– воскликнула Эклермонда.– Это было бы невыразимым блаженством, – отвечал Кричтон.– Какой стыд! – вскричал король. – Шико! Позовите нашу стражу.Шут вынужден был, хотя и неохотно, оставить молельню.– Пусть же ваше желание исполнится! – вскричала Маргарита с горькой иронией. – Погибайте вместе, если вы этого желаете. Генрих, я прошу у вас одной милости.– Какой милости, сестра?– Милости, – отвечала Маргарита с возрастающей яростью, – милости поручить месть моим рукам, чтобы я, будучи свидетельницей их блаженства, могла также видеть и их пытки. Мне нужна кровь, брат мой, мне нужна кровь! Позовите вашу стражу. Оставьте меня с ними одну, я беру все на себя. Именем Иисуса! Я буду счастлива при виде обнаженных шпаг.– Мы не сомневаемся в этом, моя кроткая сестрица, – отвечал Генрих, возвративший все свое прежнее хладнокровие. – Эпитафия де Гуаста нам в этом порукой. Но мы нисколько не желаем кровопролития. Если же нам понадобится палач, то мы обещаем обратиться к вам, но в этом случае, мы надеемся, что не понадобятся ни плаха, ни шпага, ни кинжал. Одно слово образумит кавалера Кричтона.– Шпага была бы предпочтительнее, – возразила с жестокостью Маргарита, – но пусть будет по-вашему. Наше личное оскорбление не останется без отмщения.– Кавалер Кричтон, – сказал с надменной, исполненной царственного величия вежливостью Генрих, подходя к шотландцу и устремив на него решительный взгляд, – неужели вам нужно напоминать ваше добровольное обещание полного повиновения нашим приказам? Настало время потребовать от вас исполнения этого обещания.– Располагайте моей жизнью, государь.– Какая вещь вам дороже жизни?– А!– Вы клялись своей шпагой ни в чем нам не отказывать.– Как? Чего же требуете вы, государь?– Обладания этой девушкой.– Кричтон! – вскричала Эклермонда, крепче прижимаясь к своему возлюбленному. – Лучше убейте меня, но не предоставляйте его власти.– Я имею его слово, – сказал холодно Генрих.– Он его имеет, он его имеет! – вскричал Кричтон с выражением отчаяния. – Возьмите назад пожалованные вами титулы, ваши почести, государь, если они должны быть куплены ценой этой жертвы, возьмите мою жизнь! Мою кровь! Хотя бы она сочилась капля за каплей, но не принуждайте меня исполнить это неблагоразумное обещание! Вы изрекли бы нам обоим приговор, более жестокий, чем смерть.– Итак, из этого мы должны понять, мессир, – отвечал Генрих, смотря на него с презрением, – что слово ваше, данное вами необдуманно, для вас необязательно. Хорошо, мы знаем теперь, как нам поступить.– Разве ваше величество требует, чтобы я раздробил эти руки, которые цепляются за меня, и бросил ее без чувств к вашим ногам? Позовите ваших стражей, государь, и пусть они вырвут ее у меня, я не буду сопротивляться вашему приказанию.– Было бы лучше, – сказала Маргарита, – если бы я заколола эту красавицу в его объятиях.– Молчать! – закричал Генрих. – Она наконец смягчается.– Кричтон, – сказала Эклермонда, – ваше слово дано, и вы не имеете права защищать меня.– Моя рука парализована, – сказал с отчаянием ее возлюбленный.– Когда вы произносили эту клятву, – продолжала с ужасающим спокойствием Эклермонда, – я дрожала, думая о ее последствиях, – я не ошибалась. Кому могла бы прийти мысль вложить кинжал в руку врага? Тот, кому вы дали ваше рыцарское слово, требует его исполнения, и я очень хорошо знаю, что он неумолим. Вам остается только одно – повиновение, и, чтобы вы могли повиноваться без угрызений совести, я отдамся ему добровольно. Не старайтесь удерживать меня, я не принадлежу вам более. Вы отреклись от меня в ту минуту, как эта клятва сорвалась с ваших уст. Вы не должны более обо мне думать, Кричтон. И именем той любви, которую вы питали ко мне, я приказываю вам, умоляю вас, не пытайтесь спасти меня.– Мы говорили, что она смягчается, – вскричал Генрих, беря ее с торжествующим видом за руку. – Что же касается вас, кавалер Кричтон, мы в самом деле огорчены постигшим вас разочарованием, но надеемся, что наш орден Святого Духа утешит вас отчасти в потере вашей возлюбленной.– Да погибнут эти проклятые узы, которые оковывают свободу моей души, а с ними вместе – да уничтожится всякое чувство благодарности!