С давних пор вошло у него
в привычку осматривать по утрам свое имущество. Он побывал в складах, где
стояли колесницы и хранилось оружие, затем в стойлах, чтобы полюбоваться
вавилонскими конями и азиатским скотом. На исхудалом лице его блуждала
самодовольная улыбка. Он был тщеславным фараоном.
- Смерть похитила у меня много сыновей, а я еще живу, - жаловался
Рамзес. - Осталось у меня несколько сыновей и ты, наследник-царевич. Давно
пора тебе царствовать, ты не так уж молод, а я мешаю тебе.
- Клянусь Сетом! Что ты говоришь, бог и отец? Твои слова ранят мое
сердце!..
- Я слаб телом, - продолжал фараон, - не могу больше воевать, не могу
изгнать врагов, которые вторгаются в нашу страну. Кто защитит ее?
- Бог и отец, - сказал сын, целуя его руку, - живи и не печалься.
Если Амон сохранит мою жизнь, боги помогут мне защитить Египет. Враждебные
нам ливийцы уже у ворот Мемфиса, но чего нам бояться? Разве ты, бог и
отец, не разбивал более сильного неприятеля?
- Это было так давно, что я потерял счет годам. Скоро мне девяносто
лет... Я царствую почти шестьдесят семь лет... Лицо мое иссохло... Жизнь
стала мне в тягость...
Они вошли в сад, окружавший дворец, остановились у пруда,
облицованного камнем. Гуси и утки плавали по воде. Финиковые пальмы,
развесистые смоковницы и душистые акации отбрасывали длинные тени. От
пруда, обсаженного лотосом и папирусом, расходились аллеи пальм и плодовых
деревьев. Тяжелые виноградные гроздья, поддерживаемые деревянными
решетками, висели у стен сада. Редкостные цветы, благоухая, пестрели на
грядах.
Рабы, ставившие под деревьями подпорки и подвязывавшие кусты,
прекратили работу, увидев фараона и наследника. Они упали ниц, не смея
поднять головы, а главный садовник подбежал к царю. Он упал перед ним на
колени и облобызал прах у его ног.
- Сыну Солнца, нашему богу и великому Миамуну - жизнь, здоровье,
сила! - слава во веки веков! - воскликнул садовник, подняв голову, но не
вставая с колен. - Прикажи, отец наш и бог, подать тебе нежно-розовый
лотос с широкими листьями, подобный твоему щиту!
И, встав с колен по знаку Рамзеса, он поднес ему цветок.
Розовый лотос был священным растением, и зерна его не употреблялись в
пищу даже жрецами. Посвященный богу Солнца, он обыкновенно красовался на
семейных и религиозных празднествах египтян.
- Пришли к царскому столу побольше цветов белого лотоса, - сказал
Мернепта, - а также не забудь послать их царице и царевнам, пусть они
украсят свои волосы!
- Будет исполнено, любимый сын бога и отца нашего! Но не желает ли
сердце великого Миамуна отведать плодов этой финиковой пальмы? Я сам
взрастил ее для тебя и твоего дома, чтобы ты, отведав фиников, сказал:
"Моя семья сладка, как эта пальма".
Так говорил хитрый садовник, зная, что фараон любит лесть. И подал
ему корзину с финиками.
Высохшее лицо Рамзеса сморщилось, точно он готов был заплакать, -
фараон улыбнулся и протянул садовнику ногу. Это считалось величайшей
милостью, и обрадованный садовник прильнул к ней губами. Мернепта
последовал примеру отца.
- Я доволен тобой, начальник садовников, - сказал Рамзес, - и жалую
тебя участком обработанной земли с людьми, скотом и постройками на ней.
В это время из беседки послышались звуки арф, лир, лютен и флейт.
Появились девушки и стали исполнять веселую восточную пляску. Фараон
смотрел на них несколько мгновений. Вдруг он махнул рукой и, круто
повернувшись, направился ко дворцу.
Было время обеда, и Рамзес торопился. Состарившись, он пристрастился
к еде. Он пил чужеземные вина из синей чаши, изображавшей лотос. Самыми
любимыми из них были золотистые вина Сирии и густые красные вина с острова
Кипра.
Всевозможные кушанья лежали из золотых и серебряных блюдах. Фараон ел
золотой ложкой с ручкой из слоновой кости, на которой была вырезана
водяная лилия.
