Клянусь Святым Людовиком, этому не бывать! Но, однако, обдумав хорошенько, я думаю, что лучше будет уступить ей эту безделицу. Де Гальд, – шепнул он своему любимому слуге, подозвав его знаком, – ступай в павильон Кричтона и каким-нибудь образом дай Руджиери возможность убежать. Мы не хотим быть замешаны в этом деле. Ты понимаешь? Ступай же скорей!Де Гальд отправился выполнять приказ своего господина, а Генрих, обратившись к свите, сказал с улыбкой, плохо скрывавшей его неудовольствие:– Наша мать желает, чтобы общая схватка была отложена до вечера. Поэтому защита замка будет происходить, как это и было сначала задумано, при свете факелов. Жуаез, распорядись об этом. Ее величество желает также немедленно переговорить с нами, вероятно о государственных делах, – прибавил он саркастическим тоном. – После совещания, которое мы, конечно, не затянем надолго, мы хотим сразиться с этим храбрым шотландцем в честь нашей прекрасной царицы турнира.С этими словами Генрих направился к королевской галерее. ПАВИЛЬОН Кричтон, надев великолепную кольчугу, присланную ему виконтом Жуаезом, собирался уже вернуться на арену, как вдруг у входа в павильон показался паж в королевской ливрее и доложил о прибытии королевы-матери.Прежде чем Кричтон успел опомниться от удивления, Екатерина уже стояла перед ним.– Наше появление, как я вижу, изумляет вас, шевалье, – сказала королева с улыбкой. – Это изумление еще более возрастет, когда вы узнаете, что привело нас сюда.– Чему бы я ни был обязан вашим посещением, – холодно отвечал Кричтон, – я знаю по вашей улыбке, что мне следует ожидать какой-нибудь новой опасности.– Вы оскорбляете нас вашими опасениями, шевалье Кричтон, – сказала Екатерина самым любезным тоном, – нашей вражды более не существует. Побеждая Гонзаго, вы победили и нас. Мы здесь для того, чтобы признать наше поражение, и мы уверены, что вы слишком великодушны, чтобы отказать в пощаде побежденному врагу.– Ваше величество забываете о нашем свидании последней ночью, – сказал Кричтон. – Должен ли я напомнить вам ваше собственное выражение: "Слова – это плащ, под которым часто скрывается кинжал". Вы не побежденный враг, и мне, а не вам, следует просить о милости.– Вам нечего более опасаться с нашей стороны, – сказала Екатерина, лицо которой слегка омрачилось, – конечно, если вы не будете безрассудно вызывать в нас вражду. Мы даем вам наше королевское слово, что мы пришли сюда с дружескими намерениями.– Это королевское слово было также дано храброму и доверчивому Колиньи, – заметил Кричтон. – Как его сдержали, может сказать окровавленная виселица на Монфоконе.– Боже, дай нам терпение! – вскричала Екатерина. – Значит, вы не хотите доверять нашей дружбе?– Нет, ваше величество, клянусь Варфоломеевской ночью, – сурово отвечал Кричтон.Искушенная в искусстве притворяться, Екатерина подавила в себе гнев, рожденный в ней ответами шотландца.– Шевалье Кричтон, – сказала она спокойным тоном, – вы храбры, но ваша храбрость граничит с безумием. К чему эти бесполезные сарказмы? Мы понимаем друг друга.– Да, ваше величество, мы друг друга понимаем, – отвечал шотландец.– Но если это так, тогда почему бы нам не действовать согласно? Наши интересы того требуют. Как друзья и как враги мы неразрывно связаны. Сегодня вы можете предлагать нам условия, предлагайте же их. Не опасайтесь, что они покажутся невозможными, не кладите пределов порывам вашего честолюбия. Вы говорили, что вы королевского рода.– Кровь Стюартов течет в моих жилах, – гордо произнес Кричтон.– Если я не ошибаюсь, ваш отец…– Сир Роберт Кричтон, мой отец, единственный защитник Иакова Шотландского, – прервал Кричтон. – Наши религиозные убеждения противоположны, иначе я никогда не покинул бы мою родную землю.– Вы напрасно покинули ее в такое тяжелое время оставили ее объятой мятежами и ересью, – сказала Екатерина. – Такая рука, как ваша, могла бы избавить страну от этих двух опустошительных болезней. С зашей энергией вам легко было бы уничтожить эти исчадия ада, вызванные к жизни фанатиком Кноксом. Если бы набат Святого Варфоломея раздался с башен Эдинбурга, если бы наша любезная дочь Мария поступила со своими грубыми врагами так, как мы поступаем с врагами нашей веры, она не была бы теперь пленницей Елизаветы. Шевалье Кричтон, ваша королева в заключении. Как верный подданный вы должны были бы считать своим долгом освободить ее.