— Это и для меня тоже, Мохаммед. У меня никогда не было возможности дотронуться до мужского тела. Я всегда буду бережно хранить воспоминания о том, что ты доверился мне.И она подтвердила правдивость своих слов, взяв его в рот.Он слепо схватил ее за шею… такую тонкую, беззащитную, и ощутил тепло ее языка глубоко внутри. Она стала посасывать. Он чуть отставил пальцы, ощущая одновременно горячие глубины ее рта и ритмическое сокращение мышц челюсти. Да, было некое удовольствие в том, что женщина сосет мужской член, но в глубине таилась неуверенность. Сейчас он полностью в ее власти.Она может ранить его. Причинить боль. И он ничего не сможет сделать.Испытывает ли она такое же чувство беззащитности, когда он берет ее в рот и сосет? Испытывают ли все женщины подобную беззащитность, когда мужчины берут их, все равно — пальцами или плотью? Когда они оказываются полностью во власти мужа или любовника?А Меган? Что ощущала она? Отчаянно втягивая воздух, он откинул голову. Мир сузился до губ Меган, языка Меган, боязни острых зубов Меган. Он таял, хотя никогда еще не был так тверд. Он не хотел того, что предлагала она. Он хотел быть как все другие мужчины, получать наслаждение, подобно им.Она просила довериться ей. Но он не доверял никому с тринадцати лет. Как он мог довериться этой женщине? Как мог не довериться ей?Он раздвинул ноги. Она нашла его, проникла внутрь. Ее палец был скользким и мокрым, смоченным соками ее тела. Он стиснул веки, отдаваясь нахлынувшим эмоциям. Мышцы сжимались, препятствуя ее вторжению. Препятствуя непрошеной дрожи наслаждения, рожденной ее прикосновениями.Он ахнул, почувствовав, как она стала частью его. И снова ахнул, когда она нашла ту железу, о которой он говорил. Разящая молния пронзила его позвоночник и вылетела из истомившегося фаллоса. За прикрытыми веками сверкнул свет, в ушах зашумели голоса.Он стиснул зубы, чтобы не дать воли слезам, переполнявшим глаза и рвавшимся наружу. Именно этого он хотел, хотел женщину, которая без отвращения посмотрит на его искалеченное тело, как сам он смотрит на себя самого. Женщину, которая возьмет то, что он способен предложить, и не станет унижать его за то, что он не сможет дать.Его мир разлетелся на сотни осколков: прошлое, навязанное ему, настоящее, которое принесло удовлетворение, безрадостное будущее, разверзшееся перед ним.Отчаянный крик вырвался у него, и он снова стал человеком. Мужчиной.Дар Меган ему.Он открыл глаза.По щеке Меган катилась прозрачная капля.— Я была частью тебя, Мохаммед. Никогда не чувствовала себя такой могущественной, такой прекрасной. Спасибо за то, что доверился мне.— Мохаммед — имя, данное мне арабами. Мое английское имя — Коннор, Коннор Треффри.Она узнала это имя. Треффри были самыми состоятельными рыбаками в западном Корнуолле.Меган отняла руки. — Как? — прошептала она.Как он стал евнухом? Как мог обмануть Меган, он, обвинивший ее во лжи?— Я любил море, — выдохнул он, безумно нуждаясь в ее тепле и близости, но не умея выразить чувства, которые держал в узде целых сорок лет. — И мечтал только об одном: стать рыбаком, как отец, как мои братья. Поэтому и убедил отца позволить мне выйти в море. Налетел шквал, шхуну сбило с курса. Нас подобрал корабль, оказавшийся невольничьим судном. Нас отвезли в берберский порт и продали. Больше я никогда не видел отца.Не было слов, чтобы описать тот ужас, который ему пришлось пережить. Один, в неволе, впервые оторванный от дома, без надежды на возвращение.— Но ты был… англичанином.Горькая улыбка искривила его губы, но не отразилась в глазах.— Арабу, купившему меня, было все равно, кто я. И моя мятежная натура пришлась ему не по вкусу. В Аравии недаром ходит пословица «Бери жену для детей, бери мальчика для удовольствия». Хозяин любил юношей. Когда я отказался покориться ему, он приказал стражникам держать меня, пока египетский наемник безжалостно давил мои яички. Потом он перепродал меня сирийскому торговцу.Он смотрел в ее зеленые глаза и видел не просторы Англии, а бесплодную пустыню и тринадцатилетнего, измученного пыткой мальчишку.— У меня началось нагноение. Сириец отсек бесполезный мешочек, висевший между моими ногами, и зарыл меня в раскаленный песок, чтобы остановить кровь.И без того бледная кожа Меган стала мертвенно-бледной.— Я больше не помню той боли.Уголок рта нервно дергался. В глазах стояли ослепительно желтое солнце и алые ручейки крови.— Зато помню, что рыдал, как девчонка. И хотел умереть… но мне не позволили.