Одеты они были в довольно фантастические костюмы из какой-то светлой материи, мягкими складками облегающей стройные формы их девственного тела, оставляя открытыми прелестные ручки, шею и маленькие ножки в светлых туфельках. Гирлянды живых цветов окаймляли подолы платья, обвивались вокруг белых шеек и украшали роскошными коронами очаровательные головки, спускаясь на плечи вместе с длинными, развивающимися локонами. При этом волшебном освещении, в этом фантастическом наряде три юных очаровательных создания напоминали балетных артисток не только красотой и костюмом, но и легкостью и плавностью своих грациозных движений. Глядеть на них было чистым наслаждением. Но, пока мои глаза любовались прелестной картиной, мысли мои неотвязно работали, стараясь решить вопрос: как, откуда и зачем очутились эти нежные создания в этом ужасном месте?
— Как вы думаете, Питер, на каком языке болтают эти райские птички?
— А черт их знает, капитан! Не то по-французски, не то по-немецки, а, может, и по-китайски! Во всяком случае, разговор их ни за что не понять христианину. Мой покойный отец говорил мне не раз, что у русалок свой особенный язык: русалочий!
— Да забудьте вы хоть сегодня вашего отца, Питер, — перебил я нетерпеливо суеверного ирландца. — Прислушайтесь лучше повнимательней! Может, поймем что-нибудь из их слов!
К сожалению, как раз в эту минуту лесные нимфы отбежали довольно далеко вниз, к ограде сада мисс Руфь, в тени которого они бы совершенно скрылись если бы красный свет факелов в их руках не освещал их стройных маленьких фигурок. При всем внимании мы могли уловить только одно постоянно повторяемое слово: «Розамунда», которое, произносимое нараспев, звучало точно щебетанье весенних ласточек.
Грациозная группа этих девушек после ужасных видений на море не могла не поразить моих спутников. Слишком велико было противоречие между этими девушками из леса и теми кровожадными разбойниками, которые стреляли по несчастной команде погибающего судна. Мысль о волшебстве невольно появлялась в головах суеверных моряков, и с ней вместе жуткое чувство пробуждалось в их храбрых сердцах. Беспокойство товарищей еще усиливалось от окружающей нас таинственной обстановки и от колеблющихся, поминутно скрывающихся за набегающими тучами лучей луны. Я не мог не заметить этого опасного настроения и поспешил рассеять его шуткой, всегда помогающей в подобных случаях.
С недоумением наблюдали мы новое явление, не понимая его значения. Наши очаровательные нимфы стояли в полном освещении, окружая какую-то странную фигуру, которую, действительно, так же легко можно было принять за громадного орангутанга, как и за старика неопределенных лет. Длиннейшая седая грива (волосами нельзя было назвать густую растительность, покрывающую голову этого существа) спускалась на его спину почти до пояса, а громадная седая же борода закрывала почти всю его грудь. Полумужская-полуженская одежда придавала еще более фантастический вид таинственному обитателю лесов. На нем было надето нечто вроде юбки, доходящей до щиколоток, поверх которой падала длинная матросская блуза, прикрытая на спине старой женской шалью, накинутой вроде плаща. Босые ноги cтpaнного человека обуты были в род лаптей из древесной коры, а седую обнаженную голову обвивал роскошный венок из роз и лилий, надетый маленькой ручкой одной из трех красавиц. Все три девушки осыпали его ласками и поцелуями, болтая наперебой на своем таинственном языке, звуки которого доносились до нас, нежные и непонятные, как щебетание весенних ласточек. Минуты две или три могли мы наблюдать за удивительной группой, потом таинственный старик и его прелестные спутницы повернули куда-то вправо и скрылись так же внезапно, как и появились.
Раза два еще донеслось до нас нежное слово: «Розамунда». Потом и оно замолкло. Мы были одни по-прежнему на опушке темного леса, перед внезапно потемневшей поляной. Казалось, даже луна сожалела об исчезновении прекрасного видения и поспешила скрыться за облака, чтобы не освещать прозаические фигуры английских моряков.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
В которой Джэспер Бэгг, наконец, добивается свидания с мистрисс Кчерни.
