А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Памела рассмеялась и спрыгнула со спины Ларри.
— Изабел, ты ужасно смешная! Может, сама играла в эту пьяную игру, когда была в колледже, где каждый раз напивалась, когда Стинг пел «Роксанну»?
— Да нет, не довелось.
— Ты, наверное, зубрила учебники, пока я шаталась по барам. Я хотела стать ветеринаром, потому что люблю животных, но лекции оказались мне не по зубам, и я в конце концов бросила это дело.
— Математика — такая скука, — процедила Королева Стервоз.
— Нет, я не смогла справиться с органической химией, — добродушно ответила Памела.
Адонис Бен сменил свой куриный микрофон на воображаемую гитару.
— Иди сюда и люби меня, Пэмми, потому что я животное.
Памела хихикнула.
— Займись Ларри вместо меня, ладно, Изабел? Саванна, как питон, обвилась вокруг Рена:
— Давай потанцуем.
Рен перебросил окурок в уголок рта и, продолжая смотреть на Изабел, пожал плечами. На этот раз он сомкнул руки на талии Саванны и принялся медленно вращать задом. Ларри повернул голову:
— Я заплачу вам сотню баксов, если начнете с того, чем кончила Пэм.
— Думаю, сначала стоит поговорить и выяснить, насколько мы совместимы.
Рен фыркнул. Ларри застонал и сел.
— Разница во времени, знаете ли. Плохо переношу самолет. Остальные дрыхли как убитые. Я Ларри Грин, агент Рена. Когда Рен нас знакомил, я как раз говорил по телефону. Не читал ваших книг, но Пэм уже успела рассказать о вашей карьере. Кто вами занимается?
— До недавнего времени Рен.
Ларри рассмеялся, и она заметила, что взгляд у него острый, можно сказать, проницательный, но довольно беззлобный. Ритм мелодии изменился, и Рен передвинул ладонь по бедру Саванны еще на несколько дюймов ниже.
Ларри кивнул в сторону шкафчика с напитками:
— Принести вам чего-нибудь выпить?
— Спасибо, вина, если можно.
Она уселась на диване. В последний раз она ела часов восемь назад, и нужно было подкрепить силы, а не наливаться вином. Но аппетит был безнадежно потерян.
Рваный рок сменился лирической балладой, и теперь Саванна терлась об Рена всем телом. Ларри протянул Изабел бокал и сел рядом.
— Насколько я слышал, ваша карьера в глубоком сортире.
— Да, и скоро утонет еще глубже.
— И что собираетесь делать?
— Вопрос на миллион долларов.
— Будь вы моей клиенткой, я бы посоветовал заново создать себя. Новую личность. Открыть в себе новые способности. Это самый верный способ вернуть былую энергию.
— Хороший совет, но боюсь, не могу изменить старой личности.
Он улыбнулся.
Между ними завязался оживленный разговор; Изабел, изо всех сил стараясь не смотреть на Рена и Саванну, подробно расспрашивала Ларри о его работе, а тот искренне интересовался ее лекторскими турне. Рен прервал танец, чтобы показать Саванне антикварные безделушки, включая тот пистолет, которым когда-то напугал Изабел во время первого визита. К ее облегчению, он скоро отложил пистолет, но когда подошел ближе, она сообразила, что его речь становится несвязной.
— Как'го черта, ты не пр'вез травки? — спросил он, ткнув стаканом в Ларри.
— Совершенно безрассудная боязнь иностранных тюрем. И кстати, когда ты…
— В следующий раз привези травки.
Он вновь наполнил бокал, расплескав при этом половину на поднос, глотнул спиртного и обхватил бедра Саванны. Они пустились в очередной чувственный танец. Хорошо, что Изабел ничего не ела, иначе каждый проглоченный кусочек немедленно попросился бы назад.
— Хотите потанцевать? — спросил Ларри больше из жалости к ней, чем из желания встать с дивана. Изабел покачала головой.
Рука Рена легла на ягодицы Саванны. Та откинула голову и приоткрыла рот. Очевидно, большего ободрения не потребовалось, и Рен впился в ее губы.
Изабел была сыта по горло. Спокойно поднявшись, она взяла шаль и, чуть повысив голос, позвала:
— Рен, не уделишь мне несколько минут?
В комнате воцарилось неловкое молчание. Рен неспешно оторвался от губ Саванны.
— Не будь занудой, — процедил он.
— К сожалению, «зануда» — мое второе имя, и это не займет много времени.
Он со скучающим видом поднял бокал, глотнул, поставил на место и чуть пошатнулся.
— Ладно, давай покончим с этим.