– Вы затронули, сами того не подозревая, самую чувствительную струну моего сердца, – сказал Кричтон, и при этих словах в глазах его сверкнул огонь. – Чтобы освободить мою королеву из рук ее врагов, я с радостью отдал бы жизнь, тысячу жизней, если бы они у меня были! Будь ее стража в три раза многочисленнее, ее тюрьма еще недоступнее, будь она во дворце своей соперницы или даже в неприступной Лондонской Башне, и тогда я ни одну минуту не колебался бы, чтобы освободить ее или погибнуть, если бы передо мной не стояло страшное препятствие.– Какое же препятствие? – спросила Екатерина с притворным любопытством.– Проклятие отца! – отвечал Кричтои внезапно изменившимся голосом. – Ваше величество говорит о бедствиях, в которые ересь повергла мою несчастную страну. Ее храмы осквернены, служители церкви изгнаны, но это еще не все. Даже в недра семейств эти новые доктрины внесли раздор и несчастья. Самая непримиримая ненависть возникла там, где прежде существовала только любовь. Мой отец принял новую веру, а я остался верен религии моих предков, религии моей совести, и в защиту этой религии, в защиту моей несчастной королевы я взялся бы за оружие, если бы отец не поставил между шпагой и моей рукой, готовой схватить ее, своего проклятия! Без борьбы я пожертвовал первыми и лучшими мечтами моей юности. Тщетно открывались предо мной блестящие перспективы, затемненные ересью и запятнанные возмущением. Напрасно делали мне предложения те, которые хотели купить мои услуги. Я оставил страну, за которую охотно отдал бы последнюю каплю крови. Я оставил дом моего отца, к которому привязывали меня тысячи нежных воспоминаний. Я дал себе клятву не возвращаться на родину, пока в ней будет существовать ересь.– Вы не увидите более Шотландии, – сказала Екатерина, – ее влечет к ложным верованиям, как кутилу к развратнице, которая его околдовала.– Или, как говорили ее проповедники, – сказал с иронией Кричтон, – она походит на развратника, который бросил свою любовницу и женился. Ваше величество правы. Шотландия не изменится. Простая вера, которую она приняла, хорошо подходит к ее простому народу. Суровые шотландцы будут твердо держаться ереси. Догмат, провозглашенный Кноксом, – "plebis est religionem reformare" – поднял весь народ. Народ изменил свою религию, и она стала по преимуществу плебейской. Но старая вера, почитавшаяся столько веков, осталась моей верой. Я, может быть, никогда более не увижу моей родины, не получу благословения отца, но не отступлюсь от религии Рима, которую преследования сделали для меня еще более дорогой.– Я восхищаюсь вашей твердостью, шевалье Кричтон, – сказала Екатерина. – Отечество храброго – та земля, которую он попирает ногами. Пусть Франция будет вашим новым отечеством. Ее религия не изменилась. Дай Бог, чтобы это всегда было так. Гроза, которую мы рассеяли, собирается с новой силой и яростью. Помогите нам рассеять ее снова, поддержать старую веру, которая вам так дорога. В царствование Карла VII один из ваших соотечественников был сделан коннетаблем Франции за храбрость, которую он проявил в сражении при Бонэ в Анжу, где Кларенс пал от его руки. Почему же и вам не достигнуть этого сана?– Если на мою долю выпадет такое неожиданное счастье, – сказал, улыбаясь, Кричтон, – я не буду первым из моего рода, на долю которого оно выпало. Мой соотечественник, о котором говорит ваше величество, храбрый граф Бухан, благодаря которому была выиграна битва при Бонэ, мой предок, и я этим горжусь.– В самом деле? – вскричала Екатерина с притворным изумлением. – Как видно, таланты наследуются в вашем роду. Нам очень приятно узнать, что вы потомок храброго Жана де Бухана, подвиги которого нам часто описывал наш покойный супруг Генрих II. Почему бы, спрашиваем мы снова, не идти вам по следам вашего знаменитого предка? Почему бы и вам не стать маршалом Франции? Почему, наконец, – продолжала Екатерина, увидев, какое сильное действие производят ее слова на честолюбивого и гордого шотландца, – вам не мечтать о руке прекраснейшей принцессы нашего времени? Почему прекрасная Эклермонда не могла бы стать вашей?