Решившись не пренебрегать никакой предосторожностью, я оставил плотника Баркера караулить у опушки леса, спрятал Питера в тени у садового забора и отрядил Долли Вендта в обход вдоль усадьбы для наблюдения за проклятой скалой, с которой стреляли по гибнущему судну. При первом подозрительном шорохе каждый из них должен был подать сигнал и бежать обратно к месту, где мы расставались. Распорядившись таким образом, я попробовал отворить дверь сада. К моему удивлению, она оказалась незапертой и беззвучно распахнулась при первом толчке. Полная тишина царила в темных аллеях. Ни звука не слышно было в окрестностях. Нигде не залаяла собака, нигде не шелохнулась спугнутая птица.
Кое-как выбравшись на более открытое место Цветника, разбитого перед верандой главного дома, я с радостью заметил две полосы света, прорезывающих темноту и ложащихся яркими пятнами на спящие Цветы роскошных клумб. Свет выходил из окон в нижнем этаже, — прямо над террасой, утонувшей в тени вьющихся растений. Различные цвета шелковых портьер на обоих окнах указывали на то, что они принадлежали двум различным комнатам. В которую же из них должен был я пробраться для того, чтобы увидеть мисс Руфь, или, правильнее, мистрисс Кчерни? Пришлось действовать наугад. Подняв маленький камешек, я бросил им в ближайшее окошко, отступив в то же время в глубокую тень ближайших деревьев. В ответ на слабый стук в комнате раздался отчаянный лай маленькой собачки, которая, казалось, поставил себе задачей перебудить весь дом и донести всем и каждому о посещении непрошенного гостя. Я уже готовился дорого продать свою жизнь, в случае нападения кого-либо из разбойников... но, к моему крайнему удивлению, никакого нападения не последовало. Бешеный лай прекратился так же внезапно, как и начался. Опять воцарилось молчание, только свет погас в одном из окон. Не успел я еще сообразить, что бы это могло значить, как дверь на веранду отворилась и на пороге ее показалась она сама, мисс Руфь, во всей своей победоносной прелести. Освещенная ярким лучом луны, выплывшей в эту минуту из-за туч прекрасная молодая женщина медленно сошла с террасы в сад и направилась прямо ко мне, точно влекомая неведомой силой, говорившей ей о моем присутствии. Убедившись в том, что мы одни, я молча выступил из своей засады. Мисс Руфь не вскрикнула, не удивилась. Она так же молча повернула обратно, вошла в дом и затворила за собой двери, сделав мне знак приблизиться. Через минуту окно в темной комнате отворилось, как бы приглашая меня войти. Я быстро пробежал несколько шагов, отделяющих меня от веранды, перепрыгнул через ее высокие перила, и, спустя минуту, очутился около мисс Руфь... Наконец-то моя рука сжимала ее руку крепким, горячим пожатием, которое, казалось мне, никогда не должно было кончиться.
— Джэспер Бэгг, — заговорила она тихим шепотом, и голос ее звучал в моем сердце, как шелест весеннего ветерка в кустах цветущих роз, — Джэспер Бэгг, это вы! Я знала, я была уверена, что вы вернетесь, — не забудете, — не оставите меня! Но я держу вас в темноте!.. Дайте мне зажечь свечи, капитан!..
Нежная маленькая ручка попробовала освободиться из моих рук, но я решительно удержал ее.
— О, мисс Белленден, не все ли равно?.. Днем ли, ночью ли, я всегда в вашем распоряжении!.. Сегодня, как вчера, как завтра, я могу только повторить вам то, что сказал, пользуясь минутным отсутствием желтого шпиона, — я здесь, с добрым судном и с преданной командой, и мы все: судно, команда и я — в полно распоряжении нашей молодой хозяйки! Мы все ждем не дождемся ее появления на палубе «Южно Креста»!
Она слегка отвернула голову, по-видимому, того, чтобы сделать вид, что озабочена тем, что надо спустить портьеры на окне и зажечь огонь, на самом же деле, чтобы скрыть свое смущение.
— Не называйте меня мисс Белленден, Джэспер! — заговорила молодая женщина дрожащим голосом. — Вы знаете, что я не имею больше права на это дорогое имя! Вы присутствовали на моей свадьбе с... О, Джэспер, неужели это было всего год назад?!
