От резкого северного ветра дрожали стекла.
– Сделка, – повторила в задумчивости барышня Дакс, сидя на диванчике.
– Замужество госпожи Терриан тоже было сделкой. Барышня Дакс встала и два раза медленно обошла комнату. Потом она остановилась подле кровати. На этой кровати, которая часто служила приютом для тысячи разных предметов, лежал альбом для открыток.
Барышня Дакс, как полагается, собирала открытки. Альбом был толстый и заполнен на три четверти. Пейзажи, костюмы и так называемые художественные открытки были перемешаны с изображениями красивых дам, раскрашенных бледными красками, и большим количеством тех жанровых сценок, которыми увешаны стены газетных киосков и на которых имеются стихотворные надписи чрезвычайно чувствительного свойства. Барышня Дакс предпочитала эту последнюю категорию.
Альбом был раскрыт на последней странице. На ней помещалось около десятка новых открыток. Это были простые фотогравюры, виды Ниццы, Монте-Карло и Монако. Барышня Дакс со вздохом пересмотрела одну за другой. Залитые солнцем края в этой сумрачной осенней комнате вызывали некоторую грусть. Барышня Дакс довольно долго с грустью думала об этом контрасте. Потом она внезапно тряхнула головой, достала последнюю открытку и приблизилась к окну, чтоб перечесть те чрезвычайно банальные строки, которые были наскоро нацарапаны подле адреса:
Помните вы Сен-Серг?
Привет.
Ничего больше. Тем не менее барышня Дакс несколько раз повторила, закрыв глаза и прижавшись лбом к оконному стеклу:
– «Помните вы Сен-Серг?»
«Привет».
Открытка была от Бертрана Фужера.
Бертран Фужер уже две недели находился в Монте-Карло. Он покинул Сен-Серг тихонько, через день после пикника и грозы. Барышня Дакс, выйдя из дома на заре, совершенно случайно встретила его едущим в маленьком лионском дилижансе по дороге, зигзагами спускавшейся к озеру.
Заметив барышню Дакс, Фужер, без сомнения не слишком желавший, чтоб его увидели, сначала закусил губы. Но спустя мгновение он выскочил и стал прощаться, держа шляпу в руках.
Да, он уезжал. Пророчество госпожи Терриан, что тоска по цивилизации заставит его внезапно уехать из Швейцарии, было вполне правильным. Тоска охватила его вчера вечером. У него оставался еще месяц отпуска; вероятно, он проведет его в Монте-Карло.
– Один? – спросила барышня Дакс немного хриплым голосом, не отрывая глаз от одного из камешков, лежавших на дороге.
– Возможно. Не знаю еще.
Он колебался, бросая на нее сверху быстрые любопытные взгляды. Постепенно губы его сжались, как будто сдерживая улыбку. И наконец, решившись:
– Нет, не один!
Кармен де Ретц должна была последовать за ним через два дня – кратчайший срок, чтоб соблюсти приличия. Ради госпожи Терриан – из уважения к ее гостеприимству – не следовало слишком походить на двух уток, которые проглотили приманку с одной и той же ниткой. Но это только вопрос приличия.
– Главное, не подумайте чего-либо особенного. Попросту бедняжке Кармен в настоящую минуту достаточно успели надоесть ее «Дочери Лота». Она хочет дать себе месяц отдыха, а я попросту предложил ей быть ее компаньоном.
Барышня Дакс, которая превратилась в статую, сначала Страшно покраснела, а потом сделалась очень бледна.
– И кроме того, – обрезал вдруг Фужер, – я буду вести себя неприлично, но я не в состоянии обманывать вас. К тому же я все равно запутался бы в конце концов. Да, вы отгадали. Кармен и я… Вот! Что делать, так было суждено! И мы проведем там наш медовый месяц!
– Вы поженитесь? – пролепетала барышня Дакс, стараясь улыбнуться.
– Да нет же! Что вы! Разве такая женщина, как Кармен де Ретц, может выйти замуж? Каприз, вот и все… Немного лазоревого моря, немного trente et quarante, время от времени поцелуй. Я знаю! Я буду посылать вам открытки. Тайком от Кармен, разумеется…
На этот раз слабая краска вернулась на щеки барышни Дакс.
– Вы ведь знаете, мама читает все мои письма.
– Но вы не знаете, до какой степени благопристойным я умею быть, когда пишу скромным девицам!.. И кроме того, существует почта до востребования.
– О!
– Небольшое послание, скромно адресованное на имя мадемуазель XYZ.
– Прошу вас, замолчите!
