— Лондон! Уехать наконец отсюда! Думаю, стоит отправиться с ним. — Она задумчиво поглаживала правое запястье, потом, очнувшись, вспыхнула и сделала нетерпеливый жест. — Да, безусловно, поеду, — заявила с вызовом отражению в зеркале. — Ведь в Лондоне будет и Винсент. — Но тут же с досадой осознала, что решение приняла еще до того, как вспомнила о кузене.
Глава вторая
На второй день путешествия Джеррен и Антония остановились на известном постоялом дворе уже неподалеку от Лондона, чтобы отдохнуть и пообедать. Было по-прежнему очень холодно, и очень не хотелось менять теплую уютную гостиную с ярко пылающим камином на неудобную выстуженную почтовую карету. Антония удобно устроилась у самого огня, лениво грызя леденцы из блюдца, стоящего у ее локтя, а Джеррен, продолжая сидеть за столом, просто повернулся к камину лицом и небрежно вертел в руке бокал, задумчиво и рассеянно глядя перед собой.
Пользуясь тем, что он так погружен в себя, жена рассматривала его с напряженным вниманием и интересом, которые в противном случае скрыла бы за маской презрения Со дня их первой встречи прошла неделя, но он приводил ее в такое же замешательство, как и в первый день. Поначалу она сочла его человеком удачливым, но совершенно беспринципным, который цинично продал деду свое старинное имя, так же мало заботясь о ее чувствах, как и старик. Предупредив, что не намерен быть покорным и уступчивым мужем, тем не менее ничего от нее не требовал и даже убедил сэра Чарльза отпустить ее в Лондон. Казался равнодушным, но при этом мог быть внимательным и понимающим. Когда ворота Келшелл-Парка захлопнулись за ними, Антонию пронизала дрожь страха перед неизвестностью. Она постаралась скрыть это, но Джеррен тихо сказал: — Можно сожалеть и о тюрьме, если кроме нее ничего в жизни не знал, но все же свобода куда желаннее.
— Свобода? — Невзирая на усилия, голос предательски дрожал. — Просто одна тюрьма сменяется другой.
— Вы неправильно судите обо мне, голубушка, — прошептал он с упреком. — Клянусь, я вовсе и не собирался быть вашим тюремщиком.
Она с негодованием взглянула на него, подозревая насмешку, но обнаружив, что он ласково улыбается, грустно пожала плечами и отвернулась, пытаясь за этим жестом укрыть замешательство. Ей был непонятен этот человек, саму жизнь воспринимающий как шутку и на любые упреки и презрение отвечающий безудержным смехом. При ее скудном жизненном опыте такое наплевательски-легкомысленное отношение ко всему было просто непредставимым. Даже Винсент, со своим чрезвычайно серьезным отношением к жизни и к самому себе, мало преуспел в том, чтобы хоть как-то разогнать мрак ее существования. Джеррен же, похоже, ничто не воспринимал всерьез, даже и свою роль в бесчестной сделке с сэром Чарльзом.
Сама того не желая, она сравнивала их. Винсент, провозглашая вечную преданность, клянясь избавить ее от дедовской тирании, не сделал решительно ничего. Джеррен же, ничего заранее не обещав, сразу предложил уехать, беззаботно, словно походя бросил ей этот необыкновенный дар освобождения, предоставив к тому же выбирать свою судьбу самой.
Намеренно или нет, но во время путешествия он был неизменно заботлив и внимателен. У Антонии, никогда не выезжавшей из Келшелл-Парка дальше, чем на ближайшую сельскую ярмарку, да и то раз или два в жизни, все вокруг вызывало живейший интерес: и меняющиеся пейзажи, и деревни, по которым они проезжали, и особенно Оксфорд, где останавливались на ночь. Джеррен охотно отвечал на все бесчисленные вопросы, иногда даже умудряясь вызвать на трагических губах улыбку, так что в конце концов между ними установилось некое подобие дружбы. С ее стороны эта дружественность выражалась, конечно, пассивно, просто она перестала так негодовать, а теперь даже подумывала, не открыться ли ему в страхах, мучивших ее всю поездку.
Она все еще собиралась с духом, чтобы заговорить, когда высокие часы в углу зашипели, захрипели, а потом пробили время неожиданно нежным звоном. Джеррен, вздрогнув, вышел из оцепенения, проглотил остаток вина и поднялся.
— Пора ехать, если хотим добраться до Лондона сегодня, — заметил он и направился к звонку. — Велю закладывать лошадей.
Антония кивнула, подавив вздох, а Джеррен задержался рядом, глядя на нее сверху вниз.
