– Он пожал плечами, еще проникновеннее улыбнулся и добавил: – Потом, принц тоже просил моего совета – по поводу нового жеребца, которого хочет приобрести для своих конюшен. А вы знаете, никто из нас не может оставить королевский призыв без внимания.
Лиз внимательно слушала. Он казался странно смущенным… Смущен из-за неожиданного визита дам? Возможно. Возможно… Смущение графа пробудило ее охотничьи инстинкты, инстинкты, которым помешало его присутствие.
Странно, подумала Лиз, если бы не было бесконечно более притягательного и сильного Грэя, этот бледный, стройный мужчина мог бы показаться ей привлекательным. Сейчас, зная то, что она знала, трудно было вообразить, чтобы это явно попустительствующее преступникам и слишком льстивое существо могло обладать достаточной властью, чтобы быть источником смертельной угрозы. Все-таки она была уверена, что это – очевидный факт.
Дворецкий снова появился в дверях замечательно быстро. По лицу Лоренса пробежало странное облегчение, когда он пригласил своих гостей к выходу.
– Ваша светлость, леди Друсилла, – он изобразил чрезмерную галантность, – карета ждет только вашего восхитительного присутствия.
Итак, еще одна смелая авантюра Лиз с треском провалилась. Она проиграла эту битву, но не войну, и при опасности, грозившей ее любимому, она не собиралась ни отступать, ни сдаваться.
Глава 16
Грэй шагал из конца в конец большой гостиной, расстраиваясь все больше. Толстый ковер не мог заглушить звука его тяжелых шагов, и слуги, вынужденные проходить мимо двери, слушали их с нарастающим беспокойством. Даже мистер Эллисон, казалось, старался не приближаться к двери без особой необходимости и воздерживался от неодобрительных взглядов в сторону тех, кому по долгу службы приходилось проходить по вестибюлю, хотя они и делали это бесшумно, на цыпочках.
Один из них доставил сообщение, которое привело к усилению гнева и без того уже мрачного герцога. Хотя герцог не сказал в ответ ни слова, никто из них прежде не видел его в таком ужасном настроении.
В то время как за стенами гостиной одни слуги обменивались тревожными взглядами, а другие за обитой зеленым сукном дверью их собственного мира перешептывались о странных делах, предмет их догадок, человек, славившийся необыкновенным самообладанием, кипел.
Впервые с тех пор, как он занял свое место в палате лордов, Грэй ушел из парламента во время важных дебатов по острому вопросу. Совесть терзала его из-за несправедливо резкого выпада в ответ на понятное огорчение его жены. Он должен был доверять гордой женщине, которая при всей своей непредсказуемости не давала ему повода для подозрений в неверности. С тяжелым чувством вины, он оставил свои обязанности и вернулся в Брандт Хаус с намерением исправить свою несправедливость по отношению к Лилибет. Невзирая на мучительные воспоминания, вызванные этим обстоятельством, он пришел домой, собираясь дать ей простой ответ, которого она требовала.
Да, он пренебрег долгом, чтобы вернуться, – и не обнаружил ее. В ее светском календаре ничего не было. Грэй знал это, потому что нашел его на ее изящном секретере, открытым на текущей дате. У него не оставалось иной возможности, кроме как унизиться до того, чтобы обратиться к сестре с вопросом о местонахождении своей жены, что только увеличило его негодование по поводу сложившейся ситуации. Сжав зубы, он выдержал неодобрительный комментарий Юфимии относительно его раннего возвращения из парламента с тем, чтобы услышать ее объяснение, что Элизабет предложила Дру покататься в парке. Это на некоторое время успокоило его. Но с каждой проходившей минутой к нарастающему раздражению примешивался страх, что его враги могли перенести свои злые намерения на Лилибет. Он должен был догадаться, как, вероятно, сделали они, что такая тактика гораздо вернее поможет им добиться цели, чем любые угрозы против него.