Он замолчал и засмеялся. Потом, сделавшись вдруг серьезным:
– Теперь прощайте, маленькая девочка! – И он с любопытством посмотрел на левый висок барышни Дакс, на тот висок, которого он когда-то коснулся губами. Он смотрел до тех пор, пока барышня Дакс не сделалась цвета пурпура.
– Алиса! – крикнула через дверь госпожа Дакс. – Готова ты? Пора идти в лицей за Бернаром.
Барышня Дакс бесшумно закрыла свой альбом. Дверь уже отворялась под резким толчком.
– Будто ты не можешь отвечать, когда тебя спрашивает твоя мать?
Госпожа Дакс пыхтела в ожидании привычного ответа. Но ответа не последовало. Барышня Дакс молча прикалывала перед зеркальным шкафом свою шляпу. Втайне разочарованная, госпожа Дакс заворчала:
– Ты вечно одета, как чучело какое-нибудь.
Со времени возвращения из Сен-Серга барышня Дакс боязливо отваживалась допускать кое-какие вольности в своем туалете, который прежде был скромен превыше всякой меры. Сказать правду, эти попытки не всегда увенчивались настоящим успехом. К тому же госпожа Дакс вряд ли смогла бы оценить их с точки зрения настоящего вкуса. Но она критиковала самое намерение.
– Чудесная у тебя шляпа! Модистка глупейшим образом поместила фиалки. Но ты смыслишь больше ее, и ты приткнула их с нижней стороны, отогнув притом поля. Очень красиво. Не правда ли? Как будто голова перекошена.
Несколько взволнованная барышня Дакс неожиданно осмелела:
– Господин Баррье будет у нас обедать сегодня вечером?
Госпожа Дакс, которую внезапно прервали, отвечала неуверенно:
– Будет ли он обедать? Не знаю, право. Он сговорится с твоим отцом, как всегда.
– Мне бы хотелось, – осмелилась пролепетать барышня Дакс, – мне бы хотелось знать…
– Знать, что?..
– Знать, невеста ли я еще, или это расстроилось. Госпожа Дакс задохнулась от изумления и даже рот раскрыла:
– Как… что? Невеста ли ты еще? Силы небесные! Куда это ты суешь нос?
Госпожа Дакс не совсем ошибалась, заметив однажды в минуту просветления, что воздух Сен-Серга был вреден для ее дочери: два месяца тому назад барышня Дакс ни за что не отважилась бы твердо возразить, как она сделала это теперь:
– Я сую нос в то, что касается моего замужества, моего собственного замужества.
Госпожа Дакс не верила своим ушам. Но подобная дерзость со стороны девочки, которая четыре года тому назад еще носила короткую юбку, несомненно, требовала немедленной отповеди. Госпожа Дакс не отступила от исполнения своего материнского долга.
– Дочь моя! – начала она с неизменного вступления; потом последовали разные звучные эпитеты. – С каких это пор барышни из приличных семей перестали полагаться на своих родителей в выборе мужа? У твоего отца с господином Баррье был деловой спор. Такие вещи происходят ежедневно. Это их дело, а не твое. Достаточно неприлично уже то, что ты знаешь подобные вещи, и этого ни в коем случае не случилось бы, если бы ты вчера послушалась меня и продолжала бы играть свою польку вместо того, чтобы подслушивать через дверь. Во всяком случае – ты невеста и останешься невестой до тех пор, пока отец и мать не скажут тебе о противном. Если в конце концов это случится, так потому лишь, что мы признали, что господин Баррье гнался только за твоим приданым. В таком случае тебе останется только радоваться, что ты избавилась от подобного человека.
Опустив голову и насупив брови, барышня Дакс выслушала до конца. На лбу ее лежала глубокая складка. Когда госпожа Дакс кончила, настало время идти за Бернаром к лицею. Барышня Дакс, в сопровождении горничной-савоярки, отправилась немного нервной походкой.
– Кстати, – спросил Бернар с нескрываемой насмешкой, – какие у тебя новости о докторе Баррье?
Они возвращались по Ронской набережной. Барышня Дакс настояла на своем и на этот раз наотрез отказалась идти по улице Республики.
– Оттого что со вчерашнего дня ты должна сидеть как на угольях!.. Выйдешь замуж – не выйдешь замуж? Впору играть в орлянку. Если б я был на твоем месте, знаешь ли? Я заговорил бы об этом с папой или с мамой.
– Сделано, – коротко отвечала барышня Дакс.
– Вот как?
– Да, я говорила с мамой.