— Устали, голубушка? Крепитесь, скоро путешествие закончится.
Она покачала головой: — Я не устала. Просто… — Она умолкла, разглаживая на коленях юбку и избегая смотреть ему в глаза. — Вам никогда не приходило в голову, что меня могут не принять в высшем обществе?
Он нахмурился: — Кто это вам такого наговорил? Дедушка?
— Да, — неохотно призналась она. — Перед тем, как нам вчера отъехать, он послал за мной. Сказал, что я рано радуюсь, уезжая от него. Что вы совершаете глупость, увозя меня в Лондон, а когда выясните, что из-за матери меня нигде не станут принимать, тут же прогоните обратно. — Она с неожиданным вызовом подняла голову. — Не обманывайтесь на мой счет! Сама презираю и ненавижу текущую в моих жилах кровь Келшеллов, а вовсе не цыганскую, но вполне возможно, что сэр Чарльз прав.
— Вас примут, не сомневайтесь! — убежденно сказал Джеррен. — Девочка моя, да неужели вы не понимаете, что сэр Чарльз сказал это с единственной целью — помучить вас? Он сам никогда и никому не расскажет историю, просто из самолюбия, да и Роджер Келшелл тоже. Ваша жизнь проходила в замкнутости и отдалении, знакомых в Лондоне нет, зато у меня их множество, и как мою жену вас примут без малейших вопросов. Успокойтесь и не мучайте себя этим больше.
Однако на ее лице все еще было написано сомнение.
— А если станут известны обстоятельства нашей свадьбы?
— А чем они, собственно, отличаются от обстоятельств вашего рождения? Разумеется, в свете будут какое-то время строить разные предположения, но недолго — не долее недели, пока не появится какая-нибудь новенькая сплетня.
— Вы уверены? — Черные глаза с волнением и недоверием смотрели на него. — Какую бы ненависть я ни питала к дому дедушки, но лучше уж сразу вернуться, чем испытывать подобное унижение.
Он наклонился вперед, положив одну руку на спинку кресла, а другую — на ее нервно стиснутые, неподвижно лежащие на коленях руки.
— Уверен, — спокойно ответил он. — Поверьте, я не взял бы вас в Лондон, будь хоть малейшие опасения или же сомнение.
Антония не делала попыток отнять руки. Губы ее приоткрылись, глаза, все еще устремленные на него, сияли чудным, мягким блеском; такими он их еще не видел. И тут, прежде чем они успели сказать друг другу еще хоть слово, дверь открылась и появился мрачного, болезненного вида слуга с длинным, покрасневшим от простуды носом.
— Какого черта тебе надо? — Джеррен резко выпрямился и направился к вошедшему с таким яростным видом, что бедняга инстинктивно попятился. Потом, облизав губы, несколько раз закрыл и открыл рот прежде, чем издать хоть какой-то звук.
— В-вы… вы звонили, сэр, — пробормотал он наконец.
— Что? Ах, да! Закладывай лошадей и побыстрее. Да не стой же ты, разинув рот! Убирайся, да пошевеливайся!
Ошеломленный слуга в некоторой растерянности ретировался, неплотно закрыв за собою двери. По этой причине повелительные раскаты голоса Джеррена прогремели по коридору и достигли ушей некоей леди, которая как раз спускалась по лестнице.
При этих звуках она застыла, устремив широко раскрытые глаза туда, откуда они доносились. Потом с неясным восклицанием бросилась к двери гостиной, едва не столкнувшись со слугой, робко отступившим в сторону. Ни Антония, с заалевшими щеками напряженно смотревшая в огонь, ни Джеррен, слегка нахмурившись наблюдавший за нею, не заметили ее. А леди, встав в дверях, видела только Джеррена.
— Джеррен! — задыхаясь, произнесла она.
Он вздрогнул от неожиданности и обернулся. Стоя в дверях, в одеждах собравших все оттенки голубого, в шелковом капюшоне поверх бледно-золотых, без малейшего следа пудры, волос, естественными локонами обрамлявших нежное, подобное камее, чистое личико, она являла собой прелестную, с изящными пропорциями фигурку напоминавшую дрезденскую статуэтку-пастушку. Фарфорово-голубые глаза, опушенные длинными ресницами, недоверчиво рассматривали Джеррена. На мгновение она замерла, словно птичка в полете, потом, протянув руки, впорхнула в комнату.
— Джеррен! — воскликнула она снова. — Вы ли это? Услышав ваш голос, я решила, что сплю! Каким чудом вы здесь?
