— Кровавый Хоро? Ты пришел к нам?
Люди отпрянули от колдуна — страшнее Кровавого Хоро не было никого на свете! Когда он приходил, вымирали целые селения. Кожа покрывалась черными пятнами, и люди гибли, как мухи осенью. Из всех духов один Хоро являлся к людям в человеческом образе и в человеческой одежде. Иногда он даже подолгу жил в каком-нибудь стойбище, и никто не догадывался, что это не человек, а злой дух, пока кровь загубленных им жертв не выступала пятнами на его одежде.
— Вижу, вижу страшного Хоро! — опять заголосил колдун. — Он хочет пожрать всех мужчин, всех женщин, всех детей! Но Друг охотников сильнее его, помоги нам, Роко! Скажи, что делать!
Льок замолчал, словно к чему-то прислушиваясь, потом поднял обе руки, как делают колдуны, передавая сородичам волю духов.
— Роко сейчас сказал мне: «Пусть охотники наденут промысловые одежды, и я покажу им Кровавого Хоро».
Не заходя в лагерь, прямо с поляны у стойбища, охотники пошли к хранилищу между скал. Кремень, угрюмый еще более обычного, тяжело ступал впереди, сейчас воля колдуна была сильнее его. У хранилища Льока оставили одного, а сами гуськом вошли в расщелину, чтобы надеть охотничью одежду. Томительно долго тянулось для Льока время. Законы рода священны, никто не смеет их нарушать. Не посвященный в охотники не должен входить в хранилище промысловых одежд — ослушнику грозит смерть. Какую же лютую казнь заслуживает тот, кто осквернит охотничью одежду, кто решится на обман сородичей?! А он, Льок, это сделал…
Сначала в хранилище было тихо, потом кто-то вскрикнул, и крик этот подхватили многие голоса. Вскоре мимо Льока, не замечая его, пробежали охотники. Руки у многих были окровавлены. Среди бежавших не было одного Кремня. Ау был спасен!
Вскоре все стойбище узнало о случившемся. Охотники, по обычаю зажмурив глаза и шепча положенные заклинания, переодевались в охотничьи одежды. Проворный Тибу оделся раньше других, он открыл глаза и увидел стоявшего под елью с раздвоенной вершиной Кровавого Хоро. Хоро был совсем как Кремень, но одежда его была покрыта кровавыми пятнами. Тибу закричал…
Теперь охотники наперебой хвастались перед женщинами, как они расправились с Кровавым Хоро и спасли стойбище от страшной беды. Одного не могли понять ни охотники, ни женщины — куда делся старый Кремень и почему Кровавый Хоро был так похож на Главного охотника? К толпе подошел молодой колдун, и когда его спросили об этом, он ответил:
— Духи сказали мне: «Кровавый Хоро похитил Кремня. Он принял его образ и стал жить среди нас».
Сородичи поверил молодому колдуну. Начались толки о том, с какого же времени страшный Хоро мог поселиться в стойбище. Пролил кровь сородича в ладье на промысле, конечно, не Кремень, а Кровавый Хоро, он хотел разгневать духов моря и обречь людей на голод. Кто-то из женщин сказал, что никогда человек не бросил бы ребенка в поток, это мог сделать только злой дух! Старухи говорили: «Хоро принял образ Главного охотника очень давно, вот они постарели и потеряли силу, а Кремень совсем не дряхлел, значит, он не был человеком!» Охотники наперебой вспоминали, как Кремень, не жалея их, посылал на промысел в мороз и бурю, как за малейшее ослушание грозил раздавить непокорного своими страшными руками. Не может быть такой силы у человека! «Конечно, это Кровавый Хоро — враг всех людей — принял облик Главного охотника», — уверяли друг друга жители стойбища. Все были рады, что так счастливо избавились от заклятого врага. Хотя тяжелый камень лежал на сердце Льока, радовался и он. Все-таки ему удалось спасти своего друга от неминуемой гибели.
ГЛАВА 16
Очень тревожной была эта ночь для людей селения. Охотники убили старого Кремня, в которого вселился Кровавый Хоро, но кто может погубить злого духа? Хоро и теперь, верно, бродит где-то совсем близко около стойбища. Чтобы помешать страшному духу проникнуть в селение, колдуньи от заката до восхода солнца жгли костры из можжевельника. Языки пламени, бледные в полусумраке белой ночи, опоясывали поляну, где темнели бугры жилищ. Прижатый к земле ночной сыростью, дым синеватой пеленой стлался над землянками, разнося по лесу отгоняющий злых духов сладковатый запах горящих можжевеловых веток.
