честные и надежные, и зверства испанцев вызывали в них бешеную ненависть. С громкими и яростными криками мы выскочи ли из леса — и можешь мне поверить, Джереми, более комичного зрелища, чем эти пьяные «доны», мне еще никогда не приходилось видеть. Они остолбенели и уставились на нас, точно овцы, пока половина из них не превратилась в баранину, а остальные бросились к лодке, преследуемые нами по пятам. Здесь произошла настоящая свалка, но вскоре мы завладели лодкой, добрались до судна и поднялись на борт. Вот тут-то нам пришлось здорово потрудиться, потому что на судне были десять «желтокожих», более или менее трезвых; однако успешно начав дело, мы были полны решимости так же успешно его и закончить, и поэтому мы в два счёта избавили мир от этих великих мореплавателей, став хозяевами «Сан-Хуана», как называлось их судно. По правде сказать, приятель, я думаю, они так и не успели сообразить, кто на них напал и что с ними приключилось: честное слово, мы им не дали времени подумать ни о нас, ни о своих грехах, которых было немало, в чем я не сомневаюсь.
Покончив с ними, мы освободили индейцев, и все они, кроме старика, убежали в лес, продолжая пребывать под властью панического страха, чему мы нисколько не удивились. Что же касается старика, то мы осторожно положили его на землю и промыли ему раны, занявшись потом приготовлением грубой пищи. Всю ночь старик пролежал, словно в оцепенении, но на рассвете сознание вернулось к нему; он окликнул меня по-испански, предложив сесть рядом, и поведал мне удивительную историю. Насколько она правдива, Джереми, я пока не могу судить, однако с помощью Божией надеюсь вскоре это узнать.
— Слушай, белый человек, повергший в прах испанских собак, — сказал старик. — Я знаком с людьми твоего племени и знаю, как вы ненавидите этих подлых и лживых исчадий зла; поэтому я хочу вознаградить тебя за твои смелые и благородные дела, ибо боюсь, что в противном случае бесценные сокровища могут попасть в их недостойные руки, от чего да избавят нас всемогущие боги!
В голосе старика звучала странная горечь, а дикий блеск в его единственном глазу заставил меня заподозрить, не повлияли ли мучительные страдания на его разум; однако при слове «сокровища» я насторожил уши и придвинулся к нему поближе, поскольку голос его был слаб и силы его убывали с каждой минутой.
— Слушай, — продолжал он. — Я, лежащий здесь перед тобой, был воином великого народа, жившего в прекрасных белых городах, ныне разрушенных и сожженных. В моих жилах течет королевская кровь потомков Великого императора, которого убили эти трижды проклятые испанцы! Мое имя ничего для тебя не значит, а я должен торопиться: боги призывают меня к себе и пламя моей души угасает. Достаточно сказать, что я родился очень давно в маленьком городе среди диких гор, до которых испанцы не сумели добраться, и там я вырос и возмужал, и все мои соплеменники, уцелевшие и выжившие к тому времени, с надеждой взирали на меня, ожидая, что я изгоню прочь ненавистных захватчиков, восстановлю разрушенные храмы и верну в них изображения наших древних богов. И это вселяло в меня гордость, белый человек, и я мечтал поскорее достичь совершеннолетия, чтобы иметь возможность собрать сыновей мертвых воинов и повести их на битву, ибо в памяти моей хранились воспоминания очевидцев жестоких сражений на дамбах Теночтитлана и на равнине у озера. Наконец, когда я стал мужчиной, старый жрец, в свое время с высот Теокалли посылавший проклятия на головы людей, закованных в сталь, и своими глазами видевший того, кто носил имя Кортес Разрушитель, взял меня за руку и по тайной тропе отвел к укрытому среди высоких гор храму, высеченному в скале. Здесь он показал мне бесценное сокровище, о котором я тебе говорил. Посреди храма на плоском камне стоял большой череп, мертвая голова Великого императора Монтесумы, отца нашего народа, и в его пустых глазницах при свете серебряного светильника тускло мерцали кровавым блеском два огромных рубина. Жрец долго молился, проливая слезы, а затем, положив обе ладони на череп, нажал секретную пружину, благодаря чему верхняя часть черепа откинулась на шарнирах, точно крышка шкатулки, и внутри нестерпимым блеском засияла радуга бесчисленных драгоценных камней, белых и желтых, красных и синих, зеленых и прозрачных, как лед на чистых горных реках. Я не удержался от восторженного возгласа при виде этого чудесного зрелища, но жрец строго призвал меня к молчанию, благословил и заставил поклясться именами великих Кетцалькоатля и Уицилопочтли, а также священным прахом наших королей, что я не обрету покоя, пока не изгоню из страны проклятых захватчиков или не погибну в бою. Затем он вручил мне бесценный череп, поместив его в испанский солдатский ранец, и произнес заклятие, согласно которому я должен буду умереть в страшных мучениях от рук людей, закованных в сталь, если позволю кому бы то ни было встать между собой и своим предназначением. И разве не осуществилось это пророчество, о белый человек? Но дай мне напиться, ибо силы меня покидают…