Джеррен', у которого при виде ее вырвался сдавленный звук, подозрительно похожий на ругательство, взял себя в руки и отвесил самый официальный поклон, игнорируя протянутые руки. Антонию такая сдержанность нисколько не удивила: еще чуть-чуть и молодая леди бросилась бы в его объятия.
— Какая неожиданная радость, мисс Челгроув, — холодно произнес он. — Надеюсь, вы в добром здравии?
Протянутые руки бессильно упали, а на лице у мисс Челгроув появилось обиженно-недоуменное выражение. Прежде чем она заговорила снова, Джеррен повернулся к Антонии, обнаруживая тем самым перед юной леди ее присутствие.
— Мадам, — продолжал он, — позвольте представить вам мисс Джессику Челгроув.
Одного оценивающего взгляда было Антонии достаточно, чтобы уяснить, что, невзирая на более модную одежду, девушка очень невысокая. Тогда она грациозно поднялась во весь свой величественный рост и сделала по-королевски снисходительный реверанс, пока Джеррен, утратив некоторую долю своей обычной самоуверенности, продолжал представлять: — Мисс Челгроув — моя жена.
Видение в голубом как раз делало ответное церемонное приседание, но при словах Джеррена замерло, и этот реверанс, пожалуй, никак нельзя было назвать изящным. Выпрямившись, она, как громом пораженная, переводила взгляд с Джеррена на Антонию.
— Ваша жена? — прошептала она. — О, Джеррен, только не это!
То был вопль души, но через минуту она уже взяла себя в руки, маска вежливой заинтересованности закрыла выражение отчаяния, на мгновенье мелькнувшее на лице, и даже появилось некое подобие улыбки.
— Что ж, тогда должна пожелать счастья, — произнесла она. — Рада познакомиться с вами, мадам. Прошу простить мне некоторую неофициальность, с которой я позволила себе ворваться сюда. — Улыбка стала чуть злобной. — Мы с Джерреном старые друзья.
— Нет нужды извиняться, мисс Челгроув, — ответила Антония таким медовым голосом, что даже Джеррен ошеломленно взглянул на нее. — Вы решили, что мой муж один. Знай вы, что я тоже здесь, то, разумеется, не вошли бы.
Глаза у мисс Челгроув сузились, а вся маленькая фигурка под плащом напряглась. Но прежде чем она успела достойно возразить, в комнату вкатилась невысокая округлая дама, одетая в роскошное платье красно-коричневого бархата с соболями, и весьма недовольным тоном произнесла: — Джессика, ты ведешь себя совершенно недостойно! Бродишь в одиночестве по гостинице, врываешься в комнату к джентльмену — это уж ни на что не похоже, клянусь! Совсем уж разум потеряла! Что же касается вас, Сент-Арван, признаться, удивлена!..
— Мама! — прервала Джессика напряженным голосом. — Полагаю, ты не заметила этой леди. Перед тобою — мисис Сент-Арван.
Поток негодования оборвался на полуслове, дама повернулась и замерла, осознав, что смуглая незнакомка присела перед нею в приветственном реверансе. С растерянным изумлением она ответила на приветствие, потом ощупью нашла в мехах золотой лорнет и поднесла к глазам, чтобы рассмотреть ее получше. При виде поразительной красоты Антонии на лице дамы отразилось недоверие.
— Миссис Сент-Арван? — переспросила она, с подозрением глядя на Джеррена. — Ваша женитьба — для всех нас большая неожиданность. В Лондоне о ней даже не слышали.
— У нас была очень скромная, тихая свадьба неделю назад в доме жены, — коротко пояснил он. — Так пожелал ее дед, сэр Чарльз Келшелл, поскольку нездоровье приковало его к постели.
— Келшелл? — Для мисс Челгроув один сюрприз следовал за другим. Она снова посмотрела на Антонию. — О, мадам, так значит, вы родственница старинной моей подруги, миссис Роджер Келшелл?
— Да, мадам, я в родстве с ее мужем, — вежливо отвечала Антония, — хотя никогда его не видела. Это — первый мой визит в Лондон.
Миссис Челгроув опустила лорнет. Знакомая фамилия Келшеллов убедила ее, что Джеррен не лжет, а собственный наблюдательный взгляд сказал, что платье новобрачной, хоть и не слишком модное, сшито из прекрасной, дорогой ткани, а плащ, небрежно брошенный на стул, богато отделан мехом; наряд же самого Сент-Арвана вообще отличался дорогостоящей изысканностью. Все эти наблюдения лучше всяких слов объяснили миссис Челгроув, что Джеррен Сент-Арван каким-то таинственным образом умудрился найти обворожительную жену с немалым, по-видимому, состоянием, и выражение благодушия исчезло с ее лица.