Неверными шагами продвигаясь к ведущим на лоджию дверям, он на ходу закурил очередную сигарету, которую она немедленно выхватила у него изо рта, как только они остались одни.
— Эй!
Она затоптала окурок.
— Убивай себя не в моем присутствии.
Рен немедленно воспылал пьяным негодованием:
— Я буду убивать себя, когда и где пожелаю!
— Я очень недовольна тобой.
— Ты недовольна?!
— А ты ожидал, что я буду на седьмом небе? — Она поплотнее закуталась в шаль. — У меня от тебя голова разболелась. И я не смогла проглотить даже ломтика хлеба.
— А мне какое дело? Для этого я слишком пьян.
— Ты не пьян. В твоем бокале был сплошной лед, а каждый раз наливая виски, ты половину расплескивал. Если собираешься уйти от меня, так и скажи, а не увертывайся.
Губы Рена сжались.
— Хорошо, я хочу уйти. Изабел скрипнула зубами.
— Ты сам не знаешь, чего хочешь.
— Кто это сказал?
— Я. И сейчас я, по-видимому, единственная из двоих, кто имеет, пусть самое отдаленное, представление о наших чувствах.
— Да открой ты глаза! — Он ткнул рукой в сторону двери. Слова вылетали, как пули, и каждое разило наповал. — Это и есть моя реальная жизнь. А то, что было в Италии, — это каникулы. И только. Ясно тебе?
— Это не твоя реальная жизнь. Может, и была когда-то, но не сейчас. Ты просто пытаешься заставить меня в это поверить, и зря.
— Я живу в чертовом Лос-Анджелесе! Стоит мне войти в клуб или ресторан, как женщины начинают пихать мне в карманы свои трусики! У меня слишком много денег. Я тщеславен и эгоистичен! Я с радостью продал бы свою бабушку за обложку «Вэнити фэр».
— У тебя также грязный рот. Но никто не идеален. Я тоже могу быть излишне чопорной.
— Чопорной? — Судя по виду, он вот-вот взорвется! Рен шагнул к ней, сжимая кулаки. — Послушай меня, Изабел. Ты воображаешь, будто знаешь все на свете. Ну так вот, как тебе понравится такое? Предположим, ты все просекла. Предположим, я пригласил их сюда, изобразил радушного хозяина, только желая показать тебе, что все кончено? До тебя еще не дошло? Могу повторить. Я пытаюсь избавиться от тебя.
— Очевидно, так. — Она не сумела сдержать предательскую дрожь в голосе. — Вопрос в том, зачем столько церемоний? Почему просто не пожелать мне счастливого пути? Знаешь что? Я думаю, что ты испугался. Ну так вот, я тоже. По-твоему, меня так уж устраивают наши отношения?
— Откуда, черт возьми, мне знать твои мысли? Я совершенно тебя не понимаю. Зато знаю одно: когда сходятся святая и грешник — жди беды.
— Святая? — Этого она не выдержала. — Так вот кем ты меня считаешь? Святой?
— По сравнению со мной уж точно. Ты женщина, которой необходимо все разложить по полочкам. Терпеть не можешь, когда хоть один волосок выбивается из прически. Взгляни на меня! Я — воплощенный хаос. И жизнь моя — сплошное безумие, и мне это нравится.
— Не настолько ты плох.
— Но и не сладкий пирожок, сестричка. Изабел зябко обхватила себя руками.
— Мы небезразличны друг другу, Рен. Можешь сколько угодно отрицать очевидное, но это так. — Ее чувства не постыдны, и она не собирается их принижать! Но все же пришлось сделать глубокий вдох, прежде чем продолжать. — Я более чем неравнодушна к тебе. Потому что влюбилась. И это меня определенно не радует.
Он и глазом не моргнул.
— Брось, Изабел, не настолько ты глупа, чтобы не понять, что происходит. Какая это любовь? На тебе крупными буквами написано «Спасатель». В твоих глазах я всего лишь объект спасения.
— Неужели? Кого это я призвана спасти? Ты талантлив, образован и знаешь свое дело. Ты один из самых умных людей. И несмотря на «мыльную оперу», которую ты тут устроил, бабником, распутником и наркоманом тебя никак не назвать. Я в жизни не видела тебя пьяным. Ты прекрасно умеешь обращаться с детьми, хотя, нужно сказать, методы твои несколько необычны. У тебя имеются постоянная работа, признание публики и уважение коллег. Даже бывшая жена осталась твоим другом. Если не считать пристрастия к никотину и сквернословию, я не нахожу в тебе ничего ужасного.
— Где тебе! Ты так слепа к недостаткам окружающих, что удивительно, как тебя еще выпускают гулять без поводка.