Потом конюший Джереми явился с сообщением, так смешавшим эмоции Грэя, что его страх за безопасность Элизабет стремительно обернулся новыми подозрениями и недоверием. Грэй рванулся к двери, исполненный решимости сделать что – нибудь, что угодно. Остановившись, сжав в бессильном гневе кулаки, он резко развернулся и пошел в обратном направлении. Он никогда еще не испытывал такой бури бесконтрольно меняющихся чувств. То, что ему приходилось переживать их сейчас, никак не улучшало его жуткого настроения.
Заставив себя остановиться и восстановить самообладание, Грэй схватился за каминную полку из белого мрамора с такой силой, что у него побелели кончики пальцев. К тому времени как тишина в доме была нарушена звуком открывающейся входной двери и нежным шелестом шелковых юбок, ему удалось заключить бушевавшее внутри пламя в тонкий слой льда. Тремя длинными шагами он достиг двери и с силой распахнул ее, грозно остановившись в проеме.
Лиз почувствовала его замораживающий взгляд, но отказалась смотреть в сторону излучающего холодные обвинения мужа. Какой злосчастный каприз судьбы привел Грэя домой рано в тот день, когда она рассчитывала, что он будет занят в парламенте гораздо дольше? И что с важным делом, которое, по газетным сообщениям, было намечено на рассмотрение сегодня? По его настроению было ясно, что ему уже доложили о проблеме с каретой. Разбитая неудачей, которой закончилась задуманная ею поездка, Лиз чувствовала себя не в состоянии выдержать столкновение с мрачным мужчиной, страшным в гневе. Сделав попытку не заметить его, она начала спокойно подниматься по изогнутой лестнице, на ходу сдергивая модную шляпку.
Грэй был в бешенстве! Он убивался от страха за жизнь Элизабет только затем, чтобы обнаружить, что она была с холостым мужчиной, хорошо известным своим распутством… и, по его личным подозрениям, виновным в гораздо более худшем. Теперь она отвернулась от него, как будто он и его реакция на ее проступки ничего не значат. Грэй пошел вслед за ней – грозовая туча с глазами, сверкающими молниями.
Лиз вплыла в свой будуар, швырнув шляпку на секретер, отчего в стороны разлетелись бумаги и перья. Она не стала закрывать дверь, поскольку Грэю, очевидно, невозможно будет запретить войти и произнести свой уничтожающий выговор. Избрав единственным средством обороны молчание, она прошла к дальней стене комнаты и остановилась, спиной к открытой двери, устремив невидящие глаза на изящную цветочную акварель.
Ее будуар в бледно-зеленых и персиковых тонах был задуман как тихий рай, но когда Грэй шагнул внутрь, это впечатление разлетелось с такой же силой, какую он применил, пинком закрывая дверь.
– Хейтон! – Он зарычал, но не сделал больше одного шага вперед, боясь совсем потерять самообладание. – Ты забыла свое доброе имя – мое доброе имя, чтобы преследовать Хейтона! – Он схватил спинку изящного, в стиле королевы Анны стула так, что, казалось, переломит ее надвое, каковое действие вернуло ему некую долю хладнокровия. – В ту ночь, когда я застал тебя в людской, ты только что вернулась со свидания с графом?
Лиз показалось, что лед, прозвучавший в вопросе, может расколоть камень.
– Конечно нет! – Она вихрем развернулась к нему, полыхая огнем в ответ на лед. – Я знаю, как плохо ты думаешь обо мне, но все-таки стороны моего характера, которые ты находишь чрезвычайно неприятными – мой темперамент, моя своевольная самостоятельность, – свидетельствуют, что вряд ли я такая дурочка, чтобы прельститься заигрываниями этой скользкой жабы.
На мгновение Грэй был выбит из колеи ее презрительным описанием Хейтона. Но только на мгновение. Простой намек, чтобы какой-то другой мужчина, хуже всего – Хейтон, занял его место в чувствах – и постели – его жены, настолько вывел Грэя из его обычного равновесия, что полное значение ее ответа не дошло до него и не смягчило его черной ярости.
