то, что он делал с ней, заставляло ее содрогаться и приводило в исступление, но она хотела знать больше, гораздо больше. Если она надеется стать образцовой любовницей, настоящей метрессой, ей придется научиться всему, что доставляет мужчине наслаждение, заставляет его содрогаться и его доводит до безумия. Она хотела узнать все хитрости, которые помогли бы ей привязать его к себе — душой и телом.В последний момент Филадельфия Кэри и Анна Васавур уклонились от участия в вечернем приключении, но Сабби решила не отставать от двух других женщин, чья репутация была настолько скандальной, что королева не позволяла им являться ко двору, несмотря на просьбы ее фаворита, пытавшегося замолвить за сестер словечко.Ближе к вечеру Сабби зашла в конюшню Гринвичского дворца, сунула молодому конюху несколько мелких монеток, чтобы он оседлал ее драгоценную Субботу, и верхом поехала в Темз-Вью. Она решила, что отныне для Черной Субботы, как и для нее самой, домом станет Темз-Вью. Она была в восторге, когда Мэйсон сообщил, что ее здесь ожидают четыре большие коробки, доставленные утром от самой дорогой портнихи Лондона. Счета, которые были ему вручены вместе с коробками, он благоразумно отнес в библиотеку лорда Девонпорта и положил на письменный стол; ему хватило мудрости понять, что Сабби не пожелает беспокоиться из-за всяких пустяков.— Вы не могли бы, Чарлз, собрать женскую прислугу и… — добавила она с мольбой в голосе, — постоять около меня, чтобы придать мне храбрости… пока я с ними познакомлюсь?Он деликатно кашлянул и, с едва заметной искоркой в глазах, сообщил:— Я уже сказал им пару слов, госпожа Уайлд, и, мне кажется, вам не нужно опасаться, что с этой стороны возникнут какие-нибудь трудности.— О Чарлз, вы просто чудо. Я полнейшая невежда в том, что касается нравов лондонского общества… и во многом другом, если уж на то пошло, — призналась она чистосердечно, — так что, сделайте милость, не стесняйтесь поправлять меня, если увидите, что я вот-вот оплошаю.Мэйсон познакомил ее с дородной кухаркой и деятельной, толковой экономкой. Три молоденьких горничных уставились на нее, чуть ли не разинув рот. Она обратилась к самой миловидной из них:— Как тебя зовут?— Мег, мэм. — Девушка сделала реверанс и покраснела.— Мег, ты не согласилась бы пойти ко мне в услужение?— Ой, мэм, с радостью, — выдохнула девушка и снова присела в поклоне.— Хорошо. Только перестань кланяться и шаркать. Пойди приготовь мне ванну. У меня в седельных сумках ты найдешь много всякого мыла и купальных принадлежностей. Потом мы развесим некоторые из моих платьев, и ты поможешь мне переодеться к вечеру.Мег кинула быстрый взгляд на двух других служанок, явно обращая их внимание на то, что новая хозяйка оказала ей предпочтение.Затем, прихватив седельные сумки, она поспешила наверх готовить ванну.Сабби полностью завладела господской спальней. Ее новые одежды были разбросаны повсюду — на кровати, на скамье у окна, на креслах и на столе. Великолепные шедевры портновского искусства занимали много места из-за широких рукавов и пышных юбок. Она не в состоянии была решить, какое платье нравится ей больше, но в то же время ликовала: какое это диво — иметь так много нарядов, что уже и не выбрать, который лучше.Одним из самых-самых замечательных был костюм для верховой езды, главная прелесть которого заключалась, возможно, в полнейшей его непрактичности: костюм был из белого бархата с черным позументом по краям.Низкий вырез камзола заканчивался у талии, позволяя видеть маленький жилет из черного шелка. Кокетливую шапочку из такого же белого бархата венчало роскошное черное страусово перо, которое изящным изгибом спускалось вокруг головы, так что его конец оказывался ниже подбородка. С этим нарядом вполне мог поспорить другой — платье из красноватой парчи с оторочкой из меха соболя. А разве хуже смотрелся вот этот костюм, в котором эффектно сочетались зеленый бархат и золотая парча? Золотая кайма украшала нижнюю кромку и рукава жакета с туго облегающим лифом, а с юбкой все обстояло наоборот: она была сшита из золотой парчи с каймой зеленого бархата на подоле. Костюм дополняли зеленые бархатные сапожки с золотыми розетками и узорчатый золотой веер с полосками из зеленого бархата.