– Черт возьми! Вот не ожидал от тебя! Нет! Со времени пребывания в Сен-Серге ты так изменилась, моя дорогая, что тебя не узнать! Так, значит, ты говорила с мамой. И что же она тебе ответила?
– Ничего, разумеется.
– В таком случае, – рассудительно заметил он, – не стоило и заговаривать с ней.
Он посмотрел на сестру, которая шла быстрыми шагами, с остановившимся взглядом, сжав губы. Его охватила жалость – чувство редкое в маленькой, сухой душонке.
– Бедная девочка! – внезапно сказал он. – Ты никогда не умела взяться за дело так, чтоб устроить себе спокойную жизнь у нас дома. Но если ты воображаешь, что добьешься этого, разыгрывая независимость, – ты попадешь пальцем в небо! – Он усмехнулся: – Нельзя сказать, чтоб папа с мамой часто соглашались. Однако они замечательно единодушны, когда дело доходит до тебя. И их двое, дорогая моя, а ты одна.
– Знаю! – резко сказала барышня Дакс.
И, внезапно охваченная тоской, она подумала:
«Это правда! Я одна, совершенно одна!»
III
Господин Баррье не явился к обеду на улицу Ноай ни в тот день, ни на следующий. Но на третий день господин Дакс привел его к завтраку, вопреки обычаям и привычкам. Они вошли под руку: все устроилось.
Они «поделили разницу»: господин Баррье почел себя удовлетворенным, получая двести тысяч франков наличными, а остальную сумму вкладывая в дело. Со своей стороны, господин Дакс согласился повысить процент до пяти с половиной.
Битый час, начиная с закусок и вплоть до десерта, они только об этом и говорили, разбирая внимательнейшим образом пункты этого мирного договора. Оба они чрезвычайно выставляли на вид взаимные уступки и новое, на этот раз окончательное, дружественное соглашение. В глубине души они уважали друг друга за то, что выдержали характер, и нисколько не сердились за резкие слова, которыми обменялись три дня тому назад.
За десертом господин Дакс, в то время как все чистили груши, внезапно выпалил новость, которую он держал в тайне, выпалил подобно снопу ракет: благосклонно и щедро он назначил срок свадьбы:
– К чему тянуть, раз мы согласны по всем статьям. Пятнадцатое ноября приходится на среду. Это очень удобный день!
– Пусть будет пятнадцатое ноября, – согласился доктор Баррье. И сейчас же вслед за тем, озабоченный, как бы не отстать в проявлении великодушия: – Таким образом, нам больше ничто не мешает совершить всем вместе маленькую прогулку. До наступления бурной погоды я хотел бы показать вам мою холостую дачку в Экюлли. В погребе там у меня есть несколько бутылок доброго вина. Послушайте, давайте в это воскресенье! Выедем около одиннадцати, позавтракаем там, у меня, и возвратимся на Парковую улицу к обеду. Прогулка на свежем воздухе напомнит нашим дамам и Бернару этот чертов Сен-Серг, куда я никак не мог выбраться. Решено?
– Решено, – обещал господин Дакс.
Все складывали салфетки. Наступило небольшое молчание. Госпожа Дакс прикидывала в уме, хватит ли одного ландо для поездки в Экюлли. «Да, но при том условии, чтоб Бернар опять-таки сел на козлы!» Господин Баррье взглянул на часы: некая клиентка, прелестная блондинка, назначила ему свидание в четверть третьего в задней комнате одного из кафе в Беллькуре.
Барышня Дакс чрезвычайно внимательно разглядывала четыре хлебные крошки, которые оставались на скатерти.
IV
В своей выбеленной комнате аббат Бюир читал часослов.
Все было так же, как два месяца тому назад. Комната казалась такой же, и таким же казался аббат. Только дул октябрьский ветер; через плотно закрытые окна светило бледное солнце. И у барышни Дакс, которая внезапно вошла в дверь, вместо зонтика была муфта.
Аббат Бюир встретил свою духовную дочь, приветливо ворча:
– На этот раз с опозданием, девочка! Когда вы возвратились в город? Целая вечность прошла со времени вашей последней исповеди! О! Вот оно что! Каникулы, можно бегать по полям, забавляться, и забывают Бога.
Барышня Дакс, с серьезным видом и не говоря ни слова, села на единственный имевшийся в келье стул – на тот бедный стул, которым она пренебрегла некогда ради маленького аналоя, – ради аналоя, на котором так хорошо было по-ребячески сидеть, уперев колени в подбородок.
– Ну! – сказал священник. – Вот вы стали совсем серьезны. Куда же девалась прежняя моя козочка?
Козочка печально мотнула головой.
