Пробегали юноши. Все спешили к храму Амона, куда должен
был прибыть фараон. А женщины и девушки стояли у домов с букетами цветов,
зелеными ветвями и гирляндами в руках.
Нугри, Кени и Мимута шли гуськом. Мужчины дружно работали локтями,
пробиваясь к храму Амона.
Однако дойти до первых рядов им не удалось. Внезапно толпа
встрепенулась, послышались приветственные возгласы:
- Слава тебе, наш бог Рамзес-Миамун!
Началась сильная давка, из толпы взметнулись вопли страха, боли и
отчаяния, послышалась ругань.
Нугри и Кени охраняли Мимуту от напора толпы. Если бы не они, Мимута
едва ли уцелела бы в этой давке.
Когда приветственные крики усилились, Нугри и Кени подняли над толпой
Мимуту. Она увидела скороходов, разгонявших с пути толпу. За ними шли
военачальники и телохранители-наемники из разбойничьих азиатских племен. В
руках телохранителей сверкали мечи. Наконец показалась золотая колесница,
запряженная арабскими конями. На ней стоял Рамзес, тощий высокий старик с
властным выражением желтого лица. Он был в коротком набедреннике и золотом
переднике. С его плеч свисала длинная полотняная одежда с короткими
рукавами, ноги были обуты в остроконечные сандалии. На белом головном
уборе с красными полосами сверкала золотая змея. По древнему верованию,
она предохраняла фараона от убийства.
- Слава Рамзесу-Миамуну, вечноживущему богу!
- Жизнь, здоровье, сила!
Крики не умолкали.
За Рамзесом ехали колесницы: с царицей, с сыновьями и дочерьми
фараона, с крупными сановниками. На головах их красовались парики, а щеки
и губы были покрашены.
Распахнулись массивные ворота храма, и в глубине открылась колоннада.
Выбежали босые жрецы с бритыми головами и распростерлись ниц. Так они
лежали, пока фараон сходил с колесницы. Потом главный жрец Амона встал, а
за ним остальные жрецы. Склонив головы, они молча ожидали приказаний
фараона.
- Идем, - шепнула Мимута, - я устала.
Голова у нее шла кругом.
Они стали выбираться из толпы.
- Теперь ты довольна? - насмешливо спросил ее Нугри.
- Молчи!
Нугри понял, что неосторожно сказанное слово может навлечь беду на
всю семью, и замолчал. Кени безмолвно следовал за ними.
Когда они вышли из города на дорогу, ведущую к деревне, Мимута
сказала:
- Ты спросил меня, муж, довольна ли я? Да, я довольна. Я видела
старого человека, которого называют богом и который, должно быть, верит,
что он бог. Но увы! Этот бог умрет так же, как исподний нищий.
- Я рад, что твои мысли - мои мысли! - воскликнул Нугри.
А Кени тихо сказал:
- О, если бы все думали так же, как вы!

4
Уже вечерело, когда они добрались до деревушки. Духота усилилась -
такой духоты не было ни вчера, ни третьего дня. Казалось, невидимое солнце
накаляло воздух.
Нугри посмотрел на темное небо. Оно было густо обложено тучами. Но
разве они не заволакивали так же небо и вчера?
Он вошел вслед за Мимутой в хижину, поел хлеба с луком и лег на
цыновку.
Семья спала, когда над фиванской долиной разразился страшный ливень с
вихрем. Он был грозен и опустошителен. Такие ливни крайне редки в Египте.
Они бывают раз или два в столетие. Даже старожилы не помнят их. Сметая
деревни и размывая дороги, ливни свирепствуют не более полусуток; потом
наступает обычная жаркая погода.
Нугри внезапно проснулся. Сквозь продырявленную кровлю лились потоки
воды. Слышно было, как Мимута металась в темноте. Потом послышался ее
пронзительный голос - она сзывала детей. Очаг был залит, иного огня не
было, и женщина не знала, что делать.
- Нугри, Нугри! - звала она мужа с отчаянием в голосе. - Что брать с
собою?
- Бери еде, одежду.
В это время крыша обрушилась, и дождь ворвался в хижину. Вода
подымалась. Размытая стена обвалилась, обдав людей густым потоком грязи.
- Горе нам, горе! - причитала Мимута.
- Замолчи! - крикнул Нугри. - Дети в сборе? За мной! А то погибнем.
Разве не чувствуешь, как подымается вода?