Она решила, что для ночного приключения следует отдать предпочтение темным тонам.В конце концов, она направлялась туда, чтобы кое-что увидеть, а не себя выставлять напоказ, но в то же время было бы желательно выглядеть достаточно экстравагантно, чтобы вписаться в пряную атмосферу борделя. Поэтому пришлось остановиться на черном кружевном платье с серебряными блестками. У нее даже холодок пробегал по спине от возбуждения, когда она разглаживала черные шелковые чулки на своих длинных стройных ногах и расправляла черную шуршащую манишку. Никогда в жизни она не чувствовала себя столь порочной. Вместо плаща она надела поверх кружевного платья облегающий жакет из черного бархата, а затем спрятала лицо под черной кружевной маской. Теперь она была готова к выходу.Наняв портшез, она направилась в Эссекс-Хаус, чтобы встретиться там с Пенелопой, и была немало удивлена, что сам Эссекс надумал к ним присоединиться, да не один, а вместе с Флоренс Говард, которая в последнее время быстро завоевывала славу первейшей шлюхи при дворе. На этот раз Пенелопа распорядилась подать карету без всяких гербов и отличительных знаков, так что Сабби облегченно вздохнула. Они проехали по каменной мостовой Стрэнда, через площадь Ледгейт-Серкус, миновали Чипсайд и остановилась на Треднидл-стрит.Пока пассажирки высаживались из кареты на темной улице, граф Эссекс так и сыпал непристойными шуточками: как видно, он пребывал в наилучшем расположении духа.— Ну, братец, ты сегодня в ударе, — отметила Пенелопа смеясь. — Может быть, тебе известно, кто сегодня собирается посетить этот дом, и ты надеешься за ним потихонечку понаблюдать?— Кровь Господня, вот была бы потеха!Что, если мы накроем Саутгэмптона в милом обществе кого-нибудь из его пай-мальчиков!Дамы захихикали, но Сабби не поняла, что тут смешного.Вдоль фасада высокого темного здания располагалось множество входов и выходов, но Эссекс уверенно провел своих спутниц через одну из этих дверей, и они оказались в просторной приемной с плюшевыми драпировками, закрывающими стены. Рослый здоровяк широко распахнул дверь для новоприбывших: он, очевидно, сразу узнал главу этой компании, хотя тот и был в маске. Через пару мгновений их уже приветствовала высокая броская женщина в пудреном парике; как показалось Сабби, в приветствии слышался французский акцент. Мадам-Только-Для-Вас, как ее шутливо называли, мгновенно оценила ситуацию. Эссекс сопровождал четверых женщин, следовательно, они пришли сюда как зрители.— Мы пришли посмотреть представление, — объявила Пенелопа, вручая сводне небольшой кошелек с золотом.— Ах, двое моих главных актеров сегодня могли бы исполнить Танец любви. Мы устроим для вас отдельное представление в нашем театрике.Она провела их в небольшое затемненное помещение с удобными креслами; им подали вина со специями. Кресла были обращены к маленькой изысканной сцене. Не успели они осушить свои бокалы, как поднялся занавес и на сцене появились двое танцоров; оба были хороши собой: мужчина — высок и мускулист, девушка — миниатюрна и изящна. На первый взгляд, в зеленоватом свете могло показаться, что оба обнажены, но, когда глаза привыкали к этому освещению, можно было разглядеть две кисточки, свисающие с сосков девушки, и бахромчатую полоску на ее венерином холме. Мужской орган партнера, спрятанный в мягком подобии ножен, казался неестественно длинным, как будто в нем насчитывалось десять — двенадцать дюймов. Тела у обоих были окрашены серебристо-зеленым веществом, что создавало ощущение чего-то эфирного и неземного.Хотя движения танцоров отличались грацией и продуманностью, было очевидно, что мужчина стремится к плотскому единению с женщиной. Он начал грубо притягивать ее к себе, тогда как она отчаянно сопротивлялась и стремилась освободиться. Когда ей удавалось ускользнуть, он хватал ее и снова тащил через сцену. В первый раз он это проделал, намотав ее волосы на свою сильную руку и притянув к себе, хотя она вырывалась и отбивалась. Во второй раз он вцепился в ее стройные лодыжки, проволок ее по сцене на спине, а затем поднял, закинув ноги девушки .