— Вы очень изысканно выражаетесь, сэр Бакстер Хаммаршельд, эсквайр . — Она присела с отвратительной ужимкой,
— Не сэр я и не эсквайр, — отпарировал я, чувствуя, что подбородок мой задирается все выше и выше. — Я окончил ту же приходскую школу, что и вы. И если помните, помогал вам осилить арифметику и латынь, чтобы вас секли поменьше. А что до воспитания, так мои деды и прадеды были свободными людьми, мисс Лайнфорт, и никто из Хаммаршельдов никогда не был вилланом или сервом . Вот мы и не приобрели рабских привычек.
— Ну, знаете ли, мистер Бэк, ученый латинист, — прошипела эта злючка, — вы, я вижу, глубоко прониклись своей миссией — сжимать в пальцах гусиное перо!
— Это все же лучше, чем таскать цепочку, на которую посажена бедная тварь.
Ловко отвечено, как вы находите?
Эффект был потрясающий. Противник в панике швырнул на пол цепочку и постыдно бежал. Победа над флотом его величества Филиппа Испанского! Обезьянка тоже умчалась прыжками, гремя цепочкой, а я направился в контору походкой лорда-адмирала после разгрома Армады .
Патридж только ухмыльнулся, когда я рассказал ему про это.
— Правильно, Бэк, — объявил он своим жирным голосом. — Никакая молодая леди не собьет нас с пути истинного, будь она трижды урожденная Лайнфорт. А теперь доложи мне, что произошло на берегу. Да помедленнее, чтобы я мог хорошенько все осмыслить.
Я расписал, как чуть не угодил в лапы пирата и как благородно спас меня незнакомец, по всему обличью джентльмен. Однако Патридж нахмурился, и у него отвисла толстая нижняя губа. К тому же он оттянул ее вниз всей пятерней, как делал, когда был серьезно озабочен.
— Не верю я морю, которое подбрасывает такие сокровища, — сказал мой патрон. — Джентльмен, говоришь? Это еще не ручательство за добродетель. Знавал я джентльменов turpes personae , когда еще учился в Грейвз-Инне : иные из них, бывало, по ошибке примут честного купца за разбойника да и нанижут его на шпагу, что гуся на вертел. А потом раскаются в оплошности и в утешение себе срежут с его пояса кошелек — да, да, бывало! Но ради тебя, Бэк, я подумаю. Ох, некстати ты навязал мне эту заботу: ведь на завтра назначено заседание манориального суда!
— У нас все готово, — сказал я, раскрывая толстую, пахнущую плесенью книгу. — Вот тут подсчитано, сколько кто должен в уплату файна и гериота , аренды и ценза .
— Все это будет пересмотрено, Бэк, — объявил мистер Патридж, хлопнув по книге рукой. — Хозяйка не намерена больше получать какие-то гроши под видом былых земельных платежей: их размеры установлены чуть не со времен Уильяма Завоевателя .
— Том Пэдж. «Держит копигольд по воле лорда и по обычаю манора, — прочел я по-латыни, водя указательным пальцем по книге. — Согласно сему обычаю, платит на рождество одну овцу и одного жирного каплуна. А также содержит щенка хороших кровей, лук, стрелы и сокола ко дню великой господской охоты. А также повинен учтиво поднести белую розу красивейшей из дам, коей его лорд соизволит оказать предпочтение перед другими-прочими… «
— Пусть Том учтиво поднесет себе под нос собственный кукиш, — прервал меня Патридж. — Розой и стрелами он у меня не отделается, не будь я Роджер Патридж. Ведь это обычаи старины, Бэк: тогда за десять шиллингов можно было купить корову с теленком в придачу.
— Артур Чарльз Бредслоу. «Один теленок рыжей масти в уплату гериота… « Арт Чарли третьего дня похоронен, мистер Патридж, и его сын Чарли уже отобрал лучшего теленка…
— Пусть оседлает этого теленка и скачет на нем в ад! — рявкнул Патридж. — Телятина за гериот! А не угодно ли два фунта стерлингов? Довольно, Бэк, не раздирай мне уши чтением этой заплесневелой латыни. Ты слышал: завтра в маноре состоится судебное присутствие, на котором все это будет доведено до сведения тех, кому полагается знать!
— Слушаю, сэр. Но будет драка, сэр, не хуже, чем тогда на болоте, когда вы прислали рабочих вырыть канавы…
— Я вырою могилу тому, кто еще раз помешает осушению болот! — взревел Патридж, наливаясь кровью. — Ведь это же торф, Бэк, то есть деньги, а где их иначе взять на содержание юного Генри Лайнфорта в колледже? Он уже изволил прокутить все, что прислала мать к троицыну дню… Есть еще забота, Бэк. Закрой-ка дверь поплотней.
