— Можешь взять мою карету, мой кучер довезет тебя до Хартфордшира.
Антония поблагодарила бабушку, хотя в душе была удивлена, что та не предложила ей в провожатые горничную. Стало быть, бабушка все же ею недовольна, так что у лучше ее ни о чем не просить.
Ближе к вечеру они доехали до последней, перед Доувер-хаусом, остановки, где предполагалось сменить лошадей. Антония отказалась от предложения хозяйки гостиницы что-нибудь перекусить: ей не терпелось скорее продолжить путь, — но кучер слез с облучка и направился в пивную. Она приготовилась ждать не менее получаса и раскрыла было книгу, но вскоре увидела, как ее возничий в своем громоздком сером пальто снова усаживается на козлы.
И вот они уже едут дальше, причем довольно быстро. Видимо, лошадки попались резвые и кучер вошел во вкус быстрой езды.
Антония была этому рада: к ночи они поспеют в Доувер-хаус. Она задремала, но проснулась оттого, что карету стало сильно трясти. Странно, раньше на этой дороге не было столько ухабов. Она выглянула в окно: места незнакомые. Кажется, заблудились. Антония постучала зонтиком по потолку кареты, но кучер, видимо, не слышал, Раздражение ее росло. Он что, оглох? Они же могут заехать Бог знает куда. Она опустила окно и крикнула:
— Блэк! Остановись! Ты поехал не по той дороге! — Впереди она увидела небольшую прогалину и какой-то амбар. Там можно развернуться.
Когда карета остановилась, Антония. спрыгнула на землю, не дожидаясь, пока кучер опустит ступеньки.
— Что ты наделал, Блэк! Одному Богу известно, где мы!
Кучер неспешно слезал с облучка.
— Не слезай, — нетерпеливо сказала Антония. — Разворачивай… — Конец фразы замер у нее на губах, когда кучер слез и она увидела его лицо. — Маркус! Что ты задумал?
Лорд Эллингтон сбросил тяжелое пальто и мятую шапку на землю и безмятежным тоном сказал:
— Я тебя похитил.
Такое нелепое заявление лишило девушку дара речи. А Маркус тем временем отвел лошадей к амбару и стал их распрягать.
— Не поможешь мне? — обратился он к стоявшей неподвижно спутнице.
Антония молча повиновалась, недоумевая, кто из них двоих сошел с ума. Отпустив лошадей пастись на лужайке, Маркус взял ее за руку и повел в амбар. Она не сопротивлялась.
Пол в амбаре был чисто выметен, вдоль стен стояли вилы, пахло сеном. В углу на большой охапке сена был расстелен ковер и разбросаны подушки.
Еще более невероятным казался накрытый белой скатертью стол, на котором под крышками стояло несколько блюд. Маркус подошел к столу и зажег свечи в изящных канделябрах, и сцена приобрела совершенно нереальный характер.
— Вы сошли с ума? Чего вы добиваетесь?
Маркус подошел к ней и, развязав ленты, снял с нее шляпу, а затем и накидку. Он заставил ее сесть на стул и начал откупоривать бутылку вина.
— Вы, наверно, умираете от голода и жажды, — заметил он, разливая вино по бокалам.
Антония отпила глоток и потребовала ответа:
— Что вы намерены со мной сделать?
— Погубить вас, что же еще. — Маркус поднял свой бокал и, отсалютовав, выпил.
— Неужели вы так злопамятны, сэр? За эти месяцы я многое о вас узнала, но не думала, что вы станете мстить за унижение, вину за которое вы несете в той же степени, что и я.
— Поверьте, я не собираюсь вам мстить, хотя меня вовсе не привлекает репутация повесы, к тому же я в клубе заключил насчет вас пари.
— Вы… вы не джентльмен, сэр, вы опозорили мое имя… — Она вскочила и хотела бежать. Лучше пешком дойти до Беркемстеда, чем…
— Куда вы собрались, Антония? Уже совсем темно. Я пошутил, я ни разу даже шепотом не произнес в клубе вашего имени.