– Нет? – сказал изумленный аббат Бюир. – Не ладится что-нибудь?
Барышня Дакс колебалась несколько мгновений, потом выпалила сразу, без всякого предупреждения:
– Мое замужество не ладится, отец мой. Я хочу отказаться от него.
От изумления аббат Бюир подскочил в своем кресле. Четыре деревянные ножки без колесиков отчаянно заскрипели.
– Отказаться?
Аббат достал платок, вытер лоб, протер глаза. Барышня Дакс с решимостью глядела на его волнение, вызванное ею. Наконец духовник разразился:
– Вы хотите отказаться? Господи, спаси и помилуй! Что за новая причуда. Да пусть меня разразит гром небесный, если я понимаю хоть что-нибудь! Послушайте, есть от чего прийти в отчаяние: целых два года вы только и мечтаете о браке – я столько раз бранил вас за это! Превосходно! Вам нашли мужа, вы согласились – и ни с того ни с сего! Ничего не случилось, а вы: хочу отказаться! В чем дело? Да объясните же мне, ради самого неба!
Барышня Дакс объяснилась в четырех словах, коротких, как судебный приговор:
– Баррье меня не любит.
– Вот тебе и на! – воскликнул священник. У него в ушах еще звучали прежние фразы: «Меня не любят… Никто не любит меня…» Он подумал, что новая фраза была кровной сестрой прежних. Он раскрыл рот:
– Дитя мое, вы неразумны…
Но барышня Дакс внезапно подняла руку и оборвала проповедь.
– Господин Баррье не любит меня, отец мой! Он любит мое приданое. А я не хочу, я не хочу, чтоб на мне женились из-за моих денег.
И внезапно подстегнутая мыслью, которая уже шесть дней не переставала бить по самому больному месту ее самолюбия, она начала стремительно рассказывать все, быстро и вперемешку: первую ссору, торг, полуразрыв и конечную сделку, которая все устроила. Священник, мало смысливший в денежных делах, слушал с раскрытым ртом, не слишком хорошо понимая. Когда она умолкла, он подумал и решился неуверенно сказать:
– Но раз все устроилось?
– Все устроилось оттого, что ему дают двести тысяч франков! Но без этих двухсот тысяч франков он бы не постеснялся отвернуться от меня. И подумайте, отец мой, если мы разоримся когда-нибудь, если папины дела пойдут плохо, если он перестанет выплачивать ренту господину Баррье, все начнется сызнова! Я не нужна буду больше моему мужу, мой муж прогонит меня, как прогоняют прислугу! Нет, нет и нет! На это я не пойду!
Аббат Бюир вздохнул свободнее. Если дело шло только о таких пустяках!..
– Вы сумасшедшая маленькая девочка! Вы сами прекрасно знаете, что вашему мужу никогда и в голову не придет прогонять вас. Что господин Баррье проявил жадность, защищая свои интересы, это, возможно, и прискорбно. Но таков дух времени! Поскольку вы живете в нашей юдоли, Алиса, вы должны привыкнуть к тому, что чистую евангельскую мораль постоянно нарушают даже самые добропорядочные люди. Во всяком случае, когда вы будете женой господина Баррье, интересы его и ваши будут связаны нераздельно, и это является скорее гарантией для вас, что ваш жених оказался человеком стойким, который сумел противостоять даже вашему отцу и заставить его поступить так, как он того хотел.
Аргумент несколько обескуражил барышню Дакс – но только на одно мгновение.
– И кроме того, это не то! – внезапно заговорила она снова. – Это не то. Я не умею сказать, отец мой…
Она собралась с мыслями и внезапно разразилась:
– Он не любит меня. Он не полюбит меня. Я для него что-то вроде экономки, которую он берет, чтоб содержать в порядке его дом, чтоб принимать его гостей и носить красивые платья, за которые хвалить будут его! До остального ему нет никакого дела. Он вечно будет занят своими больными, своими деньгами, своим положением и ничем другим. Мне он предоставит жить подле него и не будет даже смотреть на меня: я не хочу, я не хочу!
Священник сурово выпрямился.
– Вот в чем грех! – сказал он. – Алиса, дьявол еще раз искушает вас. В ваших глазах светится внушенное им желание некоего языческого счастья. Вы почитаете возможной жизнь в холе и неге, жизнь в ласке и баловстве, жизнь, в течение которой ваш муж, позабыв свой христианский долг быть вашим опекуном и вести вас к спасению, только и будет думать о том, чтоб стоять на коленях у ваших ног. Так вот! Нет, такой жизни быть не может, оттого что такая жизнь запрещена Господом Богом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
– Сделка, – повторила в задумчивости барышня Дакс, сидя на диванчике.