Я влил в него пинту красного вина, Джереми, почти утратив надежду на то, что он придет в себя; однако в его искалеченном и израненном теле таился могучий дух, и спустя несколько минут старик продолжил свое повествование, не разрешив приближаться к нему ни одной живой душе, кроме меня, и взяв с меня клятву не посвящать в эту тайну никого, кроме самых верных и надежных людей, да и то в случае крайней необходимости. Я сам удивляюсь, приятель, как мне удалось запомнить все эти странные имена, но тут мне в значительной степени помог наш общий знакомый, любитель подслушивать под дверью, который долгое время прожил среди индейцев и знал их древние обычаи и верования. Я не могу, конечно, дословно передать тебе слова старика, но смысл их заключался примерно в следующем:
— Итак, я дал клятву, и меня провозгласили королем над остатками некогда великого народа, и в течение многих дней в наших долинах звенело оружие и слышалась тяжелая поступь людей, собиравшихся под наши знамена; новость распространялась повсюду со скоростью степного пожара, и дикие обитатели гор спускались со своих заоблачных высот, чтобы присоединиться к нам, а отупевшие от безделья и ленивые испанцы ничего этого не замечали, ибо у нас были свои шпионы среди них и они нам обо всем докладывали. Пять из драгоценных камней я обменял на оружие, но жрец запретил мне даже прикасаться к двум огромным рубинам в глазницах черепа, пока я не взойду на трон великого Монтесумы.
Увы! Все мои планы, мечты и надежды развеялись как дым, о белый человек! Я был уничтожен, опозорен и унижен благодаря коварству женщины, которую я любил больше жизни: пользуясь моим чувством к ней, она выведала все мои секреты, в том числе и тайну бесценного черепа, а затем выдала планы нашего заговора и местонахождение сокровища одному из испанских военачальников, назначенному наместником вице-короля в городе на берегу озера Тескоко.
Таким образом, заговор провалился, драгоценный череп был похищен, а воины, узнав об этом, прогнали меня прочь; жрец проклял меня страшным проклятием, и все мои честолюбивые замыслы пошли прахом. Но я дал обет отомстить лживой предательнице и испанцу, которого звали Педро де Гонзалес. Сейчас не место и не время описывать, как я сумел выполнить свою клятву; достаточно сказать, что я убил женщину — да-да, убил, несмотря на ее отчаянные мольбы о пощаде! — а испанец бегал от меня с места на место, постоянно преследуемый мною по пятам, пока в отчаянии он не сел на корабль и не уплыл в открытое море, навстречу солнечному восходу. Но он не знал, что я плыл вместе с ним на том же корабле. Таким образом, белый человек, мы побывали во многих землях и странах, и я играл с ним как кошка с мышью: я давал ему возможность улизнуть и затем вновь неожиданно появлялся перед ним в безлюдных местах, когда он считал меня мертвым или думал, будто окончательно сумел запутать свои следы. Он сильно похудел, осунулся и преждевременно постарел, превратившись в жалкую тень человека. Наконец мы прибыли на большой остров, где находится удивительное озеро из расплавленной смолы, где много лесов и высоких гор, и здесь, пресытившись своею местью, я убил его и вернул себе череп Монтесумы; добрая половина сокровищ пропала, но остались его огромные красные глаза, и при взгляде на них надежда снова вернулась ко мне, и я поверил, что смогу занять принадлежавшее мне по праву место на троне в белом городе посреди озера. Однако этому не суждено было осуществиться: испанцы проведали об убийстве Педро де Гонзалеса и принялись охотиться за мной с собаками. Когда я понял, что мне не спастись, я спрятал сокровище, чтобы оно не досталось проклятым насильникам и грабителям. А теперь слушай, белый человек, слушай и запоминай!