— К несчастью, ты боишься того, что происходит между нами. И, не желая разобраться, решаешь вести себя как идиот. Советую немедленно отправиться в ванную, прополоскать рот и вычистить зубы, чтобы избавиться от микробов этой женщины. А также следовало бы извиниться перед ней. Она очень несчастна, и нехорошо с твоей стороны использовать ее подобным образом.
— Господи, Изабел, — прошептал он, закрыв глаза. Сквозь тучи на миг прорезалась луна, отбросив на его лицо угловатую тень. У него было измученное лицо человека, потерпевшего поражение.
— Поверь, то, что происходило там, — довольно привычная для меня сцена.
Она подавила порыв коснуться его щеки. Нельзя ничего решить за Рена. Либо он выяснит все для себя сам, либо не захочет тратить время и силы.
— Прости. Я знаю, как тебе опротивела такая жизнь.
Он издал тихий, почти неслышный звук и рывком притянул ее к себе, но она едва ощутила жар его тела, как его руки разжались.
— Завтра я еду в Рим.
— Рим?
— Говард Дженкс уже там. Определяет места натурных съемок. — Он похлопал себя по бедру, очевидно, в поисках сигарет. — Прилетает Оливер Крейг, тот англичанин, что играет Натана, и Дженкс хочет, чтобы мы порепетировали вместе. Примерки костюмов, пробный грим. Я обещал дать пару интервью. Вернусь к празднику.
До праздника была целая неделя.
— Уверена, что Анна это оценит.
— Послушай… — он кивком показал на дом, — ты этого не заслужила. Я просто… нужно было дать тебе понять, вот и все. Мне очень жаль.
И ей тоже. Куда больше, чем он мог представить.
Глава 22
Глаза Трейси наполнились подстегнутыми гормонами слезами.
— Я поблагодарила вас за то, что вернули мне Гарри?
— Несколько раз.
— Если бы не вы…
— То вы двое договорились бы между собой. Я всего лишь ускорила процесс.
Трейси вытерла глаза.
— Не знаю. Пока не появились вы, у нас не очень-то получалось. Коннор, не дави мячом цветы.
Коннор поднял глаза от футбольного мяча, который он гонял по крошечному саду позади дома Бриггсов в Касалеоне, и широко улыбнулся. Часть двора шла под откос, к ряду домов на другой улице, другая — к остаткам древней римской стены, окружавшей когда-то город.
— Рен уехал сегодня в Рим, — пробормотала Изабел, не зная, чем заполнить ноющую пустоту в душе. — Он хочет избавиться от меня.
Трейси отложила потрепанный детский пиджачок, который тщетно старалась починить.
— Объясните, что произошло.
Изабел рассказала о вчерашней вечеринке.
— С тех пор я его не видела, — добавила она. — Анна сказала, что они с Ларри уехали около полудня.
— А как насчет голливудских паразитов?
— Убрались в Венецию. Памела, кстати, совсем неплохая.
— Ну, если вы так говорите…
Трейси потерла живот.
— Он привык искать легких путей. Поэтому и на мне женился. Единственное место, где он допускает эмоциональный хаос, — это экран.
— Да уж, наши отношения можно назвать сплошным эмоциональным хаосом. — Изабел попыталась улыбнуться, но вышло не слишком удачно.
— Неправда!
— Вы просто не хотите меня огорчать. Он думает, что я его осуждаю, и так оно и есть. Отчасти. И касается только его работы. Я старалась не показывать этого, зная, что несправедлива, особенно потому, что у самой куча недостатков. Но я постоянно тереблю его только потому, что он мне небезразличен. Чаще всего он стоит первым в списке моих приоритетов, и это меня шокирует.
— Уверены, что похоть не заглушила вашего здравого суждения?
— Вы знаете его так долго, что не видите, в какого поразительного человека он превратился.
— Черт, — выдохнула Трейси, оседая в кресле. — Вы в самом деле его любите.
— Не думаю, что это такая уж тайна.
Особенно для Рена, после того как она вчера вечером буквально бросила сердце к его ногам.
— Я знаю, что вас влекло к нему. Как и всякую нормальную чувственную женщину на вашем месте. А за каждый его взгляд на вас можно было притягивать к суду! Но вы так хорошо разбираетесь в людях! Я думала, вы понимаете, что всякие отношения с Реном должны оставаться на животном уровне. Единственное, к чему он относится серьезно, — его работа.
Изабел мгновенно испытала жалкую потребность защитить его.
— Он ко многому серьезно относится.
— Назовите хоть что-то.
— Еда.