Я выполнил ото и пристально посмотрел шефу в глаза.
— Тот голландский бусс… он на мели, — пробормотал Патридж. — Так вот, хозяйка считает, что в Плимуте за него дадут хорошие деньги.
Я все уже понял и ничего не ответил.
— В сущности владельцы судна, мингёры эти вонючие, — они же его сами посадили на мель, — размышлял Патридж, избегая смотреть мне в глаза. — А теперь нализались и дрыхнут… разве так следят за судном? Леди Лайнфорт, ты знаешь, не терпит бесхозяйственности. Ну, а наше с тобой дело сторона.
Я молчал. А что я мог ответить, зная, что судьба Джойса — в пухлых руках мирового судьи сэра Патриджа?
— Хватим-ка по кружечке эля да на том и закончим, — сказал Патридж. — На кухне, Бэк, тебя хорошенько накормят, я распорядился. А этого джентльмена с пиратского корабля представь на суд манора. Устраивает это тебя?
Да, Патридж ко мне хорошо относился. Еще более по душе ему была моя бабка, мистрис Гэмидж. Ну, а я… что ни говори, стать клерком манора — разве это не честь для человека семнадцати лет?
Мы выпили эля, и книга записи манориальных обычаев отправилась в конторку под замок.
В сарай к Джойсу бабка меня не пустила.
— Он спит, — мягко сказала она. — Человек этот спасся, подобно Даниилу , от льва рыкающего, вышел невредим из пещи огненной . Но господь вел его дурной дорогой, и сейчас он духовно мертв.
Я намекнул, что, будь у нас сегодня на ужин поросячьи ножки, гость духовно воскрес бы. Бабка ответила взглядом, в котором читалось, что ей-то хорошо известно, кто жить не может без поросячьих ножек. Тогда я искусно перевел разговор на тему о моем великолепном ответе мисс Лайнфорт. Ярко описал все и ждал одобрения. Поджав губы, мистрис Гэмидж продолжала расчесывать деревянным гребнем кудель для пряжи. Лицо ее выражало неподкупность.
— Ты, бабка, никогда не воздашь человеку должное!
— Ты сам себе воздал сторицей, — обличила она меня. — Уж так себя расхвалил — дальше некуда! Отнесешь мистеру… как его… вот это. — Она указала на скамью: там лежала вычищенная, заштопанная и отглаженная одежда. — Погоди!
Она подняла крышку большого ларя с медными ангелами, врезанными в его стенки (на нем я спал, когда ночевал дома, — это у нас называлось «спать под охраной ангелов»). Порывшись, бабка извлекла оттуда белоснежную полотняную… Как вам это нравится? Дедову рубаху, мое наследство, — какому-то бродяге!
— Исцелит его лишь труд, — бормотала она, кладя на угли в очаге утюг. — Да, труд, изнуряющий плоть.
— Это значит, ему придется пасти овец?
Раскладывая на столе рубаху, бабка вздохнула:
— Он сам — заблудшая овца.
— Собаки при стаде, увидев его, так и подумают. Пока они будут выяснять этот вопрос, отара разбежится. Нет, лучше мы с ним скосим ту делянку, что возле Лягушечьих болот.
Было уже часа четыре, когда я услыхал в сарае громкие зевки и вошел туда. Джойс, голый, как Адам, блаженно потягивался на сене. Когда он натянул рубаху деда и остальное, передо мной предстал другой человек. Заметив на моем плече две косы, он весело сказал:
— Для меня это инструмент непривычный, Бэк. Сумею ли я действовать им без вреда для окружающих?
Мы двинулись в путь, причем я старался держаться от косы моего нового знакомого подальше.
Глава III
Свинья — самое деликатное, учтивое и дружелюбное животное. Почему? У нее нет никакой религии, кроме жратвы, никакого богослужения, кроме визга, и никакого облачения, кроме дрожащего хвостика,
Изречения Питера Джойса
— Прадед мой был отменным стрелком из лука и объяснял это тем, что его «конечности сделаны в Англии», — рассказывал я по дороге Джойсу. — В молодости он ездил на север, в «страну пограничных баллад», — на коне, в полном вооружении, под командой сэра Лоуренса Соулбриджа. Дед — вот тот был настоящий иомен . Он держал один плуг земли — столько, сколько может вспахать упряжка быков весной. Сам ездил, сидя на мешках с зерном, на ярмарку. Своего сына дед воспитал джентльменом. Дочкам дал хорошее приданое; двое из пяти его зятей были рыцарями…
Питер перебил меня:
— То были люди веселой старой Англии, мир ее праху! А чей это виднеется домишко — со стенами из дикого камня, с крапивой до застрехи и бычьей шкурой вместо двери?