На северном берегу острова, который носит название Тринидад, там, где сходятся вместе три горных хребта, стоит высокое дерево сейба; ты сразу увидишь это могучее дерево, так как оно возвышается над всеми остальными. Внутри оно пустое, потому что на него однажды упал небесный огонь, и здесь — о, белый человек! — я спрятал череп великого императора Монтесумы, надежно укрыв его от недостойных глаз и алчных рук. Чтобы найти сокровище…
И тут, Джереми, на этом самом месте силы старого индейца внезапно покинули его. Он пытался еще что-то сказать, с трудом ловя воздух широко раскрытым ртом, но не смог. Я поднес флягу к сморщенным губам старика, но вино бесполезно потекло по его подбородку, и несколько минут он не проявлял никаких признаков жизни. Наконец по его телу прошла легкая судорога, краска вернулась на его щеки и он снова взглянул на меня.
— Скорее! — поторопил я его. — Как найти сокровище?
Однако старый воин, казалось, вовсе не слышал меня: с огромным трудом поднявшись на колени, он вытянул вперед длинные тонкие руки и поднял к небу изможденное лицо, окруженное, точно нимбом, растрепанной копною седых волос.
— Вижу! Я вижу! — закричал он по-испански, вперив свой единственный глаз в пространство. — Слушай, о белый человек, ибо в моих словах кроется истина: с севера придет раса белых людей, подобных тебе, но из другого племени; они придут во множестве, конные и пешие, и огнем и железом поразят испанских дьяволов и изгонят их из нашей древней страны, точно так же, как те изгоняют сейчас поклонников Белого Бога! И так будет, будет, хотя ни ты ни я не увидим этого! Так говорю я, Чиапас, в чьих жилах течет кровь королей Ануака!
Знаешь, Джереми, вид старого индейца, произносящего свое пророчество, был настолько необычен, что я буквально остолбенел от неожиданности и молча, в изумлении, уставился на него: от чрезмерного напряжения многочисленные раны на теле старика открылись вновь, и кровь из них заструилась по нему, собираясь в небольшую лужицу вокруг его колен. Я видел, как он упал, лишившись последних сил, но каково было мое удивление, когда спустя некоторое время старик снова поднялся, шатаясь из стороны в сторону, и, выпрямившись на нетвердых ногах, издал громкий призывный клич на незнакомом языке — клич, способный воодушевить любого на смертный бой! Затем он воздел руки к небесам и рухнул на землю как подкошенный — он был мертв. Признаться, смерть старого воина потрясла меня, хоть мне и не раз приходилось видеть, как люди отдают Богу душу.