– Замужество госпожи Терриан тоже было сделкой. Барышня Дакс встала и два раза медленно обошла комнату. Потом она остановилась подле кровати. На этой кровати, которая часто служила приютом для тысячи разных предметов, лежал альбом для открыток.
Барышня Дакс, как полагается, собирала открытки. Альбом был толстый и заполнен на три четверти. Пейзажи, костюмы и так называемые художественные открытки были перемешаны с изображениями красивых дам, раскрашенных бледными красками, и большим количеством тех жанровых сценок, которыми увешаны стены газетных киосков и на которых имеются стихотворные надписи чрезвычайно чувствительного свойства. Барышня Дакс предпочитала эту последнюю категорию.
Альбом был раскрыт на последней странице. На ней помещалось около десятка новых открыток. Это были простые фотогравюры, виды Ниццы, Монте-Карло и Монако. Барышня Дакс со вздохом пересмотрела одну за другой. Залитые солнцем края в этой сумрачной осенней комнате вызывали некоторую грусть. Барышня Дакс довольно долго с грустью думала об этом контрасте. Потом она внезапно тряхнула головой, достала последнюю открытку и приблизилась к окну, чтоб перечесть те чрезвычайно банальные строки, которые были наскоро нацарапаны подле адреса:
Помните вы Сен-Серг?
Привет.
Ничего больше. Тем не менее барышня Дакс несколько раз повторила, закрыв глаза и прижавшись лбом к оконному стеклу:
– «Помните вы Сен-Серг?»
«Привет».
Открытка была от Бертрана Фужера.
Бертран Фужер уже две недели находился в Монте-Карло. Он покинул Сен-Серг тихонько, через день после пикника и грозы. Барышня Дакс, выйдя из дома на заре, совершенно случайно встретила его едущим в маленьком лионском дилижансе по дороге, зигзагами спускавшейся к озеру.
Заметив барышню Дакс, Фужер, без сомнения не слишком желавший, чтоб его увидели, сначала закусил губы. Но спустя мгновение он выскочил и стал прощаться, держа шляпу в руках.
Да, он уезжал. Пророчество госпожи Терриан, что тоска по цивилизации заставит его внезапно уехать из Швейцарии, было вполне правильным. Тоска охватила его вчера вечером. У него оставался еще месяц отпуска; вероятно, он проведет его в Монте-Карло.
– Один? – спросила барышня Дакс немного хриплым голосом, не отрывая глаз от одного из камешков, лежавших на дороге.
– Возможно. Не знаю еще.
Он колебался, бросая на нее сверху быстрые любопытные взгляды. Постепенно губы его сжались, как будто сдерживая улыбку. И наконец, решившись:
– Нет, не один!
Кармен де Ретц должна была последовать за ним через два дня – кратчайший срок, чтоб соблюсти приличия. Ради госпожи Терриан – из уважения к ее гостеприимству – не следовало слишком походить на двух уток, которые проглотили приманку с одной и той же ниткой. Но это только вопрос приличия.
– Главное, не подумайте чего-либо особенного. Попросту бедняжке Кармен в настоящую минуту достаточно успели надоесть ее «Дочери Лота». Она хочет дать себе месяц отдыха, а я попросту предложил ей быть ее компаньоном.
Барышня Дакс, которая превратилась в статую, сначала Страшно покраснела, а потом сделалась очень бледна.
– И кроме того, – обрезал вдруг Фужер, – я буду вести себя неприлично, но я не в состоянии обманывать вас. К тому же я все равно запутался бы в конце концов. Да, вы отгадали. Кармен и я… Вот! Что делать, так было суждено! И мы проведем там наш медовый месяц!
– Вы поженитесь? – пролепетала барышня Дакс, стараясь улыбнуться.
– Да нет же! Что вы! Разве такая женщина, как Кармен де Ретц, может выйти замуж? Каприз, вот и все… Немного лазоревого моря, немного trente et quarante, время от времени поцелуй. Я знаю! Я буду посылать вам открытки. Тайком от Кармен, разумеется…
На этот раз слабая краска вернулась на щеки барышни Дакс.
– Вы ведь знаете, мама читает все мои письма.
– Но вы не знаете, до какой степени благопристойным я умею быть, когда пишу скромным девицам!.. И кроме того, существует почта до востребования.
– О!
– Небольшое послание, скромно адресованное на имя мадемуазель XYZ.
– Прошу вас, замолчите!
