Что же касается удава, то он лежал на земле; тупоносая голова его была размозжена, тело во многих местах разрублено и разрезано ножами, а к хвосту было привязано что-то ярко-красное. Когда я присмотрелся повнимательнее, то не смог удержаться от смеха, невзирая на слабость и потрясение от пережитого: это было не что иное, как один из носовых платков сэра Джаспера, которые он все еще продолжал носить под пышным жабо Неда Солткомба!
Впоследствии Саймон рассказывал мне, что произошло после моего падения в дупло, хотя, по правде сказать, у сэра Джаспера было больше оснований излагать эту историю; но, когда Саймон предложил ему взять слово, маленький рыцарь только усмехнулся и предпочел лишь изредка вставлять в повествование отдельные шутки и каламбуры.
Его и Саймона немало позабавила картина моего падения, когда край дупла обломился подо мной, и они от души хохотали над моей неудачей» но, услыхав призывы о помощи, не на шутку встревожились, предположив, будто я вывихнул ногу или получил травму. Саймон вскарабкался наверх, к отверстию, желая узнать, что произошло, и увидел в темноте смутные очертания змеиной головы и две движущиеся горящие точки-глаза. Спустя мгновение он и сэр Джаспер уже вовсю работали ножами, прорубая себе дорогу в стволе, что заняло у них немного времени, ибо дерево было старое, трухлявое и прогнившее во многих местах. Но когда им удалось наконец проделать отверстие, оттуда первым делом показался хвост удава, поскольку для рептилии это было единственной возможностью развернуться и разделаться со мной. Однако змея не учла присутствия снаружи достойной пары моих друзей, и сэр Джаспер, во мгновение ока сорвав с себя носовой платок, привязал его к хвосту, и затем они вдвоем с Саймоном ухватились за него и принялись тянуть, заставив анаконду задом наперед выползать из дерева. Как только змея почувствовала свободу, она тут же попыталась свернуться кольцами, и друзьям пришлось немало повозиться, удерживая ее в вытянутом положении и полосуя ножами. К тому времени, как голова удава приблизилась к дыре, они почти прикончили его, сломав ему хребет и содрав половину чешуи с хвоста, после чего Саймон принялся расширять отверстие в стволе, обратившись к сэру Джасперу: «Ручаюсь, мы найдем нашего Джереми вцепившимся в голову змеи, и я ни за какие сокровища мира не согласился бы быть на ее месте!»
— Клянусь королевой Бесс, Джереми, — сказал маленький рыцарь, — увидев тебя, я уже совсем было вообразил, будто ты наконец отдал Богу душу, и очень огорчился, пока не заметил, с какой силой твои пальцы сжимают шею этой скотины; и тогда я понял, что бойцовский дух еще не полностью покинул твое укороченное тело! Я возблагодарил Господа и на всякий случай подумал, чем ты намерен заняться теперь, обладая таким удивительным свойством неизменно попадать из огня да в полымя?
— Чем я намерен заняться? — переспросил я, отдуваясь и понемногу приходя в себя. — Как чем? По-моему, надо еще отыскать череп!
Мой ответ вызвал у обоих веселый смех, потому что он убедил их не только в моем физическом благополучии, но и в присутствии духа, поскольку сами они, по правде сказать, совсем забыли и о черепе, и о сокровище, увлекшись борьбой с удавом, размеры которого превосходили все, что любой из нас когда-либо видел и слышал, даже Саймон, несмотря на его многочисленные путешествия.
Длина его составляла полных двадцать четыре фута, а толщина в самом широком месте достигала размеров человеческого туловища. Чешуя на нем была крупная, твердая, и окрашено чудовище было в желтовато-коричневый цвет с широкими, темными, поперечными полосами на спине и тонким, изящным рисунком по бокам, напоминавшим узорчатую решетку на окнах. Когда мы вскрыли его, то нашли внутри полупереваренную тушу небольшого оленя; увидев это, я произнес благодарственную молитву, ведь не будь там оленя, на его месте, несомненно, очутился бы я, поскольку подобного рода пресмыкающиеся, заглотив свою жертву, становятся вялыми и сонными и теряют значительную часть силы и энергии.
