«Последние атаки»: ДОСААФ; Москва; 1979
Аннотация
В повести известного советского аса рассказывается о боевых делах летчиков-истребителей в последний, победный год Великой Отечественной Войны на Украине, в Восточной Пруссии и в небе над Берлином.
Книга рассчитана на широкий круг читателей, в первую очередь на молодежь.
Арсений Васильевич Ворожейкин
Последние атаки


ЖУЛЯНЫ
Хмурое осеннее небо. Набухшие дождем и снегом облака низко плывут над землей. На стоянке самолетов вместе с авиаторами работают и киевляне, помогают приводить площадку в порядок. На перекуре летчики эскадрильи не спеша собираются вместе, с любопытством разглядывая место первого базирования 728-го авиационного истребительного полка па правом берегу Днепра.
— Почему аэродром называется Жуляны? — спросил Сулам Априданидзе. — Он же у самого города. Куда больше подошло бы название — Киевский.
— А вот село Жуляны, — показала на запад женщина Оно раньше было ближе, чем город. Да и видите-то вы не Киев, а пригород, Соломенка называется.
— Так, значит, Жуляны — родина высшего пилотажа? Ведь, кажется, здесь Нестеров открыл миру «мертвую петлю»? — спросил подошедший Сергей Лазарев.
— Нет, над Сырецким аэродромом, — уточнил Игорь Кустов, махнув рукой на север, и вдруг застыл в удивлении и растерянно добавил: «Километров десять отсюда…»
У стены капонира среди работающих женщин стояла высокая миловидная девушка с выбившимися из-под платка черными волосами. Она держала в руках лопату и смотрела на Игоря, но, как только повстречалась с его взглядом, смущенно опустила глаза и усердно принялась накидывать землю на стенку капонира. Друзья, конечно, смекнули, что между этой смуглянкой и Игорем произошел безмолвный разговор, какой обычно бывает между молодыми людьми. И это естественно. Удивительно другое: парень всегда был равнодушен к девчатам — и на тебе!..
— Люся, отдохни немного, — сказала женщина девушке, — да погляди на летчиков, — лукаво добавила она, все как на подбор — герои, красавцы.
— Официально Герой у нас пока один, — пояснил Лазарев, показывая на Кустова со свойственной ему фамильярностью, и, поглядев на девушку, спросил: — И как такую красавицу не угнали гитлеровцы?
— Немного осталось, — с грустью вздохнула женщина. — А эти, — она кивнула на девчат, работающих с ней в бригаде, — уцелели только потому, что скрывались в лесах да на хуторах. А кое-кто из них и под старух рядился…
— Мама! — лицо Люси вспыхнуло румянцем.
— Ну верно ведь говорю, чего там…
Повалил мокрый снег. Пилоты направились на КП. Лазарев оглянулся и с явно наигранным удивлением воскликнул:
— Ба-а! Нет, вы только посмотрите!
Все обернулись. Кустов разговаривал с девушкой и кидал ее лопатой землю в воронку от бомбы.
— По-нят-но, — многозначительно поднял палец Лазарев, — теперь ему никакой снег нипочем. Игорек! — крикнул он. — Надолго ли в работники?
— Обождите, я с вами, — и Кустов, попрощавшись с девушкой, присоединился к друзьям.
Лазарев, глубокомысленно хмуря брови, спросил:
— Как думаешь, Игорек, бывает любовь с первого взгляда?
Кустов присвистнул:
— Ну, брат, у таких грубоватых натур, как твоя, никогда.
Лазарев, глядя в сторону, будто не расслышал, манерно пропел:
Зачем смеяться, если сердцу больно…
Но вот ведь незадача: когда пилоты подошли к КП, Игоря с ними не оказалось…
На другой день войска 1-го Украинского фронта освободили Житомир. Теперь линия фронта от Днепра шагнула на запад более чем на сто пятьдесят километров. Летать стало далеко. Над передовой не пробудешь и пяти минут, а бензина остается только на обратный путь. И полку дали другой аэродром около Житомира, но прежде чем перебазироваться, опытному летчику, командиру эскадрильи капитану Петру Воронину с напарником Суламом Априданидзе приказали проверить его состояние.
Судам надел на свои хромовые сапоги галоши. Все, кроме него, в Киеве уже ходили в зимнем обмундировании. Для Априданидзе же на складе не нашлось ни унтов, ни валенок тридцать шестого размера. И даже штаны от мехового костюма оказались широки и длинны, поэтому он и носил шерстяные бриджи, на которых всегда были хорошо наглаженные стрелки.