Ее бледное личико побледнело еще больше. В глубоко впавших глазах промелькнуло то выражение безграничного ужаса, которое вызвал шепот желтого шпиона вчера утром. Этот взгляд, эта бледность сказали мне больше о несчастной судьбе мисс Руфь, чем могли бы сделать длинные патетические рассказы модных героинь. Печально потупил я голову при воспоминании об этом злосчастном дне. Сегодня минуло ровно тринадцать месяцев со дня, когда мисс Белленден стояла под венцом в старинном соборе Ливорно.
— Время идет быстро, мистрисс Кчерни! Особенно для молодых супругов! Признаюсь, я боялся, чтобы новая жизнь не заставила вас забыть ваших старых, преданных друзей!
Я не думал ни единого слова из того, что говорил, и она прекрасно понимала это. Тем не менее, она не стала противоречить мне, с деликатностью леди, не желая никого посвящать в печальную тайну своих супружеских несчастий. Только легкий вздох обнаружил ее настоящие мысли, да невнятно произнесенные слова:
— Время летит быстро для счастливых! Здесь же!.. Здесь бывают бесконечные дни и ужасные, одинокие ночи!.. Мой супруг часто отлучается, слишком часто, мистер Бэгг!
Я молча поклонился, опускаясь в мягкое кресло, предложенное мне ласковым движением маленькой белой ручки. Ее взор скользнул по роскошным часам старинного севрского фарфора, поставленных в углу, на одном из мозаичных столиков. Я понял ее беспокойство. Очевидно, времени у нас оставалось немного, поэтому я заговорил без дальнейших предисловий.
— Мисс Руфь! — Простите мне, миледи, но я не могу называть вас иначе! Для меня вы всегда останетесь мисс Белленден, той дорогой маленькой Руфью, я привык... любить... уважать с детства, как... как свою дорогую хозяйку! — Еще раз простите бесцеремонную, может быть, слишком бесцеремонную откровенность безусловно преданного вам моряка; обстоятельства так сложились, что нам некогда тратить время на вежливые фразы. То, что я видел сегодня ночью, на северной скале острова... Вы слышали, конечно, выстрелы погибавшего судна, мисс Руфь?'
Она вздрогнула, и ее опущенная головка склонилась еще ниже под непосильной тяжестью мрачных мыслей. Сердце мое заныло от болезненной жалости но надо было убедиться во что бы то ни стало, надо было говорить с отчаянным спокойствием хирурга решившегося на жестокую, но спасительную операцию.
— Ни один честный человек не решится добровольно оставаться на этом острове, зная то, что я предполагаю, что должен предполагать, мисс Руфь. Вот почему я умоляю вас довериться мне и поскорей покинуть этот берег. Вспомните тот день накануне вашей свадьбы, когда вы сказали мне: «Джэспер Бэгг, вы нужны мне, друг мой». Теперь я понимаю, что сам Бог внушил вам, неопытной молодой девушке, мысль, показавшуюся мне тогда необъяснимой прихотью. Вы назвали меня тогда вашим другом, мисс Руфь. Теперь ваш друг умоляет вас последовать его совету и бежать немедля, если уж не ради спасения вашей жизни, то хоть ради спасения вашей чести!
Опять появилось уже знакомое мне выражение ужаса на прелестном бледном личике. Маленькие прозрачные ручки отчаянным жестом прижались к бессильно опущенной головке, точно желая не слышать мучительных слов. Но я уже не мог остановиться. Я должен был договорить и настойчиво продолжал:
— Да, мисс Руфь, вы не должны отказываться от помощи преданных друзей. Сам Бог привел нас сюда в отсутствие вашего тирана. Не возражайте, дорогая леди. Я знаю, что говорю! Не стану расспрашивать вас о подробностях вашей супружеской жизни, да это и не нужно... У меня здоровые глаза, мисс Руфь, а надо быть слепым, чтобы не видеть, как вы несчастны. Любящий муж не оставил бы вас одну в этой пустыне, не окружил бы вас грязными шпионами, не принудил бы видеть то, о чем я не хочу даже говорить, чтобы не оскорблять вашу чистую душу. Вы молчите, вы страдаете с терпением святой мученицы, но вы не можете скрыть ваших страданий. Достаточно вас угнетают, быть может, прямо мучают, мисс Руфь!