— Ну что же, дорогая, позвольте вас поздравить, — любезно произнесла она. — И вас тоже, сэр. Не сомневаюсь, мы еще будем иметь удовольствие видеть вас обоих в Лондоне. А теперь мы вынуждены распрощаться, поскольку уже поздно, а я не люблю ездить в темноте. Пойдем, Джессика.
Попрощавшись, как требовали приличия, мать и дочь ушли, но в дверях Джессика, помедлив, обернулась. В глазах, смотревших на Джеррена, и на лице отразились гнев, боль и упрек, но мать резко окликнула ее, она повернулась и исчезла.
В гостиной воцарилось молчание. Из коридора подул холодный сквозняк, камин задымил, и Джеррен пошел закрыть дверь. Вернувшись к Антонии, небрежно произнес: — Видите, голубушка, как беспочвенны ваши страхи. Миссис Челгроув вращается в высших кругах, однако приняла вас не колеблясь, только немного удивилась. Если уж вы смогли удовлетворить требовательный взгляд этой титулованной вдовы, то и вообще беспокоиться не о чем.
— Вы хорошо знаете миссис Челгроув? — кротко спросила Антония.
Он пожал плечами: — Я встречался с нею множество раз. С учетом разницы в возрасте можно сказать — да, хорошо знаю.
— А ее дочь? Знакомство с нею, полагаю, было не просто хорошим.
— О да, далеко не просто хорошим. Я бы даже осмелился назвать его восхитительным. — Джеррен шагнул к застывшей у камина Антонии и улыбнулся ей прямо в пылающие гневом глаза. — Столь же восхитительным, сколь и вы, готов держать пари, находите свое знакомство с юным Винсентом.
— А вот это, сэр, — гневно произнесла она, — вас совершенно не касается.
— Безусловно, — шепнул он. — И не может, поскольку мы с вами тогда еще не встретились.
Упрек, несмотря на всю свою шутливость, безошибочно попал в цель. Антония залилась румянцем и отвернулась, чтобы взять плащ, а когда он, опередив ее, накинул плащ ей на плечи, поблагодарила с церемонной любезностью. В тягостном молчании дождалась она, пока он расплатился по счету, и пошла рядом с ним к карете.
Встреча с Джессикой Челгроув всколыхнула в памяти Антонии то, что Винсент рассказывал о репутации Джеррена и что несколько забылось за последние сутки. Почти против воли враждебность ее к мужу все уменьшалась и уменьшалась, пока его общество не стало доставлять ей даже удовольствие. Но вот появилась мисс Челгроув и напомнила, что и легкий нрав, и обаяние, уже почти убедившее Антонию, что он заботится о ней по-настоящему, не более чем оружие опытного обольстителя, которым он обдуманно и цинично пользуется, чтобы завоевывать сердца легковерных женщин.
Это размышление вызывало в ней гнев и на себя и на него.
Тягостное состояние враждебности длилось до самого конца путешествия, отравив радость прибытия в Лондон и притупив интерес к незнакомым видам и звукам большого города. На оживленном, шумном постоялом дворе, который и был для них местом назначения, Джеррен заранее забронировал обширные покои: гостиную, комнаты для себя и Антонии и для ее горничной, Тернер, что ехала за ними следом, в другой карете с багажом.
В гостинице была суета, люди приходили, уходили, приезжали и отъезжали постояльцы, туда-сюда носились слуги, так что у Антонии вскоре разболелась голова, и она могла только радоваться распорядительности Джеррена, понимая, что без него вдвоем с Тернер было бы просто не справиться с хлопотами. А так, словно по мановению волшебной палочки, им быстро приготовили комнаты, внесли багаж и накрыли в гостиной легкий ужин. За стол она села без особого аппетита и, наскоро поев, тут же удалилась к себе в спальню.
Непривычное двухдневное путешествие очень утомило ее, но заснуть долго не удавалось. Ей, привыкшей к сельской тишине, казалось, что лондонцы никогда не спят, и ночь уже наполовину прошла, прежде чем Антонии удалось забыться в тяжелой дреме. Поэтому встала она очень поздно и, выйдя в гостиную, нашла записку от Джеррена. Он писал, что поехал к своему поверенному посоветоваться о некоторых неотложных делах, но как только с этими делами будет покончено, вернется в ее распоряжение.
Позавтракав в одиночестве, Антония подошла к окну и принялась наблюдать происходящее снаружи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22