— Не зябнут? — спросил Воронин, показывая на его ноги.
Летчик мгновенно вытянулся в струнку. Синие бриджи и до блеска начищенные сапоги, плотно облегающие икры ног, придавали Суламу особую изящность. Петр невольно подумал, что он и в небе такой же аккуратный, как и на земле. И воевать начинает расчетливо, с присущей ему собранностью.
— Никак нет! — ответил Сулам. — Мне мама из Кутаиси прислала шерстяные носки. Сама связала.
Зная его скупость на слова, Воронин уточнил:
— А на высоте? Ведь там морозы доходят до сорока?
— Ничего, командир, — белозубо улыбается Сулам, — может, еще и жарко будет…
Вскоре пара «яков» стремительно поднялась в воздух. Над Житомиром в небе летчики не заметили никакой опасности. За восточной окраиной города на чистом поле появилась белая буква «Т» — знак, разрешающий приземление. Пошли на посадку. Сулам, охраняя капитана, остался в воздухе.
На земле, кроме двух человек, стоящих у «Т», — никого. Воронин подрулил к ним, выключил мотор и вылез из кабины.
Это были бойцы, прибывшие сюда для приема и выпуска связных и санитарных самолетов.
— Как аэродром? — спросил комэск. — Немцы не испортили?
— Спешно пришлось удирать, — ответил старший. — Даже заминировать не успели. Все в исправности.
— Фашистские самолеты не пролетали?
— Мы только сегодня прибыли, но уже два раза «раму» видели и три пары истребителей.
Воронин невольно взглянул в небо. И вдруг второй солдат ошарашил его вопросом:
— А правда, что фрицы со всех фронтов собирают большие силы и хотят снова захватить Житомир и Киев?
Сегодня с утра капитан уже летал на разведку и видел северо-восточнее Бердичева и Казатина большое скопление фашистских войск. А что значит появление здесь «рамы» и трех пар истребителей? Усиленная разведка? А непрерывные атаки противника на юге, у основания киевского плацдарма, и пассивность у его вершины, в районе Житомира?.. Все это заставляло Воронина задуматься над вопросом солдата. Может, противник специально дал возможность вклиниться на запад, а потом ударит во фланги клина, чтобы окружить наши войска и устремиться на Киев? Однако солдату ничего определенного Воронин сказать не мог и ответил вопросом на вопрос:
— А откуда вам известны планы немецкого командования?
— Местные жители говорят,
— «Фоккеры»! — вдруг крикнул второй солдат. Прыжок — и комэск в кабине истребителя. Скорее в воздух! Но товарищу на помощь не успеешь, только заставишь прикрывать себя и этим скуешь его действия.
Все же инстинкт бойца берет верх над его логикой. Чувство взаимовыручки уже так вошло в привычку, что летчики порой забывали о тактических соображениях. Так и сейчас. Руки комэска сами заработали в кабине. Мотор, не успевший остыть, сразу взревел. Взлетать? Но куда? «Фоккеры» могут уже пикировать на самолет Петра Воронина. Нужно выбрать лишь направление, чтобы затруднить для фашистов прицеливание.
Взгляд вверх. Самолетов не видно. Не может быть, чтобы враги уже успели расправиться с Априданидзе! Ах, вон где Сулам! В стороне от аэродрома уже набирает высоту. Пара «фоккеров» разворачивается на него. И разворачивается так, чтобы встать на одной линии с самолетами Сулама и Петра. Противник намеревается сначала атаковать ведомого, а потом, не меняя направления полета, с ходу покончить и с капитаном.
Сейчас его самолет — наземная мишень, и он ничем не может помочь товарищу. Лучше пока быть на земле. Здесь, если и подожгут самолет, то он успеет выскочить. На взлете же, прошитый очередями, наверняка сгорит или разобьется. Да, враг, видно, опытен, раз так все точно рассчитал. Однако немецкие летчики знают, что пилот на русском «яке», том, что сейчас в небе, их видит, и они уже не могут на него напасть внезапно, поэтому и хотят навязать ему лобовую атаку.
Летчики противника хорошо понимают, что при атаке на встречных курсах из-за большой скорости сближения у всех ничтожно малы шансы на успех. Зато они заставят Сулама отвлечься от Воронина. Один из них свяжет его боем, а другой проскочит вниз, и наверняка расстреляет самолет Воронина, после чего они уже вдвоем ринутся на его напарника. Понял ли это Сулам? Ему ни в коем случае нельзя доводить до конца лобовую атаку. Нужно перед носом фашистских истребителей резко отвернуть в сторону, как бы подставить себя под удар. Вражеские летчики могут клюнуть на эту приманку. Только таким, на первый взгляд трусливым приемом можно, как теперь мгновенно прикинул Воронин, связать их боем, а самому в этот момент успеть уйти в воздух.