– Очень благодарен, – отвечал с холодностью Генрих. – Наши милости, должно быть, недорого стоят, если их так легко отвергают, но мы не оскорбляемся от вашей вспыльчивости, кавалер. Минутное размышление сделает вас спокойнее. Нам говорили, что у шотландцев горячая голова, и мы видим подтверждение этих слов. Мы вполне вас извиняем. Вы находитесь в досадном положении, но не заботьтесь долее, мы отвечаем за безопасность этой девушки.– Отвечаете ли вы за ее честь, государь? – спросил с горечью Кричтон.– Ну, – отвечал с величайшей небрежностью Генрих, – пойдем же теперь на праздник.Сказав это, он приложил к губам серебряный свисток. По данному сигналу дверь вдруг отворилась, открыты были портьеры, и глазам представилась ярко освещенная зала с рядами слуг и алебардистов, стоявших по обе стороны входа. В ту же минуту Шико вошел в молельню. Особенная улыбка оживила лицо Генриха.– Чего же мы еще ждем? – спросил он, бросая на Кричтона торжествующий взгляд.– Чтобы я проводил вас, – отвечал, подходя, Шико. – Только одно безумие достойно направлять стопы вашего величества.– Злой! – сказал, смеясь, Генрих.И, взяв под руку Эклермонду, он вышел из комнаты.Кричтон, закрыв лицо руками, стоял с минуту как пораженный громом. Он был выведен из своего оцепенения легким ударом по плечу.– Маргарита! – воскликнул он, отвечая на взгляд королевы Наваррской ужасным взглядом. – Зачем остаетесь вы здесь? Разве ваше чувство не удовлетворено? Вы заклали на алтаре безнравственности и сладострастия невинность, добродетель и непорочную привязанность. Неужели вы хотите своим присутствием оскорблять мою горесть или же вы жаждете моей крови? Возьмите этот кинжал и вонзите мне его в сердце.– Нет, Кричтон, – отвечала Маргарита Валуа, – я желаю более благодарной мести. Что вы мне предложите, если я избавлю эту девушку от позора и спасу ее от сетей Генриха?– Мою благодарность, мою жизнь!– Этого недостаточно.– Безграничную преданность.– Мне надо более – вашу любовь.– Требуйте от меня то, что я могу вам дать, но не это.– Итак, вы ее покидаете? Или вы забыли, где она и в чьей власти? Или вы забыли оргии Генриха? Забыли вы соблазнительные сцены, столь гибельные для чести нашего пола, которые на них разыгрываются?– Маргарита, ни слова более, я ваш!– Клянитесь, что если я это сделаю, то вы всю свою жизнь не встретитесь с этой девушкой в качестве ее любовника, клянитесь именем Богородицы, которая нас видит. – И, требуя эту клятву, Маргарита протянула руку по направлению "Мадонны". – Клянитесь, и я удовольствуюсь этой клятвой.Едва были произнесены эти слова, как Шико показался в дверях.– Ее величество требует вашего безотлагательного присутствия на пиршестве, – сказал он, чуть не задыхаясь.– Прочь отсюда, шут! – закричала Маргарита.– Ее величество королева-мать, – прибавил шут более тихим голосом.И пока он говорил, Екатерина Медичи вдруг вошла в молельню.– Дочь моя, – сказала Екатерина, – мы вас везде искали в большом зале. Почему находим мы вас здесь и в таком обществе?– Государыня! – сказала Маргарита.– Мы бы желали говорить с вами наедине. Отпустите этого сеньора, – продолжала Екатерина, бросая надменный взгляд на Кричтона.– Оставьте нас, кавалер Кричтон, – сказала Маргарита. И прибавила более тихим голосом: – Не забудьте же, что я вам сказала.Едва Кричтон вышел из молельни, как увидел Шико. Они перекинулись несколькими быстрыми словами.– Ты боишься похищения джелозо? – сказал Кричтон. – Ты говоришь, что, по рассказам стражи, на башню Руджиери напала толпа вооруженных людей, которые требовали, чтобы ее им отдали? Затруднения умножаются, и однако же, я надеюсь справиться с ними. Где маска?– Его так же трудно отличить в толпе, которая там движется, как отыскать нужное домино на карнавале. Никто не заметил его прихода, и никто, сколько мне известно, не видел его исчезновения. Что касается меня, – добавил Шико, – я полагаю, что он исчез тем же способом, как обыкновенно исчезает другое черное существо. На вашем месте, прежде чем скрестить шпагу с ним завтра утром, я бы попросил какого-либо благочестивого священника освятить ее или надел бы под платье образ или ладанку с изображением Христа.– Фи! – сказал Кричтон. – Этот враг из плоти и крови. Но возвратись в залу пиршества и объясни свое отсутствие его величеству как можно убедительнее. Я скоро сам явлюсь туда.