По колени в воде они, спотыкаясь, выбрались из размытой хижины. Шли
гуськом, держась за руки - потоки воды могли сбить с ног. Нугри шел
впереди. Недалеко от хижины он наткнулся на длинную палку, которой
обыкновенно загоняли скот. Он взял палку и стал ощупывать ею дорогу.
Нугри вел семью к смоковницам. Они росли на бугре.
Сквозь шум ветра и ливня доносились отчаянные вопли людей. Выделялись
голоса женщин. Иногда в общий шум врывался мужской голос, звавший мать.
Потом голоса утихли, только вой ветра, шум дождя и рев потоков грозно
звучали в темноте.
- Держитесь! - закричал Нугри. - Здесь ложбина. Осторожно здесь
глубоко. Остановись, Мимута! Передавай мне детей.
Дети плакали. Мимута передавала их мужу. Старший сын добрался до
бугра и успокаивал братьев и сестер.
Наконец семья расположилась у смоковниц. Дождь продолжал лить. В
воздухе стало прохладно. Продрогшие дети жались друг к другу, чтобы
согреться.
Всю ночь низвергались с неба дождевые потоки, заливая деревушку. И
всю ночь слышались крики людей, мычанье коров, блеянье овец и вой собак.
Несколько раз вскакивал Нугри - ему казалось, что он слышит голос Кени. Но
голос затихал, и Нугри садился рядом с Мимутой.
- О Амон-Ра, сжалься над нами! - шептала она, обнимая детей. - Пошли
поскорее жаркий луч на землю!
Наступило утро. Ливень утихал. Яркое, точно умытое дождем, всходило
солнце. Вместо деревушки торчали остатки размытых стен, валялись в грязи
балки, обломки скамеек. Мутные потоки продолжали нестись к пруду и к Нилу.
Черная грязь, похожая на застывшую смолу, блестела там, где вода спадала.
К полудню спала вся вода. Мужчины, женщины и дети, шлепая по грязи,
направились к размытым хижинам.
Нугри с женой и детьми пошел к своей лачуге. Вместо глиняных стен
поднимались неровные бугры и шесты.
Дети рылись в грязи, отыскивая домашнюю утварь и съестные припасы.
Мимута ополаскивала вещи в луже и раскладывала на стене, чтобы просушить.
Синие волосы ее, вымытые дождем, стали серыми, а лицо синим. Краска
покрывала также одежду.
Нугри направился к Кени. Оказалось, что мать друга погибла. Он искал
ее всю ночь, звал громким голосом, но ответа не было. Лишь утром Кени
обнаружил труп матери на месте лачуги. Мать не успела выбраться из каморки
и погибла.
У соседей тоже были жертвы: у кого пропала девочка, а у кого мальчик.
Семья каменщика, жившая возле пруда, погибла вся - вода вышла из берегов и
затопила хижину.
Нугри был удручен бедствием. Собрав мужчин, он сказал:
- Сегодня мы не пошли на работу, наши семьи остались без еды и жилья.
Пойдем же к писцам, нашим начальникам, и скажем им так: нет у нас ни
хлеба, ни крыши над головой. Наши семьи голодны и раздеты. Выдайте нам
зерна и масла, освободите нас от работ, пока мы построим себе жилище.
- Справедливость говорит твоими устами, - отозвался Кени. - Хотя я
должен хоронить мать, все же пойду с вами. Кто будет нашим ходатаем перед
писцами?
- Нугри! - закричали люди. - Он первый подумал о наших нуждах и пусть
будет нашим старшиною!
Каменотесы и каменщики тотчас же отправились в Фивы. Впереди шел
Нугри. Он думал о том, что писцы едва ли удовлетворят требования бедняков,
и кулаки его сжимались.
Место работы находилось на окраине Фив за высокой оградой. Ворота
были заперты, и Нугри долго стучал. Наконец привратник открыл их. Он
сказал, что работают только два каменотеса; писцы недоумевают, отчего не
явились остальные люди.
Нугри отправился искать писца, ведавшего работами. Проходя мимо
каменотесов, шлифовавших во дворе твердые плиты, он подмигнул на
десятника:
- Не дрался еще?
Каменотесы молчали, поглядывая на подходившего десятника.
- Он услыхал твои слова, - шепнул старый каменщик, - берегись его
палки!
Десятник остановился перед Нугри.
- Тебе что? - крикнул он. - Не мешай людям работать. Еды вкусной
захотел отведать? - указал он на палку.
- Я ищу начальника работ, - миролюбиво ответил Нугри. - Не скажешь
ли, где он?