Любопытно было представить себе, как гигантская змея жила здесь год за годом, выползая из дупла в поисках пищи и забираясь снова в это огромное одинокое дерево, чтобы свернуться в нем и проводить время в сонной дремоте среди гнилых древесных обломков и пыли, и Бог знает, что она вообразила, когда я бесформенной грудой неожиданно свалился ей на спину, разбудив для последнего отчаянного сражения. Это сражение могло оказаться последним также и для меня, о чем я молча размышлял, лежа неподвижно на спине и чувствуя зуд и покалывание в скрюченных пальцах по мере того, как судорога покидала их, и мечтал о мирной, спокойной жизни, удивляясь, как я мог когда-то завидовать де Кьюзаку, его делам и приключениям, ибо на голову человека порою сваливается значительно больше того, что он может вытерпеть. Заметив мою слабость и беспомощность, сэр Джаспер и Саймон подняли меня и отнесли в тень широколистных деревьев, которые, как я уже говорил, окружали эту голую и пустынную вершину скалы, что показалось Мне особенно приятным, поскольку солнце успело уже подняться в зенит и припекало в полную силу и ни малейшее дуновение ветерка не смягчало нестерпимый зной. Саймон забрался внутрь дерева и приступил к поискам сокровищ, оказавшимся весьма успешными, о чем я узнал по диким радостным воплям, долетевшим до меня. Сначала он не обнаружил никаких следов черепа, но затем, покопавшись в толстом слое пыли и щепок, нашел его зарытым на самом дне: индеец Чиапас не обманул его ни относительно места захоронения черепа, ни относительно его ценности: два огромных красных рубина все еще сверкали в его глазницах.
Сэр Джаспер тем временем хлопотал над телом мертвой змеи, пытаясь снять с нее кожу, что, впрочем, оказалось пустячным занятием, поскольку она была прорезана ножами во многих местах, и ее пришлось бросить. Зато маленький рыцарь — большой знаток и ценитель кулинарии — обещал угостить нас лукулловским пиршеством, приготовив жаркое из мяса змеи, равного по вкусу которому, по его словам, не было во всем мире.
Саймон принес свой трофей — «это диковинное змеиное яичко», как охарактеризовал его сэр Джаспер, — ко мне, вниз, и мы внимательно рассмотрели находку. Череп, по всей видимости, принадлежал при жизни крупному и сильному мужчине: костные выступы, где некогда крепились мышцы и связки, были четко обозначены, а нижняя челюсть, прикрепленная к верхней части черепа серебряной проволокой, была массивной, тяжелой и сохраняла полный комплект крупных здоровых зубов. Кости подверглись тщательной обработке и полировке, пока не стали белыми и чистыми; правда, в некоторых местах на них виднелись темные пятна, и особенно одно в затылочной части черепа, напомнившее мне почему-то об испанце, которого Чиапас выследил, довел до полу помешательства и затем убил. Однако если сам череп представлял собой огромный интерес, то насколько же. удивительнее были два его глаза — два темно-красных камня величиной с голубиное яйцо, в мрачной глубине которых тускло сверкали загадочные огоньки, словно там таилась память о прошлом, о кровавых делах, о героизме и предательстве и о жажде мщения. Камни держались в глазницах благодаря ажурной серебряной оправе, искусно оттеняющей их блеск, а верхушка черепа, как и говорил Чиапас, была срезана и крепилась сзади к нижней части на шарнире, так что могла откидываться наподобие крышки в пивной кружке. Когда Саймон открыл ее, мы не могли удержаться от громких криков восторга, хоть и знали о содержимом черепа, ибо внутри засверкала настоящая радуга ярких и чистых красок от хранившихся там драгоценных камней, значительно меньшего размера, чем глаза черепа, но тем не менее неописуемо прекрасных. Сэр Джаспер, знавший толк в драгоценностях, был совершенно очарован; чтобы разрядить бушевавшее у него в груди волнение, он принялся отплясывать вокруг нас какой-то сумасшедший танец, а затем стал перебирать камни и разглядывать их на свет. Наконец, удовлетворившись, он глубоко вздохнул и тихонько присвистнул про себя.
— Клянусь королевой Бесс, — сказал он, — хотел бы я, чтобы здесь был город Лондон, а вон там, вместо морского берега, река Темза! Ведь на пути у нас столько препятствий: лихорадка, «доны», акулы и штормы, не говоря уже о мастере Джереми Клефане, постоянно попадающем впросак…
— Стоп! — закричал Саймон — А кто это сейчас стал нудным брюзгой и мрачным предсказателем?
