Надо все хорошенько зачертить и сфотографировать.Но чей же кенотаф мы нашли — неврского воина или скифа-пахаря? Спор об этом начался еще у раскопа и продолжался вечером по дороге в лагерь. Но там от этой загадки нас на время отвлекли письма, привезенные с почты.Уже вышел журнал с описанием и фотографиями наших прошлогодних находок. Как я и предполагал, загадочный конус вызвал немало оригинальных гипотез. Три из них излагались в письмах, которые нынче пришли. В одном письме неопровержимо доказывалось, что конус — часть конской парадной сбруи, и был приложен рисунок ее реконструкции. В другом столь же убедительно и также с приложением рисунка — что это основа сложного головного убора, вероятно царского. В третьем же письме один коллега высказывал предположение, будто конус — часть какого-то неизвестного нам скифского оружия, и добавлял: «Очень рекомендую вам, уважаемый Всеволод Николаевич, проконсультироваться с выдающимся знатоком древнего вооружения А.О. Клименко, живущим в Керчи. Адрес его, вероятно, знают в музее…»— Смотрите-ка, Андрей Осипович, у вас в Керчи, оказывается, есть знаменитый однофамилец — знаток оружия, — сказал я.И только тут до меня дошло, что совпадает не только фамилия, но инициалы! Сразу вспомнился утренний разговор о стрелах, и, окончательно опешив, я спросил у бывшего следователя:— Так это вы?! Что же вы мне раньше не сказали? Морочили голову, изображая этакого простачка и профана в археологии, якобы только что начавшего ее изучать.— Да говорил же я вам, что собирать всякое холодное оружие — мое стариковское хобби, — ответил он, опять пряча смеющиеся глаза в глубокие щелочки под густыми бровями. — Нельзя же отставать от века. Вот и получилась, говорят, неплохая коллекция. Все собирался вам показать, да как-то не представилось случая.— Ну что вы прибедняетесь? Какой вы любитель, если к вам за советом специалисты адресуют. Хобби! Н-да, ловко вы меня разыграли. И в музее никто не предупредил.Андрей Осипович улыбнулся:— Они считали, вы знаете…— Теперь понятно, откуда у вас такие познания в археологии, — сказал Савосин.Забегая вперед, скажу, что, попав снова в Керчь, я, конечно, познакомился с коллекцией Клименко. Она оказалась совершенно изумительной.
Все устройство погребальной камеры — то, как были уложены бревна по ее стенам и над ней, в виде чуть покатой двускатной крыши, — как будто свидетельствовало о живучести еще давних традиций чернолесских племен.Закончив раскопки, мы занялись детальным изучением находок, ломая головы над тем, кто же тут был похоронен — невр или скиф.Простота и бедность керамики подтверждали: погребение, пожалуй, действительно относится даже к седьмому веку до нашей эры, как уверенно определил Андрей Осипович по наконечникам стрел, — а мы ему теперь стали твердо доверять.Но подобную посуду находят и в погребениях скифов-пахарей!В углу погребальной камеры мы нашли часть сбруи коня, который должен был отвезти покойного воина в загробное царство. Поскольку сам воин не был тут погребен, его родственники вполне разумно и коня убивать не стали, просто так же символически положили в гробницу лишь его сбрую. Кожаные ремешки, конечно, истлели. Сохранились лишь бронзовые удила с колечками в виде стремечек на концах, бляшки и псалии из кости. То, что они были костяные, тоже подтверждало древность погребения. Они напоминали о тех временах, когда по равнинам еще бродили мамонты и не знавшие пока железа наши далекие предки сидели в пещерах у чадных костров, коротая время вырезыванием вот таких зверушек из податливой кости.Но самой любопытной среди украшений конской сбруи была, пожалуй, маленькая, всего в пять сантиметров длиной и в три высотой, тоже вырезанная из кости головка лосенка! Правда, неведомый древний мастер придал ей несколько фантастические черты, но все равно не оставалось сомнений в прототипе: едва наметившиеся рожки, горбинка морды, широкие отвислые губы.