Я замолчал, испугавшись ее возрастающего волнения. Она уже не могла побледнеть более, но ее измученное личико приняло выражение такой ужасной муки, что у меня сердце сжалось от боли. Крупные капли слез выступили на ее синих глазах и покатились по нежным щечкам неудержимо, как бегут жемчужины с оборванной нитки. Белая, нежная, прекрасная, как надломленная лилия, глядела она на меня минуту, другую и третью и вдруг зарыдала, припав лицом к столу, зарыдала громко, неудержимо, как плачет женщина, пораженная непосильным горем.
— О, Джэспер, что я выстрадала! Что я выстрадала! Если бы вы знали, Джэспер! Если бы вы только знали! — повторяла она среди судорожных рыданий, вздрагивая всем телом, не успевая отирать жгучих слез.
Увы, я ничего не знал, и это было, пожалуй, худшим из моих мучений, но я догадывался... догадывался о слишком многом! Страстное чувство нежной жалости заглушало в моей душе все остальные чувства. С каким восторгом привлек бы я это бедное, истерзанное создание к себе на грудь, с какой радостью постарался бы утешить ее горькое горе! Боже мой, да я бы жизнь свою отдал, чтобы только осушить слезы!
Я бы рад был целовать следы ее маленьких ножек, если бы имел на это право! Теперь же что мог я сделать, чем успокоить такое горе? Сердце мое разрывалось от боли, душа была переполнена горячим сочувствием, а язык не нашел ничего лучшего глупой вчерашней фразы: Я здесь... И судно здесь!.. И команда!.. Мы все в вашем распоряжении, мисс Руфь!
Она поняла и оценила искренность моего волнения и улыбнулась сквозь слезы.
— Какой вы добрый, мистер Бэгг! Спасибо вам!.. От всей души спасибо! Но не огорчайтесь так сильно за меня. Я расплакалась, как дитя. Это глупо и бесполезно!.. Теперь только вижу я, как слаба и наивна была я в то счастливое время, когда считала себя такой умной, опытной и энергичной. Я ошибалась, как ребенок. Но, Боже мой, как давно это было! Теперь же поздно исправлять ошибку, друг мой! Жизнь не начинают снова. Я не могу уехать вместе с вами, Джэспер!.. Не могу покинуть этого берега, где меня ждет могила, как стольких других раньше меня... —договорила она чуть слышно.
В свою очередь я взглянул на часы и поднялся. -Послушайте вашего верного, старого друга, дорогая мисс Руфь! Накиньте плащ или шаль потемнее и следуйте за мной! Ручаюсь вам головой за то, что вас в какие-нибудь 20 минут до нашей лодки, а через час и до нашего судна. К утру вы будете уже в открытом море, далеко от этого проклятого берега!
Отчаянным жестом мисс Руфь заломила руки.
— О, друг мой, вы не знаете, что говорите! Да разве я могу уйти из этого дома, окруженного шпионами? Я и то удивляюсь чуду, дозволившему вам обмануть соглядатаев, расставленных повсюду, и пробраться ко мне. Но, даже допуская второе чудо, вы не могли бы добраться со мной до вашей лодки, — не могли бы поручиться за благополучное возвращение на борт вашего судна! Благодарите Бога, спасшего ваш «Южный Крест» от участи стольких других кораблей — и возвращайтесь домой без меня, друг мой... Меня же ждет могила на этом проклятом берегу!
Пугливо оглянувшись, она быстро вынула из кармана небольшую тетрадь в мягком сафьяновом переплете и протянула ее мне:
— Прочтите эти строки, Джэспер! Я писала их для себя одной! Прочтите это описание моего ужасного существования, когда будете в открытом море, вдали от опасностей этого адского берега. Тогда только вы поймете всю безнадежность, весь ужас моего положения. И если после этого вы все еще захотите помочь мне, если память о друге вашей молодости не угаснет под гнетом презрения, тогда... тогда возвращайтесь, Джэспер, и вырвите меня из рук моих тюремщиков!
Я заботливо спрятал тетрадку на своей груди, но отвечал решительно:
— Я исполню ваше желание, мисс Руфь, и прочту историю ваших несчастий прежде, чем вернуться сюда. Но напрасно вы считаете честного английского моряка способным отказаться от спасения дорогой ему женщины. Никакие силы и опасности не смогут заставить меня уехать отсюда, не сделав всего возможного для вашего освобождения!