— Я рада, что ты не умер, — чуть слышно прошептала она.Теперь он тоже был рад.— Я не мог заставить себя сообщить родным о своем возвращении, — неожиданно признался он.Но в ее глазах по-прежнему не было осуждения.— Они считают тебя мертвым?— Уж лучше так, чем знать, что сын и брат стал евнухом.— Не желал, чтобы они узнали о случившемся?.. Они не отвернутся от тебя. Как можно?!— Я самый младший в семье. У меня три старших брата и сестра. Я был любимчиком. И хотя прожил в Англии девять лет, не навестил родителей. Они умерли, не зная, что я жив. Я не поехал на их похороны— Родным известно о твоем приезде?— Да, позавчера я послал им записку. В тот день, когда он решил найти шлюху.— Завтра я пошлю вторую, — бесстрастно сообщил он. — Мы встретимся за пятичасовым чаем, как полагается у англичан.— Почему ты едешь к ним сейчас, против воли? — тихо допытывалась она.Потому что собственная ненависть пугала его. Потому что настала пора примириться с собой. И Корнуолл казался подходящим местом для начала новой жизни.— Мне пятьдесят три, а я не знаю, кто такой евнух, проживший сорок лет с именем Магомета на устах. Но я хочу получить все, что принадлежало бы Коннору. И кто же я по-твоему, Меган? Мохаммед или Коннор?— Ты — тот, кого я крестила сегодня, — твердо ответила Меган.Ему показалось, что тяжелый кулак с размаху ударил его в грудь.— Вряд ли богов можно умилостивить французским конвертом, Меган.— Возможно, но уже в мае это приношение даст немало пищи для догадок и размышлений.Стоит ли думать о мае? Стоит ли думать о решении, которое придется принять не позже чем завтра?— Обними меня крепче, — глухо попросил он и впервые за сорок лет произнес одно простое английское слово:— Пожалуйста. Ляг со мной в постель и держи меня в своих объятиях всю ночь. Глава 7 Розовые рассветные лучи пронизали тьму спальни. За стенами зашевелились постояльцы. Слышались шаги, голоса, плеск воды. Звуки, которых она не замечала раньше.Чужая жизнь.Меган боялась двинуться под тяжестью его головы на груди, прислушиваясь к его дыханию. Кого она обнимала?Как отнесутся к нему родные? Примут ли в семью?Его рука сжала ее талию.Она давно догадывалась, что он не спит.— Мне пора.Он не ответил.Ей показалось, что сердце ее разрывается. Как глупо надеяться, что он попросит ее остаться!Мохаммед… Коннор не остановил ее, когда она выскользнула из кровати. Не остановил ее, когда она поспешно одевалась, вздрагивая от холода и слез, бесшумно скользивших по щекам.Не остановил ее, когда она тихо открыла дверь и ушла из его жизни. Чтобы никогда не узнать, обрел ли он покой.Оказавшись в своей комнате, Меган яростно оттерла лицо, почистила зубы, причесалась и сложила вещи. Пора идти своим путем.Хозяин гостиницы, приземистый коротышка с редеющими, зачесанными назад жирными волосами, сально ухмыльнулся, очевидно, зная о ночи, проведенной с человеком, которого он знал под именем Мохаммеда. Мег сжалась бы от унижения и позора. Меган надменно вздернула подбородок.— Мне нужен экипаж, чтобы добраться до дома Брануэллов.— Ничем не могу помочь, леди.— Тем не менее я желаю нанять коляску и кучера.— Это обойдется вам в шесть шиллингов.Чудовищная сумма! Но выхода нет. Иначе придется идти пешком десять миль.— Я согласна.Кучер оказался угрюмым, неразговорчивым старикашкой, надвинувшим на нос потертый котелок. Он не помог ей погрузить багаж. Меган забралась на сиденье рядом с ним. Для Корнуолла погода выдалась необычной: два солнечных дня подряд.Меган подумала о французском конверте, хлопавшем на ветру. Вспомнила о своих волосах, распущенных по спине, как у юной девушки. Мысленно поблагодарила человека, который дал ей полную свободу от всех ограничений, наложенных возрастом и боязнью осуждения. Снова ощутила во рту вкус теплой жидкости, брызнувшей в самое горло. Наслаждение мужчины куда более ценно, чем его семя.Меган выпрыгнула из экипажа и выкинула свои вещи.Он выложил на измятую кровать черный сюртук, сшитый у английского портного, крахмальную сорочку и темные брюки. Рядом легли белый тобс, широкие белые шаровары и отрез белой ткани на тюрбан. Как можно отбросить последние сорок лет, словно их и не было? Как можно найти хоть какой-то покой, если ему не суждено его найти? Как могла Меган выскользнуть из его объятий и постели, комнаты и жизни, будто они не разделили близость, подобной которой никому и никогда не пришлось познать?Он опустил глаза и попытался выбрать. Жить как англичанин? Или продолжать существование араба?