Старухи колдуньи с размалеванными лицами сами были похожи на духов. Они без устали расхаживали от костра к костру, ударяя костяной колотушкой по коже, натянутой на рябиновый обруч. От гулкой дроби бубнов жителям стойбища становилось еще страшней.
— Бе-да! Бе-да! Бе-да! — слышалось всем в этих тревожных звуках. — Беда близко… Бойтесь беды!
Никто не решался заснуть в эту ночь. Злому духу легче погубить спящего, и потому матери безжалостно тормошили детей, не давая им задремать. Дети терли слипавшиеся глаза и громко плакали. Из-за высокой ограды охотничьего лагеря до стойбища через лес неслись раскаты боевых песен. Нестройный гул бубнов, детского плача, заклинаний старух, низких басистых голосов охотников поднимался над окутанным дымом селением.
Кремень столько лет ревниво оберегал свою власть и так жестоко расправлялся с непокорными, что после гибели старика никто не помышлял о том, чтобы стать на его место. Многих удерживал страх перед Кровавым Хоро. Месть злого духа прежде всего обратится на того, кто заменит Кремня. Но стойбищу нужен был вожак, и охотники решили на совете: пусть духи колдуна укажут, кому быть Главным. К восходу солнца Льок должен был передать их веление.
Из стойбища до уединенной землянки колдуна долетали тревожная дробь бубнов и завывание колдуний, а из охотничьего лагеря доносились обрывки боевых песен.
Для такого важного события колдуну нужно было облачиться в полный колдовской наряд — малицу, покрытую мехом рыси, квадратную шапку и нагрудник из китовой кожи. Чтобы надеть этот нагрудник, Льоку пришлось снять с шеи семь ремешков, на концах которых висели вырезанные из дерева и кости изображения животных и человека. Тут он заметил, что не хватает самого важного амулета — оберега, фигурки человечка. Льок переворошил всю землянку, но так и не нашел его. Где он мог потеряться? Ремешки были длинные, и фигурки-покровители, брякая одна о другую, мешали Льоку, а снимать их не полагалось ни днем, ни ночью. Вот почему, когда никого не было поблизости, Льок беспечно закидывал их за спину. Видно, пробираясь по лесной чаще, он зацепился за сучок и оборвал ремешок с человечком. Яркое зарево — предвестник скорого появления солнца — все шире разливалось над лесом. Льок налил в глиняную плошку воды и, склонившись над ней, начал раскрашивать себе лицо. Растерев красную охру, зеленую глину и сажу с жиром, Льок обвел красными кругами глаза и рот, намалевал на щеках зеленые прямые полосы, а рядом с ними черные волнистые. С каждым мазком лицо его становилось все страшнее, а когда он нарочно скривил рот и сморщил нос, то увидел на гладкой поверхности воды такое чудовище, что его самого взяла оторопь. Льок провел еще две зеленые черты на лбу, раскрасил руки и вышел наконец в полном уборе из землянки. Над лесом уже поднялся огненный шар солнца.
Увидев издали молодого колдуна, старухи еще сильнее забили своими колотушками по коже бубнов.
— Идет! Идет! — завопили они на разные голоса. — Он идет!
Женщины и дети сбежались к тропе, по которой колдун должен был пройти в охотничий лагерь. Всем не терпелось поскорее узнать, кого же избрали духи.
Льок шел, наклонив голову и прикрыв лицо ладонями. Когда он приблизился, колдуньи закричали хором:
— Кому быть? Кому быть? Кому быть?
Льоку по-мальчишески захотелось пугнуть любопытных. Он отнял ладони от размалеванного лица и, скорчив страшную гримасу, подступил к ним. Женщины и ребятишки с визгом разбежались. Колдуньи шарахнулись в стороны, бормоча заклинания и отмахиваясь бубнами. Очень довольный, что напугал мудрых, Льок пошел дальше.
Перед высокой оградой охотничьего лагеря он остановился, еще раз проверяя свое решение.
— Да, так будет лучше всего, — сказал он себе и шагнул за ворота.
Охотничий лагерь состоял из трех больших землянок. Одна, стоявшая посередине, называлась жилищем «усатого старика», в ней и жили самые старые охотники, испытанные в трудном промысле на моржа. Другая была предназначена для молодежи, недавно посвященной в охотники, и носила название «блестящей стрелы», что на охотничьем языке означало семгу. В третьей жили охотники постарше, уже набравшиеся опыта. Это были самые сильные охотники рода, не боявшиеся ходить в одиночку на медведя. Их землянка так и называлась жилищем «лесного человека». Охотники стояли у входов своих землянок, ожидая, кого из них избрали духи колдуна.