Она улыбнулась своей прежней милой улыбкой, осветившей ее похудевшее личико, как солнечным лучом, но увы! Этот луч так же быстро погас, как и появился, и она заговорила с прежней горькой серьезностью:
— Вы не поняли меня, Джэспер! Говоря об опасностях, я думала о себе больше, чем о вас! Господь Бог, сохранивший ваше судно от подводных скал и обманчивого маяка, — прибавила она с ударением, — сохранит вас и дальше, если вы не будете безумно рисковать, дожидаясь возвращения того, чьи слуги стреляли в потерпевших крушение. Он же возвращается завтра утром.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
— Как вы думаете, Питер, на каком языке болтают эти райские птички?
— А черт их знает, капитан! Не то по-французски, не то по-немецки, а, может, и по-китайски! Во всяком случае, разговор их ни за что не понять христианину. Мой покойный отец говорил мне не раз, что у русалок свой особенный язык: русалочий!
— Да забудьте вы хоть сегодня вашего отца, Питер, — перебил я нетерпеливо суеверного ирландца. — Прислушайтесь лучше повнимательней! Может, поймем что-нибудь из их слов!
К сожалению, как раз в эту минуту лесные нимфы отбежали довольно далеко вниз, к ограде сада мисс Руфь, в тени которого они бы совершенно скрылись если бы красный свет факелов в их руках не освещал их стройных маленьких фигурок. При всем внимании мы могли уловить только одно постоянно повторяемое слово: «Розамунда», которое, произносимое нараспев, звучало точно щебетанье весенних ласточек.
Грациозная группа этих девушек после ужасных видений на море не могла не поразить моих спутников. Слишком велико было противоречие между этими девушками из леса и теми кровожадными разбойниками, которые стреляли по несчастной команде погибающего судна. Мысль о волшебстве невольно появлялась в головах суеверных моряков, и с ней вместе жуткое чувство пробуждалось в их храбрых сердцах. Беспокойство товарищей еще усиливалось от окружающей нас таинственной обстановки и от колеблющихся, поминутно скрывающихся за набегающими тучами лучей луны. Я не мог не заметить этого опасного настроения и поспешил рассеять его шуткой, всегда помогающей в подобных случаях.
С недоумением наблюдали мы новое явление, не понимая его значения. Наши очаровательные нимфы стояли в полном освещении, окружая какую-то странную фигуру, которую, действительно, так же легко можно было принять за громадного орангутанга, как и за старика неопределенных лет. Длиннейшая седая грива (волосами нельзя было назвать густую растительность, покрывающую голову этого существа) спускалась на его спину почти до пояса, а громадная седая же борода закрывала почти всю его грудь. Полумужская-полуженская одежда придавала еще более фантастический вид таинственному обитателю лесов. На нем было надето нечто вроде юбки, доходящей до щиколоток, поверх которой падала длинная матросская блуза, прикрытая на спине старой женской шалью, накинутой вроде плаща. Босые ноги cтpaнного человека обуты были в род лаптей из древесной коры, а седую обнаженную голову обвивал роскошный венок из роз и лилий, надетый маленькой ручкой одной из трех красавиц. Все три девушки осыпали его ласками и поцелуями, болтая наперебой на своем таинственном языке, звуки которого доносились до нас, нежные и непонятные, как щебетание весенних ласточек. Минуты две или три могли мы наблюдать за удивительной группой, потом таинственный старик и его прелестные спутницы повернули куда-то вправо и скрылись так же внезапно, как и появились.
Раза два еще донеслось до нас нежное слово: «Розамунда». Потом и оно замолкло. Мы были одни по-прежнему на опушке темного леса, перед внезапно потемневшей поляной. Казалось, даже луна сожалела об исчезновении прекрасного видения и поспешила скрыться за облака, чтобы не освещать прозаические фигуры английских моряков.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
В которой Джэспер Бэгг, наконец, добивается свидания с мистрисс Кчерни.
Решившись не пренебрегать никакой предосторожностью, я оставил плотника Баркера караулить у опушки леса, спрятал Питера в тени у садового забора и отрядил Долли Вендта в обход вдоль усадьбы для наблюдения за проклятой скалой, с которой стреляли по гибнущему судну. При первом подозрительном шорохе каждый из них должен был подать сигнал и бежать обратно к месту, где мы расставались. Распорядившись таким образом, я попробовал отворить дверь сада. К моему удивлению, она оказалась незапертой и беззвучно распахнулась при первом толчке. Полная тишина царила в темных аллеях. Ни звука не слышно было в окрестностях. Нигде не залаяла собака, нигде не шелохнулась спугнутая птица.