Сэр Джаспер рассмеялся и признал, что Саймон взял над ним верх, после чего мы все трое пересчитали камни и взяли их на заметку.
Я уже говорил, что внутри черепа находилось двенадцать камней меньшего размера, чем рубиновые глаза, и в общем так оно и было, однако в глубокой выемке у основания черепа, носящей название «турецкое седло», лежал тринадцатый камень, полностью заполнявший собой впадину «седла», и этот камень был крупнее всех остальных и совершенно на них не похож. Он был округлой формы и довольно тусклой окраски, пока солнечный свет не упал на него, и тогда он заблестел и заиграл всеми цветами радуги, точно маленькая птичка-колибри, поскольку не было ни одной краски, ни одного оттенка, которые бы не светились в нем, — розовые, ярко-алые и багровые, зеленые, синие и золотые цвета — все смешивалось и переливалось в нем, как в перламутровых мантиях огромных тропических раковин, пока глаза не уставали любоваться этой роскошной феерией красок.
— Что это? — воскликнул я, не только ничего не понимая в драгоценных камнях, но даже не зная названий многих из них.
— Опал, — сказал сэр Джаспер, — но ни один христианин не видел еще ничего подобного. Клянусь собственной головой, Саймон, ты не прогадал, спасая того старого мошенника-индейца. И подумать только: с этаким приданым он позволил женщине обвести себя вокруг пальца! У меня просто нет слов!
— «Mon Dieu!», — подхватил я, — как сказал бы в данном случае де Кьюзак. Ну а что же остальные камни?
— Вот изумруд, — продолжал сэр Джаспер, выбирая из общей кучки зеленый камень. — А вот эти, голубые, — сапфиры, хотя, на мой взгляд, только один из трех имеет по-настоящему большую ценность; эти четыре прозрачных, словно горная роса, как ты знаешь, алмазы; маленький красный камешек — рубин, как и его родичи снаружи, а вот что это такое — я не знаю! — И он поднял овальный камень цвета зеленого яблока, простенький, как булыжник, но настолько яркой, живой окраски, что именно она и составляла всю его прелесть. Я часто ломал себе голову с тех пор над вопросом, что это был за камень, ибо, как вы узнаете впоследствии, если не бросите читать, опасения сэра Джаспера оказались небезосновательными, и, насколько мне известно, камень так и не попал в руки истинного знатока такого рода вещей.
Закончив осмотр и оценку камней, мы сложили их снова в череп ц, отставив его в сторону, приступили к трапезе, которую приготовил нам сэр Джаспер. Если кто-нибудь полагает, будто я отказался от участия в ней, отягченный страшными воспоминаниями о жестокой схватке в дупле мертвого дерева, то он ошибается: усталость и молодой аппетит взяли свое, тем более что мясо анаконды действительно оказалось довольно вкусным, похожим на куриное, хоть и отдавало немного мускусом. Во время еды я рассказал своим спутникам о своих ощущениях во время танца со змеей, и Саймон со смехом преподнес мне на память один из огромных зубов, который он вырезал из головы удава. Сейчас, когда я пишу эти строки, я вижу этот зуб перед собой висящим на стене среди прочих диковин и вспоминаю чудовищную голову рептилии, поднимающуюся из полумрака в ответ на мои крики, и дрожь снова пробирает меня, хотя с тех пор прошло уже много лет, и пальцы, сжимавшие шею удава, стали худыми и костлявыми и пригодными лишь для того, чтобы сжимать перо, восстанавливая на бумаге события далекого прошлого…
— Теперь мы обеспечены на всю жизнь, — заявил сэр Джаспер, — остается только доставить сокровище домой; но нам надо быть очень осторожными, и вот что я вам скажу: у меня есть план. Давайте разделим на троих три больших самоцвета — оба рубина и опал, поскольку ценность каждого из них, я считаю, намного превышает стоимость остальных, вместе взятых, — и пусть каждый припрячет свой камень где-нибудь на себе: если мы попадем в руки индейцев или испанцев, они заберут череп и другие камни, но им и в голову не придет обыскивать нас, поскольку они будут уверены, что нашли все!
— А почему бы не разделить все, а череп выбросить? — спросил я.