– Под давлением Джереми признался, что вы устремились к двери Хейтона, не успел он отойти. Даже плохо воспитанная американка не стала бы подходить к двери малознакомого холостяка.
– Нет! – Выйдя из себя в ответ на несправедливые обвинения, Лиз возразила, не успев здраво помыслить: – Я бы этого не сделала, если бы знала, что он там!
– Что? – Черные брови изогнулись в притворном изумлении. В ее словах не было смысла, никакого!
Лиз глубоко вздохнула, стараясь побороть сердитое возбуждение, крепко сжав руки.
– На вчерашнем приеме Лоренс сказал мне, что на несколько дней отправляется в охотничий домик. Он заявил, что местная полиция просит его помощи в решении дела о твоем ранении на охоте.
Слово, которое Грэй услышал наиболее отчетливо, было «Лоренс», и с этим интимным именем – новость, что у него, очевидно, была причина полагать, что ее интересует его местонахождение. Грэй покачал головой и тихо, с издевкой, прокомментировал:
– Итак, ты хочешь, чтобы я поверил, что, не сомневаясь в правдивости заявления «жабы», так беспечно отправилась одна в жилище холостяка? Доверие, оказанное ему, я мог бы добавить, ты редко оказывала мне.
– Я была не одна! Со мной были Дру и моя служанка. И мы искали прибежища в доме Хейтона только после того, как наша карета сломалась. Когда Джереми отправился за помощью, мы, как благопристойные леди, искали прибежища, чтобы не стоять бесцельно на улице подобно простым девкам.
Серые глаза прищурились. Сломанный экипаж? Происшествие требовало разбирательства, но сейчас не было на это времени.
– Кроме того, – добавила Лиз, обретая уверенность и считая, что худшее позади, – тебе незачем тревожиться из-за действий графа после нашего прихода. Он был воплощением добропорядочности и немедленно отправил нас в Брандт Хаус.
В ее тоне слышалось возмущение, которое резануло Грэя по нервам.
– В твоем голосе звучит разочарование из-за того, что он не пытался «мерзко заигрывать».
– Разочарование? Да! – Лиз сделала два шага по направлению к воплощению холодного изобличения, в глазах ее снова разгорелись искры. – Разочарована, что он был там, разочарована в себе, что поверила его словам об отъезде.
Грэй перестал мучить невинный стул, разжав руки, обошел его и сделал два шага к своему пылающему гневом «врагу», резко поменяв содержание вопросов, надеясь неожиданностью их добиться от нее правды, которую, он был уверен, ему только еще предстояло услышать.
– Что вы делали вблизи от дома Хейтона? Отсюда он находится в противоположном направлении от парка, в который, как вы заверили Юфимию, вы отправились.
– Мы ехали не в парк. – Гнев пропал из-за необходимости быстро найти подходящую отговорку. Лиз отважно решилась на противоположное первоначальному признание. – Хорошо, Грэй, я признаюсь, что дом графа был целью нашей поездки.
Глаза блеснули сталью. Он, правда, усомнился в ней, но в глубине души не ожидал и не хотел убеждаться, что подозрения имеют основания.
– Мы отправились, – продолжала Лиз, – взглянуть украдкой на его сад. Герцогиня Эфертон беспрестанно надоедает всем жалобами, что граф украл ее садовника. Вероломство, если послушать ее, привело к тому, что сад Хейтона, особенно его передняя часть, превзошел по красоте ее сады и стал самым очаровательным в Лондоне.
Слушая ее бессвязный рассказ, Грэй прикрыл глаза густыми ресницами, а выражение лица стало бесстрастным. Он спрятал испытываемые одновременно и облегчение и возмущение, что такая чепуха лежала в основе его страданий. Он без труда принял это объяснение, которое звучало совершенно как бесполезная болтовня, на которую скучающие светские дамы тратили свою энергию. Его удивило однако, что та же самая Лилибет, которая могла обсуждать с ним важные вопросы, позволила втянуть себя в такую глупость.
– Вы видели эти сады? – спросил Грэй, и его бесподобная полуулыбка впервые в этот день появилась на лице.