Он любил жареных гусей, уток, антилоп и газелей, печенье, фрукты и
сладкие жареные стебли молодого лотоса. Кушая, он поглядывал на сосуд с
любимым кипрским вином. На стенках сосуда был изображен поющий жрец; он
шел во главе юношей, и его упитанное лицо сияло торжеством.
За столом сидели сыновья фараона, жрецы, писцы и волшебники. Они
любовались длиннохвостой мартышкой и чернокожим карликом, которые дразнили
друг друга. Раздраженный карлик пытался ударить мартышку, но она, убегая,
бросала в него объедками плодов.
Фараон, отведавший уже немало вин, развеселился. Обратившись к
волшебникам, он спросил, кто из них мог бы позабавить его так же, как
мартышка и карлик. Старый волшебник вызвался показывать фокусы. Взяв чашу,
он наполнил ее вином, подбросил и поймал на лету; в чаше не оказалось ни
капли вина. Потом он связал мартышку и карлика, облив их вином из пустой
чаши, которую всем показал, и бросил на пол. Карлик и мартышка вспыхнули
ярким пламенем. Затем, проткнув их мечом, он накинул на них плащ: мартышка
и карлик, как прежде, бегали, дразня друг друга.
Фараон взглянул на волшебника с суеверным страхом:
- Твои фокусы, чародей, воистину удивительны! Проси у меня, чего
хочешь.
- Не смею, бог и владыка мира!
- Я дарю тебе столько золота, сколько ты весишь. Налей золотого вина.
И рамзес протянул ему синюю чашу.
Волшебник наполнил ее сирийским вином и подал царю. Фараон взял ее
трясущейся рукой и поднес к губам. Вдруг чаша выскользнула у него из рук.
Он упал бы, если бы Мернепта не поддержал его.
Рамзеса отнесли в спальню. Был еще день, и солнце освещало широкой
полосой реку, изображенную на полу: между водяных лилий и водорослей
виднелась разинутая пасть крокодила. А в открытое окно проникал из сада
запах цветов.
Фараон лежал на широком ложе, поддерживаемом бычьими ногами,
вытесанными из слоновой кости. Он смотрел на потолок, на котором искусной
рукой было изображено звездное небо с луною. Стебли папируса поднимались
по стенам от реки, как бы поддерживая небесный свод.
Глаза Рамзеса обратились к статуе отца. Грозно стоял воинственный
Сети во весь рост; его вставные глаза из горного хрусталя блестели, а из
полураскрытого рта, казалось, готов был вырваться боевой клич.
Вскоре спальня наполнилась людьми: Мернепта вызвал верховного жреца
Амона, военачальников и сановников. Осмотрев фараона, жрец признал
положение его безнадежным. Он приказал глашатаям и гонцам разнести
печальную весть о болезни царя по всему Египту.
- Что повелишь, вечноживущий бог Миамун и владыка наш? - спросил
верховный жрец.
- Мое величество требует, - приподнявшись, вымолвил Рамзес, -
требует...
Больше он не сказал ни слова, упав навзничь.

11
Получив письмо от отца, Аба переселил братьев и сестер из деревушки в
свой дом. Он жил неподалеку от дворца наместника, исполнял должность
заведующего амбарами. Он был строг, взяток не брал, однако требовал подати
с богатого и бедного.
Земледельцы привозили из деревень пшеницу, ячмень, виноград, овощи.
Мелкие писцы отмечали в списках людей и выдавали им расписки в получении
податей.
Каждый день Аба составлял отчет о всех поступлениях податей и посылал
своему начальнику.
Однажды Аба уличил в вымогательствах писца, вместе с которым учился в
школе. Наместник повелел отрезать виновному нос и сослать его в отдаленный
город. Это было обычное наказание за взятки. Обезображенный писец кончил
жизнь самоубийством. Смерть его взволновала Абу. Но закон был суров, и мог
ли Аба обойти его, зная о строгих законах фараона Тутмоса III, боровшегося
со взяточниками?
Он был опекуном братьев и сестер. Семья ни в чем не нуждалась: Аба
пользовался почетом, богател.
Приближалось время окончания работ в Долине царских гробниц, и Аба с
нетерпением ждал возвращения отца.

12
Однажды, когда начальник зодчих собирался распустить людей, из Фив
прискакал гонец с письмом. Сломав печать, старый писец смотрел на папирус
и не мог вымолвить ни слова. Вдруг он притворно зарыдал и стал бить себя
руками по лицу.
- О горе нам, горе! - вопил он. - Наш бог и отец, великий
Рамзес-Миамун отправился в закатный край.