Любуясь фигуркой, я снова, в какой уже раз, задумался о загадках звериного стиля. Он возникает как-то внезапно, примерно во второй половине седьмого века, и сразу получает всеобщее распространение от приднестровских степей до алтайских горных пастбищ. Одни предлагают искать его родину в Передней Азии, другие — в лесах Приуралья или степях Казахстана.Но, вероятно, древние корни скифского искусства близки к тотемическим изображениям почитаемых животных еще древнего родового строя. А с распадом родового общества и выделением знати изображения священных зверей стали как бы символом власти и знатности. У зверей стали подчеркивать силу и мощь, изображать их в схватке, в борьбе, чтобы показать могущество владельца украшений и запугивать врагов.Многие звери почитались священными еще у первобытных людей. Но таких древних изображений дошло до нас очень мало, потому что их делали из менее прочных материалов, чем металл. К тому же с появлением бронзы, железа и золота художникам стало проще размножать свои творения. Каждое изображение на неподатливом камне или кости создавалось в одном экземпляре. А с помощью одной бронзовой матрицы стало возможно начеканить из тонкого золотого листа уже целое стадо совершенно одинаковых оленей. Наверное, именно поэтому звериный стиль так широко распространился не только у скифов, но и у соседних племен.Над чьей же символической могилой был насыпан этот курган, рядом с могилами людей еще давней эпохи бронзы?И снова меня донимал проклятый вопрос: какой же курган раскапывать теперь?Расчищая погребальную камеру и размышляя над находками, мы увлекались загадками древности порой настолько, что даже с некоторым недоумением, озираясь вокруг, воспринимали приметы современности: тающий след самолета в небе, гудки автомашин, мчавшихся по дороге.Многих шоферов, в свою очередь, удивляло, что ищут какие-то чудаки, роясь в земле посреди пшеничного поля. Они останавливали машины, подходили к нам, присаживались на корточки, заглядывая в раскоп, и порой задерживались надолго, засыпая нас вопросами.Отвечая на них, я с особой остротой ощущал, что мы находимся словно бы сразу в двух разных мирах, разделенных тысячелетиями и в то же время совсем близких, расположенных на одном пшеничном поле.Я любил иногда уйти подальше от лагерного костра, посидеть в тишине и одиночестве и подумать, постараться представить себе, как жили некогда тут древние люди. Это было легче всего в темноте. Она скрывала мачты высоковольтных линий, выстроившиеся вдоль шоссе телефонные столбы, новые дома колхозного поселка с телевизионными антеннами на крышах и другие приметы современности. Тьма оставалась такой же, как в древние времена, и помогала думать, ничем не отвлекаясь.Фантазия, словно волшебная машина времени, переносила меня в далекое прошлое, воскрешала в памяти давно отшумевшую жизнь. Видно, я так часто и долго, до рези в глазах, рассматривал сценки на вазе, что они вдруг оживали. Древние люди начинали двигаться, говорить, смеяться, гневаться. Я видел, как, спалив сначала кустарник и сухую траву, они пашут, тяжело навалившись грудью на убогий деревянный плуг. Как строят на зиму хижины-полуземлянки, запасают хворост для костров, куют лошадей, доят норовистых кобылиц. Как женщины, тихонько напевая бесконечные, как сама степь, заунывные песни, лепят возле очагов глиняные горшки.Налетали враги — и мои «пахари», как я мысленно называл их, так и не зная настоящего имени, брались за оружие, чтобы отбить натиск. Кто же они? Как их звали?Грезились мне и другие красочные картины. Как съезжались на тризну к только что насыпанному кургану со всех сторон празднично разодетые всадники. У подножия кургана дымились чадно костры, клокотало и булькало в пузатых котлах жертвенное мясо. Принюхиваясь к поднимавшемуся над котлами пару, тревожно ржали лошади, вставали на дыбы, норовили умчаться в степь.