сожрал..." - не было у бабы хлопот, купила себе коня... Пропади она пропадом эта коза! Коза! Козочка-козуля! Ха-ха-ха!
Он разражается хохотом и сам пугается своего голоса. В это время он проходит мимо "холодной синагоги", которая славится тем, что в субботние вечера там молятся покойники в белом и с молитвенными покрывалами на плечах... И кажется портному, что он слышит какое-то странное пение: "у-у-у-у!" Точно ветер, воющий в трубе зимней ночью... Он уходит подальше от "холодной синагоги", бредет по "русской" улице... И вдруг слышит: "п-ц-с-с!" То свистит пугач, забравшийся на самую макушку церковного купола... Портного охватывает уныние, страх, ужас! Однако он крепится, силится вспомнить стих, который произносят по ночам, чтоб не бояться. Но стих словно улетучился из головы! И как назло перед глазами возникают страшные образы знакомых, давно умерших людей... На память приходят жуткие рассказы, которых он наслушался за свою жизнь, - о чертях, духах, о домовых в образе телят, о бесенятах, носящихся словно на колесах, о вурдалаках, передвигающихся на руках, об одноглазых чудовищах... Вспоминаются истории об оживших мертвецах, блуждающих по миру в саванах... Шимен-Эле решает окончательно, что коза, которою он таскает за собою, вовсе но коза, а оборотень, нечистая сила... Вот покажет язык в десяток аршин длиной или хлопнет крыльями и прокричит на весь город: "Ку-ка-ре-ку!.." Шимен-Эле чувствует, что у него волосы встают дыбом. Он останавливается, отвязывает ремешок, хочет избавиться от своей обузы. Но не тут-то было! Молодец и не думает уходить! Ни на шаг не желает отойти! Шимен-Эле пробует пройти вперед, а он за ним; Шимен-Эле сворачивает вправо, и тот вправо; Шнмен-Эле - влево, и тот туда же...
– "Шема, Исроел!"[27] - не своим голосом кричит Шнмен-Эле и пускается бежать куда глаза глядят. И чудится ему, что кто-то гонится за ним, блеет тоненьким козлиным голоском и говорит по-человечьи, и поет, как кантор в синагоге:
1 2 3 4 5