- Может, еще куда пойдем?
Пойти решено было в "Бронкс". Длинноволосый парень с плохими зубами, по кличке Брюква, уверял, что в "Бронксе" сегодня конкурс любительского стриптиза: "Любительский - это значит, что раздеваться будут простые тетки из зала".
Из "Dostoevsky" до "Бронкса" идти было минут пятнадцать. Они решили прогуляться пешком.
- Я, между прочим, еще когда на первом курсе учился, разработал целую классификацию поп...
- Классификацию чего?
- Поп. Женских задниц.
- И как ты... в смысле классифицировал?
- Это ведь только кажется, что они все одинаковые, а если присмотреться... Одно дело - это, скажем, "попа-груша". И совсем другое "попа-слива". Ты понимаешь? Это совершенно различные виды поп! А еще есть большая группа "попа-гладильная доска", но такие попы я не люблю.
Стриптиз в "Бронксе" оказался ничуть не забавнее "достоевского" панк-рока. На сцену из зала тоскливой вереницей выбирались крепконогие и широколицые претендентки.
Некоторые снимали бюстгальтеры. Снять трусы не отважился никто.
Брюква сказал, что от черного кружевного белья его всегда тошнило. Они перебрались в один из боковых зальчиков.
Проектируя заведение, хозяева "Бронкса" имели в виду что-то брутально-кинематографическое. Со множеством металлических деталей, кирпичными стенами и полуголыми официантками.
Затея не удалась. Из модного клуба "Бронкс" быстро превратился в пивнушку. Зато алкоголь в "Бронксе" был недорогим - меньше $0,5 за кружку. Уже через полчаса один из партийцев отправился в комнату, где переодевались стриптизерки, с целью объяснить им насчет теории сексуальной революции Вильгельма Райха.
Судя по их визгу и по тому, как заметались охранники, в тот вечер девушки так и не познакомились ни с одной из теорий Вильгельма Райха.
Неподалеку сидела одинокая и трезвая девушка. Брюква попробовал к ней подсесть.
- Как вас зовут?
- Все только на коммерческой ос
нове!
- Редкое имя! Наверное, не русское?
Девушка встала, забрала сигареты и ушла. Брюква грустно смотрел на ее попу-грушу. Даниил выковырял из пачки новую сигарету, прикурил, наклонился к самому его уху и поинтересовался, не знаком ли тот с Густавом?
- С Густавом? Знаком. Кто ж с ним не знаком? Ты чего, решил в террор податься?
Протрезвел Даниил моментально.
- Почему в террор?
- Так Густав же боевик. Он у нас в "Действии" террором заведует. Слышал, как в Москве газораспределительную станцию заминировали? Очень серьезный парень.
Даниил не мог поверить. Неужели вот так, запросто, в перерыве между двумя "Балтиками-номер-семь", можно взять и выдать страшную партийную тайну? А как же конспирация?
Его и раньше удивляло отношение приятелей к подобным вещам. Как-то раз Брюква кивнул в сторону длинноволосого угреватого типа, забредшего на собрание "Действия":
- Знаешь, кто это?
Даниил не знал.
- Это Вишняков. В Питере он гасится от пензенских ментов. Неужели не слышал? О нем даже по телеку говорили. Вишняков у себя в Пензе одному пареньку уши ножом отрезал. Тот на фээсбэшников работал... ну, Вишняк и...
Как при таком отношении к конспирации весь личный состав петербургского отделения "Прямого действия" до сих пор не обосновался на тюремных нарах, было для Даниила загадкой.
Он посмотрел по сторонам. Посетителям "Бронкса" не было дела до их разговора. Он сказал, что да, он, Данила Сорокин, действительно хотел бы работать в терроре.
Чувствовал он себя при этом, как мальчишка, просящий принять его в дворовую футбольную команду. Брюква воспринимал подобные разговоры на полном серьезе. Он отодвинул бокал с пивом и постарался придать лицу трагическое выражение.
Почувствовав себя увереннее, Даниил ввернул пару фраз насчет "софт-тоталитаризма нынешней Системы" и "необходимости врываться в сознание масс посредством динамита".
За время, пока писал книгу, он выслушал и прочел огромное количество таких фраз. Брюква смотрел на него с уважением и обещал посодействовать.
Чем закончился вечерок в "Бронксе", вспомнить Даниил потом не мог. Мало ли их было, таких вечерков? В начале ноября произошло то, ради чего вся эта история и затевалась.
Брюква отвел его в сторонку и, плюясь на новый Даниилов свитер "Polo", зашипел:
- Помнишь, ты меня о Густаве спрашивал?
- Ну?
- Мы с ним встречались. Он спрашивал, не появились ли у нас в отделении люди, готовые на серьезные дела.