На тризну съезжались не только близкие и дальние родственники, но и гости из соседних племен. Кто они? Скифы или невры? Оружие у всех одинаково. У всех тугие луки в нарядных горитах, расшитые золотом колчаны, острые копья, мечи в позолоченных ножнах, украшенных фигурками всяких зверей. Некоторые щеголяют в греческих шлемах и поножах, защищающих ноги. Одинаково нарядное убранство коней, и у всех степной ветерок колышет подвешенные к уздечкам скальпы убитых врагов. Одежда? Но как ни вглядывайся, в ней тоже нелегко подметить особую разницу. И не случайно. Как одевались скифы, мы хоть знаем по их изображениям, оставленным греческими художниками. А ни один портрет невров нам не известен. Вряд ли, впрочем, их одежда так уж сильно отличалась от скифской. Наверняка она тоже была удобна для кочевий и схваток. Посуда? Но от ее разнообразия разбегаются глаза. Ведь хозяйки принесли на пир самые нарядные, самые красивые горшки и миски. Можно ли угадать, кто их лепил? Каждая мастерица стремилась перещеголять соседок.Все выжидательно смотрят туда, где возле нового вождя торжественно склонились над пучками прутьев бородатые мужчины в женских костюмах и расшитых золотом и бусинками высоких колпаках. Это гадатели. Они беседуют с богами, чтобы выяснить, можно ли начинать пир…И снова я вижу своих загадочных «пахарей» и их бородатых противников. Только теперь они не схватились в жестокой битве, а сидят рядом, мирно беседуют. В сторонке пожилой воин наливает вино в золоченую чашу, потом опускает в нее меч, секиру, дротик и пучок стрел. Он проделывает это с важностью, какой вполне заслуживает священный обряд. Потом чаша идет по кругу, каждый делает несколько глотков из нее. Они заключают мир! Они братаются.
«В самом деле, — думал я, — не могли же здешние племена постоянно враждовать между собой. Тут уж не до постройки хижин и обработки полей. Раскопки же последних лет как будто показывают, что тут буквально бок о бок жили не только скифы и невры, но и другие племена — совсем немногочисленные, однако сохранившие независимость и самобытность. Наши ученые их назвали подгорцевцами — по местечку, возле которого впервые обнаружили остатки их поселений.Может, их курганы я ищу? Или какого-то неведомого, но все же скифского племени? Пестрый мир, сложный мир! Какое же место в нем занимало племя, курганы которого мы ищем? Если бы узнать…» И в надежде на это я даю волю фантазии и жадно всматриваюсь в лица, костюмы, украшения древних людей, оживающих в моем воображении.Но как трудно их разглядеть сквозь даль веков! Годы сливаются в тысячелетия… Что прячется в их мраке? А ведь и в те далекие времена в любом веке было тоже сто лет и каждый год длился столько же, сколько и нынешний. И конечно, вмещал немало всяких событий. Фантазия как бы помогает мне «укрупнить» тот или иной отрезок времени до «натуральной величины», вырвать на миг из тьмы забвения отдельные сценки, словно островки прошлого. Но как соединить их в сплошную, неразрывную цепь и представить исчезнувший мир без провалов и «белых пятен» — во всем его богатстве и сложности?«Да разве он исчез совсем?» — думаю я, вспоминая нашего Золотого Красавца, вдруг оказавшегося похожим на своих дальних родичей, бегущих по карнизу белокаменного храма Покрова-на-Нерли. Хорошо сказал один мой друг-археолог, наделенный к тому же поэтическим даром: скифы вовсе не вымерли, не канули в Лету. Они как бы растворились в потомках. Где-то звучат до сих пор их мелодии. Кто-то рассказывает их сказки. И в наших жилах, вполне вероятно, течет скифская кровь. Кто-то пасет коней выведенных ими пород и выращивает скифскую пшеницу. И девушки, готовя себе приданое, в далеких северных деревнях вышивают на полотенцах драчливых петухов, гордых оленей и священные когда-то в древности узоры, даже не подозревая об этом…
Кто-то крадучись, осторожно трогает меня за локоть. Я отдергиваю руку, оглядываюсь и смущенно смеюсь над своим испугом. Нет, это не ожившие призраки прошлого. За мой рукав зацепился колючками принесенный ветерком из степи ажурный шар перекати-поля, похожий причудливым переплетением сухих стеблей на какую-то абстрактную скульптуру. Я освобождаю его, и он, тихо шурша, катится дальше, во тьму.А я отправляюсь спать в надежде, что утро мудренее и принесет ответ хоть на один из мучающих меня вопросов.