Осталось досказать лишь самую малость, приятель: став обладателем таких бесценных сведений, я не собирался упускать свой шанс, не приложив надлежащих стараний для розысков загадочного сокровища, тем более что по воле Провидения у нас в руках оказалось прочное, надежное суденышко, отлично экипированное и снабженное всем необходимым. Мы похоронили мертвого индейца на лесной опушке и стали держать совет. Разумеется, я не был настолько наивен, чтобы сообщить моим товарищам о сокровище, так как помнил слова старого воина, сказанные мне перед смертью: не раскрывать тайны никому, кроме самых верных и надежных людей, — и поэтому столкнулся с определенными трудностями, прежде чем мне удалось уговорить их отправиться со мной на Тринидад. По счастью, в трюме у нас образовалась небольшая течь, и мой рассказ об асфальтовом озере, где можно было бы основательно просмолить днище, решил вопрос. Итак, мы вышли в море и направились на юг. Погода нам благоприятствовала, и за всю дорогу с нами не произошло ничего существенного, кроме того, что на одном из пустынных островков, куда мы зашли за пресной водой, мы неожиданно обнаружили нашего теперешнего знакомца, любителя подслушивать у замочных скважин. Он жил здесь отшельником, построив себе примитивную хижину и разбив огород, но при виде нас безмерно обрадовался, сообщив, что зовут его Ионас Сквобблз и что его бросили здесь взбунтовавшиеся матросы судна, на котором он служил, поскольку он отказался к ним присоединиться. Однако уже тогда я усомнился в его искренности, Джереми: уж слишком он хорошо знал здешние места и рассказывал множество легенд об ацтеках, той самой расе, к которой принадлежал старый индейский воин; услыхав о последнем, он насторожил уши, так что я счел более благоразумным держать язык за зубами и поменьше болтать, но повнимательнее приглядывать за нашим «отшельником». Вскоре я понял, что был прав, так как Сквобблз оказался смутьяном, склонным к интригам и невоздержанным на язык; он даже пытался вступать со мной в пререкания, и я рад, что случай позволил мне преподать ему надлежащий урок! Пусть он только посмеет встать на пути Саймона Гризейла, и ему очень не поздоровится, приятель, можешь мне поверить! А теперь выпей-ка вот это, потому что мне пора на палубу. Мы должны уже находиться в виду «Дракона» и сэра Джаспера, если он все еще жив!
23. О поисках сокровищ мертвой головы
Я постарался изложить здесь все по порядку, чтобы любому читающему было ясно, о чем идет речь; однако в ту пору до меня едва доходил смысл истории, рассказанной Саймоном. Лихорадка по мере того, как он говорил, постепенно все более овладевала мной, затуманивая сознание, и я, убаюканный монотонными звуками его голоса, лежал тихо и спокойно, словно в полусне. Зато потом, когда он ушел, я почувствовал себя значительно хуже: меня то колотил ледяной озноб, то мучила адская жара; сознание мое бродило где-то в неведомых мирах, и я видел жуткие кошмары, но хуже всего были бредовые видения, галлюцинации, сводившие меня с ума. Пока я безвольно лежал на спине, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой, больное воображение рисовало мне, будто огромные черные тараканы, во множестве водившиеся в моей каюте, один за другим выползают на бимс над моей головой и оттуда то и дело падают вниз, норовя попасть прямо мне в рот. Я в ужасе отплевывался от них, пытаясь прикрыть губы ладонями и исходя в беззвучном крике, однако они появлялись вновь и вновь, черные и коричневые, с волосатыми суставчатыми лапками и длинными усами, которыми они непрерывно шевелили, точно приглашая остальных принять участие в забаве.
Не могу сказать, как долго я провалялся в таком состоянии, пока наконец, доведенный до отчаяния этими отвратительными насекомыми, не выбежал полуодетый на палубу, весь пылая от горячечного жара, и первое, что я увидел, был «Дракон», стоявший всего в нескольких ярдах от нас, а на его корме важно, точно бантамский петух, расхаживал сам сэр Джаспер и махал мне носовым платком. Я разразился громким и радостным хохотом и прыгнул бы за борт, если бы меня вовремя не схватили, не оттащили вниз и не привязали к койке; три дня я пролежал без памяти, не приходя в себя, и затем вернулся к жизни, слабый, как грудной младенец, но с вполне взрослым аппетитом, свидетельствовавшим о том, что лихорадка покинула мои кости. Саймон рассказал мне о событиях, случившихся за то время, пока я лежал в беспамятстве, и я узнал, что мое видение сэра Джаспера на палубе «Дракона» вовсе не было галлюцинацией. Оказывается, после моего побега маленький рыцарь подружился с нашим тюремщиком и оба выбрались на корму, где сэр Джаспер произнес речь, подобную которой никто на борту не слыхивал до сих пор: одна половина команды корчилась от смеха, а вторая просто онемела от изумления. В конце концов, убедившись в том, что мертвец, о тело которого я споткнулся при побеге, умер не от моей руки, они избрали сэра Джаспера капитаном взамен Неда Солткомба, и он уже собирался приступить к моим розыскам, когда в поле зрения появился «Сан-Хуан», и таким образом все разрешилось ко всеобщему удовлетворению. Более того, я узнал, что оба судна стоят теперь на якоре в гавани Порт д'Эспань рядом с галеоном, прибывшим сюда согласно приказу Солткомба, и никто не сожалеет о гибели последнего; испанцы же, смертельно напуганные нашим присутствием, весьма с нами любезны и оказывают нам всяческие знаки внимания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Покончив с ними, мы освободили индейцев, и все они, кроме старика, убежали в лес, продолжая пребывать под властью панического страха, чему мы нисколько не удивились. Что же касается старика, то мы осторожно положили его на землю и промыли ему раны, занявшись потом приготовлением грубой пищи. Всю ночь старик пролежал, словно в оцепенении, но на рассвете сознание вернулось к нему; он окликнул меня по-испански, предложив сесть рядом, и поведал мне удивительную историю. Насколько она правдива, Джереми, я пока не могу судить, однако с помощью Божией надеюсь вскоре это узнать.