Он замолчал и засмеялся. Потом, сделавшись вдруг серьезным:
– Теперь прощайте, маленькая девочка! – И он с любопытством посмотрел на левый висок барышни Дакс, на тот висок, которого он когда-то коснулся губами. Он смотрел до тех пор, пока барышня Дакс не сделалась цвета пурпура.
– Алиса! – крикнула через дверь госпожа Дакс. – Готова ты? Пора идти в лицей за Бернаром.
Барышня Дакс бесшумно закрыла свой альбом. Дверь уже отворялась под резким толчком.
– Будто ты не можешь отвечать, когда тебя спрашивает твоя мать?
Госпожа Дакс пыхтела в ожидании привычного ответа. Но ответа не последовало. Барышня Дакс молча прикалывала перед зеркальным шкафом свою шляпу. Втайне разочарованная, госпожа Дакс заворчала:
– Ты вечно одета, как чучело какое-нибудь.
Со времени возвращения из Сен-Серга барышня Дакс боязливо отваживалась допускать кое-какие вольности в своем туалете, который прежде был скромен превыше всякой меры. Сказать правду, эти попытки не всегда увенчивались настоящим успехом. К тому же госпожа Дакс вряд ли смогла бы оценить их с точки зрения настоящего вкуса. Но она критиковала самое намерение.
– Чудесная у тебя шляпа! Модистка глупейшим образом поместила фиалки. Но ты смыслишь больше ее, и ты приткнула их с нижней стороны, отогнув притом поля. Очень красиво. Не правда ли? Как будто голова перекошена.
Несколько взволнованная барышня Дакс неожиданно осмелела:
– Господин Баррье будет у нас обедать сегодня вечером?
Госпожа Дакс, которую внезапно прервали, отвечала неуверенно:
– Будет ли он обедать? Не знаю, право. Он сговорится с твоим отцом, как всегда.
– Мне бы хотелось, – осмелилась пролепетать барышня Дакс, – мне бы хотелось знать…
– Знать, что?..
– Знать, невеста ли я еще, или это расстроилось. Госпожа Дакс задохнулась от изумления и даже рот раскрыла:
– Как… что? Невеста ли ты еще? Силы небесные! Куда это ты суешь нос?
Госпожа Дакс не совсем ошибалась, заметив однажды в минуту просветления, что воздух Сен-Серга был вреден для ее дочери: два месяца тому назад барышня Дакс ни за что не отважилась бы твердо возразить, как она сделала это теперь:
– Я сую нос в то, что касается моего замужества, моего собственного замужества.
Госпожа Дакс не верила своим ушам. Но подобная дерзость со стороны девочки, которая четыре года тому назад еще носила короткую юбку, несомненно, требовала немедленной отповеди. Госпожа Дакс не отступила от исполнения своего материнского долга.
– Дочь моя! – начала она с неизменного вступления; потом последовали разные звучные эпитеты. – С каких это пор барышни из приличных семей перестали полагаться на своих родителей в выборе мужа? У твоего отца с господином Баррье был деловой спор. Такие вещи происходят ежедневно. Это их дело, а не твое. Достаточно неприлично уже то, что ты знаешь подобные вещи, и этого ни в коем случае не случилось бы, если бы ты вчера послушалась меня и продолжала бы играть свою польку вместо того, чтобы подслушивать через дверь. Во всяком случае – ты невеста и останешься невестой до тех пор, пока отец и мать не скажут тебе о противном. Если в конце концов это случится, так потому лишь, что мы признали, что господин Баррье гнался только за твоим приданым. В таком случае тебе останется только радоваться, что ты избавилась от подобного человека.
Опустив голову и насупив брови, барышня Дакс выслушала до конца. На лбу ее лежала глубокая складка. Когда госпожа Дакс кончила, настало время идти за Бернаром к лицею. Барышня Дакс, в сопровождении горничной-савоярки, отправилась немного нервной походкой.
– Кстати, – спросил Бернар с нескрываемой насмешкой, – какие у тебя новости о докторе Баррье?
Они возвращались по Ронской набережной. Барышня Дакс настояла на своем и на этот раз наотрез отказалась идти по улице Республики.
– Оттого что со вчерашнего дня ты должна сидеть как на угольях!.. Выйдешь замуж – не выйдешь замуж? Впору играть в орлянку. Если б я был на твоем месте, знаешь ли? Я заговорил бы об этом с папой или с мамой.
– Сделано, – коротко отвечала барышня Дакс.
– Вот как?
– Да, я говорила с мамой.