– Не говорите больше ни слова! – вскричал Кричтон. – Не искушайте меня!– Не будет ли удовлетворено ваше честолюбие, когда вы, маршал Франции, вступите в союз с королевским домом Конде, женившись на принцессе, которая принесет вам богатое приданое?– Даже в самых безумных мечтах мое честолюбие не заходило так далеко! – вскричал Кричтон. – Маршал Франции!..– И командующий ее армией, – прибавила Екатерина.– И в моей руке будет жезл, которым владели Бертран Дюгеклен, Гастон де Фуа, храбрый Бусино!..– И легионы Франции под вашим начальством. Пусть судьба Баярда будет вашей!– Баярд был рыцарем без упрека, – отвечал Кричтон, воодушевление которого внезапно исчезло. – Имя Кричтона также не будет ничем запятнано.– Ваше имя не будет запятнано, шевалье, – сказала нетерпеливым тоном Екатерина, – но мне кажется, в ваших честолюбивых планах вы забываете то, что вы должны были бы лучше всего помнить, – влечения вашего сердца…– Эклермонда! – вскричал Кричтон.– Скажите лучше – принцесса Конде, ведь ее сан будет скоро признан, – сказала Екатерина.– Вы его признаете, ваше величество? – спросил с живостью Кричтон.– Мы поступим, как нам будет угодно, – отвечала холодно Екатерина. – Не спрашивайте нас, а слушайте. Жезл маршала Франции и рука принцессы Конде ваши на некоторых условиях.– У ада свои договоры, – прошептал Кричтон, – и люди продавали свои души за меньшую цену. Ваши условия?– Даете ли вы нам слово, что вы – примете или нет наши условия – не разгласите ни одного слова из того, что вы от нас услышите?Кричтон, казалось, был погружен в свои мысли.– Что же, даете вы слово? – повторила Екатерина.– Даю, ваше величество, – отвечал Кричтон.– Тогда мы доверим вам нашу жизнь, так как мы уверены, что, дав слово, вы никогда его не нарушите.– Ваше величество может говорить со мной, как со своим исповедником.– Исповедником? – повторила с усмешкой Екатерина. – Вы думаете, что мы доверили бы священнику тайну, разглашение которой наполнило бы Париж эшафотами, затопило бы кровью его улицы, наполнило бы башни Бастилии и подземелья Шатлэ благородными пленниками? Нет, есть тайны, которые нельзя доверить даже небу. Наша тайна из их числа.– И есть такие преступления, за которые нет прощения, – сказал печально Кричтон. – Дай Бог, чтобы ваше величество не предложили бы мне чего-нибудь подобного.– Будьте терпеливы, – отвечала королева, – сейчас вы узнаете, что мы хотим вам предложить. Наши планы вам уже известны, следовательно, нам нечего сказать вам о нашем проекте лишить трона Генриха и передать его корону герцогу Анжуйскому.– Я знаю все это, – сказал Кричтон.– Но вы не знаете, – продолжала Екатерина, приближаясь к шотландцу и понижая голос, – что Анжу в настоящее время в Париже.– В Париже? А!..– В Лувре, в этом дворце, который будет скоро его собственным дворцом.– Боже мой!– Бюсси д'Амбуаз, его любимец, прибыл сегодня из Фландрии. Все идет отлично. У нас есть золото Испании и шпаги Шотландии и Швейцарии, так как королевская стража на нашей стороне. Все наши агенты и шпионы за делом, каждый квартал города наполнен ими. Наши партизаны собираются и ожидают только сигнала к началу действия. Этот сигнал будет дан сегодня вечером.– Так рано!– Да, так рано! – повторила с увлечением Екатерина. – Нострадамус предсказал, что все наши сыновья будут королями. Завтра его предсказание исполнится.– А Генрих?Екатерина побледнела и вздрогнула, схватившись за плечо шотландца, чтобы не упасть, – так сильно было ее волнение.– Что же будет с королем, вашим сыном? – повторил суровым тоном Кричтон.– Из наших сыновей, – вскричала в волнении королева, – Генрих был всегда нам дороже всех. Ни болезненный Франциск, ни грубый Карл никогда не были близки нашему сердцу. Но Генрих, всегда покорный нашей воле, Генрих, которому сама природа назначила царствовать и для которого мы помогли сбыться этому назначению, был всегда нашим любимцем.– И теперь вы хотите уничтожить ваше собственное дело, хотите пожертвовать сыном, который вам дороже всех?