— Слушай, белый человек, повергший в прах испанских собак, — сказал старик. — Я знаком с людьми твоего племени и знаю, как вы ненавидите этих подлых и лживых исчадий зла; поэтому я хочу вознаградить тебя за твои смелые и благородные дела, ибо боюсь, что в противном случае бесценные сокровища могут попасть в их недостойные руки, от чего да избавят нас всемогущие боги!
В голосе старика звучала странная горечь, а дикий блеск в его единственном глазу заставил меня заподозрить, не повлияли ли мучительные страдания на его разум; однако при слове «сокровища» я насторожил уши и придвинулся к нему поближе, поскольку голос его был слаб и силы его убывали с каждой минутой.
— Слушай, — продолжал он. — Я, лежащий здесь перед тобой, был воином великого народа, жившего в прекрасных белых городах, ныне разрушенных и сожженных. В моих жилах течет королевская кровь потомков Великого императора, которого убили эти трижды проклятые испанцы! Мое имя ничего для тебя не значит, а я должен торопиться: боги призывают меня к себе и пламя моей души угасает. Достаточно сказать, что я родился очень давно в маленьком городе среди диких гор, до которых испанцы не сумели добраться, и там я вырос и возмужал, и все мои соплеменники, уцелевшие и выжившие к тому времени, с надеждой взирали на меня, ожидая, что я изгоню прочь ненавистных захватчиков, восстановлю разрушенные храмы и верну в них изображения наших древних богов. И это вселяло в меня гордость, белый человек, и я мечтал поскорее достичь совершеннолетия, чтобы иметь возможность собрать сыновей мертвых воинов и повести их на битву, ибо в памяти моей хранились воспоминания очевидцев жестоких сражений на дамбах Теночтитлана и на равнине у озера. Наконец, когда я стал мужчиной, старый жрец, в свое время с высот Теокалли посылавший проклятия на головы людей, закованных в сталь, и своими глазами видевший того, кто носил имя Кортес Разрушитель, взял меня за руку и по тайной тропе отвел к укрытому среди высоких гор храму, высеченному в скале. Здесь он показал мне бесценное сокровище, о котором я тебе говорил. Посреди храма на плоском камне стоял большой череп, мертвая голова Великого императора Монтесумы, отца нашего народа, и в его пустых глазницах при свете серебряного светильника тускло мерцали кровавым блеском два огромных рубина. Жрец долго молился, проливая слезы, а затем, положив обе ладони на череп, нажал секретную пружину, благодаря чему верхняя часть черепа откинулась на шарнирах, точно крышка шкатулки, и внутри нестерпимым блеском засияла радуга бесчисленных драгоценных камней, белых и желтых, красных и синих, зеленых и прозрачных, как лед на чистых горных реках. Я не удержался от восторженного возгласа при виде этого чудесного зрелища, но жрец строго призвал меня к молчанию, благословил и заставил поклясться именами великих Кетцалькоатля и Уицилопочтли, а также священным прахом наших королей, что я не обрету покоя, пока не изгоню из страны проклятых захватчиков или не погибну в бою. Затем он вручил мне бесценный череп, поместив его в испанский солдатский ранец, и произнес заклятие, согласно которому я должен буду умереть в страшных мучениях от рук людей, закованных в сталь, если позволю кому бы то ни было встать между собой и своим предназначением. И разве не осуществилось это пророчество, о белый человек? Но дай мне напиться, ибо силы меня покидают…
