— Так что видишь, — заключила она, — ты не более простолюдин, чем я. На самом деле ты даже из более древнего рода. И не менее богат. Ты герцог, Люк. Пэр Англии.
Он покачал головой.
— Прямо роман какой-то. Няня всегда любила слушать романы, которые нам читала мама. Я думаю, что ты тешишь себя несбыточной надеждой, как и моя старая няня.
Она нахмурилась. Неужели он не верит ей?
— Люк, я проверила все документы — записи о венчании и рождении. И о пожаре. Я тоже сначала не поверила, но это правда, уверяю тебя.
— Даже если все эти факты соответствуют действительности… это не означает, что они относятся ко мне. Нет доказательств, что я тот, за кого ты меня принимаешь. Во всяком случае, у меня таких доказательств нет.
— Разве миссис Стедмен не была твоей няней? Какие еще доказательства тебе нужны?
Но Люк упорствовал, он не мог смириться с мыслью, что принадлежит к аристократам: ведь он всю жизнь их ненавидел!
— Она могла прочитать обо всем этом в газетах. — Люк пожал плечами. — Миссис Стедмен — очень пожилая женщина, и ее могла подвести память. Няня могла просто-напросто сочинить эту трогательную историю — чтобы утешить себя мыслью, что когда-то она была важной персоной.
— Судя по твоим рассказам, Люк… В общем, не так трудно поверить, что твоя мать была знатного рода. Ты отказываешь ей в этом?
Он понял: Перл уже слишком хорошо его знает, поэтому и задала именно этот вопрос. Разумеется, его мать совершенно не походила на простолюдинку. К тому же няня, когда оставалась с ней наедине, всегда называла ее «миледи» — Люк прекрасно об этом знал, но в детстве не придавал этому значения, а потом… Потом он старался не вспоминать о том времени.
— Ей не отказываю. Но я — совсем другое дело. Даже если все это правда, это надо еще доказать, иначе рассказ няни вряд ли повлияет на мою судьбу.
Перл снова нахмурилась.
— У меня такое впечатление, что ты просто не хочешь поверить… Неужели ты так презираешь и так ненавидишь аристократию, что готов отказаться от титула?
Ее проницательность поразила его.
— Я никогда не презирал тебя, Перл, — ответил он, намеренно уходя от вопроса. — И ты об этом знаешь.
— Люк, ты прекрасно понимаешь, что я имела в виду совсем другое.
Восторг в ее глазах сменился отчаянием и разочарованием, но он по-прежнему упорствовал. Немного помолчав, Перл продолжала:
— Ты хочешь сказать, что не предпримешь никаких попыток вернуть себе то, что принадлежит тебе по праву рождения? Ты не попытаешься сделать это, даже если факты подтвердятся? А они подтвердятся, я нисколько не сомневаюсь.
— По праву рождения? Если бы ты знала, какую я вел жизнь…
Она положила руку на его плечо и, глядя ему в глаза, проговорила:
— Я все знаю, Люк. Ты мне рассказывал, разве не помнишь?
Он вздохнул и покачал головой.
— Я рассказал далеко не все. Рассказал, не вдаваясь в подробности. — Вспомнив о прошлом, Люк внутренне содрогнулся. — Перл, я не тот, за кого ты меня принимаешь. Я даже не заслуживаю твоего сострадания.
— Сострадания? — Она пристально взглянула на него. — Ты считаешь, что я испытываю к тебе жалость? Считаешь, что я все это делаю из сострадания к Святому?..
Она умолкла, очевидно, вспомнив про сидевшую рядом Хетти. Люк с беспокойством покосился на горничную, но та сидела с опущенными глазами и, казалось, не проявляла ни малейшего интереса к разговору. Однако Люк был уверен, что она ловит каждое их слово. Много ли она знала? Что ей рассказала Перл? Ему следовало заботиться не только о себе, но и о безопасности Рифли.
— Я думаю, ты просто благодарна мне за то, что я помог тебе, когда ты так опрометчиво решила сбежать. — Возможно, горничная еще не знает о том, что между ними произошло, но от него ничего не узнает. — Ты считаешь, что сейчас подходящий случай отблагодарить меня? Что ж, спасибо тебе за это. Но позволь мне самому распоряжаться своей судьбой.
Перл судорожно сглотнула. Заметив в ее глазах слезы, Люк почувствовал боль в сердце. Ему хотелось заключить ее в объятия и осушить ее слезы поцелуями, хотелось сказать, что она — самое лучшее, самое драгоценное в его жизни. Но он тут же напомнил себе, что недостоин Перл — даже если ее невероятная история окажется правдой. Да, он сделал свой выбор, и в его жизни ей не было места.