Кое-как выбравшись на более открытое место Цветника, разбитого перед верандой главного дома, я с радостью заметил две полосы света, прорезывающих темноту и ложащихся яркими пятнами на спящие Цветы роскошных клумб. Свет выходил из окон в нижнем этаже, — прямо над террасой, утонувшей в тени вьющихся растений. Различные цвета шелковых портьер на обоих окнах указывали на то, что они принадлежали двум различным комнатам. В которую же из них должен был я пробраться для того, чтобы увидеть мисс Руфь, или, правильнее, мистрисс Кчерни? Пришлось действовать наугад. Подняв маленький камешек, я бросил им в ближайшее окошко, отступив в то же время в глубокую тень ближайших деревьев. В ответ на слабый стук в комнате раздался отчаянный лай маленькой собачки, которая, казалось, поставил себе задачей перебудить весь дом и донести всем и каждому о посещении непрошенного гостя. Я уже готовился дорого продать свою жизнь, в случае нападения кого-либо из разбойников... но, к моему крайнему удивлению, никакого нападения не последовало. Бешеный лай прекратился так же внезапно, как и начался. Опять воцарилось молчание, только свет погас в одном из окон. Не успел я еще сообразить, что бы это могло значить, как дверь на веранду отворилась и на пороге ее показалась она сама, мисс Руфь, во всей своей победоносной прелести. Освещенная ярким лучом луны, выплывшей в эту минуту из-за туч прекрасная молодая женщина медленно сошла с террасы в сад и направилась прямо ко мне, точно влекомая неведомой силой, говорившей ей о моем присутствии. Убедившись в том, что мы одни, я молча выступил из своей засады. Мисс Руфь не вскрикнула, не удивилась. Она так же молча повернула обратно, вошла в дом и затворила за собой двери, сделав мне знак приблизиться. Через минуту окно в темной комнате отворилось, как бы приглашая меня войти. Я быстро пробежал несколько шагов, отделяющих меня от веранды, перепрыгнул через ее высокие перила, и, спустя минуту, очутился около мисс Руфь... Наконец-то моя рука сжимала ее руку крепким, горячим пожатием, которое, казалось мне, никогда не должно было кончиться.
— Джэспер Бэгг, — заговорила она тихим шепотом, и голос ее звучал в моем сердце, как шелест весеннего ветерка в кустах цветущих роз, — Джэспер Бэгг, это вы! Я знала, я была уверена, что вы вернетесь, — не забудете, — не оставите меня! Но я держу вас в темноте!.. Дайте мне зажечь свечи, капитан!..
Нежная маленькая ручка попробовала освободиться из моих рук, но я решительно удержал ее.
— О, мисс Белленден, не все ли равно?.. Днем ли, ночью ли, я всегда в вашем распоряжении!.. Сегодня, как вчера, как завтра, я могу только повторить вам то, что сказал, пользуясь минутным отсутствием желтого шпиона, — я здесь, с добрым судном и с преданной командой, и мы все: судно, команда и я — в полно распоряжении нашей молодой хозяйки! Мы все ждем не дождемся ее появления на палубе «Южно Креста»!
Она слегка отвернула голову, по-видимому, того, чтобы сделать вид, что озабочена тем, что надо спустить портьеры на окне и зажечь огонь, на самом же деле, чтобы скрыть свое смущение.
— Не называйте меня мисс Белленден, Джэспер! — заговорила молодая женщина дрожащим голосом. — Вы знаете, что я не имею больше права на это дорогое имя! Вы присутствовали на моей свадьбе с... О, Джэспер, неужели это было всего год назад?!
Ее бледное личико побледнело еще больше. В глубоко впавших глазах промелькнуло то выражение безграничного ужаса, которое вызвал шепот желтого шпиона вчера утром. Этот взгляд, эта бледность сказали мне больше о несчастной судьбе мисс Руфь, чем могли бы сделать длинные патетические рассказы модных героинь. Печально потупил я голову при воспоминании об этом злосчастном дне. Сегодня минуло ровно тринадцать месяцев со дня, когда мисс Белленден стояла под венцом в старинном соборе Ливорно.
— Время идет быстро, мистрисс Кчерни! Особенно для молодых супругов! Признаюсь, я боялся, чтобы новая жизнь не заставила вас забыть ваших старых, преданных друзей!