Это означало, что фараон умер.
- Слышишь? - шепнул Нугри, толкнув Кени в бок. - Само боги
покровительствуют нам.
- После смерти Мимуты ты молчал о своем замысле.
- И ты решил, что я раздумал?
- Нет, я решил, что тебе не до этого.
- И ты ошибся, Кени! Смерть Мимуты - моя боль, мое дело. А ведь мы
говорили о деле общем.
Приближалось время похорон Рамзеса II. Десятки тысяч людей были уже
распущены по домам. За труд они получили по четыре хлеба и по два кувшина
вина на человека. Люди роптали, иные громко проклинали писцов.
- Не насмешка ли над бедняками эта подачка? - говорил Нугри. - Лучше
бы ничего не дали, чем так обижать людей!
- Разве мы не ко всему привыкли? - возразил Кени. - Кто мы? Рабы.
- Или вьючный скот, - злобно вымолвил Нугри.
Узнав, что каменотесы и каменщики будут задержаны для дополнительных
работ, Нугри повеселел.
- Что скажете, друзья? - обратился он к Кени и Тинро. - Я уверен, что
сам трижды величайший Тот будет нашим путеводителем по запутанным
коридорам гробницы.
- Да, боги милостивы к нам, - сказал старый Тинро.
Утром рабочие были разбужены гулом голосов. Высунувшись из шатра,
Нугри увидел, что Долина царских гробниц оцеплена войсками. Медленно
приближалось похоронное шествие.
Нугри выбежал из шатра. Кени и Тинро не отставали от него.
Впереди шли рабы с жертвенными дарами. За ними тянулись люди с
домашней утварью. Медленно выступали слуги, несшие оружие, скипетр,
священных жуков скарабеев, статуэтки и золотого ястреба с человеческой
головой, изображавшего душу. Дальше следовали плакальщицы. Наконец
появилась ладья на полозьях, запряженная волами. На ней лежала мумия
фараона, закрытая от глаз прохожих деревянными стенками. У египтян был
обычай сохранять тела умерших, не допускать их до гниения - бальзамировать
их. Такие тела назывались мумиями.
Позади ладьи шли царевич Мернепта и царица с детьми. За ними
толпились сановники в праздничных одеждах, писцы и народ.
Вой плакальщиц и плач писцов и сановников не утихали.
- О бог, царь, господин и отец наш! - причитали плакальщицы, ударяя
себя в грудь и царапая себе лица. - Ты уходишь от нас в край закатный, и
сами боги оплакивают тебя...
А погонщик, подгоняя волов, говорил с притворной грустью в голосе:
- На Запад, волы, везущие ладью, на Запад!
- На Запад! - подхватили друзья и принялись восхвалять покойника.
А заунывные голоса плакальщиц слышались все ближе и ближе.
Шествие остановилось.
Мумию сняли с ладьи и поставили на ноги у входа в гробницу, лицом к
людям, спиной к стене. Началось прощание с фараоном. Царица и дети
украсили мумию цветами и целовали ее по очереди. Слышались слова молитв,
произносимых жрецами. Жертвенный дым расстилался вокруг покойника.
Царица заплакала, и вслед за ней заплакали писцы и сановники. А
плакальщицы вопили:
- Плачьте, плачьте!
Верховный жрец Амона совершил курение ладаном и возлияние двойнику
Озириса. Так называли египтяне духа, который, по их верованию, был
неотделим не только от тела, но даже от неодушевленных предметов. Двойник
мог лишь временно покинуть тело, как, например, во время сна, обморока и
смерти.
- Двойнику твоему, Озирис-Рамзес, бог наш, перед лицом великого бога!
- возгласил жрец, опуская воздетые руки.
Это было знаком нести мумию.
Два служителя взяли ее и понесли в гробницу.
- Эй вы, каменотесы, - обратился жрец к Нугри и Кени, стоявших у
входа. - Помогите слугам да заодно покажите им дорогу.
Согнувшись, носильщики шли по невысокому коридору, который выходил на
мощеный двор. Миновав три опускные двери из гранита, стоявшие в стороне,
они вошли в царское жилище. Оно состояло из заупокойного храма,
преддверья, горницы с тремя нишами и покоя с саркофагом [саркофаг -
каменный гроб, в который клали мумию]. Заупокойный храм - это жилище
двойника умершего. Пока тело лежит в саркофаге, дух живет, по верованию
египтян, в своих покоях. Он будет приходить в свой храм, куда вход всем
воспрещен, во время жертвоприношений и праздников.