— Люк, неужели ты хочешь жить так, как жил раньше? — Ее голос дрожал, но она все же не расплакалась. — А как же бедняжка Рифля? А твой дядя? Ведь он сейчас наслаждается привилегиями, неправедно полученными за счет смерти твоего отца и страданий твоей несчастной матери? Если кто и заслуживает твоей мести, так это он.
Люк почувствовал, что начинает колебаться, но не понимал, по какой именно причине — то ли из-за разумных доводов Перл, то ли из-за любви к ней.
— Прости, Перл, мне пора идти. Да и тебе надо побыстрее уезжать отсюда. Здесь небезопасно.
«Откуда исходит опасность? — думал Люк. — Опасен квартал Севен-Дайалс — или я?»
Он выбрался из кареты, но Перл с мольбой протянула к нему руку.
— Люк, пожалуйста…
— Прощайте, миледи. — Он поднес ее руку к губам, затем резко развернулся и зашагал прочь — в сторону от дома.
Люк опасался, что Перл последует за ним, но ни шагов, ни стука колес он не услышал. С облегчением вздохнув, он замедлил шаг — ему хотелось спокойно все обдумать.
Ошеломленная словами Люка, Перл молча смотрела ему вслед. Она была абсолютно уверена: узнав о том, что он — пэр, Люк забудет о своих предубеждениях и тогда его трудности — их трудности — останутся позади, он вернется в ее мир…
Однако этого не произошло, и теперь ей пришлось признаться: ее мотивы не были совершенно бескорыстны. Да, она хотела, чтобы Люк к ней вернулся, стал частью ее жизни, чтобы она снова испытала…
Но он отверг ее мир. Отверг ее.
Закрыв лицо ладонями, Перл разрыдалась.
— Ах, миледи, пожалуйста, не плачьте. — Хетти положила руку ей на плечо. — Он не стоит ваших слез. Ни один мужчина не стоит. Неблагодарный негодяй — вот кто он такой! И это после всего, что вы для него сделали!
— Ты его не знаешь. — Она вдруг строго взглянула на горничную. — Так что не суди о нем.
Заметив, что Хетти смутилась, Перл проговорила:
— Прости меня, Хетти. Я ценю твое сочувствие, но ничего страшного не случилось.
Однако эта вспышка гнева придала ей сил. Перл утерла слезы и велела кучеру возвращаться в Оукшир-Хаус. Она решила, что непременно своего добьется. Люк очень ошибается, если думает, что леди Перл Морстон так легко сдастся. Она не менее упряма, чем он.
Люк несколько часов бродил по улицам. Когда же вернулся к своему дому, кареты Перл там уже не было. Люк по-прежнему не знал, что собирается делать, однако твердо решил: если то, что говорила Перл, — правда и человек, выдающий себя за лорда Хардвика, действительно повинен в смерти его отца и страданиях матери, он непременно за это поплатится.
Но как ему отомстить? Видимо, не стоило покидать Перл — ведь теперь он не узнает подробностей… Впрочем, очень может быть, что у нее нет никаких доказательств, кроме рассказа старой няни. И вполне возможно, что других доказательств не существует. А если они есть и Перл их получит — захочет ли она теперь рассказать ему о них?
Рифля открыл дверь, прежде чем Люк успел вставить ключ в замок.
— Хорошо, что вы пришли, сэр. Несколько часов назад под дверь подсунули вот это… — Рифля протянул Люку конверт. — Думаю, сыщики узнали, что мы здесь.
Люк прочел надпись на конверте — всего одно слово — и грустно улыбнулся.
— Нет, это не сыщики. Но этот человек… не менее настойчив.
Он взломал печать, знакомую ему так же хорошо, как и почерк, и дважды прочел письмо.
Оказалось, что Перл уже нашла доказательства, которые искала. И эти доказательства подтверждали то, что рассказала миссис Стедмен. «Деньги и влияние всегда помогают, — с усмешкой подумал Люк. — Если бы я запросил подобную информацию, мне пришлось бы ждать месяцы. Может быть, мне вообще ничего бы не сообщили».
Итак, Перл получила документы, подтверждавшие брак Джеймса Нокса, герцога Хардвика, с леди Доротеей Синклер, дочерью герцога Синклера, а также рождение и крещение Люка Хартвуда Нокса, их сына и наследника титула. Люк закрыл глаза. Он отчетливо, словно это было только вчера, услышал, как мать произнесла его второе имя — Хартвуд, она всегда называла его этим ненавистным именем, когда отчитывала за какой-нибудь детский проступок. Дата рождения, указанная в документе, была его собственной.