Утром я снова гадаю, склоняясь над картой: какой курган раскапывать? Специальной разведки окрестностей мы не проводили, сразу взялись за раскопки. Но я все же нанес на карту немало курганов, встречавшихся нам, когда колесили мы тут ранней весной в поисках «не то Михайловки, не то Варваровки».Студенты начали заводить споры:— Конечно, надо самый большой выбрать…— Твой излюбленный, что ли? Где, старики говорят, наполеоновский генерал похоронен? — лениво спросил Саша Березин, пощипывая струны гитары. Свои роскошные кудри он остриг, здесь некогда их лелеять и холить.— Нет, мальчики, по-моему, гораздо перспективнее «Золотой»!— Потому что самый красивый?— Хотя бы поэтому! — воинственно вздернула коротко остриженную головку Тося.— Не трещи, таракуцка! — прикрикнул на нее Борис и тут же поспешно пригнулся, получив крепеньким кулачком по шее.Мы с Алексеем Петровичем, лениво прислушиваясь к спорам и возне студентов, как полагается руководителям, пока хранили важное молчание. Но попозже, оставшись одни, говорили, конечно, о том же.— Я стою все-таки за «Золотой», — сказал Савосин.— Интуиция подсказывает?— А ты не веришь в нее? Чего иронизировать?Мы помолчали, глядя на угли, рдевшие под темнеющим пеплом. Я сел, обхватив руками колени, и задумчиво посмотрел поверх костра в ту сторону, где прятался в темноте «Золотой» курган.Так прозвали его мы. Даже не знаю, как называли его местные жители. Курган стоял довольно далеко от дороги, километрах в двух от лагеря. Он был довольно высок, метров в пять высотой, около тридцати метров в диаметре и выделялся издалека среди темных посевов ячменя, потому что его покрывал, как нарядной парчой, веселый ковер из крупных золотистых ромашек.— Ой какая красотища! — впервые увидев его, закричала, всплескивая загорелыми руками, Тося. — Прямо золотой!— Ладно, проверим «Золотой», — согласился я.Заложили разведочные скважины. Первая и вторая нас разочаровали. Но из третьей извлекли глину, выброшенную на поверхность, когда копали погребальную камеру. Как видно, курган скифский.Непорожний предложил добавить еще бульдозер и два скрепера:— Сверх договора, за счет колхоза. Поскольку вы нам помогаете улучшить планировку полей.Не стану повторяться и подробно рассказывать о ходе раскопок. Скажу сразу, что мы нашли.Три бульдозера быстро срезали курганную насыпь, и радость наша все возрастала: никаких следов ограбления!Наконец осталась лишь контрольная бровка. Мы добрались до желтой материковой глины, выброшенной при копке погребальной камеры. А вот и вход в нее — не потревоженный грабителями и тоже заложенный бревнами. Неужели снова неврское погребение? Хотя и в Гнатовой могиле ведь попались остатки обгорелых дубовых бревен.«Не забывай о пестроте погребений в здешних краях и не спеши огорчаться», — успокоил я себя.Разбираем завал и проникаем в камеру. Нет, до нас в ней, к счастью, никто не побывал.Вдоль стенки расставлены горшки и банки самой различной формы, уже совсем непохожие на чернолесские. И скелет лежит на небольшом земляном возвышении почти в середине погребальной камеры. По правую руку его проржавевший меч с остатками ножен. Навершие у него в виде полумесяца или серпа. По левую руку — колчан со стрелами, давно истлевший. От стрел опять остались одни лишь позеленевшие наконечники.Но это что? Возле головы покойника лежит бронзовое зеркало на длинной ручке, заканчивающейся маленькой фигуркой не то волка, не то собаки. Рядом стоит совсем крошечный глиняный горшочек, скорее всего жертвенная курильница. А весь череп усыпан маленькими золотыми бляшками, изображающими различных животных. И на пряжках, сделанных, видимо, из кабаньих клыков, такой же орнамент. Но у некоторых оленей опять вроде лосиные черты! Или это мне уже начинает казаться?Странное сочетание: меч, колчан со стрелами — и зеркало, давно истлевший пышный головной убор. Это от него остались лишь золотые бляшки, некогда в изобилии нашитые на нем.