— Нашего дорожного смотрителя. Тут кругом живет беднота.
— Чем промышляют эти люди?
— Тем, что дает болото. Они стреляют уток, косуль, куропаток, цапель — дичи там пропасть. Собирают птичьи яйца, ягоды, дрок, вереск, торф…
Дорога, которой мы шли, походила на узенький извилистый коридорчик между колючими изгородями. Иногда приходилось раздвигать изгородь, нырять в лаз. «Крысиная нора, а не дорога», — отбиваясь от терновника, ворчал Питер.
— Земля нынче в цене, мистер Джойс. Пустоши — и те все запаханы.
— А куда делись люди из тех развалин?
— Ушли давно. Вы знаете: копыто овцы превращает песок в золото — ну, и когда дед сэра Лоуренса завел овец, деревня опустела, осталось два-три пастуха. Теперь и копигольд идет к концу: все земли манора стараемся сдать в аренду.
— Но люди, люди — как вы с ними поступите?
— Да какие это люди! Низшего сорта. Раз бог не избрал их, — значит, им так предопределено.
— Очевидно, их конечности сделаны не в Англии?
Я не нашелся, что ответить, — да мы уже и пришли. Дорога вывела нас на луг, огороженный стенкой из низких валунов. Сразу за ним, где начиналась топь, или Лягушечье болото, сидели и стояли люди — наши, деревенские. Похоже, предстояло молитвенное собрание — такие в Стонхилле происходили довольно часто.
Я показал Джойсу, как надо обращаться с косой, и он приступил. Боже, что это было за зрелище! Помахав немного, Питер ухитрился так всадить косу в землю, что с трудом вызволил ее оттуда.
— Если вы будете глазеть по сторонам, мы не справимся и до ночи, — заметил я ему.
Питер извинился, пояснив, что его отвлекает от дела вид людей на болоте. Спросил, о чем они беседуют.
— Сплетничают, спорят о петушиных боях, о вере или толкуют про ведьм.
— Про ведьм?
— Ну да. Стонхилл не хуже других деревень: и у нас есть ведьмы, — пояснил я, работая косой. — Конечно, мистер Джойс, другой от вас бы это скрыл, потому что плоха та птица, которая пачкает собственное гнездо. Но бог не терпит лжи.
— Да, да, ты прав, — согласился Джойс, следуя за мной с косой на плече. — И чем же они занимаются, ведьмы Стонхилла?
— Да тем же, чем и везде. Говорят меж собой по-сирийски. Портят коров. Меняют подковы у лошадей, чтобы они ломали ноги. Вынимают след человеческий, чтоб спалить его на огне. За эти дела одну ведьму полгода назад по приговору суда сожгли.
— Как, сожгли на костре? Здесь, в поселке?
— Не здесь, а подальше. Красивая она была, эта Энн Холлидей, ничего не скажешь. И муж еще так убивался, чудак. Нет, по мне хоть раскрасавица, а жить с ведьмой я бы не стал.
— А твоя бабка, мистрис Гэмидж, — она что, тоже такого мнения?
— Про бабку я ничего не скажу.
(На языке у меня висело: а что, если бабка моя и сама-то ведьма? Как бы отнесся к этому Джойс?)
Он глубоко задумался. Потом спросил, как я провел без него день. И — можете себе представить! — воткнув косовище в землю, я рассказал ему все. Включая тайну, которую доверил мне Патридж. Вот и пойми, с чего я так разоткровенничался с чужаком.
Питер выслушал очень серьезно.
— Напрасно твоя леди затеяла эту кражу, — сказал он. — Хорошо, если мингеры в Амстердаме ограничатся битьем стекол в английских торговых конторах. Ну а если они арестуют наших купцов? Король Чарльз будет вынужден провести расследование, дойдет до Звездной палаты .
Он еще подумал — и неожиданно добавил:
— Но в конце концов в этом странном мире из зла порой может выйти и благо — кто знает?
Я ничегошеньки не понял и опять принялся косить за двоих: что еще оставалось делать? Меж тем на болоте произошли перемены. Стонхильцы сгрудились в кучу, один из них влез на пень и начал речь. Питер, с праздной косой в руке, нерешительно поглядывал то на меня, то в сторону собрания и наконец сказал:
— Послушай, Бэк: а если нам косить с того конца, что поближе к оратору?
Но продолжать косьбу и тут не удалось, потому что Питеру захотелось лучше слышать, что говорят. В конце концов с косами в руках мы очутились в толпе односельчан. Пронзительный голос проповедника, казалось мне, вздымался над слушателями, как язык пламени, — такая в нем была страсть.