Льок прошел мимо землянки «блестящей стрелы», даже не взглянув на безусых юношей, которые еще совсем недавно помогали женщинам месить глину и таскали им корзины с семгой.
Старые охотники закивали головами: так и должен был поступить колдун. Но Льок прошел и мимо их жилища, лишь немного, будто в раздумье, замедлив шаг. Старики нахмурились — неужели Главным охотником станет кто-нибудь не из их землянки? Колдун и в самом деле подошел к жилищу «лесного человека». Знаком он велел отойти в сторону первому охотнику, второму, третьему, и, только когда очередь дошла до Ау, колдун торжественно сказал:
— Вот кого мои духи избрали Главным охотником!
ГЛАВА 17
Дни становились короче, а ночи длиннее. По вечерам в темнеющем небе стали появляться крупные звезды. Поспевали ягоды. Учившиеся летать птенцы с каждым днем поднимались все выше и выше. Исчезли оводы, и олени, освободившись от своих маленьких лютых мучителей, спокойно бродили по лесу, поедая грибы. Грибов было такое множество, что олени, исхудавшие за лето, быстро жирели.
Пора позднего лета — веселая и хлопотливая, каждый — от муравья до человека — торопился сейчас запастись едой на долгую зиму. В стойбище все были заняты делом. Даже дряхлые старухи и те разбрелись по лесу, по болотам, собирая только им известные травы и коренья, которыми можно и вылечить и околдовать человека. Взрослым помогали малые ребята — они старательно разыскивали остро пахнущий дикий лук, выкапывали его из земли и несли в селение. В дни предвесеннего голода, когда у людей стойбища начинали пухнуть ноги и кровоточить десны, лук был лучшим лекарством.
Больше всего радостных хлопот было у молодежи. Юноши, еще не посвященные в охотники, и девушки, не переселившиеся в отдельные землянки, вместе с подростками не выходили из лесу. Они забирались в самую глушь, к озеркам среди топких болот. К середине лета болота немного подсыхали, и, перепрыгивая с кочки на кочку, можно было добраться до густых зарослей осоки. Там укрывались линяющие гуси.
Тибу, недавно посвященный в охотники, считался наравне с Льоком лучшим ловцом линяющих гусей. Только Льок любил выслеживать птицу в одиночку, а Тибу всегда подбирал себе целую ватагу сверстников. Охотникам не полагалось заниматься этим промыслом. У них было сейчас другое дело — мять ремни и готовить охотничьи снасти. Но Тибу так любил охоту на гусей, что стал просить Ау отпустить его в последний раз за «линьками».
Ау задумался — это было не в обычае стойбища. Но ведь юноша может принести большую пользу селению, распоряжаясь молодежью на охоте за дичью. А чтобы мять ремни, хватит и пожилых охотников. Поразмыслив, Ау согласился. Обрадованный юноша сейчас же побежал догонять друзей, уже ушедших в лес.
Старый Нюк имел привычку обходить по вечерам лагерь, чтобы посмотреть, все ли в порядке. Заглянув в землянку «блестящей стрелы»и сразу приметив, что Тибу нет на обычном месте, он сказал об этом Главному охотнику. Ау объяснил, что отпустил юношу на промысел за линяющими гусями.
— Зачем нарушаешь порядок? — начал выговаривать старик. — Разве Главный охотник не должен следить, чтобы все было, как велит обычай? Старого Нюка поддержали не только пожилые охотники, а и те, кто был помоложе, — кому не надоест изо дня в день мять до боли в ладонях мокрую кожу? Разве не веселее разыскивать притаившуюся в чаще приозерной осоки птицу?
Если бы на месте Ау был Кремень, он бы одним взглядом из-под нахмуренных бровей заставил бы умолкнуть недовольных. Но Ау приходилось трудно. Старики не упускали случая напомнить ему, что он еще молод и потому многого не знает, а молодежь слишком привыкла считать его простым охотником, как и они сами.
Чтобы не рассориться со всеми, раздосадованный Ау ушел из лагеря в лес, захватив с собой копье.