Мы с Алексеем Петровичем переглядываемся, постепенно начиная понимать: опять, кажется, промахнулись…Присев на корточки, Савосин внимательно рассматривает череп и говорит:— Женщина. Обрати внимание на форму глазниц и на линии лба.— Женщина?! — ахают хором студенты.— Н-да-с, — с горечью говорю я. — Амазонка. Сарматка.Савосин начинает осматривать посуду. Я осторожно беру в руки зеркало, бережно очищаю. Задняя сторона его сплошь покрыта правильным геометрическим узором, напоминающим изображение цветущего подсолнечника. Это уже искусство иное, чем скифский стиль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
Все устройство погребальной камеры — то, как были уложены бревна по ее стенам и над ней, в виде чуть покатой двускатной крыши, — как будто свидетельствовало о живучести еще давних традиций чернолесских племен.Закончив раскопки, мы занялись детальным изучением находок, ломая головы над тем, кто же тут был похоронен — невр или скиф.Простота и бедность керамики подтверждали: погребение, пожалуй, действительно относится даже к седьмому веку до нашей эры, как уверенно определил Андрей Осипович по наконечникам стрел, — а мы ему теперь стали твердо доверять.Но подобную посуду находят и в погребениях скифов-пахарей!В углу погребальной камеры мы нашли часть сбруи коня, который должен был отвезти покойного воина в загробное царство. Поскольку сам воин не был тут погребен, его родственники вполне разумно и коня убивать не стали, просто так же символически положили в гробницу лишь его сбрую. Кожаные ремешки, конечно, истлели. Сохранились лишь бронзовые удила с колечками в виде стремечек на концах, бляшки и псалии из кости. То, что они были костяные, тоже подтверждало древность погребения. Они напоминали о тех временах, когда по равнинам еще бродили мамонты и не знавшие пока железа наши далекие предки сидели в пещерах у чадных костров, коротая время вырезыванием вот таких зверушек из податливой кости.Но самой любопытной среди украшений конской сбруи была, пожалуй, маленькая, всего в пять сантиметров длиной и в три высотой, тоже вырезанная из кости головка лосенка! Правда, неведомый древний мастер придал ей несколько фантастические черты, но все равно не оставалось сомнений в прототипе: едва наметившиеся рожки, горбинка морды, широкие отвислые губы.Любуясь фигуркой, я снова, в какой уже раз, задумался о загадках звериного стиля. Он возникает как-то внезапно, примерно во второй половине седьмого века, и сразу получает всеобщее распространение от приднестровских степей до алтайских горных пастбищ. Одни предлагают искать его родину в Передней Азии, другие — в лесах Приуралья или степях Казахстана.Но, вероятно, древние корни скифского искусства близки к тотемическим изображениям почитаемых животных еще древнего родового строя. А с распадом родового общества и выделением знати изображения священных зверей стали как бы символом власти и знатности. У зверей стали подчеркивать силу и мощь, изображать их в схватке, в борьбе, чтобы показать могущество владельца украшений и запугивать врагов.Многие звери почитались священными еще у первобытных людей. Но таких древних изображений дошло до нас очень мало, потому что их делали из менее прочных материалов, чем металл. К тому же с появлением бронзы, железа и золота художникам стало проще размножать свои творения. Каждое изображение на неподатливом камне или кости создавалось в одном экземпляре. А с помощью одной бронзовой матрицы стало возможно начеканить из тонкого золотого листа уже целое стадо совершенно одинаковых оленей. Наверное, именно поэтому звериный стиль так широко распространился не только у скифов, но и у соседних племен.Над чьей же символической могилой был насыпан этот курган, рядом с могилами людей еще давней эпохи бронзы?И снова меня донимал проклятый вопрос: какой же курган раскапывать теперь?