Я не думал ни единого слова из того, что говорил, и она прекрасно понимала это. Тем не менее, она не стала противоречить мне, с деликатностью леди, не желая никого посвящать в печальную тайну своих супружеских несчастий. Только легкий вздох обнаружил ее настоящие мысли, да невнятно произнесенные слова:
— Время летит быстро для счастливых! Здесь же!.. Здесь бывают бесконечные дни и ужасные, одинокие ночи!.. Мой супруг часто отлучается, слишком часто, мистер Бэгг!
Я молча поклонился, опускаясь в мягкое кресло, предложенное мне ласковым движением маленькой белой ручки. Ее взор скользнул по роскошным часам старинного севрского фарфора, поставленных в углу, на одном из мозаичных столиков. Я понял ее беспокойство. Очевидно, времени у нас оставалось немного, поэтому я заговорил без дальнейших предисловий.
— Мисс Руфь! — Простите мне, миледи, но я не могу называть вас иначе! Для меня вы всегда останетесь мисс Белленден, той дорогой маленькой Руфью, я привык... любить... уважать с детства, как... как свою дорогую хозяйку! — Еще раз простите бесцеремонную, может быть, слишком бесцеремонную откровенность безусловно преданного вам моряка; обстоятельства так сложились, что нам некогда тратить время на вежливые фразы. То, что я видел сегодня ночью, на северной скале острова... Вы слышали, конечно, выстрелы погибавшего судна, мисс Руфь?'
Она вздрогнула, и ее опущенная головка склонилась еще ниже под непосильной тяжестью мрачных мыслей. Сердце мое заныло от болезненной жалости но надо было убедиться во что бы то ни стало, надо было говорить с отчаянным спокойствием хирурга решившегося на жестокую, но спасительную операцию.
— Ни один честный человек не решится добровольно оставаться на этом острове, зная то, что я предполагаю, что должен предполагать, мисс Руфь. Вот почему я умоляю вас довериться мне и поскорей покинуть этот берег. Вспомните тот день накануне вашей свадьбы, когда вы сказали мне: «Джэспер Бэгг, вы нужны мне, друг мой». Теперь я понимаю, что сам Бог внушил вам, неопытной молодой девушке, мысль, показавшуюся мне тогда необъяснимой прихотью. Вы назвали меня тогда вашим другом, мисс Руфь. Теперь ваш друг умоляет вас последовать его совету и бежать немедля, если уж не ради спасения вашей жизни, то хоть ради спасения вашей чести!
Опять появилось уже знакомое мне выражение ужаса на прелестном бледном личике. Маленькие прозрачные ручки отчаянным жестом прижались к бессильно опущенной головке, точно желая не слышать мучительных слов. Но я уже не мог остановиться. Я должен был договорить и настойчиво продолжал:
— Да, мисс Руфь, вы не должны отказываться от помощи преданных друзей. Сам Бог привел нас сюда в отсутствие вашего тирана. Не возражайте, дорогая леди. Я знаю, что говорю! Не стану расспрашивать вас о подробностях вашей супружеской жизни, да это и не нужно... У меня здоровые глаза, мисс Руфь, а надо быть слепым, чтобы не видеть, как вы несчастны. Любящий муж не оставил бы вас одну в этой пустыне, не окружил бы вас грязными шпионами, не принудил бы видеть то, о чем я не хочу даже говорить, чтобы не оскорблять вашу чистую душу. Вы молчите, вы страдаете с терпением святой мученицы, но вы не можете скрыть ваших страданий. Достаточно вас угнетают, быть может, прямо мучают, мисс Руфь!
Я замолчал, испугавшись ее возрастающего волнения. Она уже не могла побледнеть более, но ее измученное личико приняло выражение такой ужасной муки, что у меня сердце сжалось от боли. Крупные капли слез выступили на ее синих глазах и покатились по нежным щечкам неудержимо, как бегут жемчужины с оборванной нитки. Белая, нежная, прекрасная, как надломленная лилия, глядела она на меня минуту, другую и третью и вдруг зарыдала, припав лицом к столу, зарыдала громко, неудержимо, как плачет женщина, пораженная непосильным горем.
— О, Джэспер, что я выстрадала! Что я выстрадала! Если бы вы знали, Джэспер! Если бы вы только знали! — повторяла она среди судорожных рыданий, вздрагивая всем телом, не успевая отирать жгучих слез.