- А ты?
- Я рассказал ему про тебя. Сказал, что ты хочешь с ним работать.
- А он?
- Он спросил, серьезный ли ты парень.
- А ты?
- Я сказал, что ты нормальный.
- А я нормальный?
- Говорят, в Москве кого-то из его парней прямо с "калашниковым" в сумке взяли. Пришлось работу всего отделения сворачивать. Теперь ему нужны люди. Так что он тебе позвонит, жди.
Тем же вечером Даниил снова сидел в мягком кожаном кресле, смотрел сквозь большие окна на безлюдную Захарьевскую и в подробностях пересказывал свой разговор с Брюквой.
Выслушав его, Майор хищно улыбнулся.
- Мы сегодня же поставим ваш телефон на прослушивание. Когда он вам, Даниил Владимирович, позвонит, постарайтесь подольше продержать его на связи. Если получится, арестуем его прямо у аппарата. На всякий случай, если он будет предлагать вам встретиться, не отказывайтесь. Премию, о которой мы договаривались, вы сможете получить сразу же после ареста.
Даниил вышел из здания и подумал, что, если неуловимого Густава арестуют в тот момент, когда он будет ему звонить... или, еще лучше, придет на встречу... члены Боевой группы непременно заподозрят... заподозрят его, Даниила Сорокина... и тогда они...
Что они сделают... как далеко смогут пойти... он старался не думать об этом. Он зарывался лицом в золотистые волосы Полины, до изнеможения целовал ее роскошное, упругое тело.
Перед тем как уснуть, они, лежа в кровати, слушали радио. Она доедала мороженое. Он прямо из горлышка пил вкусное красное вино. Той ночью ему приснился их с Полиной дом, стоящий на берегу теплого моря, и в окно этого дома, сжимая в зубах нож, лез длинноволосый угреватый парень родом из Пензы...
Прежде чем Густав позвонил, прошло почти две недели. Первоначальное, до дрожи в диафрагме, напряжение прошло. Даниил начал понемногу верить, что Густав не позвонит.
Но он позвонил.
- Господин Сорокин?
- Да, это я.
- Я читал вашу книгу. Наверное, это лучшая книга о революции, какую я держал в руках.
Они разговаривали недолго. Положив трубку, Даниил не смог понять, хватило ли спецслужбистам времени засечь, откуда звонили. Он положил трубку и только после этого почувствовал, что ему нечем дышать... почувствовал, как дрожат его руки.
Это был последний день, который он провел как обычно. С тех пор как раздался звонок, жизнь его пошла совершенно иначе.
24 сентября. Раннее утро
- Ну давай, Лора...
- Отстань.
- Ну, Лорка...
- Говорю - отстань.
- Давай-давай, не ломайся...
- У тебя совесть есть? К похмельному человеку с такими вещами лезть...
- Я сказал, не капризничай...
- Гребень, ты идиот...
- Тебе сложно?..
- А если меня прямо на тебя вырвет?
Короткое шебуршение. Пара всхлипов. Минутная пауза... снова сопение и скрип пружин кровати.
- Убери свою кретинскую руку... И не надо так глубоко.
Еще одна пауза.
- Да говорю же тебе - не надо... Я сама...
Даниил открыл глаза, послушал звуки из соседней комнаты и снова закрыл. Несколько минут лежал не шевелясь, пытаясь понять свое состояние.
Вроде бы ничего нового. Ноющий пульс в затылке, чужой, не умещающийся во рту язык, пустота ниже диафрагмы. Смущала лишь саднящая боль в правой руке.
Он вытащил руку из-под одеяла, разлепил глаза и рассмотрел ее. Рука как рука... грязные, с траурными ободками, пальцы. Костяшки были разбиты, и на них запеклась черная кровь.
Кому это я вчера? Ах да...
- Давай... давай, милая... моя дев... моя де-евочка...
Даниил поворочался, стараясь глубже зарыться под одеяло. Зажмуриться бы, вжаться лицом в серую от грязи наволочку и пролежать до обеда.
Он свесил ноги, почувствовал холодное прикосновение линолеума. Первое, на что он каждое утро натыкался взглядом, был висевший на стене портрет Гребня. Портрет нарисовала Лора. Лица на нем было почти не разобрать. Зато выделялся здоровенный, изображенный в анатомических подробностях член.
На стуле под портретом грудой была навалена одежда: палестинский платок и футболка Гребня вперемешку с окаменелыми носками Артема и нижним бельем Лоры.
Похоже, вчера парни начали раздевать ее, даже не доведя до кровати. Чем склонять неизвестно к чему, лучше бы заставили девушку постельное белье постирать.