Расчищая погребальную камеру и размышляя над находками, мы увлекались загадками древности порой настолько, что даже с некоторым недоумением, озираясь вокруг, воспринимали приметы современности: тающий след самолета в небе, гудки автомашин, мчавшихся по дороге.Многих шоферов, в свою очередь, удивляло, что ищут какие-то чудаки, роясь в земле посреди пшеничного поля. Они останавливали машины, подходили к нам, присаживались на корточки, заглядывая в раскоп, и порой задерживались надолго, засыпая нас вопросами.Отвечая на них, я с особой остротой ощущал, что мы находимся словно бы сразу в двух разных мирах, разделенных тысячелетиями и в то же время совсем близких, расположенных на одном пшеничном поле.Я любил иногда уйти подальше от лагерного костра, посидеть в тишине и одиночестве и подумать, постараться представить себе, как жили некогда тут древние люди. Это было легче всего в темноте. Она скрывала мачты высоковольтных линий, выстроившиеся вдоль шоссе телефонные столбы, новые дома колхозного поселка с телевизионными антеннами на крышах и другие приметы современности. Тьма оставалась такой же, как в древние времена, и помогала думать, ничем не отвлекаясь.Фантазия, словно волшебная машина времени, переносила меня в далекое прошлое, воскрешала в памяти давно отшумевшую жизнь. Видно, я так часто и долго, до рези в глазах, рассматривал сценки на вазе, что они вдруг оживали. Древние люди начинали двигаться, говорить, смеяться, гневаться. Я видел, как, спалив сначала кустарник и сухую траву, они пашут, тяжело навалившись грудью на убогий деревянный плуг. Как строят на зиму хижины-полуземлянки, запасают хворост для костров, куют лошадей, доят норовистых кобылиц. Как женщины, тихонько напевая бесконечные, как сама степь, заунывные песни, лепят возле очагов глиняные горшки.Налетали враги — и мои «пахари», как я мысленно называл их, так и не зная настоящего имени, брались за оружие, чтобы отбить натиск. Кто же они? Как их звали?Грезились мне и другие красочные картины. Как съезжались на тризну к только что насыпанному кургану со всех сторон празднично разодетые всадники. У подножия кургана дымились чадно костры, клокотало и булькало в пузатых котлах жертвенное мясо. Принюхиваясь к поднимавшемуся над котлами пару, тревожно ржали лошади, вставали на дыбы, норовили умчаться в степь.На тризну съезжались не только близкие и дальние родственники, но и гости из соседних племен. Кто они? Скифы или невры? Оружие у всех одинаково. У всех тугие луки в нарядных горитах, расшитые золотом колчаны, острые копья, мечи в позолоченных ножнах, украшенных фигурками всяких зверей. Некоторые щеголяют в греческих шлемах и поножах, защищающих ноги. Одинаково нарядное убранство коней, и у всех степной ветерок колышет подвешенные к уздечкам скальпы убитых врагов. Одежда? Но как ни вглядывайся, в ней тоже нелегко подметить особую разницу. И не случайно. Как одевались скифы, мы хоть знаем по их изображениям, оставленным греческими художниками. А ни один портрет невров нам не известен. Вряд ли, впрочем, их одежда так уж сильно отличалась от скифской. Наверняка она тоже была удобна для кочевий и схваток. Посуда? Но от ее разнообразия разбегаются глаза. Ведь хозяйки принесли на пир самые нарядные, самые красивые горшки и миски. Можно ли угадать, кто их лепил? Каждая мастерица стремилась перещеголять соседок.Все выжидательно смотрят туда, где возле нового вождя торжественно склонились над пучками прутьев бородатые мужчины в женских костюмах и расшитых золотом и бусинками высоких колпаках. Это гадатели. Они беседуют с богами, чтобы выяснить, можно ли начинать пир…И снова я вижу своих загадочных «пахарей» и их бородатых противников. Только теперь они не схватились в жестокой битве, а сидят рядом, мирно беседуют. В сторонке пожилой воин наливает вино в золоченую чашу, потом опускает в нее меч, секиру, дротик и пучок стрел. Он проделывает это с важностью, какой вполне заслуживает священный обряд. Потом чаша идет по кругу, каждый делает несколько глотков из нее. Они заключают мир! Они братаются.