– Наша безопасность требует этой жертвы, – отвечала с глубоким вздохом Екатерина. – С некоторого времени Генрих стал капризным и упрямым. Он отказывается следовать нашим советам, не признает более нашей власти. Сен-Люк, Жуаез, д'Эпернон управляют всем вместо нас. Закон запрещает нам царствовать лично, поэтому мы царствуем через наших сыновей.– И в сравнении с любовью к власти материнская любовь ничего не значит? – сказал Кричтон.– Против великих решений она не должна ничего значить, против судьбы она ничто. Так к чему же сожалеть о его падении? К чему откладывать решение его участи? Шевалье Кричтон, – продолжала Екатерина голосом, от которого кровь застыла в жилах шотландца, – он должен умереть!Несколько мгновений длилось страшное молчание, в течение которого собеседники внимательно смотрели друг на друга.– Боже мой! Это ужасно! – вскричал наконец шотландец. – И мать может говорить таким образом!– Слушай! – вскричала Екатерина. – Слушай и узнай, с кем ты имеешь дело. Ценой моей крови я достигла этой власти, ценой этой крови я ее и сохраню. Генрих должен умереть.– От руки матери?– Нет! Моя рука могла бы дрогнуть. Для этого мне нужна рука более надежная. Слушайте, – продолжала она уже совершенно спокойным тоном. – В полночь все будет готово. Переодетые партизаны Анжу явятся во дворец. Бюсси д'Амбуаз берет на себя д'Эпернона, Сен-Люка и Жуаеза, у него есть с ними старые счеты, и вы знаете, что его шпага редко ему изменяла. Герцог Неверский уже наш. Вилькье, д'О – это флюгеры, которые поворачиваются туда, куда дует ветер. Остается один Генрих и…– И что же, ваше величество?– Он назначен вам.– Мне?– Мы убедили его отложить до полуночи большой турнир, в котором он сам примет участие. Во время схватки он будет искать вас. Тогда опускайте ваше копье и бросайтесь на него с криком: "Да здравствует Франциск – III". Мы слишком хорошо знаем силу вашей руки, чтобы сомневаться в роковом исходе этой встречи. Этот крик, этот смертельный удар будут сигналом для Анжу и нашей партии. На него ответят. Солдаты Генриха будут истреблены, и корона перейдет к его брату.– Кровавая сцена, которую вы описали, – сказал Кричтон, – напоминает мне далекие июльские дни 1559 года. Перед Турнельским замком был устроен блестящий турнир, чтобы отпраздновать брак Елизаветы Французской с Филиппом, королем Испании. Король-рыцарь ломает копье со всеми. Этот король – ваш супруг. Этот король – Генрих II!– Довольно! Ни слова более!– Этот монарх просит залог у своей супруги, желая переломить в ее честь копье. Она посылает ему шарф. Тогда король велит графу Монтгомери приготовиться для встречи с ним. Граф ему повинуется. Противники бросаются друг на друга, копье Монтгомери сломано…– Молчите! Мы приказываем вам!– Но осколок древка пробивает череп короля, – продолжал Кричтон, не обращая внимания на угрожающий взгляд Екатерины. – Несчастный монарх падает, смертельно раненный. Вы были свидетельницей этой страшной катастрофы. Вы видели, как ваш супруг упал окровавленным на арену, и готовите подобную же участь вашему сыну, его сыну!– Вы закончили, наконец!– Неужели вы думаете, что я возьмусь за дело, от которого содрогнулся бы последний бродяга вашей Италии.– Если мы предлагаем вам черное и страшное дело, то ведь мы даем вам и соответствующую награду, – отвечала Екатерина. – Смотрите, – продолжала она, показывая кусок пергамента с большой печатью, – вот ваше назначение маршалом Франции.– Оно помечено завтрашним числом.– Оно будет утверждено сегодня вечером, – отвечала королева, кладя пергамент на стоявший рядом стол. – Каков же ваш ответ?– Вот он! – вскричал Кричтон, вонзив кинжал в то место пергамента, где было выписано его имя.– Довольно, – сказала Екатерина, разрывая на куски дырявый пергамент. – Вы скоро узнаете, чей гнев вы так бездумно вызвали.– Угроза за угрозу, – гордо отвечал шотландец. – Вы можете обрести во мне страшного врага.– Но вы не сможете выдать нас! – вскричала королева. – Вы дали нам слово молчать о том, что вы от нас услышите.– Да, но ваше величество забывает, что Руджиери в моей власти.– Руджиери ничего не скажет.– Он поклялся все сказать, если его жизнь будет сохранена, – отвечал Кричтон.Лоб Екатерины на мгновение омрачился, но зловещая улыбка по-прежнему скользила по ее губам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45