Значит, все это правда и он действительно член того общества, которое презирал всю свою жизнь. Если ему удастся доказать, что он — лорд Хардвик, у него появятся богатство и влияние, возможно, даже место в палате лордов. Так как же поступить? Добиваться денег и титула? Или выбросить письмо и забыть о нем?
Тут Люк подумал о своей матери и об отце, которого никогда не знал. Интересно, какая бы у него была жизнь, если бы родители остались живы? Пример его матери — и Перл — свидетельствовал о том, что голубая кровь вполне совместима с порядочностью и силой воли. Смог бы он стать достойным человеком, если бы был герцогом? Но он не стал герцогом — его лишили этого титула. Вернее — лишил один человек.
— Может, нам сбежать через окно? — Рифля с беспокойством посмотрел на него. — А вдруг они и за окном следят? Плохи наши дела, да, сэр?
— Пока не очень, Рифля, — усмехнулся Люк. — Но кое-кого и впрямь ждут неприятности. Что ты знаешь о лорде Хардвике?
— Не очень много, сэр, — смутился Рифля. — Знаю только, что он — один из самых богатых в Англии. Но в лицо я бы его не узнал. А что?
— Если это так, то он живет в одном из самых шикарных домов в Лондоне. Давай выясним, в каком именно. Похоже, мне надо свести с ним кое-какие счеты.
Глава 13
У Перл не было ни малейшего желания ехать на раут к графине Ливен, жене посла, но она знала: Обелия не поверит, что у нее опять разболелась голова. Кроме того, если остаться дома, у нее действительно разболится голова — оттого, что она все время будет думать о несговорчивости Люка и о том, что ее постигла неудача. Лучше уж выехать в свет и постараться отвлечься…
— Миледи, вы просто картинка. Вам так идет этот цвет! — восторгалась Хетти, подавая ей светло-зеленый веер. — Сами посмотрите. — Хетти повернула зеркало так, чтобы Перл увидела себя во весь рост.
Но Перл лишь мельком взглянула на свое отражение. Какое все это имеет значение?
— Спасибо, Хетти, — пробормотала она. — Ты, как всегда, постаралась.
Перл направилась к двери, и горничная, догнав ее, накинула ей на плечи серебристую кружевную шаль.
Внизу ее ожидали герцог и герцогиня; они должны были вместе пообедать, перед тем как ехать на раут. Отец с мачехой сказали, что она прекрасно выглядит, и Перл машинально поблагодарила их. «Как странно… — подумала она. — Мое внутреннее состояние никак не отражается на моей внешности».
Когда они добрались до особняка графа и графини, Перл немного приободрилась. Она старалась выглядеть веселой, чтобы избежать лишних вопросов. А с хозяевами поздоровалась с особой любезностью.
— Вы просто превзошли саму себя, графиня! — воскликнула она с улыбкой. — Я и подумать не могла, что можно достать так много оранжерейных цветов в это время года.
— Просто надо знать, где они есть, — с едва заметным акцентом проговорила графиня Ливен. — Цветы — моя страсть, поэтому я знаю, где можно получить самые лучшие в любое время года.
Слова графини вызвали у Перл воспоминание об изобилии цветов на рынке Ковент-Гарден, и она мысленно вздохнула. Ей хотелось спросить, не оттуда ли все это великолепие, но она удержалась от вопроса.
Войдя в огромный бальный зал, Перл стала искать глазами одного-единственного человека, хотя знала, что именно его не увидит. Но она увидела негодяя, повинного в том, что Люка здесь не было. Лорд Хардвик сразу же заметил ее и подошел к ней.
— Миледи, вы очаровательны в этом платье, — сказал он, поклонившись, — Я рад, что ваша горничная испортила то, другое платье.
Перл смутилась. О чем он говорит? Потом вспомнила, какую утром выдумала причину, чтобы сбежать от гостей, и с улыбкой проговорила:
— Испортила — слишком громко сказано. Это можно исправить. Хорошо, если бы все можно было так легко исправить.
Поскольку лорд Хардвик не подозревал, что Перл знает правду о нем, он пропустил ее намек мимо ушей.
— Согласен, миледи. И пусть платья сделают всех женщин красавицами. Впрочем, ни одна из них не сравнится с вами. Вы, миледи, и в домотканом платье превзошли бы всех. Вы само совершенство, уверяю вас.
Он пристально посмотрел на нее, а потом вдруг прижал к губам ее руку.