«В самом деле, — думал я, — не могли же здешние племена постоянно враждовать между собой. Тут уж не до постройки хижин и обработки полей. Раскопки же последних лет как будто показывают, что тут буквально бок о бок жили не только скифы и невры, но и другие племена — совсем немногочисленные, однако сохранившие независимость и самобытность. Наши ученые их назвали подгорцевцами — по местечку, возле которого впервые обнаружили остатки их поселений.Может, их курганы я ищу? Или какого-то неведомого, но все же скифского племени? Пестрый мир, сложный мир! Какое же место в нем занимало племя, курганы которого мы ищем? Если бы узнать…» И в надежде на это я даю волю фантазии и жадно всматриваюсь в лица, костюмы, украшения древних людей, оживающих в моем воображении.Но как трудно их разглядеть сквозь даль веков! Годы сливаются в тысячелетия… Что прячется в их мраке? А ведь и в те далекие времена в любом веке было тоже сто лет и каждый год длился столько же, сколько и нынешний. И конечно, вмещал немало всяких событий. Фантазия как бы помогает мне «укрупнить» тот или иной отрезок времени до «натуральной величины», вырвать на миг из тьмы забвения отдельные сценки, словно островки прошлого. Но как соединить их в сплошную, неразрывную цепь и представить исчезнувший мир без провалов и «белых пятен» — во всем его богатстве и сложности?«Да разве он исчез совсем?» — думаю я, вспоминая нашего Золотого Красавца, вдруг оказавшегося похожим на своих дальних родичей, бегущих по карнизу белокаменного храма Покрова-на-Нерли. Хорошо сказал один мой друг-археолог, наделенный к тому же поэтическим даром: скифы вовсе не вымерли, не канули в Лету. Они как бы растворились в потомках. Где-то звучат до сих пор их мелодии. Кто-то рассказывает их сказки. И в наших жилах, вполне вероятно, течет скифская кровь. Кто-то пасет коней выведенных ими пород и выращивает скифскую пшеницу. И девушки, готовя себе приданое, в далеких северных деревнях вышивают на полотенцах драчливых петухов, гордых оленей и священные когда-то в древности узоры, даже не подозревая об этом…
Кто-то крадучись, осторожно трогает меня за локоть. Я отдергиваю руку, оглядываюсь и смущенно смеюсь над своим испугом. Нет, это не ожившие призраки прошлого. За мой рукав зацепился колючками принесенный ветерком из степи ажурный шар перекати-поля, похожий причудливым переплетением сухих стеблей на какую-то абстрактную скульптуру. Я освобождаю его, и он, тихо шурша, катится дальше, во тьму.А я отправляюсь спать в надежде, что утро мудренее и принесет ответ хоть на один из мучающих меня вопросов.