— Потому, что я очень опасаюсь того парня, Сквобблза. Зачем он сбежал на берег в Порту д'Эспань, если ему ничего не было известно о наших поисках? И помни: он мог где-нибудь услышать легенду о сокровищах мертвой головы. Что скажешь, Саймон?
— Я с вами совершенно согласен: наш приятель Ионас, как вы сказали, знает чересчур много и лучше потерять часть, чём лишиться всего.
— Значит, так тому и быть, — заключил я. — Только обещайте, что какой бы из камней ни достался мне по жребию, череп тоже переходит в мою собственность.
Клянусь собственной головой, — сказал сэр Джаспер, — ты никак решил заняться черной магией? Со змеиным зубом и черепом индейского царя ты сможешь конкурировать с самим Сатаной, тем более что мы находимся поблизости от его владений! Или у тебя распух ли мозги и потребовался дополнительный сосуд для их размещения?
Маленький рыцарь рассмеялся своей шутке и весело шлепнул себя по ляжке.
— Увы, — отпарировал я, — если это все, что способны выдать ваши мозги по данному вопросу, то их давно уже пора переместить в сосуд поменьше, а то как бы они совсем не затерялись в таком крупном черепе, как ваш! Однако давайте тянуть жребий!
Саймон протянул нам зажатые в кулаке три палочки, одна из которых была короче и означала «опал»; две других были одинаковы, поскольку рубины ничем не отличались друг от друга и было безразлично, кому какой достанется. Сэр Джаспер тянул первым, я за ним: конечно, я вытянул короткую палочку, на что маленький рыцарь глубокомысленно заметил: «Масть идет к масти!»
— Ладно, — сказал я, — но помните: череп остается у меня, как договорились! — После этого мы тщательно и надежно запрятали каждый свой камень, и я аккуратно удалил остатки серебряной оправы из глазниц черепа, причем заметил, что судорога больше не скрючивает мои пальцы. Отдохнув до наступления вечерней прохлады, я вновь почувствовал себя в прежней форме, хотя мышцы рук долго еще продолжали давать о себе знать. Но вот над нами опустился ночной мрак, ведь в здешних краях не бывает сумерек, и мы, установив между собой порядок дежурств, расположились на ночлег. Странное и чарующее зрелище представляло собой при свете полной луны старое дерево сейба, возвышаясь на пустынной вершине голой скалы, точно одинокий часовой, угрюмо и неподвижно смотрящий в беспредельную морскую даль. Ночной ветерок, шелестя листвой деревьев, напевал тихую печальную песенку, словно оплакивал мертвого владыку здешних мест, чьи бренные останки остались лежать между корней истлевшего лесного великана, в дупле которого он прожил столько лет…
С первыми лучами солнца мы покинули это негостеприимное место и направились на запад, обсуждая по пути планы наших дальнейших Действий. Нам было ясно, что чем скорее мы Доберемся до берегов Англии, тем лучше, однако самый щекотливый вопрос заключался в том, каким способом это осуществить; в конце концов мы остановились на варианте, который мог не только помочь нам покинуть остров, но и расквитаться с «донами», ибо ни я, ни сэр Джаспер не забыли кровавой трагедии на «Сан-Фернандо», а что касается Саймона, то он ненавидел «донов», как дьяволов, а может быть, и чуточку больше. Тем не менее, несмотря на всю свою ненависть, Саймон умел при случае перевоплотиться в испанца, да так ловко, что даже проницательный взгляд отца Мигеля не смог бы распознать в напыщенном и самодовольном «доне» английского разведчика и шпиона, причем одного из лучших в своем деле. В этом ему помогали превосходное знание языка, манер и повадок испанцев, а также густая черная борода и не менее густой загар, покрывавший все его тело.
Именно на его искусство перевоплощения мы возлагали все наши надежды и приняли решение подождать в укромном месте неподалеку от Порт д'Эспань, пока Саймон не разведает, находятся ли в городе люди с затонувшего «Фрэнсиса». В случае положительного ответа он должен будет вместе с ними осуществить наш замысел, который заключался ни больше ни меньше, как в захвате первого попавшегося испанского судна и — «Э-хой, к веселой Англии!»— как говаривал сэр Джаспер. Однако я мечтал о земле несколько более отдаленной, о длинной береговой полосе, омываемой седыми водами благородного залива, и о беспорядочном скоплении уютных домиков маленького городка, где я давным-давно — во всяком случае, так мне казалось, — служил школьным учителем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41