Девушка остановилась. Действительно, уже стемнело, а кругом лес. В дверях она обернулась и увидела, что Маркус, сняв сюртук и ослабив галстук, уселся, вытянув ноги. Свет от свечей играл в его волосах, но опасный, насмешливый рот оставался в тени. Однако глаза смотрели тепло, и, когда он протянул руку, она покорно подошла.
Он посадил ее себе на колени. Зная, что вырываться бесполезно, Антония не сопротивлялась.
— Вы ведь не причините мне зла, верно? — спросила она, боясь услышать ответ.
— Оказавшись здесь наедине со мной, вы уже погубили себя. Так что семь бед — один ответ, Антония.
С этими словами он взял девушку на руки и отнес на расстеленный на сене ковер. Темные глаза его были серьезны.
— Антония! Одно ваше слово, и я уйду в дальний угол и проведу там всю ночь. Но в глазах общества ваша репутация погублена. Вам придется выйти за меня замуж, у вас нет выбора.
Все правильно. Он ее не тронет, если она прикажет. Но она любит его, и, если ей суждено больше никогда его не увидеть, пусть у нее будет хотя бы эта ночь!
Антония молча протянула ему руки, и он, опустившись рядом на душистую постель, принялся вынимать шпильки и заколки из ее рассыпавшихся по плечам роскошных волос.
— Ты так прекрасна, что у меня нет слов, — прошептал он и провел пальцем по ее подбородку и прелестно изогнутым губам.
Антония содрогнулась. Желание пронзило ее. Непроизвольно она взяла зубами кончик его пальца и увидела, как он закрыл глаза. Она начала расстегивать ему рубашку, провела ладонью по горячей груди и внезапно поняла, какую силу имеют над ним ее прикосновения. Пальцы девушки двигались не переставая, пока она не стянула с его плеч рубашку. В амбаре царила тишина, слышно было лишь хриплое, прерывистое дыхание Маркуса. Он не целовал ее, и она поняла, что он предоставляет ей устанавливать ритм их движений.
Руководствуясь только инстинктом, изучая и познавая, Антония начала целовать сначала его плечо, потом, после минутного колебания, грудь. Она провела языком по твердому соску, и Маркус глухо застонал. Испугавшись собственной смелости, она остановилась, зарывшись лицом в его плечо. Нежно погладив ее шею, он расстегнул перламутровые пуговки на спине корсажа. Кисея спала с ее плеч серебристым облаком, прохладные груди коснулись горячей груди Маркуса. Он осторожно перевернул ее на спину, стянул с нее платье, так что она осталась в чулках и рубашке. Потом он встал, чтобы раздеться, а Антония, закрыв глаза, слушала, как предметы одежды один за другим падают на землю.
Она посмела открыть глаза только тогда, когда почувствовала тяжесть его тела.
— Антония, дорогая, ты уверена? — серьезно спросил он.
— Да, — прошептала она. На мгновение ее охватило сомнение, но любовь и желание взяли верх.
Его не надо было упрашивать. Он прильнул к ее губам, осторожно раздвинул их языком. Поглощенная этим вторжением и новыми ощущениями, она не заметила, как он прижался к ней всем телом. И когда произошло второе, более интимное вторжение, она вскрикнула, а потом полностью отдалась во власть сладостного желания. Испытываемое наслаждение испугало ее едва ли не больше, чем короткий миг боли, но она отдалась ему со всей пылкостью любящей женщины.
Наконец наступил момент, когда Маркус напрягся и замер, а из его горла вырвался торжествующий крик, в котором потонул ее собственный непроизвольный стон. Он перевернулся на спину, увлекая ее за собой, и они так и уснули в объятиях друг друга, забыв обо всем на свете.
Антония проснулась на рассвете оттого, что Маркус целовал ее грудь.
— Ммм, — пробормотала она и, повернувшись, обвила Маркуса руками, готовая покориться его силе и власти.
Потом он, поднявшись на локте, спросил, заглядывая ей в глаза:
— Как ты себя чувствуешь, моя красавица?
— Погубленной безвозвратно, — призналась она, молясь, чтобы он не сказал ничего такого, что могло бы разрушить ее мечту о счастье. Напрасно.