Лобовая атака длится всего лишь секунды. И вот «фоккеры» уже мчатся на Априданидзе. Комэск видит, как тот круто развернулся в сторону врагов. Подсказать ему, как действовать, было уже поздно, да и вредно: сейчас голос командира только отвлечет его внимание. Теперь все зависит лишь от умения и выдержки Сулама.
«Фоккеры» крыло в крыло пикируют на Априданидзе и, наверно, километров с двух открывают по нему огонь. Дымчатые трассы уходят намного ниже Сулама, и Воронину со стороны, на фоне голубого неба, это отчетливо видно. Но Суламу сейчас наверняка кажется, что снаряды и пули несутся прямо на него, прямо в глаза. К тому же создается впечатление, что и отвернуть нельзя: кажется, что снаряды повсюду настигнут тебя.
Капитан Воронин сейчас лишь сторонний наблюдатель. Через секунду, две Суламу нужно резко заложить самолет в крен. Он это делает. Но почему так медленно? Что это значит? Неужели ранен на лобовой? «Быстрей крутись!» — невольно вырвалось у комэска. Один «фоккер», используя свое тактическое преимущество, мгновенно нацеливается на Сулама. Другой стремительно несется на Воронина. А тот лихорадочно думает, что же предпринять в эту критическую минуту? Сидеть неподвижно и ждать, пока тебя прикончат? Это глупо! Ну что же, наконец: взлетать или выскочить из кабины? Истребитель, сдерживаемый тормозами, словно норовистый конь, дрожит от нетерпения. Лучше потерять самолет, чем вдобавок к этому самому сгореть с ним на разбеге. Скорей из машины! И тут напарник Воронина пошел на крайний риск. Он с такой решительностью бросился на устремившегося на него вражеского истребителя, что тот, испугавшись таранного удара, свечкой шарахнулся кверху, а Сулам оказался вплотную на хвосте у «фоккера», пикирующего на комэска. Еще миг — и от фашиста полетели куски.
Вот это да! Расчет и натиск. И ни капельки «науки». Впрочем, искусство воздушного боя, очевидно, заключается не в том, чтобы следовать его канонам, а в нужный момент отказаться от них и воевать с учетом обстановки. Тогда и опытный противник не может быстро найти нужный контрманевр, потому что ты уже атакуешь, а ему еще нужно понять необычный прием борьбы.
И «як» Петра Воронина, спущенный с тормозов, рванулся на взлет…
— Товарищ капитан, ваше задание выполнено, — четко и спокойно доложил Воронину Априданидзе после посадки. — Разрешите получить замечания.
Один вылет, а он словно рентгеном высветил такие замечательные боевые качества напарника, о которых капитан раньше и не подозревал. Больше тридцати раз командиру эскадрильи приходилось слышать такие его доклады, и, пожалуй, только сейчас он уловил и осмыслил, что каждый раз они звучали по-иному. После первого вылета в осипшем голосе и на бледном лице была тревога, нетерпение узнать оценку своих действий, а где-то за этим угадывалась и скрытая радость боевого крещения. Теперь — деловитое спокойствие бывалого воина и гордость за свой ратный труд, за выполненный с честью воинский долг.
Раньше он был горяч и вспыльчив. Сейчас уравновешен и степенен. Фронтовая жизнь и боевая работа привили Суламу житейскую сдержанность. Правда, Априданидзе внешне никак не походил на «летчика-богатыря». Небольшой, худенький, он скорее напоминал подростка в форме летчика. Но как обманчив подчас может быть внешний облик!
К двадцатилетнему Суламу пришла боевая зрелость. За месяц? Да. Возмужание на фронте не зависит от возраста и определяется не временем, а напряженностью боев и внутренней силой самого человека.
В последнем бою он как бы сдал экзамен на мастерство, показал свою зоркость, точный расчет, высший класс пилотажа и меткий огонь. Теперь за Сулама комэск уверен, что тот может быть хорошим командиром пары. Сейчас Петру захотелось по-братски обнять товарища, но это у летчиков в будничной обстановке не принято. И, пожимая ему руку, Воронин только сказал:
— Молодец! Поздравляю с третьей личной победой!