к себе за спину. Когда ступни ее ног сомкнулись у него на затылке, он выпрямился и закружил ее так, что она обессилела и поникла.Тогда он начал утверждать свое господство и власть над ней. Он стал поглаживать девушку — с головы до ног — своим длинным мужским жезлом; она сперва оставалась безучастной, потом в ней рождалось возбуждение, и наконец ее охватывала пылкая страсть. Она скользила вокруг торса мужчины, она обволакивала его своим телом, и в каждом ее движении сквозила чувственность. Танец был направлен на то, чтобы возбуждать зрителей, и конечно достигал своей цели.Экзогическое зрелище вызывало в Сабби самые противоречивые чувства: оно и очаровывало, и отталкивало одновременно, и притом она заметила, что ее тело непроизвольно откликается на движения танцоров. Она ощущала прикосновение батистовой ткани, из которой было сделано ее белье, к своим соскам и к коже ног на внутренней стороне бедер.Внезапно в центре сцены над полом поднялась небольшая площадка, образующая что-то вроде стола. На этот стол мужчина положил женщину, а потом, упав на нее, начал пронзать ее своим непомерно длинным жезлом и повторял это снова и снова, пока она не вскрикнула и не упала замертво.Торжествующий мужчина выдернул свое орудие, и — неведомо с помощью какого хитроумного трюка — из конца этого орудия вылетел каскад искр, которые огненным душем осыпали тело женщины. Занавес упал, и все, кроме Сабби, разразились бурными аплодисментами. Снова поднялся занавес, и Сабби, к великому своему облегчению, увидела, что танцоры кланяются зрителям — ведь она уже было подумала, что девушка действительно умерла от жестокого обращения.Сабби с трудом перевела дух и думала только об одном — как бы ей поскорее убраться из этого вертепа. Она жалела, что пришла сюда; она чувствовала себя замаранной.Возвратившаяся к гостям мадам отвела всю веселящуюся компанию в узкий коридор этажом выше: в стенах этого коридора были проделаны смотровые отверстия, сквозь которые желающие могли наблюдать, что происходит в нескольких спальнях. Мадам попросила их вести себя потише, но их смех оборвался сам собой, когда они увидели те акты совокупления, которые совершались у них на глазах.Сабби почувствовала, что ее мутит, и попросила, чтобы ее проводили в туалетную комнату.Сначала ей показалось, что она заболевает, но, оказавшись одна, она несколько раз вздохнула, и тошнота отступила.Мысленно она упрекнула себя — что за детство, в конце-то концов? Мужчины и женщины бывают грубыми и вульгарными, и всегда найдутся места вроде этого, где они смогут утолить свою похоть; но она не могла отделаться от ощущения, что мужчины, пользующиеся плотскими услугами девиц из заведения Мадам-Только-Для-Вас, менее порочны, чем те, кто платит за возможность поглядеть на это в дырочку.Весь обратный путь к дому Эссекса ее преследовали гадкие воспоминания обо всем, что они увидели и услышали через глазки в стенах спален.— Клянусь святым Распятием, в Библии сказано, что все люди созданы равными, но визит в бордель позволяет быстро разделаться с этой иллюзией, — весело высказалась Пенелопа.Сабби покраснела до корней волос, тогда как Флоренс Говард захихикала и пересела на колени к Эссексу. Карета остановилась на площадке перед Эссекс-Хаусом; все вышли и направились к крыльцу. Сабби не последовала за ними. Ей было совершенно необходимо побыть одной и собраться с мыслями, и к тому же она не имела ни малейшего намерения оставаться в обществе своих недавних спутников.Она собиралась попросить кучера Пенелопы, чтобы он вызвал для нее портшез и носильщиков. А пока, выйдя из кареты, она прикидывала в уме, где лучше провести ночь: в Гринвиче или в Темз-Вью. И тут она увидела, как открылась дверца другой кареты без гербов и на землю спрыгнул Хокхерст.Он отвез О'Нила в бордель на Треднил-стрит, где мадам была отнюдь не француженкой, а верной дочерью Ирландии. Она сумела сколотить солидное состояние, обслуживая клиентов-англичан; зато верхний этаж дома она оборудовала как надежную гавань, где ирландцы, преданные делу своей родины, могли назначать тайные собрания, а беглые узники находили укрытие, пока не представлялась возможность без особого риска вывезти их из Англии.Выглянув из окна верхнего этажа, Шейн увидел, как в парадную дверь вошла Сабби.