Десятник продолжал, точно не слышал ответа:
- Палка - лучший наставник. У человека на то и спина, чтоб гуляла по
ней палка. Не ударишь - ничего не добьешься.
Он замахнулся на Нугри. Но тот уже отошел, увидев писца в дверях
мастерской.
Писец был человек пожилой, бритый, в парике с длинными прядями волос
и в белой одежде. Морщинистые щеки его были чересчур нарумянены, золотые
зубы блестели, когда он говорил.
Нугри изложил ему требования каменотесов и каменщиков.
Писец исподлобья взглянул на Нугри.
- Я не могу вам ничего выдать, - сказал он.
- Мы пойдем жаловаться на тебя начальнику царских работ! - пригрозил
Нугри.
Писец поднял палку, собираясь ударить Нугри, но тот ловко выхватил у
него палку и кликнул рабочих.
Они окружили писца. А Нугри и Кени подхватили его под руки и потащили
к воротам.
- К жилищу наместника Фив! - кричали каменотесы.
Улицы шумели. Торговцы, стоя у лавок, зазывали протяжными голосами
покупателей. Здесь продавались медные и железные мечи, копья, ножи,
рыболовные крючки; там сверкали вазы, тонкие чаши, кувшины из горного
хрусталя. Дальше голубела и зеленела посуда гончаров, темнели большие
кувшины для хранения вина и масла.
На углу одной из улиц народ толпился перед большой лавкой. Здесь были
голубые подушки, расшитые цветами, разрисованные под львиную шкуру, ларцы
из черного дерева, выложенные слоновой костью.
Чужеземец с медно-красным лицом продавал великолепные ковры, на
которых были изображены охота на пантеру, гиппопотама, носорога, подвиги
фараона в боях, боги Египта. Тут же египтянин торговал необычайно тонкими
льняными тканями.
Каменотесы шли дальше. Писец уже не упирался; он шагал, хмуро
поглядывая на людей. Наконец над крышами домов сверкнула зелень финиковых
пальм и акаций.
- Пришли, - сказал Нугри и вытер ладонью пот на лице.
Из-за низкой зубчатой стены виднелся двор, постройки и трехэтажный
дом из тесаного камня. Маленькая терраса выступала над садиком и большая
над двором.
Привратник принужден был открыть ворота, так как толпа угрожала
сломать их.
На большой террасе появился начальник царских работ. Оглядев людей,
толпившихся во дворе, он узнал писца и понял, что перед ним каменотесы и
каменщики.
- Почему вы не хотите работать? - крикнул он. - Чего вам еще надо?
Недавно вам было выдано зерно и масло. Скажи, начальник работ, - обратился
он к писцу, - что это значит? Они привели тебя ко мне как виновного. В чем
ты виноват?
Писец рассказал о бедствии, постигшем деревушку, о гибели людей и
скота и объяснил, что люди требуют хлеба и масла.
- Без тебя я не мог им ничего обещать, - добавил он.
- Так, так, - кивал начальник царских работ. - Вы пострадали в день
празднества по желанию злых богов. Но добрые боги исправляют зло,
нанесенное враждебными человеку богами. И наш добрый, вечноживущий бог и
царь Рамзес-Миамун - жизнь, здоровье, сила! - всегда заботится о своих
подданных. Поэтому каждый из вас получит по нескольку мер зерна, по сосуду
масла, по куску солонины и по три кувшина пива. Сверх того мы выдадим вам
одежды, подобные тем, какие вы носили.
Нугри не верил своим ушам. Кени растерянно смотрел на друга.
Нугри не сводил глаз с начальника и писца, которые перешептывались.
"Что они замышляют? - думал он. - С каких это пор богачи стали
доброжелателями бедняков? Не бывало этого, пока стоит мир".

5
Целые дни под знойным солнцем работали мужчины, женщины и дети. Они
черпали ведрами ил из пруда, носили глину, воздвигали стены лачуг,
обмазывали их илом, сшивали для крыш пальмовые листья.
В две недели была отстроена деревушка, точно стихийного бедствия не
бывало вовсе. На месте разрушенных хижин стояли новые лачуги.
Нугри был доволен работой. Но его удручала мысль о писце и начальнике
царских работ. Вспоминая их, он не мог отделаться от неприятного чувства.
Ему казалось, что выдачей провианта таилась какая-то хитрость.
Однажды в праздничный день, незадолго до разлития Нила, в деревушке
появились фиванские писцы во главе с начальником каменотесов и каменщиков.