Ежась от холода, он выудил из кучи свой "Левайс", вжикнул зиппером, протянув руку, включил радио и пошлепал в туалет.
За дверью туалета рычал Артем. Даниил подергал ручку и подождал. Артем задыхался, сипел и отплевывался.
- Долго ты там?
Новый фейерверк звуков. Даниил плюнул и пошел в ванную. Из потемневшего зеркала на него глядело смутно знакомое лицо.
За время, пока он, склонившись над раковиной, тер зубы старой, почти лысой щеткой, по облупившейся стене успела пробежать, наверное, дюжина тараканов. Тараканов в квартире было много. Однажды он проснулся оттого, что мерзкая тварь ползла прямо по его волосам...
Даниил жил в этой квартире уже почти три месяца. Вообще данный притон был найден Густавом как раз на такой случай, как сейчас, - когда вся группа должна быть под рукой.
Недавно он сказал, что намечается большая акция и в ближайшие две недели все они будут жить вместе. Режим конспирации - максимальный. Из дому выходить как можно реже. Никаких магнитофонов и телевизора: не хватало, чтобы соседи вызвали ментов. Помните: здесь, в квартире, почти все запасы нашего оружия и боеприпасов, это понятно?
Даниилу Густав разрешил жить на конспиративной квартире постоянно: "Раз уж у тебя так вышло, то живи. Заодно и порядок тут будешь поддерживать".
Даниил вытер руки, еще раз полюбовался на свое отражение (покрасневшие глаза, свалявшиеся, нечесаные волосы, щетина, клочками разбросанная по щекам) и вышел из ванной.
- Привет, - буркнул он, заходя на кухню.
Лора кивнула.
- А где Гребень?
- Зарядку пошел делать, идиот. Ты же знаешь - пятьдесят отжиманий и ледяной душ.
Даниил оглядел стол. Пепельницы и грязные тарелки напоминали поле боя. Наших били по всем фронтам. Пустых бутылок набралось столько, что вместо следующей экспроприации их можно будет просто сдать.
Даниил открыл форточку. Уже какой день по утрам у него болел зуб пятый верхний справа. Денег вылечить зуб все равно не было. Даниил старался не обращать внимания. Зуб ныл омерзительно.
- Еды не осталось?
- Тебе чего? Шашлык по-карски? Осетрину бешамель?
- Вообще ничего?
- Пива вон стоит две бутылки.
- Хм, действительно пиво... Как это мы вчера не допили?
Протискиваясь на кухню, Артем просипел:
- Сосьялисьм о муэрте.
- Муэрте, муэрте. На кой хрен нам сосьялисьм?
Такой, как сейчас, он особенно напоминал толстого, глупого ребенка. Оглядев Артема, Лора сжалилась и спросила, не налить ли ему пива?
- Какое пиво - посмотри на меня... С утра вышел водички попить блевал час, наверное, без перерыва.
- Это все последняя бутылочка твоя вчерашняя. Кто громче всех орал: "Еще одну! Переходим, блядь, на вино!" Сколько можно? Третий день творения!
- В смысле?
- В смысле, что третий день подряд в тварей превращаетесь! Еще раз устроите то, что вы устроили ночью, - нажалуюсь на вас Густаву.
- А что мы устроили?
- Ты лучше у Лоры спроси, что вы с Гребнем вчера устроили! Спермой всю квартиру провоняли!
Раскрасневшийся и мокрый, из ванной появился Гребень.
- Здорово, парни!.. Артем!.. бразер!.. ты, как бы, живой, что ли?.. а я думал, ты сдох уже на хуй... на радость, как бы, мировой буржуазии!
Гребень скакал по-боксерски вокруг Артема, а тот морщился и защищался негнущимися руками. Из комнаты слышались звуки попсовенькой песенки. Звуки казались знакомыми.
Даниил хотел сказать Гребню что-нибудь остроумное и жизнерадостное. Остроiта умерла, не родившись. Как это обычно бывает с похмелья, ты просыпаешься и обнаруживаешь, что связь между мыслью и словом разрушена. Открываешь рот и понимаешь, что понятия не имеешь, чем закончится фраза, которую ты произносишь.
- Люблю похмелье. Вы, как бы, дураки, ни хрена не понимаете в настоящем удовольствии. Я, может, и пью-то только ради этого состояния. Открываешь, как бы, глаза, и - wow! - мир не узнать...
- А я с похмелья мясо люблю. Грузинское. Хинкали там или аджапсандали. Или лобио...
- Лобио - это не мясо, это такие бобы...
Нарезав салат, Гребень пристроился к столу и принялся, сочно хрустя, завтракать. Остальные сидели и молча на него смотрели.