— Именно, — хмыкнула Трейси.
— Я имею в виду все, что касается еды. Он любит готовить, создавать шедевры, сервировать обед. Еда для него — средство общения. А вы лучше других знаете, как ему недостает общения. Он любит Италию. Обожает ваших детей, пусть не слишком охотно в этом признается. Интересуется историей, разбирается в музыке и искусстве. И серьезно относится ко мне. — Она глубоко вздохнула и продолжала без прежней уверенности: — Просто не так серьезно, как я к нему. Вбил себе в голову глупости насчет собственной порочности и моей святости.
— Рен живет в параллельной вселенной, и, может, это сделало его порочным. Женщины кидаются ему на шею. Директора студий практически умоляют взять их деньги. Люди ни в чем не могут ему отказать, что дает ему искаженное представление о его месте в этом мире.
Изабел хотела сказать, что находит представление Рена о его месте в этом мире достаточно справедливым, хотя немного циничным, но Трейси еще не закончила:
— Он не любит причинять боль женщинам, но почему-то дело неизменно кончается именно этим. Пожалуйста, Изабел, постарайтесь не попасть в его сети.
Хороший совет, но получен слишком поздно.
Изабел старалась заняться делом, но постоянно ловила себя на том, что бесцельно глазеет в окно или намывает одно и то же блюдо. Поняв, что боится выйти из дома и пропустить звонок, она так рассердилась на себя, что схватила ежедневник и принялась заполнять каждую графу. Навещала Трейси, играла с детьми, часами торчала на вилле, помогая готовиться к празднику. Ее симпатии к Анне только росли по мере того, как та рассказывала все новые истории о прежних обитателях виллы и жителях Касалеоне.
Прошло три дня, а от Рена не было ни слуху ни духу. Тоска все больше завладевала Изабел. Она чувствовала себя несчастной, потерявшей цель в жизни, не понимающей, куда идти дальше и что делать. Она не только не смогла найти нового направления, но еще больше усложнила старое.
Витторио и Джулия повезли ее в Сиену. Но невзирая на красоту древнего города, поездка не удалась. Каждый раз при виде ребенка скорбь Джулии становилась почти ощутимой. И хотя она держалась храбро, неудача со статуей подкосила ее. Витторио делал все возможное, чтобы развеселить женщин, но постепенно напряжение начало сказываться и на нем.
На следующий день Изабел вызвалась посидеть дома с Коннором, поскольку Трейси собралась к доктору, а Марта отправилась на виллу помогать Анне готовить. Проходя через оливковую рощу, Изабел старалась сосредоточиться на счастливом щебете ребенка и хоть на минуту позабыть об острой кинжальной боли, сверлившей ее сердце. Потом они играли с кошками, а когда похолодало, Изабел забрала малыша в дом, усадила за кухонный стол и дала фломастеры и бумагу.
— Я нарисовал собаку! — объявил Коннор, показывая свой шедевр.
— Изумительная собака.
— Еще бумаги!
Изабел улыбнулась и вытащила чистую тетрадь из стопки бумаг на столе. Коннор, как она быстро обнаружила, не верил в сохранение природных ресурсов. Какая все-таки лапочка!
Раньше Изабел никогда не задумывалась о необходимости иметь детей. Выпускать их в неизведанное будущее. Как же небрежно она относилась ко многому, что так важно в жизни!
Она сморгнула слезы.
Трейси появилась как раз в тот момент, когда Коннор заскучал. Она подняла сына, подула в затылок и устроилась за столом, посадив его на колени, пока Изабел заваривала чай.
— Доктор Андреа абсолютно неотразим. Настоящий мачо. Я так и не могу решить, противно это или нет — лежать на кресле перед таким красавцем. Он спрашивал о тебе.
— Он серийный обольститель.
— Верно. Рен звонил?
Изабел уставилась в холодный очаг и покачала головой.
— Простите.
Примесь гнева окрасила океан боли.
— Меня чересчур много. Я для него — непосильный груз. Слишком много всего. Что ж, ничего не поделать. Одного я желаю, хоть бы он совсем не вернулся!
Трейси сочувственно наморщила лоб.
— А я так не думаю. Он просто осел.
— Лошадь! — завопил Коннор, поднимая очередной рисунок. Пока Трейси восхищалась лошадью, Изабел пыталась заставить себя дышать ровнее, но развернувшаяся спираль гнева зажгла пламя, пожравшее весь кислород.
Трейси собрала вещи Коннора и обняла на прощание Изабел.
— Тем хуже для него. Раз в жизни ему повезло, а он этого не понял. Таких женщин, как вы, — одна на миллион.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37