Я влил в него пинту красного вина, Джереми, почти утратив надежду на то, что он придет в себя; однако в его искалеченном и израненном теле таился могучий дух, и спустя несколько минут старик продолжил свое повествование, не разрешив приближаться к нему ни одной живой душе, кроме меня, и взяв с меня клятву не посвящать в эту тайну никого, кроме самых верных и надежных людей, да и то в случае крайней необходимости. Я сам удивляюсь, приятель, как мне удалось запомнить все эти странные имена, но тут мне в значительной степени помог наш общий знакомый, любитель подслушивать под дверью, который долгое время прожил среди индейцев и знал их древние обычаи и верования. Я не могу, конечно, дословно передать тебе слова старика, но смысл их заключался примерно в следующем:
— Итак, я дал клятву, и меня провозгласили королем над остатками некогда великого народа, и в течение многих дней в наших долинах звенело оружие и слышалась тяжелая поступь людей, собиравшихся под наши знамена; новость распространялась повсюду со скоростью степного пожара, и дикие обитатели гор спускались со своих заоблачных высот, чтобы присоединиться к нам, а отупевшие от безделья и ленивые испанцы ничего этого не замечали, ибо у нас были свои шпионы среди них и они нам обо всем докладывали. Пять из драгоценных камней я обменял на оружие, но жрец запретил мне даже прикасаться к двум огромным рубинам в глазницах черепа, пока я не взойду на трон великого Монтесумы.
Увы! Все мои планы, мечты и надежды развеялись как дым, о белый человек! Я был уничтожен, опозорен и унижен благодаря коварству женщины, которую я любил больше жизни: пользуясь моим чувством к ней, она выведала все мои секреты, в том числе и тайну бесценного черепа, а затем выдала планы нашего заговора и местонахождение сокровища одному из испанских военачальников, назначенному наместником вице-короля в городе на берегу озера Тескоко.
Таким образом, заговор провалился, драгоценный череп был похищен, а воины, узнав об этом, прогнали меня прочь; жрец проклял меня страшным проклятием, и все мои честолюбивые замыслы пошли прахом. Но я дал обет отомстить лживой предательнице и испанцу, которого звали Педро де Гонзалес. Сейчас не место и не время описывать, как я сумел выполнить свою клятву; достаточно сказать, что я убил женщину — да-да, убил, несмотря на ее отчаянные мольбы о пощаде! — а испанец бегал от меня с места на место, постоянно преследуемый мною по пятам, пока в отчаянии он не сел на корабль и не уплыл в открытое море, навстречу солнечному восходу. Но он не знал, что я плыл вместе с ним на том же корабле. Таким образом, белый человек, мы побывали во многих землях и странах, и я играл с ним как кошка с мышью: я давал ему возможность улизнуть и затем вновь неожиданно появлялся перед ним в безлюдных местах, когда он считал меня мертвым или думал, будто окончательно сумел запутать свои следы. Он сильно похудел, осунулся и преждевременно постарел, превратившись в жалкую тень человека. Наконец мы прибыли на большой остров, где находится удивительное озеро из расплавленной смолы, где много лесов и высоких гор, и здесь, пресытившись своею местью, я убил его и вернул себе череп Монтесумы; добрая половина сокровищ пропала, но остались его огромные красные глаза, и при взгляде на них надежда снова вернулась ко мне, и я поверил, что смогу занять принадлежавшее мне по праву место на троне в белом городе посреди озера. Однако этому не суждено было осуществиться: испанцы проведали об убийстве Педро де Гонзалеса и принялись охотиться за мной с собаками. Когда я понял, что мне не спастись, я спрятал сокровище, чтобы оно не досталось проклятым насильникам и грабителям. А теперь слушай, белый человек, слушай и запоминай!