Меган, не обратив внимания на ухмылявшегося хозяина гостиницы, взлетела по узкой лестнице. Коридор растянулся на целую милю; потертая дорожка превратилась в море патоки, где тонули ее ноги. Он ничем не дал понять, что хочет остаться с ней. Зачем ей унижаться и ставить его в щекотливое положение?Муж отверг ее. Что, если и этот человек сделает то же самое? Тридцать шесть часов назад она считала, будто нет ничего труднее, чем поднять вуаль и показать свое изборожденное морщинами лицо арабу, захотевшему позабавиться со шлюхой. Но сейчас решиться было куда труднее.Меган подняла затянутую в перчатку руку и постучала. Пока она дожидалась ответа, прошла целая вечность. Дверь неожиданно распахнулась. Глаза Меган широко раскрылись. Мужчина, стоявший на пороге, разительно отличался оттого, кто впустил ее той ночью.— Ты… ты надел брюки, — пробормотала она. Его ответ отнюдь не звучал ободряюще.— Да, — коротко обронил он.Ее взгляд задержался на белом тюрбане, по-прежнему украшавшем его голову, спустился к черным глазам, точеным чертам смуглого лица. Напряженного. Встревоженного. Словно он тоже ждал…Ее появления?В своем темном костюме и белой сорочке он выглядел настоящим англичанином, и все же…— Ты закрыл волосы, — выпалила она.— На свете есть только одна женщина, которая имеет право смотреть на них, — твердо ответил он.— Я не требую замужества, — выдохнула она, почти теряя сознание.— Моя семья будет справедливо оскорблена, если я появлюсь с наложницей, — сдержанно пояснил он, на миг став тем человеком, который открыл дверь тридцать шесть часов назад.Сердце Меган ушло в пятки.— Ты просишь, чтобы я стала твоей женой?— Со мной не просто.— Ты уже говорил.— Я не могу стереть годы жизни в Аравии.— Я бы и не позволила ничего подобного.— Я евнух.— Если ты и евнух, осмелюсь заметить, что многие женщины желали бы, чтобы их мужья были таковыми. Лицо его помрачнело еще больше.— Не знаю, найдется ли для меня место в Корнуолле.— Я с удовольствием посмотрю другие места в Англии… или чужеземных странах.Сможет ли она жить в Аравии, где женщины уродуют женщин, а мужчины кастрируют мужчин?— Неизвестно, пойдут ли мне брюки.— Я предпочитаю твое одеяние.— Тобс!— Прошу прощения?— Это называется «тобс».— Прости.— Да, — кивнул он.Меган недоуменно моргнула:— Что «да»?— Да, я прошу тебя выйти за меня замуж. Неужели счастье может причинять такую же боль?— Как мне называть тебя? Мохаммед или Коннор?— Как тебе будет угодно.На людях он может быть Коннором, но в уединении их спальни навсегда останется Мохаммедом.— Я хочу выучиться арабскому, — твердо объявила Меган.— Я стану твоим наставником.— И сбрить все волосы на теле.Его глаза внезапно сверкнули нестерпимым блеском.— Я сам тебя побрею.— В таком случае, сэр, я стану вашей женой.

1 2 3 4 5 6 7 8