Потом Даниил все-таки сформулировал связную мысль:
- Гребень, ты скотина. Ешь как все - пельмени и макароны. Хватит травить душу своими фруктовыми салатами.
- С чего это мне есть пельмени и макароны?
- Пельмени и макароны - это еда бедных.
- Еда бедных - это, как бы, хлеб без масла.
- Ешь хлеб без масла.
- От мучного толстеют.
"Ха!" - только и сказала Лора. Сама она ела все подряд, причем с утра до вечера. И при этом даже не думала толстеть. Оставалась узкобедрой, узкоплечей, почти безгрудой девочкой-тинейджером. Вот только губы всегда немного припухшие... словно усталые.
Иногда, глядя на Лору, Даниил сравнивал ее с Полиной. С роскошной, ухоженной Полиной, которая любила свое тело... которая только на косметику, парикмахерскую, стоматолога, нижнее белье и противозачаточные "пилз" тратила в месяц больше $300.
Лора с ее короткой, почти под ноль стрижкой и вечно исцарапанными руками была другой. Из тех, переспав с кем, ты просто застегиваешь пуговицы на джинсах и думаешь, что именно сейчас было бы недурно покурить.
Даниил скосил на нее глаза и вспомнил, как Гребень рассказывал, что утренний секс здорово снимает похмелье.
Он привстал с табуретки и взял со стола бутылку пива. На ощупь бутылка была теплая и липкая. Он отковырнул пробку, и из горлышка выполз язычок тягучей пены. Даниил почувствовал, как к царящим в квартире запахам (дешевых сигарет, грязного белья, пота плохо питающихся людей) примешался мерзкий запах дрожжей.
- Ты, Лорка, помнишь, как мы вчера за этим последним пивом в магазин гоняли?
- Вы, как бы, вчера еще и из дому выходили? Густав узнает - убьет!
- Убрать бы тут... В смысле, к приходу Густава.
- Во сколько он обещал прийти?
- Кто ж его знает? Сказал, в первой половине.
- Время не сказал?
- Шутишь? Он же никогда не говорит. Конспирируется, блядь...
Все посмотрели на стол. На горы грязной посуды. На липкие бутылки, полные мокрых окурков. На разбросанные всюду почерневшие остатки еды и ярко-вишневое пятно от чего-то пролитого посредине стола...
По линолеуму цвета уличной грязи с видом первопроходцев изредка пробегали тараканы. Гребень выбрался из-за стола, поставил тарелку в раковину и положил ладонь Лоре на плечо.
- Товарищч, я уполномочен, как бы, донести до тебя задание партии. Тебе выпала высокая честь, товарищч. Ты должна будешь все здесь вымыть, убрать и до блеска надраить. Чтобы лидер нашей, как бы, группы остался доволен. Ты все поняла, товарищч?
Он заглянул Лоре в лицо и улыбнулся.
- Сука ты, Гребень. Мог бы и помочь.
- Я не могу. Я повел, как бы, Жирного на балкон, проветривать. А то он нам сейчас всю кухню заблюет. Ты ж не хочешь, чтобы Жирный заблевал нам всю кухню?
Они ушли на балкон. Даниил выискал себе еще один окурок и с ногами забрался на табуретку.
Лора состроила мину и начала понемногу складывать грязную посуду со стола в раковину.
Он пускал кольца и смотрел, как она двигается. Ногам было холодно, а справа за ухом противно бился пульс, но Даниил только затягивался... и смотрел.
У нее была длинная, красивая шея и зеленые глаза, а на предплечье была вытатуирована маленькая ящерица с желтым хвостом.
(убери свою кретинскую руку... и не надо так глубоко... я сама.)
Вообще говоря, Лора считалась девушкой Густава. Великого и Ужасного, Неуловимого и Всезнающего Густава, приезда которого они ждали сегодня утром. Правда... как бы поточнее? Тут имелся нюанс.
Даниил прекрасно помнил, что, когда в прошлом году Группе срочно понадобились деньги на выпуск листовок, а экспроприацию Густав решил не проводить, дело кончилось тем, что они две недели подряд по очереди водили Лору на вокзалы. Где по сходной цене продавали ее подвыпившим приезжим.
На эти деньги они потом издали целую кучу отличных, забойных листовок и газет. Боiльшая часть из них до сих пор лежала в дальней комнате под кроватью...
Лора составила всю посуду в раковину и поддернула рукава футболки. Он посмотрел на ее губы. Губы у нее были красивые.
(не надо так глубоко... я сама.)
Футболка с изображением бандитских рыл незнакомой рок-банды. Угловатые плечи подростка. Полоска белого тела между футболкой и джинсами.
- Лора... - сказал Даниил, чувствуя, как садится его голос. Она перевела взгляд с раковины на него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18