На северном берегу острова, который носит название Тринидад, там, где сходятся вместе три горных хребта, стоит высокое дерево сейба; ты сразу увидишь это могучее дерево, так как оно возвышается над всеми остальными. Внутри оно пустое, потому что на него однажды упал небесный огонь, и здесь — о, белый человек! — я спрятал череп великого императора Монтесумы, надежно укрыв его от недостойных глаз и алчных рук. Чтобы найти сокровище…
И тут, Джереми, на этом самом месте силы старого индейца внезапно покинули его. Он пытался еще что-то сказать, с трудом ловя воздух широко раскрытым ртом, но не смог. Я поднес флягу к сморщенным губам старика, но вино бесполезно потекло по его подбородку, и несколько минут он не проявлял никаких признаков жизни. Наконец по его телу прошла легкая судорога, краска вернулась на его щеки и он снова взглянул на меня.
— Скорее! — поторопил я его. — Как найти сокровище?
Однако старый воин, казалось, вовсе не слышал меня: с огромным трудом поднявшись на колени, он вытянул вперед длинные тонкие руки и поднял к небу изможденное лицо, окруженное, точно нимбом, растрепанной копною седых волос.
— Вижу! Я вижу! — закричал он по-испански, вперив свой единственный глаз в пространство. — Слушай, о белый человек, ибо в моих словах кроется истина: с севера придет раса белых людей, подобных тебе, но из другого племени; они придут во множестве, конные и пешие, и огнем и железом поразят испанских дьяволов и изгонят их из нашей древней страны, точно так же, как те изгоняют сейчас поклонников Белого Бога! И так будет, будет, хотя ни ты ни я не увидим этого! Так говорю я, Чиапас, в чьих жилах течет кровь королей Ануака!
Знаешь, Джереми, вид старого индейца, произносящего свое пророчество, был настолько необычен, что я буквально остолбенел от неожиданности и молча, в изумлении, уставился на него: от чрезмерного напряжения многочисленные раны на теле старика открылись вновь, и кровь из них заструилась по нему, собираясь в небольшую лужицу вокруг его колен. Я видел, как он упал, лишившись последних сил, но каково было мое удивление, когда спустя некоторое время старик снова поднялся, шатаясь из стороны в сторону, и, выпрямившись на нетвердых ногах, издал громкий призывный клич на незнакомом языке — клич, способный воодушевить любого на смертный бой! Затем он воздел руки к небесам и рухнул на землю как подкошенный — он был мертв. Признаться, смерть старого воина потрясла меня, хоть мне и не раз приходилось видеть, как люди отдают Богу душу.
Осталось досказать лишь самую малость, приятель: став обладателем таких бесценных сведений, я не собирался упускать свой шанс, не приложив надлежащих стараний для розысков загадочного сокровища, тем более что по воле Провидения у нас в руках оказалось прочное, надежное суденышко, отлично экипированное и снабженное всем необходимым. Мы похоронили мертвого индейца на лесной опушке и стали держать совет. Разумеется, я не был настолько наивен, чтобы сообщить моим товарищам о сокровище, так как помнил слова старого воина, сказанные мне перед смертью: не раскрывать тайны никому, кроме самых верных и надежных людей, — и поэтому столкнулся с определенными трудностями, прежде чем мне удалось уговорить их отправиться со мной на Тринидад. По счастью, в трюме у нас образовалась небольшая течь, и мой рассказ об асфальтовом озере, где можно было бы основательно просмолить днище, решил вопрос. Итак, мы вышли в море и направились на юг. Погода нам благоприятствовала, и за всю дорогу с нами не произошло ничего существенного, кроме того, что на одном из пустынных островков, куда мы зашли за пресной водой, мы неожиданно обнаружили нашего теперешнего знакомца, любителя подслушивать у замочных скважин. Он жил здесь отшельником, построив себе примитивную хижину и разбив огород, но при виде нас безмерно обрадовался, сообщив, что зовут его Ионас Сквобблз и что его бросили здесь взбунтовавшиеся матросы судна, на котором он служил, поскольку он отказался к ним присоединиться. Однако уже тогда я усомнился в его искренности, Джереми: уж слишком он хорошо знал здешние места и рассказывал множество легенд об ацтеках, той самой расе, к которой принадлежал старый индейский воин; услыхав о последнем, он насторожил уши, так что я счел более благоразумным держать язык за зубами и поменьше болтать, но повнимательнее приглядывать за нашим «отшельником». Вскоре я понял, что был прав, так как Сквобблз оказался смутьяном, склонным к интригам и невоздержанным на язык; он даже пытался вступать со мной в пререкания, и я рад, что случай позволил мне преподать ему надлежащий урок! Пусть он только посмеет встать на пути Саймона Гризейла, и ему очень не поздоровится, приятель, можешь мне поверить! А теперь выпей-ка вот это, потому что мне пора на палубу. Мы должны уже находиться в виду «Дракона» и сэра Джаспера, если он все еще жив!