На стенах заупокойного храма были изображены пашня, жатва, посев,
уборка хлебов, обед, пляска женщин, охота, рыбная ловля. Начальник
рисовальщиков сдержал свое слово - картины были сделаны изумительно.
Казалось, земледельцы, повара, плясуньи и охотники остановились лишь на
мгновенье. Но прекраснее всех картин было величественное изображение битвы
при Кадеше [Кадеш - город в Сирии]. Окруженный азиатскими колесницами,
фараон, доблестно сражаясь, опрокидывает врагов в реку.
Носильщики поставили мумию Рамзеса на кучу песка в глубине храма.
Затем жрецы освободили фараона от савана, закрепили за ним молитвами и
заклинаниями его двойника.
Совершив обряд, жрецы отошли. Приблизились священные резники, ведя
быка. Бык беспокойно мотал головой. Старший резник зашел сзади и ударил
быка обухом по голове. Другие резники бросились на быка, опрокинули его и
закололи. Потом рассекли его для жертвоприношения.
Могильщики бережно подняли мумию, покрытую венками. Они понесли ее в
покой, где находился саркофаг.
Туда входили уже рабы. Они приносили и складывали на пол драгоценные
сосуды, сундуки, золотую утварь, запасы продовольствия.
Нугри не сводил глаз с драгоценностей. Кени тихонько толкнул его:
- Осторожно! Жрец смотрит на нас.
Верховный жрец Амона прочитал последнюю молитву. Удаляясь, он сделал
знак Нугри, Кени и Тинро следовать за ним.
Жрец остановился перед заупокойным храмом. Он заставил трех человек
поклясться, что о виденном и слышанном они будут молчать до самой смерти.
- Кончайте работу, - заключил жрец, - я выдам вам награду, и вы
возвратитесь на родину. Там вы получите именем вечноживущего бога и отца
нашего Рамзеса землю, скот, жилище. И будете спокойно жить до конца дней
ваших. Но горе вам, - возвысил он голос, - если ваш язык отважится
раскрыть кому-либо тайну. Он будет вырван у вас и брошен на съедение
собакам, а сами вы будете казнены.
Отпустив каменотесов, жрец удалился. Тинро принялся возводить
кирпичную стену возле преддверья. Нугри и Кени запирали коридор опускными
дверями. Но они оставляли незаметные щели, чтобы можно было поднять двери.
Когда работа была кончена, Нугри сказал:
- Вверху на площадке рабы готовят поминки. Пойдем на пиршество?
- А отчего не пойти? - согласились Кени и Тинро.
На почетном месте находилась статуя покойного фараона. Распорядитель
пиршества подходил сперва к статуе, а затем уже к гостям. Он клал ей в
сосуд долю каждого блюда.
- Ешь, господин наш Рамзес-Миамун, великий царь, вечноживущий, как
Солнце, - говорил распорядитель, низко кланяясь.
Люди ели и пили, смотрели на пляски женщин, слушали пение. Наконец
наступила тишина. Пиршество кончилось.
Арфист подошел к статуе фараона и запел гимн под аккомпанемент своего
инструмента.
Нугри нетерпеливо слушал певца. А припев повторялся, казалось, без
конца:
- Мир - вечная смена и обновление...
Когда все разошлись, верховный жрец Амона сказал Нугри:
- Делай свое дело.
Оставалось завалить плитой вход в гробницу, который находился ниже
поверхности земли. Нугри и Кени ловко вложили плиту в отверстие и заделали
щели.
Осмотрев работу, жрец остался доволен.
- В Фивах я выдам вам награду, - повторил он. - Иди с миром.

13
Притаившись в овраге за кучами песку, они дожидались ночи. Тинро
держал мешочек со смоляными факелами, захваченный в гробнице. Кени высекал
искры и отбирал самые твердые кремни, а Нугри отправился на разведку.
Солнце садилось, и долина, казалось, была залита алой краской. От
реки веяло прохладой.
Укрывшись за песчаным бугром, Нугри наблюдал за местностью. Люди
разошлись. Только два замешкавшихся служителя садились на коней, торопясь
уехать. Они боялись злых духов, которые, по верованию египтян, бродили
возле могилы.
Наконец служители уехали. Нугри добрался ползком до гробницы. Он
опасался, что верховный жрец Амона приставил к ней сторожей. Но кругом
было тихо и безлюдно.
1 2 3 4 5 6