– Об этом не беспокойтесь, я уклонюсь от его расспросов, но когда вы вернетесь на праздник? Не забудьте, что я вам передал о милостивых намерениях Екатерины на ваш счет.– Не забуду и много тебе обязан за твое усердие.– Для чего вы пренебрегли противоядием Маргариты? Оно может вам пригодиться.– Теперь не время каяться в моей оплошности. Надо принять свои меры предосторожности. Впрочем, у меня иные намерения…И, не окончив фразы, Кричтон выбежал из залы.Шико с минуту следил за ним глазами и покачал головой. "Черт возьми, – прошептал он, – Кричтон решительно помешался, как я это предвидел. Никогда не выходит ничего хорошего из ухаживаний за двумя женщинами разом, в особенности если одна из них имеет честь быть королевой. Но, не довольствуясь этим, смельчак этот навязывает себе еще и третью. Желаю ему счастья. Но если он выйдет из всего этого невредимым и избежит отравы Екатерины, то вполне заслужит звание несравненного Кричтона.Corbleu! Никогда не видел я ничего подобного яростной ревности, которую только что выплеснула наша королева Наваррская, никогда с тех пор, как де Боле в припадке подобной же ревности пожирал на моих глазах перья своей шляпы, а Клермон Амбуаз разбил об лоб своей возлюбленной бутылку с чернилами, которыми она писала записочку своему более счастливому любовнику. А все же ее ревность бессмысленна. У нее уже было столько любовников, что их хватило бы на Изабеллу Баварскую и Маргариту Бургундскую".И Шико направился в бальную залу, напевая сатирические стишки про непостоянство королевы Наваррской.Едва прошло несколько минут, как Екатерина Медичи и королева Наваррская уже выходили из молельни. Лицо последней было покрыто смертельной бледностью и имело выражение, совершенно ему несвойственное. Екатерина была по обыкновению холодна и величественна.– Разве необходимо, чтобы это совершилось, матушка? – спросила Маргарита разбитым голосом.– Необходимо! – отвечала Екатерина настойчиво. – Генрих, по своему обыкновению, продлит оргию до утра. В течение этого времени напиток произведет свое действие. Но если он останется жив, Моревер и его помощники, которые будут поджидать Кричтона при его выходе из Лувра, докончат это дело. Не отступай от своей задачи. От этого зависит наша честь.Королевы расстались. Екатерина присоединилась к своей свите и направилась к входной зале. Маргарита непроизвольно направилась в большую залу. Продвигаясь вперед, Екатерина увидела маску, отделившуюся от толпы при ее приближении. Она походила фигурой на противника Кричтона, перья и черный плащ были такие же, как у незнакомца. Екатерина остановилась, остановилась и маска."Это он!" – подумала королева-мать.И она послала одного из своих пажей с приказом приблизиться.– Что прикажете, ваше величество? – спросила маска, подходя с глубоким поклоном и обращаясь к Екатерине на итальянском языке."Я не ошиблась, – подумала Екатерина, – это его голос".– Я позвала вас, сеньор, – сказала она ласковым и любезным тоном, говоря также по-итальянски, – чтобы выразить вам до вашего ухода с празднества мою живейшую благодарность за важную услугу, вами мне оказанную. Будьте уверены, сеньор, что я не забуду вашего усердия. Мы благодарны и, слава Богу, не лишены возможности награждать.– Если бы вашему величеству было известно свойство оказанной мной услуги, вы бы нашли, что она едва заслуживает благодарности, – отвечала маска.– Разве вы так низко цените вашего противника? – спросила Екатерина.– Я уверен в победе, – отвечала маска.– Кричтон льстит себя такой же надеждой, – отвечала королева-мать, – но не с такой уверенностью в успехе. Бог войны, мы убеждены в этом, дарует вам победу и победит вашего врага.– Аминь! – отвечала маска.– Отойдите, господа, – приказала Екатерина своей свите. – Я имею нечто более важное сообщить вам, сеньор, – добавила она таинственно.– Относительно джелозо? – спросила с беспокойством маска. – Говорите, сударыня, умоляю вас.– Не здесь, – отвечала Екатерина. – Я сейчас возвращусь к себе во дворец. Вы не должны ни сопровождать меня, ни удаляться с празднества в одно со мной время. Нам необходимо принять возможные предосторожности. Во дворцах королей ничто не скрыто от слуха и зрения.