— …И вы ужаснетесь, ибо видел я самого лорда сатану? — гнусаво выкликал оратор. — Могу даже описать, как он одет: на плечах у него — кровавый пурпур кардинальский, на рогах — папская тиара , в лапах же скипетр, и шествует за ним, братья и сестры, вся богомерзкая свита его! Впереди отступник Уэнтворт , лизоблюд королевский, за ним — его преосвященство примас Англии , нынешний архиепископ Уильям Лод , руки коего по локоть в крови мучеников-пуритан. И несет он, Лод, знамя, на коем вышиты тридцать девять богомерзких церковных статей! Кого же в адской свите я видел последним, братья мои? Любимчика короля Иакова — покойного Джорджа Бэкингема , идущего с плачем и воздыханием!
— Это уж он загнул, — заметил я. — Как покойник может плакать и воздыхать?
— Помолчи, — нетерпеливо сказал Джойс. — Язык у этого деревенского пророка подвешен недурно. Кто он?
— Всего-навсего наш мельник и церковный староста, Том Бланкет.
— Послушаем нового проповедника, — заметил Питер. — Не пойму только, почему он кричит истошным голосом.
С болота доносилось завывание: «Снизошло, о братья! На меня снизошло откровение! О дух, меня осеняющий! Вижу воскрылия твои, и дивный свет несказанный… «
— А это голосит цирюльник наш, Джон Блэнд, второй церковный староста.
— Все ли у вас праведники такого размаха, или есть попроще?
— Сейчас услышите Роберта ле Мерсера. Он конечно чурбан неотесанный и далек от святости, зато дерется и сквернословит что надо.
Как бы в подтверждение, раздался залп отборнейших ругательств — и ропот возмущения: брань у нас считали за грех.
— К дьяволу вашу богомольную болтовню! — гремел Гоб ле Мерсер. — Топь испокон веку кормит коттеджеров, и вот на нее опять напускают осушителей, разрази их гром! Уж не прикажет ли Патридж, змея эта гремучая в парике, кормить мою детвору торфом? Тут хотят жаловаться в суд королевской скамьи . А по мне, так лучший адвокат — мое ружье!
— Воздержись, брат, от гнева безрассудного, — советовали ему.
— Я только и делаю, что воздерживаюсь! — огрызался Боб. — От мяса и пива, от хлеба и молока — его и детишки-то мои видят не часто. Что-то не нахожу я проку в воздержании пуританском: прежде хоть спляшешь у майского шеста или с медведем позабавишься — а нынче?!
— Этот уже созрел, — как бы про себя заметил Джойс. — А кто так запинается и говорит невнятно?
— Дорожный смотритель Эндрью Оубрей. Чепуху свою несет: будто скоро на земле настанет царствие небесное и станут все работать сообща, не будет ни лордов, ни богатеев, все плоды земные будут делить поровну…
На болоте появилось новое лицо. Пришелец молча работал кулаками, пробиваясь к ораторской трибуне. Свалив одного-двух и растолкав остальных, наш пастырь, его преподобие Роберт Грегори Рокслей, взобрался на пень и стал виден всем. Он был похож на мясника — с короткой шеей, челюстью бульдога и красным, как ростбиф, лицом. Стоял и поводил во все стороны страшенными седыми бровями. Глаз не было видно, но я знал, что они лютые, как у хорька.
Начал викарий Рокслей, впрочем, сладко и умильно:
— Что вижу я? Моих прихожан. Где же они? Не в церкви ли, где им подобает быть в этот час? Не с миром ли в сердце и молитвой на устах?..
Он смолк, будто ожидая ответа, — напрасно: никто не клюнул на эту приманку. Стояла тишина. Я с удовольствием предвкушал продолжение.
— Нет! — вдруг рявкнул преподобный, точно пушка выстрелила. — Не в церкви! И не с молитвой, но с речами, полными скверны и заблуждений! Бездельники, псы, еретики, — марш в церковь!
Он соскочил с пня и начал дубасить кулачищами направо и налево, так что окружающим оставалось одно — спасаться бегством. Мне не повезло — он сцапал меня за ворот куртки и сказал нежным голосом:
— Конечно сегодня я увижу в церкви свою почтенную прихожанку, мистрис Гэмидж. Как я буду ей рад!
Это означало: дуй, сынок, не откладывая, за бабкой, не то плохо будет. Я нашел Питера и сказал ему:
— Если через полчаса бабка не окажется в церкви, произойдут крупные неприятности. Кругом говорят, в Стонхилл едут судебные комиссары.
Глава IV
Женщина должна быть набожной, благочестивой, богобоязненной… но при этом походить на
женщину, а не на молитвенник.
Изречения Питера Джойса
Думаете, так просто уговорить мистрис Гэмидж пойти в церковь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29