Пора светлых северных ночей была на исходе. Еще не потускнела на небе багровая полоса заката, а в лесу уже начало быстро темнеть. Птицы немного повозились на ветках, устраиваясь на ночлег, и притихли, звери помельче забились в норы, зато ночные хищники вышли на охоту. В озерах по самому дну бесшумно двигались щуки, над ними темной тенью скользили выдры. На толстом суку притаилась рысь, поджидая добычу. Бесшумно рыскали волки, где-то ревела медведица, сзывая разбежавшихся медвежат. Ей самой некого было опасаться, но глупые детеныши могли погибнуть и от когтей рыси, и от клыков волка.
Обида на сородичей душила Ау, и он, сам не зная зачем, шел все дальше и дальше по притихшему ночному лесу. Не глядя под ноги, он по привычке опытного охотника ставил ступню так, что не слышалось ни треска сломанного сучка, ни хруста валежника. В другое время зоркий охотник рассмотрел бы распластавшуюся на суку рысь, но сейчас даже вспыхнувшие зеленым огнем глаза хищника не привлекли его внимания.
Долго бродил Ау по лесу, не замечая, как идет время. Обычно чуткий к каждому шороху леса, он не слышал и не видел ничего, пока чуть не наступил на молодого дрозда. Птенец махал уже оперенными крыльями, подпрыгивал в траве и, открывая во всю ширь клюв, пищал что было мочи. Он не мог взлететь. Ау наклонился над птицей. Уже начинало светлеть, и зоркий глаз охотника разглядел, что лапа птенца запуталась в травинке, и у него не хватало сил освободиться. Ау осторожно протянул руку, чтобы распутать стебли. Птенец умолк и вдруг, свирепо зашипев и натопорщив перышки, клюнул палец охотника. Верно, увидев перед собой страшного врага, он решил продать свою жизнь подороже. Ау засмеялся — вот какая храбрая пичуга! Он освободил продолжавшего клевать его руку птенца и посадил на ладонь. Тот нахохлился, но не шевелился — выжидал, что будет дальше, но когда Ау чуть двинул пальцем, птенец быстро клюнул его еще раз и вспорхнул. Это смешное приключение прогнало всю злость Ау на сородичей, и он уже спокойно повернул назад к лагерю, но по пути сказал себе:
— Если нужно будет, я все-таки стану делать по-своему.
В глуши болот и на озерках в лесной чаше гусыни и утки растили птенцов. Заботливо оберегая потомство от многочисленных врагов, матери со своими выводками уходили на островки посреди озер, куда не могли добраться ни хищные звери, ни люди. По берегам, в зарослях осоки, укрывались ослабевшие, больные самцы. Вместо сильных крыльев с толстыми и длинными маховыми перьями у них в ту пору торчали лишь жалкие отростки. Сейчас птицы не могли подняться в воздух и только бегали по земле, беспомощно растопырив лишенные оперения крылья. Но на воде они чувствовали себя по-прежнему хорошо. Почуяв врага, они, ныряя, отплывали подальше от берега и там пережидали опасность.
Молодежь охотилась на «линьков» ватагами. Кто-нибудь выслеживал птицу и, вспугнув, гнал ее в ту сторону, где поджидала засада. Вот тогда-то и начиналась веселая потеха! Гусь в страхе громко гоготал, преследовавшие его девчонки визжали, мальчишки радостно горланили. Самцы были хитрые, они норовили забраться в заросли осоки, до крови резавшей голые ноги охотников. Но охотничья страсть так сильна, что и юноши и девушки бесстрашно лезли в гущу осоки, не боялись самых топких мест, а если птице удавалось добежать до воды, пускались вплавь за ускользающей добычей. В этом году Тибу решил отправиться на дальнее озеро, которое пользовалось дурной славой. Его окружали топкие болота, а берега густо заросли камышом и осокой. Топи не подпускали к озеру ни людей, ни лесных хищников, и птицам здесь было раздолье. Два поселившихся в этом потаенном уголке коршуна ревниво оберегали свои владения от соперников. Иногда сюда залетал их сородич. Тотчас же возникала схватка, в воздухе клубком кружились сцепившиеся в смертельной борьбе хищники, и перья их разлетались во все стороны.
Сюда-то и привел Тибу свою ватагу, подобранную из самых смелых сверстников. В их числе была Ясная Зорька, внучка колдуньи, умершей от голода весной. Тибу охотно взял ее с собой на промысел. Она считалась самой ловкой среди всех девушек стойбища, и не случайно ожерелье из клювов добытых ею гусей было у нее длиннее, чем у сверстниц. Тибу удивлялся ее удальству, а девушке льстило, что настоящий, уже прошедший обряд посвящения охотник хочет дружить с нею.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26