Сначала он мысленно прикрикнул на себя: это не могла быть она, он ошибся! Он же не мог разглядеть под маской черты лица женщины с медно-рыжими волосами! Однако потом, когда веселая компания покидала бордель, он узнал Эссекса и немедленно приказал кучеру гнать прямиком до Эссекс-Хауса.У Сабби захватило дух. Хокхерст, одетый в черное, выглядел словно сам дьявол, который только что выскочил из мрака преисподней. Его лицо было замкнутым и угрожающим.— Иди сюда! — приказал он.Она не вполне понимала, что привело его в такую ярость. Неужели он ждал у Эссекса-Хауса, желая подглядеть, не выйдет ли она из дома вместе с Робином? Когда она шагнула вперед с намерением все ему объяснить, он сжал ее протянутую руку с такой силой, словно собирался раздробить ей кости. Охватив ее другой рукой за талию, он швырнул ее в карету, а затем сам взлетел туда же и с треском захлопнул дверцу. Карета резко сорвалась с места, и Сабби, не устояв на ногах, упала на сиденье.— Как ты смеешь так со мной обращаться?! — возмутилась она. Слова застряли у нее в горле, когда она увидела, каким бешенством искажены его черты. Он молчал, понимая, что сейчас сам за себя не может поручиться, что лучше придержать язык, пока не совладает с ненавистью и гневом. Молчание в карете становилось уже чем-то осязаемым. Его черную ярость было так трудно выдержать, что она чуть не взвыла от ужаса.В полной мере ощущала она его силу, его мужское неистовство, его жестокость. Чувство было такое, как будто ее бросили в одну клетку с тигром. Глаза Шейна прожигали ее насквозь; сейчас она вызывала в нем одно лишь отвращение. А ему казалось, что если он сейчас до нее дотронется, то просто убьет ее.— Потаскуха! — процедил он, стиснув зубы.Внезапно она поняла: он видел, как она выходила из борделя! Он следил за ней и выследил, как охотник — добычу.— Дай мне объяснить! — сделала она попытку урезонить его.— Молчи!..Его голос прозвучал так тихо и грозно, что кровь застыла у нее в жилах. Ей стало по-настоящему страшно, когда она увидела, как надменно вскинута его голова. В тени кареты казалось, что ястребиные черты Шейна свидетельствуют только об одном: он хищник, и только хищник!Он засмеялся коротким горьким смешком:— Тебе доставляет удовольствие делать из меня дурака? Я и впрямь уже начал верить в то, что ты девственница.— Я и в самом деле девственница! — закричала она. — Неужели ты не можешь понять, что я ходила в подобное место именно по этой причине? Я чувствовала себя такой невеждой… я думала, что смогу чему-то научиться..Он схватил ее за подбородок.— Молчать, я сказал!От его бешеного взгляда она просто онемела. Тогда он отдернул руку от ее лица.Кровь стучала у него в висках. Когда ему случалось настолько разъяриться, он всегда находил успокоение в бешеной скачке. Ему нужно было почувствовать у себя между ногами крутые бока жеребца.Что ж, на этот случай сойдет и она; сегодня ночью он поездит на ней и вытряхнет из собственной души бешенство, не находящее выхода.— Может быть, ты и шлюха, но ты моя шлюха, купленная и оплаченная.Карета резко остановилась перед Темз-Вью. Они были дома! Сабби прикусила нижнюю губу. Как видно, он собирается отвести ее наверх и избить — его злобная решимость была очевидна. Сабби даже закрыла глаза. Возможно ли такое превращение? Неужели это тот самый человек, который осыпал ее такими бурными ласками? Еще и недели не прошло! Ноги не повиновались ей; если бы он не тащил ее за собой от кареты до дома, сама она не смогла бы добраться до дверей!В просторном холле она сняла черную кружевную маску и с мольбой взглянула на него, но от этого его гнев только разгорелся еще сильнее. Эти светло-зеленые глаза невинности, в которых он жаждал утонуть… их магия снова заворожит его, если сейчас он позволит себе расслабиться хотя бы на мгновение.— Наверх! — рявкнул он.На площадке лестницы появилась Мег. Ее, очевидно, удивило не то, что хозяин неожиданно возвратился домой, а то, что он пребывает в одном из самых черных своих «ирландских» состояний духа.— Убирайся! — приказал он, и она мигом испарилась, благодаря Господа, что хозяйский гнев обращен не против нее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40