– Слишком близко. – Лиз состроила гримасу, внезапно смутившись от ощущения его близости. – И они совсем не такие впечатляющие, как расписывает Милдред.
Лиз обрадовалась, что Грэй наконец улыбнулся. Он явно поверил отговорке – и лед начал таять. В следующий момент она выговаривала себе за то, что ее это волнует, когда на самом деле никакого значения не имело, что неверный муж потеплел в отношении к ней. Она не собирается теплеть.
Грэй увидел, как бирюзовые глаза засветились и тут же погасли, бронзовые ресницы опустились, а сладкие персиковые губы сжались в горькую линию. Ветры непредсказуемых эмоций снова переменились, и вернулось чувство вины. Он потребовал, чтобы она была честна с ним, а сам не был с ней так же откровенен, хотя именно это и было целью его раннего возвращения в Брандт Хаус. Его добрая воля настаивала, чтобы он это сделал.
– Ты не спросила, почему я здесь, хотя парламент еще заседает и мы никуда сегодня не выезжаем.
Лиз думала об этом, когда вошла и увидела его, но, опасаясь его способности очаровать ее – несмотря на непроходившее чувство обиды за его предательство, – она отказывалась поднимать глаза.
– Из-за ревности к Хейтону я несправедливо обвинил тебя… но не буду просить прощения, потому что ты виновата в том же.
От неожиданности глаза Лиз устремились навстречу его проницательному взгляду.
– Однако, – продолжал Грэй, довольный, что заставил ее посмотреть себе в глаза, – так же, как я потребовал объяснений от тебя, я обязан дать ответ, которого ты требовала у меня вчера. – Его твердый подбородок сжался, и улыбка погасла. – Это проблема, которую я, с тех пор как она была навязана мне помимо моей воли, обсуждал только со своим юристом.
– Нет. – Охваченная чувством вины из-за того, что убедила Грэя в правдивости своей лжи, Лиз быстро шагнула к нему, положив руку ему на грудь, а кончиками пальцев другой коснувшись его губ. – Тебе незачем рассказывать мне то, о чем ты хотел бы умолчать. Я должна доверять тебе. Ты был прав, когда обвинил меня в том, что как жена я не оказала тебе доверия, положенного мужу.
– Перестань. – Грэй взял ее маленькие руки в свои и нежно потянул ее к креслу для двоих, удобно расположенному перед горящим камином. – Ни одна жена не обязана мужу доверием, которого он не заслужил. И я не могу по праву требовать твоего, пока не поделился с тобой всеми темными историями своего прошлого.
Лиз ничего не сказала, но глаза ее расширились. Может, в семье Брандт есть жуткая тайна? Какая-нибудь безумная тетка, запертая в башне в поместье Эшли?
Грэй увидел стремительно менявшееся выражение ее лица и понял, что у нее разыгралось воображение.
– Нет. – Часть мрачной горечи старых воспоминаний ушла при ощущении тепла, которое неизменно вызывало ее живительное общество, и он улыбнулся: – Ничего такого ужасного, что ты себе, очевидно, вообразила. Просто тайна дома в Сент-Джонс Вуд.
Лиз заставила себя не отнимать рук, еще лежавших в его ладонях. Она пообещала доверие и любой ценой готова дать его.
– В то утро, когда я застал тебя в библиотеке за чтением газеты, я рассказал тебе, в каком ужасе был отец от моего безрассудного поведения. Боюсь, я сильно преуменьшил. На самом деле он был в бешенстве… но и я также. – Грэй перевел взгляд на камин и в битве языков пламени увидел отражение прошлого.
– Я нежно любил свою мать, так же нежно, как и моя мать – первую Лилибет. Я был подростком, едва вышедшим из коротких штанишек, когда впервые обнаружил, что отец, которого я боготворил как образец джентльмена, содержал любовницу. Мать сохраняла почти безупречный вид неосведомленности в этом. Но в редких вспышках глубоко запрятанной боли я видел, что она знает об этой женщине, но из любви к недостойному мужчине делает вид, что не знает. Она простила ему оскорбление и мучительную рану, я – нет. Он считал, что я перерасту свое неразумное отношение, думал, что я сам последую этому распространенному в нашем кругу обычаю. Зная, какую боль это причиняло моей матери, я не мог, не делал этого и не буду. – Тепло затуманившиеся глаза ласково погладили женщину, которая была похожа на яркий язычок пламени, застывший во времени.