— Когда же наконец ты согласишься выйти за меня замуж? — Он поднялся и стал надевать рубашку.
— Я не собираюсь выходить за тебя.
— Шутишь.
— Нет, я серьезно. Я никогда не говорила, что выйду за тебя.
— Но у тебя нет выбора. — Он показал на сбившийся ковер, на котором были четко видны отпечатки двух тел.
— Я не выйду за тебя замуж. Если кто-нибудь узнает, что мы провели здесь с тобою ночь, моя репутация погибла. Но мне придется смириться с этим.
— А если ты забеременела?
Антония почувствовала, как кровь отхлынула от лица. Эта мысль не приходила ей в голову. Она до боли сжала кулаки, так что ногти впились ей в ладони, и постаралась не потерять самообладания. Она готова была сдаться, но он так ни разу и не сказал, что любит ее, что она ему нужна, что он жить без нее не может, а без объяснения в любви она замуж за него не пойдет!
Он был нежен с ней, это правда, но о любви не было сказано ни слова.
— В таком случае я буду воспитывать ребенка одна, как многие делали до меня.
Маркус схватил ее за плечи, но она видела, что он не сердится. Наоборот, он сказал с нежностью, от которой у нее защемило сердце:
— Ну почему же после того, что было между нами, ты не хочешь стать моей женой?
Антония отвела взгляд, чтобы не выдать своих чувств — а то, чего доброго, женится на ней из жалости.
— Ведь не из-за Клаудии, нет? И не из нежных чувств, которые ты питаешь к Джереми Блейку? Или к этому напыщенному ослу Хьюитгу?
Все еще не поднимая глаз, она покачала головой.
— Хорошо, может, ты изменишь свое решение, если я открою тебе всю правду.
Антония в ожидании затаила дыхание.
— Я никогда не говорил тебе, Антония, что люблю тебя, но это так. Я люблю тебя и душою и телом — навсегда. Я никогда не любил никого, кроме тебя, и никогда не полюблю. Если ты за меня не выйдешь, я останусь холостяком, потому что никто не займет твоего места в моем сердце.
Антония всхлипнула и бросилась Маркусу на шею. Прижавшись к нему, она слушала биение его сердца, навеки отданного только ей.
— Ну что? Выйдешь за меня?
— Да, Маркус, любовь моя, да.
Они еще долго стояли обнявшись, пока луч утреннего солнца не стал пробиваться сквозь щели амбара. Первой очнулась Антония.
— Давай позавтракаем и поедем домой. Слава Богу, что Донна нас не ждет. А вообще, как тебе удалось все это устроить? И куда подевался несчастный бабушкин кучер?
— Он уже катит в Лондон. Нанял карету, как ему велела бабушка.
— Ты хочешь сказать, — Антония была потрясена, — что вы все это вместе задумали? И бабушка разрешила… Ведь мы ночью… — Она залилась краской.
— Мне пришлось испросить ее согласия. Ты же мне отказала, и я должен был сделать нечто такое… И я понял, что леди Грейнджер не против…
— Ты напомнил ей деда.
— Я поехал к ней сразу после бала. Она сказала, что я должен действовать, как подобает мужчине, и тогда все наладится. Кроме того, я вспомнил совет сестры.
— Как! Энн тоже участвовала в заговоре?
— Когда ты уехала в Лондон, она отчитала меня, обвинив в самонадеянности и равнодушии к чувствам других. Я ведь не сразу понял, что люблю тебя, что мне нужна твоя любовь.
— А когда ты догадался?
— Когда встретил тебя в конторе Петибриджа. Я понял, как трудно девушке из благородной семьи решиться самой приехать в банк просить денег, и видел, как стойко ты перенесла неудачу. И хотя я все еще был зол из-за твоих браконьеров, мне вдруг захотелось защитить тебя.
— Теперь это твое право.
— Да.
Когда они собрались ехать, Маркус предложил:
— Садись со мною рядом на козлы. Сейчас так рано, что никто нас не увидит.
Антония села, взяв его под руку. Он натянул поводья и сказал нарочито суровым тоном:
— А теперь потолкуем о леди Рид.
— А это кто?

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17