Увы, я ничего не знал, и это было, пожалуй, худшим из моих мучений, но я догадывался... догадывался о слишком многом! Страстное чувство нежной жалости заглушало в моей душе все остальные чувства. С каким восторгом привлек бы я это бедное, истерзанное создание к себе на грудь, с какой радостью постарался бы утешить ее горькое горе! Боже мой, да я бы жизнь свою отдал, чтобы только осушить слезы!
Я бы рад был целовать следы ее маленьких ножек, если бы имел на это право! Теперь же что мог я сделать, чем успокоить такое горе? Сердце мое разрывалось от боли, душа была переполнена горячим сочувствием, а язык не нашел ничего лучшего глупой вчерашней фразы: Я здесь... И судно здесь!.. И команда!.. Мы все в вашем распоряжении, мисс Руфь!
Она поняла и оценила искренность моего волнения и улыбнулась сквозь слезы.
— Какой вы добрый, мистер Бэгг! Спасибо вам!.. От всей души спасибо! Но не огорчайтесь так сильно за меня. Я расплакалась, как дитя. Это глупо и бесполезно!.. Теперь только вижу я, как слаба и наивна была я в то счастливое время, когда считала себя такой умной, опытной и энергичной. Я ошибалась, как ребенок. Но, Боже мой, как давно это было! Теперь же поздно исправлять ошибку, друг мой! Жизнь не начинают снова. Я не могу уехать вместе с вами, Джэспер!.. Не могу покинуть этого берега, где меня ждет могила, как стольких других раньше меня... —договорила она чуть слышно.
В свою очередь я взглянул на часы и поднялся. -Послушайте вашего верного, старого друга, дорогая мисс Руфь! Накиньте плащ или шаль потемнее и следуйте за мной! Ручаюсь вам головой за то, что вас в какие-нибудь 20 минут до нашей лодки, а через час и до нашего судна. К утру вы будете уже в открытом море, далеко от этого проклятого берега!
Отчаянным жестом мисс Руфь заломила руки.
— О, друг мой, вы не знаете, что говорите! Да разве я могу уйти из этого дома, окруженного шпионами? Я и то удивляюсь чуду, дозволившему вам обмануть соглядатаев, расставленных повсюду, и пробраться ко мне. Но, даже допуская второе чудо, вы не могли бы добраться со мной до вашей лодки, — не могли бы поручиться за благополучное возвращение на борт вашего судна! Благодарите Бога, спасшего ваш «Южный Крест» от участи стольких других кораблей — и возвращайтесь домой без меня, друг мой... Меня же ждет могила на этом проклятом берегу!
Пугливо оглянувшись, она быстро вынула из кармана небольшую тетрадь в мягком сафьяновом переплете и протянула ее мне:
— Прочтите эти строки, Джэспер! Я писала их для себя одной! Прочтите это описание моего ужасного существования, когда будете в открытом море, вдали от опасностей этого адского берега. Тогда только вы поймете всю безнадежность, весь ужас моего положения. И если после этого вы все еще захотите помочь мне, если память о друге вашей молодости не угаснет под гнетом презрения, тогда... тогда возвращайтесь, Джэспер, и вырвите меня из рук моих тюремщиков!
Я заботливо спрятал тетрадку на своей груди, но отвечал решительно:
— Я исполню ваше желание, мисс Руфь, и прочту историю ваших несчастий прежде, чем вернуться сюда. Но напрасно вы считаете честного английского моряка способным отказаться от спасения дорогой ему женщины. Никакие силы и опасности не смогут заставить меня уехать отсюда, не сделав всего возможного для вашего освобождения!
Она улыбнулась своей прежней милой улыбкой, осветившей ее похудевшее личико, как солнечным лучом, но увы! Этот луч так же быстро погас, как и появился, и она заговорила с прежней горькой серьезностью:
— Вы не поняли меня, Джэспер! Говоря об опасностях, я думала о себе больше, чем о вас! Господь Бог, сохранивший ваше судно от подводных скал и обманчивого маяка, — прибавила она с ударением, — сохранит вас и дальше, если вы не будете безумно рисковать, дожидаясь возвращения того, чьи слуги стреляли в потерпевших крушение. Он же возвращается завтра утром.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24