23. О поисках сокровищ мертвой головы
Я постарался изложить здесь все по порядку, чтобы любому читающему было ясно, о чем идет речь; однако в ту пору до меня едва доходил смысл истории, рассказанной Саймоном. Лихорадка по мере того, как он говорил, постепенно все более овладевала мной, затуманивая сознание, и я, убаюканный монотонными звуками его голоса, лежал тихо и спокойно, словно в полусне. Зато потом, когда он ушел, я почувствовал себя значительно хуже: меня то колотил ледяной озноб, то мучила адская жара; сознание мое бродило где-то в неведомых мирах, и я видел жуткие кошмары, но хуже всего были бредовые видения, галлюцинации, сводившие меня с ума. Пока я безвольно лежал на спине, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой, больное воображение рисовало мне, будто огромные черные тараканы, во множестве водившиеся в моей каюте, один за другим выползают на бимс над моей головой и оттуда то и дело падают вниз, норовя попасть прямо мне в рот. Я в ужасе отплевывался от них, пытаясь прикрыть губы ладонями и исходя в беззвучном крике, однако они появлялись вновь и вновь, черные и коричневые, с волосатыми суставчатыми лапками и длинными усами, которыми они непрерывно шевелили, точно приглашая остальных принять участие в забаве.
Не могу сказать, как долго я провалялся в таком состоянии, пока наконец, доведенный до отчаяния этими отвратительными насекомыми, не выбежал полуодетый на палубу, весь пылая от горячечного жара, и первое, что я увидел, был «Дракон», стоявший всего в нескольких ярдах от нас, а на его корме важно, точно бантамский петух, расхаживал сам сэр Джаспер и махал мне носовым платком. Я разразился громким и радостным хохотом и прыгнул бы за борт, если бы меня вовремя не схватили, не оттащили вниз и не привязали к койке; три дня я пролежал без памяти, не приходя в себя, и затем вернулся к жизни, слабый, как грудной младенец, но с вполне взрослым аппетитом, свидетельствовавшим о том, что лихорадка покинула мои кости. Саймон рассказал мне о событиях, случившихся за то время, пока я лежал в беспамятстве, и я узнал, что мое видение сэра Джаспера на палубе «Дракона» вовсе не было галлюцинацией. Оказывается, после моего побега маленький рыцарь подружился с нашим тюремщиком и оба выбрались на корму, где сэр Джаспер произнес речь, подобную которой никто на борту не слыхивал до сих пор: одна половина команды корчилась от смеха, а вторая просто онемела от изумления. В конце концов, убедившись в том, что мертвец, о тело которого я споткнулся при побеге, умер не от моей руки, они избрали сэра Джаспера капитаном взамен Неда Солткомба, и он уже собирался приступить к моим розыскам, когда в поле зрения появился «Сан-Хуан», и таким образом все разрешилось ко всеобщему удовлетворению. Более того, я узнал, что оба судна стоят теперь на якоре в гавани Порт д'Эспань рядом с галеоном, прибывшим сюда согласно приказу Солткомба, и никто не сожалеет о гибели последнего; испанцы же, смертельно напуганные нашим присутствием, весьма с нами любезны и оказывают нам всяческие знаки внимания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41