– Ваша перчатка, королева, – прервала маска, наклоняясь, чтобы поднять богато вышитую перчатку, которую как бы случайно уронила Екатерина.– Оставьте ее у себя, – сказала с улыбкой королева. – В ней вы найдете ключ, употребление которого я вам сейчас укажу. Эта перчатка, приколотая к вашей шляпе, позволит вам войти в отель Суассон. Не говорите ни слова слугам, но продолжайте ваш путь. Войдите в галерею. В одной нише вы увидите три статуи; средняя, изображающая нашего родителя Лаврентия Медичи, герцога Урбанского, вращается на стержне. Дотроньтесь до копья, которое он держит в руке, и перед вами откроется подземный ход, который ведет в башню, служащую нам для наблюдений. Ключом, который мы вам дали, отворите дверь этого входа, и вы очутитесь в лаборатории Руджиери. Через час я вас там буду ждать.– А джелозо?– Она в верном месте.– У Руджиери?– У Екатерины Медичи. Она хорошо охраняется. Я вижу, что на вас повлияло хвастовство Кричтона, но положитесь на меня – ни хитростью, ни силой не попадет он в вашу башню. Святая Мария! Я так спокойна в этом отношении, что согласилась бы отдать ему молодую девушку, если бы он нашел средство пробраться в ее темницу.– И однако же, он уже осмелился один раз войти в нее, – отвечала с жаром маска, – и если бы он поймал вас на слове, расстались бы вы с этим вверенным вам залогом на основании такого пустого условия?Екатерина улыбнулась.– Можно подумать, что ваше величество помогает замыслам вашего врага, – продолжала шутливым тоном маска.– Не из любви, но из чувства мести, – отвечала Екатерина тем же тоном. – Кричтон не отважится более войти в эту башню, разве только вы проведете его. Через час вы подробнее узнаете об его участи. Однако же пора окончить наше свидание, за нами наблюдают. Вас также ожидают на пиршестве. Еще один совет на прощание. Генрих продолжает свои пиры до самого позднего часа и нередко имеет обыкновение удерживать своих гостей. Если бы ему вздумалось приказать, чтобы заперли двери овальной залы, то уходите через дверь, скрытую под обоями с изображением Дианы и ее нимф.– Понимаю, ваше величество.– До свидания, сеньор.– Целую руку вашего величества, – отвечала маска с глубоким поклоном.После этого он смешался с толпой приглашенных, которые теснились вокруг них, между тем как Екатерина, сопровождаемая свитой из пажей и лакеев, уже садилась в свои роскошные носилки, оставляя Лувр. БЕЗОАР Густые складки великолепной алой материи с вышивкой из золотых арабесок и лилий, отделявшей вместо двери большой зал от главного зала для трапезы, открылись по знаку мажордома, и длинный роскошный стол, накрытый со всей королевской пышностью, вдруг представился глазам гостей.Вид был восхитительный. Везде, куда достигал взгляд, виднелись стены, покрытые букетами благоухающих цветов, сиявших свежестью, как в конце весны; зеркала, украшенные гирляндами из роз, отражали огни тысяч свечей и умножали блеск посуды и хрусталя, обременявших стол. Но что наиболее бросалось в глаза, так это сам стол. Это был алтарь, вполне достойный обрядов соединенного воедино поклонения Церере и Бахусу. Установленный на массивной платформе высотой более шести футов, на которую восходили по трем ступеням, покрытый скатертью ослепительной белизны, этот роскошный стол, занимавший всю длину огромной залы, походил на гору снега или на чудесный глазированный пирог, изготовленный в печи Гаргантюа искусными пекарями из Лерне. Передний конец его представлял изображение Олимпа, а богами были Генрих и его гости.Подойдя ближе к столу, можно было видеть, что дамасская скатерть, покрывавшая его согласно моде, принятой при дворе, была расположена фантастическими волнообразными складками наподобие речных волн, гонимых ветром. Эта река несла в своем лоне пышное собрание золотых и серебряных ваз, хрустальных предметов работы неподражаемого Бенвенуто Челлини времен его посещения Франциска I в Фонтенбло.Меню обеда было достойно Лукулла. Все изысканные яства, которые только мог пожелать самый утонченный эпикуреец 1579 года (эпохи, которой нельзя пренебрегать в летописях гастрономии), находились в изобилии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45