– Черт возьми! Вот не ожидал от тебя! Нет! Со времени пребывания в Сен-Серге ты так изменилась, моя дорогая, что тебя не узнать! Так, значит, ты говорила с мамой. И что же она тебе ответила?
– Ничего, разумеется.
– В таком случае, – рассудительно заметил он, – не стоило и заговаривать с ней.
Он посмотрел на сестру, которая шла быстрыми шагами, с остановившимся взглядом, сжав губы. Его охватила жалость – чувство редкое в маленькой, сухой душонке.
– Бедная девочка! – внезапно сказал он. – Ты никогда не умела взяться за дело так, чтоб устроить себе спокойную жизнь у нас дома. Но если ты воображаешь, что добьешься этого, разыгрывая независимость, – ты попадешь пальцем в небо! – Он усмехнулся: – Нельзя сказать, чтоб папа с мамой часто соглашались. Однако они замечательно единодушны, когда дело доходит до тебя. И их двое, дорогая моя, а ты одна.
– Знаю! – резко сказала барышня Дакс.
И, внезапно охваченная тоской, она подумала:
«Это правда! Я одна, совершенно одна!»
III
Господин Баррье не явился к обеду на улицу Ноай ни в тот день, ни на следующий. Но на третий день господин Дакс привел его к завтраку, вопреки обычаям и привычкам. Они вошли под руку: все устроилось.
Они «поделили разницу»: господин Баррье почел себя удовлетворенным, получая двести тысяч франков наличными, а остальную сумму вкладывая в дело. Со своей стороны, господин Дакс согласился повысить процент до пяти с половиной.
Битый час, начиная с закусок и вплоть до десерта, они только об этом и говорили, разбирая внимательнейшим образом пункты этого мирного договора. Оба они чрезвычайно выставляли на вид взаимные уступки и новое, на этот раз окончательное, дружественное соглашение. В глубине души они уважали друг друга за то, что выдержали характер, и нисколько не сердились за резкие слова, которыми обменялись три дня тому назад.
За десертом господин Дакс, в то время как все чистили груши, внезапно выпалил новость, которую он держал в тайне, выпалил подобно снопу ракет: благосклонно и щедро он назначил срок свадьбы:
– К чему тянуть, раз мы согласны по всем статьям. Пятнадцатое ноября приходится на среду. Это очень удобный день!
– Пусть будет пятнадцатое ноября, – согласился доктор Баррье. И сейчас же вслед за тем, озабоченный, как бы не отстать в проявлении великодушия: – Таким образом, нам больше ничто не мешает совершить всем вместе маленькую прогулку. До наступления бурной погоды я хотел бы показать вам мою холостую дачку в Экюлли. В погребе там у меня есть несколько бутылок доброго вина. Послушайте, давайте в это воскресенье! Выедем около одиннадцати, позавтракаем там, у меня, и возвратимся на Парковую улицу к обеду. Прогулка на свежем воздухе напомнит нашим дамам и Бернару этот чертов Сен-Серг, куда я никак не мог выбраться. Решено?
– Решено, – обещал господин Дакс.
Все складывали салфетки. Наступило небольшое молчание. Госпожа Дакс прикидывала в уме, хватит ли одного ландо для поездки в Экюлли. «Да, но при том условии, чтоб Бернар опять-таки сел на козлы!» Господин Баррье взглянул на часы: некая клиентка, прелестная блондинка, назначила ему свидание в четверть третьего в задней комнате одного из кафе в Беллькуре.
Барышня Дакс чрезвычайно внимательно разглядывала четыре хлебные крошки, которые оставались на скатерти.
IV
В своей выбеленной комнате аббат Бюир читал часослов.
Все было так же, как два месяца тому назад. Комната казалась такой же, и таким же казался аббат. Только дул октябрьский ветер; через плотно закрытые окна светило бледное солнце. И у барышни Дакс, которая внезапно вошла в дверь, вместо зонтика была муфта.
Аббат Бюир встретил свою духовную дочь, приветливо ворча:
– На этот раз с опозданием, девочка! Когда вы возвратились в город? Целая вечность прошла со времени вашей последней исповеди! О! Вот оно что! Каникулы, можно бегать по полям, забавляться, и забывают Бога.
Барышня Дакс, с серьезным видом и не говоря ни слова, села на единственный имевшийся в келье стул – на тот бедный стул, которым она пренебрегла некогда ради маленького аналоя, – ради аналоя, на котором так хорошо было по-ребячески сидеть, уперев колени в подбородок.
– Ну! – сказал священник. – Вот вы стали совсем серьезны. Куда же девалась прежняя моя козочка?
Козочка печально мотнула головой.