Утром я снова гадаю, склоняясь над картой: какой курган раскапывать? Специальной разведки окрестностей мы не проводили, сразу взялись за раскопки. Но я все же нанес на карту немало курганов, встречавшихся нам, когда колесили мы тут ранней весной в поисках «не то Михайловки, не то Варваровки».Студенты начали заводить споры:— Конечно, надо самый большой выбрать…— Твой излюбленный, что ли? Где, старики говорят, наполеоновский генерал похоронен? — лениво спросил Саша Березин, пощипывая струны гитары. Свои роскошные кудри он остриг, здесь некогда их лелеять и холить.— Нет, мальчики, по-моему, гораздо перспективнее «Золотой»!— Потому что самый красивый?— Хотя бы поэтому! — воинственно вздернула коротко остриженную головку Тося.— Не трещи, таракуцка! — прикрикнул на нее Борис и тут же поспешно пригнулся, получив крепеньким кулачком по шее.Мы с Алексеем Петровичем, лениво прислушиваясь к спорам и возне студентов, как полагается руководителям, пока хранили важное молчание. Но попозже, оставшись одни, говорили, конечно, о том же.— Я стою все-таки за «Золотой», — сказал Савосин.— Интуиция подсказывает?— А ты не веришь в нее? Чего иронизировать?Мы помолчали, глядя на угли, рдевшие под темнеющим пеплом. Я сел, обхватив руками колени, и задумчиво посмотрел поверх костра в ту сторону, где прятался в темноте «Золотой» курган.Так прозвали его мы. Даже не знаю, как называли его местные жители. Курган стоял довольно далеко от дороги, километрах в двух от лагеря. Он был довольно высок, метров в пять высотой, около тридцати метров в диаметре и выделялся издалека среди темных посевов ячменя, потому что его покрывал, как нарядной парчой, веселый ковер из крупных золотистых ромашек.— Ой какая красотища! — впервые увидев его, закричала, всплескивая загорелыми руками, Тося. — Прямо золотой!— Ладно, проверим «Золотой», — согласился я.Заложили разведочные скважины. Первая и вторая нас разочаровали. Но из третьей извлекли глину, выброшенную на поверхность, когда копали погребальную камеру. Как видно, курган скифский.Непорожний предложил добавить еще бульдозер и два скрепера:— Сверх договора, за счет колхоза. Поскольку вы нам помогаете улучшить планировку полей.Не стану повторяться и подробно рассказывать о ходе раскопок. Скажу сразу, что мы нашли.Три бульдозера быстро срезали курганную насыпь, и радость наша все возрастала: никаких следов ограбления!Наконец осталась лишь контрольная бровка. Мы добрались до желтой материковой глины, выброшенной при копке погребальной камеры. А вот и вход в нее — не потревоженный грабителями и тоже заложенный бревнами. Неужели снова неврское погребение? Хотя и в Гнатовой могиле ведь попались остатки обгорелых дубовых бревен.«Не забывай о пестроте погребений в здешних краях и не спеши огорчаться», — успокоил я себя.Разбираем завал и проникаем в камеру. Нет, до нас в ней, к счастью, никто не побывал.Вдоль стенки расставлены горшки и банки самой различной формы, уже совсем непохожие на чернолесские. И скелет лежит на небольшом земляном возвышении почти в середине погребальной камеры. По правую руку его проржавевший меч с остатками ножен. Навершие у него в виде полумесяца или серпа. По левую руку — колчан со стрелами, давно истлевший. От стрел опять остались одни лишь позеленевшие наконечники.Но это что? Возле головы покойника лежит бронзовое зеркало на длинной ручке, заканчивающейся маленькой фигуркой не то волка, не то собаки. Рядом стоит совсем крошечный глиняный горшочек, скорее всего жертвенная курильница. А весь череп усыпан маленькими золотыми бляшками, изображающими различных животных. И на пряжках, сделанных, видимо, из кабаньих клыков, такой же орнамент. Но у некоторых оленей опять вроде лосиные черты! Или это мне уже начинает казаться?Странное сочетание: меч, колчан со стрелами — и зеркало, давно истлевший пышный головной убор. Это от него остались лишь золотые бляшки, некогда в изобилии нашитые на нем.Мы с Алексеем Петровичем переглядываемся, постепенно начиная понимать: опять, кажется, промахнулись…Присев на корточки, Савосин внимательно рассматривает череп и говорит:— Женщина. Обрати внимание на форму глазниц и на линии лба.— Женщина?! — ахают хором студенты.— Н-да-с, — с горечью говорю я. — Амазонка. Сарматка.Савосин начинает осматривать посуду. Я осторожно беру в руки зеркало, бережно очищаю. Задняя сторона его сплошь покрыта правильным геометрическим узором, напоминающим изображение цветущего подсолнечника. Это уже искусство иное, чем скифский стиль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25