Велев собрать людей, начальник обратился к ним с речью.
- Наш вечноживущий бог Рамзес-Миамун - жизнь, здоровье, сила! -
неустанно заботится о бедняках, - говорил писец. - Разве он не отец и не
защита бедняка? Разве он не костыль старика и не кормилец младенца? Он
помог вам построить деревушку, ибо любит вас и жалеет. Он бы сам посетил
вас, но - увы! - стар и немощен великий Миамун, устал жить на земле... О
Солнце, о Амон-Ра, задержи на земле Миамуна! Он повелел строить себе
чертог вечности [чертог вечности - то есть склеп или гробница], чтобы
спокойно лежать на нем после смерти...
Нугри начал понимать.
- И мы, прах под ногами Миамуна, продолжал писец, - пришли к нашему
отцу и богу и спросили: "Что прикажешь, Миамун, вечноживущий бог?" И он
ответил: "Наберите побольше рабочих, чтобы скорее воздвигли для меня
чертог вечности. Ибо час мой приближается". И мы спросили отца нашего и
бога: "Беседовал ли ты с начальником работ по постройке чертога вечности,
с начальниками рисовальщиков и ваятелей?" И царь ответил: "С ними я
беседовал. Я не говорил только с начальником царских каменотесов. И
поэтому повелеваю тебе, начальник: отбери каменотесов и обратись за
указаниями к начальнику зодчих". Мы обратились, куда было приказано. И
начальник зодчих повелел вам отправляться в Фивы, на улицу Строителей.
Оттуда вы отправитесь в Долину царских гробниц.
Толпа молчала. Только в последнем ряду всхлипнула женщина и тотчас же
испуганно замолчала. Это была Мимута.
Писец развернул папирус и стал выкликать имена рабочих:
- Нугри, Кени...
Никто не посмел возражать. Выступить против фараона означало итти
против богов, подвергать себя смерти, а семью преследованиям.
Ночью стали собираться в путь, потому что на рассвете должны были
находиться уже в Фивах.
Мимута плакала, прощаясь с Нугри. Увидятся ли они когда-нибудь? Нугри
был крепкой опорой в ее жизни. Что она будет делать без него?
- Не плачь, - сказал Нугри, уходя из дому. - Сын растет. Он будет
писцом. Если я не вернусь, он успокоит твою старость.

6
Нугри и Кени с товарищами прибыли к месту, где проводилась дорога.
Наступило время разлития Нила - четыре долгих месяца. В отдалении сверкала
река, похожая на безбрежное море.
Работы в Долине царских гробниц должны были начаться, как только Нил
войдет в свои берега.
До этого времени каменотесы должны были помогать чернорабочим:
таскать на себе щебень, рыть рвы, мостить дорогу. Непривычная работа
вызывала среди них ропот.
"Не скоро сойдет вода", думал Нугри, смотря на залитые водой поля,
деревья и дома.
Медленно тянулось время. Наконец вода пошла на убыль.
Однажды старый писец, начальник зодчих, отобрал часть каменотесов и
приказал им трогаться на рассвете в путь. Нугри и Кени, как лучшие
каменотесы, попали в число этих людей.
Чем ближе подходили они к долине, тем становилось безмолвнее. Перед
ними возвышались холмы, испещренные многочисленными тропинками, - унылые,
безлюдные места, долгие годы пребывавшие в покое. Ни человеческого голоса,
ни шума - торжественное молчание пустыни. Лишь изредка пролетит птица,
направляясь к Нилу, и скроется за холмами.
Спустившись с холмов к реке, каменотесы остановились, пораженные
открывшимся видом. Вдали сверкали Фивы, внизу плескался мутный Нил, а в
скалах обрывистого берега виднелись входы с колоннами и огромные статуи
фараонов.
Особенно поразила каменотесов статуя фараона. Он сидел, как живой,
устремив глаза вдаль, положив руки себе на колени.
Нугри и Кени смотрели на него с изумлением. Старый каменотес Тинро,
работавший не первый раз в этих местах, рассказал товарищам, как тяжело
было высекать в скалах покои и проходы.
- Но раньше, когда строили пирамиды, нашим предкам приходилось еще
тяжелее, - добавил он. - Высочайшую из всех пирамид - пирамиду Хуфу [Хуфу
- фараон, живший пять тысяч лет тому назад; высота его пирамиды,
сохранившейся до нашего времени, достигает 146,5 метра] строили двадцать
лет, и каждые три месяца сменялись по сто тысяч человек.
1 2 3 4 5 6