– Нет? – сказал изумленный аббат Бюир. – Не ладится что-нибудь?
Барышня Дакс колебалась несколько мгновений, потом выпалила сразу, без всякого предупреждения:
– Мое замужество не ладится, отец мой. Я хочу отказаться от него.
От изумления аббат Бюир подскочил в своем кресле. Четыре деревянные ножки без колесиков отчаянно заскрипели.
– Отказаться?
Аббат достал платок, вытер лоб, протер глаза. Барышня Дакс с решимостью глядела на его волнение, вызванное ею. Наконец духовник разразился:
– Вы хотите отказаться? Господи, спаси и помилуй! Что за новая причуда. Да пусть меня разразит гром небесный, если я понимаю хоть что-нибудь! Послушайте, есть от чего прийти в отчаяние: целых два года вы только и мечтаете о браке – я столько раз бранил вас за это! Превосходно! Вам нашли мужа, вы согласились – и ни с того ни с сего! Ничего не случилось, а вы: хочу отказаться! В чем дело? Да объясните же мне, ради самого неба!
Барышня Дакс объяснилась в четырех словах, коротких, как судебный приговор:
– Баррье меня не любит.
– Вот тебе и на! – воскликнул священник. У него в ушах еще звучали прежние фразы: «Меня не любят… Никто не любит меня…» Он подумал, что новая фраза была кровной сестрой прежних. Он раскрыл рот:
– Дитя мое, вы неразумны…
Но барышня Дакс внезапно подняла руку и оборвала проповедь.
– Господин Баррье не любит меня, отец мой! Он любит мое приданое. А я не хочу, я не хочу, чтоб на мне женились из-за моих денег.
И внезапно подстегнутая мыслью, которая уже шесть дней не переставала бить по самому больному месту ее самолюбия, она начала стремительно рассказывать все, быстро и вперемешку: первую ссору, торг, полуразрыв и конечную сделку, которая все устроила. Священник, мало смысливший в денежных делах, слушал с раскрытым ртом, не слишком хорошо понимая. Когда она умолкла, он подумал и решился неуверенно сказать:
– Но раз все устроилось?
– Все устроилось оттого, что ему дают двести тысяч франков! Но без этих двухсот тысяч франков он бы не постеснялся отвернуться от меня. И подумайте, отец мой, если мы разоримся когда-нибудь, если папины дела пойдут плохо, если он перестанет выплачивать ренту господину Баррье, все начнется сызнова! Я не нужна буду больше моему мужу, мой муж прогонит меня, как прогоняют прислугу! Нет, нет и нет! На это я не пойду!
Аббат Бюир вздохнул свободнее. Если дело шло только о таких пустяках!..
– Вы сумасшедшая маленькая девочка! Вы сами прекрасно знаете, что вашему мужу никогда и в голову не придет прогонять вас. Что господин Баррье проявил жадность, защищая свои интересы, это, возможно, и прискорбно. Но таков дух времени! Поскольку вы живете в нашей юдоли, Алиса, вы должны привыкнуть к тому, что чистую евангельскую мораль постоянно нарушают даже самые добропорядочные люди. Во всяком случае, когда вы будете женой господина Баррье, интересы его и ваши будут связаны нераздельно, и это является скорее гарантией для вас, что ваш жених оказался человеком стойким, который сумел противостоять даже вашему отцу и заставить его поступить так, как он того хотел.
Аргумент несколько обескуражил барышню Дакс – но только на одно мгновение.
– И кроме того, это не то! – внезапно заговорила она снова. – Это не то. Я не умею сказать, отец мой…
Она собралась с мыслями и внезапно разразилась:
– Он не любит меня. Он не полюбит меня. Я для него что-то вроде экономки, которую он берет, чтоб содержать в порядке его дом, чтоб принимать его гостей и носить красивые платья, за которые хвалить будут его! До остального ему нет никакого дела. Он вечно будет занят своими больными, своими деньгами, своим положением и ничем другим. Мне он предоставит жить подле него и не будет даже смотреть на меня: я не хочу, я не хочу!
Священник сурово выпрямился.
– Вот в чем грех! – сказал он. – Алиса, дьявол еще раз искушает вас. В ваших глазах светится внушенное им желание некоего языческого счастья. Вы почитаете возможной жизнь в холе и неге, жизнь в ласке и баловстве, жизнь, в течение которой ваш муж, позабыв свой христианский долг быть вашим опекуном и вести вас к спасению, только и будет думать о том, чтоб стоять на коленях у ваших ног. Так вот! Нет, такой жизни быть не может, оттого что такая жизнь запрещена Господом Богом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18