Перл вспомнила, что всего несколько часов назад то же самое сделал Люк, и с трудом удержалась, чтобы не отдернуть руку.
— Совершенство — это нечто большее, чем красивое платье и хорошенькое личико, милорд. Мне бы хотелось, чтобы восхищались моим характером, а не внешностью.
Лорд Хардвик улыбнулся.
— Характер можно оценить лишь при более близком знакомстве, миледи. Почел бы за честь, если бы вы позволили мне оценить его.
— Но при более близком знакомстве может оказаться, что у человека нет характера, — парировала Перл. — Или, еще хуже — отсутствуют порядочность и честность.
— Да, такое случается, — согласился Хардвик. — Но вам это не грозит.
Самодовольство этого человека все больше ее раздражало. «Неужели он не чувствует никакого стыда за то, что сделал много лет назад?» — думала Перл.
— Но в таком случае и я стала бы изучать ваш характер. Вы готовы к этому? — Она внимательно посмотрела на собеседника.
— Скучное занятие, уверяю вас. Но я никогда не откажу вам ни в чем — только бы это доставило вам удовольствие, миледи. Не удалиться ли нам в какую-нибудь комнату? Там мы могли бы поговорить без помех. — В ожидании ответа он протянул ей руку.
«Похоже, он решил, что я с ним флиртую», — подумала Перл. Она ни за что не осталась бы с этим человеком наедине.
— Не думаю, что нам надо куда-то удаляться, милорд, — проговорила она ледяным тоном. — Прошу прощения, кажется, меня зовет отец. — Эти слова Перл были явным оскорблением, поскольку герцог стоял к ним спиной.
Лорд Хардвик прищурился, и глаза его сверкнули.
— Значит, увидимся позже, миледи.
Перл кивнула в знак согласия — на самом деле она предпочла бы вообще больше с ним не говорить — и направилась к отцу. Она понимала, что ей следовало проявлять осторожность. Хотя, конечно же, этот человек ни о чем не подозревал и ничего не боялся. После совершенного им злодеяния прошло более двадцати лет, и за это время он уверовал в свою неуязвимость.
Она была уверена: Люк не допустит, чтобы преступления, совершенные против него и его семьи, остались безнаказанными.
Перл решила подождать несколько дней — пусть Люк все как следует обдумает и возьмется за дело. Но дольше она ждать не собирается. Если Люк не начнет действовать, она все сделает сама, чего бы ей это ни стоило.
Люк стоял у Грин-парка и смотрел на огромный особняк своего дяди. Дорожку, ведущую к парадному входу, освещали два ряда ярких фонарей. Особняк поражал великолепием и возвышался над всеми соседними домами.
«И все это великолепие могло бы по закону принадлежать мне», — с усмешкой подумал Люк. Он попытался представить, как сейчас жил бы, если бы был хозяином такого особняка и еще нескольких поместий в придачу. Представить подобное оказалось не так-то просто. К тому же его угнетала сама мысль о таком богатстве и об ответственности, с ним сопряженной. Нет, он хотел только одного: чтобы владелец всего этого заплатил за то, что сделал. А особняк ему, Люку, не нужен.
— Стой здесь и наблюдай за улицей, — наставлял он Рифлю. — Я обойду дом и найду какой-нибудь вход. Если тебе покажется, что меня заметили, подай условный сигнал.
Рифля замечательно подражал крику совы. Но мальчик колебался.
— Я-то подумал, сэр, что мы больше не будем воровать. И мы еще ни разу не пробовали грабить такой большой дом, как этот. Наверняка здесь есть охрана и все такое.
— Я тронут твоей заботой, но тебе нечего беспокоиться. На этот раз я не собираюсь ничего красть, я хочу просто немного осмотреться здесь.
Рифля хотел задать очередной вопрос, но Люк уже направился к дому. К счастью, в этот час поблизости никого не было, кроме помощника конюха — тот, что-то насвистывая, чистил ведро для овса. Хозяин, видимо, проводил вечер вне дома и, скорее всего, должен был вернуться поздно — таковы обычаи высшего света. Слуги же в отсутствие хозяина наверняка отдыхали и утратили бдительность.
Люк обогнул конюшни и подкрался к дому. Затаившись в тени раскидистой цветущей яблони, он стал изучать окна нижнего этажа на той стороне, где обычно живет прислуга. Вечер выдался теплый, и многие окна были раскрыты настежь — впрочем, как и большинство окон верхних этажей.
Люк выбрал окно, находившееся ближе к углу дома. Оно также было открыто, и перед ним рос густой кустарник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28