* * *
Летчикам эскадрильи разрешили после завтрака съездить в город.
Полуторка с трудом пробиралась через разрушенные и захламленные улицы к Днепру. Киевляне усердно работали па трамвайных путях, ставили столбы для связи и света, чинили водопроводное хозяйство, расчищали дорогу. Ограбленный и погребенный в руинах Киев оживал.
У Днепра машина остановилась.
Слабый туман стоял над рекой. Тишина. И в этой тишине казалось, что Днепр дремал, отдыхал от огня и грохота металла.
Более полутора месяцев находясь беспрестанно в боях, летчики глядели па эту великую реку через дым и пороховую гарь. Сколько крови и солдатского пота вобрала она и себя! И вот теперь Днепр перед ними — спокойный, величавый, прекрасный.
Глядя на Днепр, невольно вспоминаешь Волгу. Эти реки летчикам видятся теми рубежами, с которых особенно заметно, в какой жестокой борьбе достается победа. Как без Волги нельзя представить Россию, так и без Днепра — Украину. А без этих великих рек — нашу Советскую Родину.
Офицеры поднялись на Владимирскую горку — самое высокое и красивое место в Киеве. До войны здесь был парк — любимое место отдыха горожан. Все, кто приезжал в Киев, непременно поднимались сюда. С высоты птичьего полета открывается великолепный вид на город и на реку с ее песчаными пляжами и зеленой каймой берегов.
Но что такое? Попалась могила с деревянным крестом, вторая, третья… Сначала подумалось — это одиночные могилы. Бывает, что хоронят в парках. Но чем выше — тем больше могил. И, наконец, могилы и кресты заполнили все промежутки между деревьями. Тысячи и тысячи могил. Всюду торчат деревянные, стандартные, будто отштампованные кресты, с выжженными немецкими именами и фамилиями. Самый красивый парк города превращен оккупантами в кладбище.
* * *
Длинный летний день войны забирал у летчиков все силы. Засыпали они мертвецким снам, едва добравшись до постели. К счастью, жили в благоустроенных домах, а на аэродроме в каменном приангарном здании даже была отведена большая комната для отдыха.
На улице снегопад, и авиаторы «загорают». Две железные печки дышат жаром. Тепло и уютно. В такое время летчики, как говорят в авиации, любят «потравить банчок». Сергей Лазарев рассказывает, как он в детстве с ребятами своей деревни Григорьеве на Суздальщине нашел в чащобе леса выводок волчат.
— Одного зверька поймали. Остальные скрылись в норе под старой елью. Малыша я взял на руки. Бедняга дрожит, вырывается. А тут откуда ни возьмись разъяренная волчица… — Лазарев замолчал.
— Ну, барон Мюнхгаузен, заливай дальше, не томи, — поторопил Кустов.
Сергей без всякой обиды отпарировал: — Что было, то было, и выдумывать здесь нечего. А от волчицы красной рубахой отмахались.
Неслышно подошел помощник командира полка по воздушно-стрелковой подготовке капитан Василий Рогачев. Чтобы не нарушить беседу, предостерегающе поднял руку:
— Отдыхайте, соколики. Продолжайте свой «банчок». — Василий Иванович подошел к Воронину и показал на окно:
— Погода улучшилась. Выйдем-ка на улицу. Посмотрим. Может, начнем работу.
Снегопад действительно стихал. Появились разрывы в облаках.
— Как думаешь, Петр Васильевич, — заинтересованно спросил Воронина Рогачев, — можно шестеркой лететь? Ты со своей четверкой, а я возьму летчика из другой эскадрильи. Сейчас с фронта сообщили, что осадков там уже нет. Видимость сносная, и немцы летают. А мы, что, лыком шиты?
Надо сказать, что к этому времени обстановка на участке фронта усложнилась. Фашисты, создав превосходство в танках, перешли в контрнаступление, снова захватили Житомир и начали продвигаться на восток с целью захватить Киев и восстановить оборону по Днепру. И погода у противника, как правило, стояла лучше, чем на нашей стороне. Днепр, словно магнит, оттягивал с запада туманы и облака.
— Требуется прикрыть наши войска, — продолжал Василий Иванович. Воронин оглядел небо. Облака шли с запада, с фронта. Прикинул: значит, и здесь скоро прояснится.
— Немного надо подождать, — посоветовал Петр, разглядывая заросшее черной щетиной лицо еще довоенного своего друга. Он всегда был до педантичности опрятен, И брился иногда даже по два раза в сутки, а тут…
— Веришь в примету — перед полетом не бриться?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21