Вздохнув под его взглядом, исполненным напряженной глубины, Лиз открыла рот, но не нашла слов, чтобы выразить мириады эмоций, которые он пробудил, – сочувствие, восхищение, благодарность и, больше всего, любовь. Но Грэй продолжил, прежде чем она успела привести свои мысли в порядок:
– Вопреки добропорядочному образу моего отца и невозможно высоким требованиям, которые он стремился навязать мне, он причинял боль маме, и не один раз, а на протяжении всей их жизни. Такое разочарование взбунтовало меня. Я решил, что, если он может быть таким порочным вопреки тщательно оберегаемой репутации безгрешности, я никогда не буду прятать своих действий. И я был настроен натворить достаточно, столько, чтобы добиться позора, которого он был достоин, но тщательно избегал. Это возымело первоначальное действие, которого я добивался, ввергнув в ярость отца, так гордившегося нашим благородным именем, приведя в ужас пятнами, которыми я нарочно старался это имя испачкать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
Лиз внимательно слушала. Он казался странно смущенным… Смущен из-за неожиданного визита дам? Возможно. Возможно… Смущение графа пробудило ее охотничьи инстинкты, инстинкты, которым помешало его присутствие.
Странно, подумала Лиз, если бы не было бесконечно более притягательного и сильного Грэя, этот бледный, стройный мужчина мог бы показаться ей привлекательным. Сейчас, зная то, что она знала, трудно было вообразить, чтобы это явно попустительствующее преступникам и слишком льстивое существо могло обладать достаточной властью, чтобы быть источником смертельной угрозы. Все-таки она была уверена, что это – очевидный факт.
Дворецкий снова появился в дверях замечательно быстро. По лицу Лоренса пробежало странное облегчение, когда он пригласил своих гостей к выходу.
– Ваша светлость, леди Друсилла, – он изобразил чрезмерную галантность, – карета ждет только вашего восхитительного присутствия.
Итак, еще одна смелая авантюра Лиз с треском провалилась. Она проиграла эту битву, но не войну, и при опасности, грозившей ее любимому, она не собиралась ни отступать, ни сдаваться.
Глава 16
Грэй шагал из конца в конец большой гостиной, расстраиваясь все больше. Толстый ковер не мог заглушить звука его тяжелых шагов, и слуги, вынужденные проходить мимо двери, слушали их с нарастающим беспокойством. Даже мистер Эллисон, казалось, старался не приближаться к двери без особой необходимости и воздерживался от неодобрительных взглядов в сторону тех, кому по долгу службы приходилось проходить по вестибюлю, хотя они и делали это бесшумно, на цыпочках.
Один из них доставил сообщение, которое привело к усилению гнева и без того уже мрачного герцога. Хотя герцог не сказал в ответ ни слова, никто из них прежде не видел его в таком ужасном настроении.
В то время как за стенами гостиной одни слуги обменивались тревожными взглядами, а другие за обитой зеленым сукном дверью их собственного мира перешептывались о странных делах, предмет их догадок, человек, славившийся необыкновенным самообладанием, кипел.
Впервые с тех пор, как он занял свое место в палате лордов, Грэй ушел из парламента во время важных дебатов по острому вопросу. Совесть терзала его из-за несправедливо резкого выпада в ответ на понятное огорчение его жены. Он должен был доверять гордой женщине, которая при всей своей непредсказуемости не давала ему повода для подозрений в неверности. С тяжелым чувством вины, он оставил свои обязанности и вернулся в Брандт Хаус с намерением исправить свою несправедливость по отношению к Лилибет. Невзирая на мучительные воспоминания, вызванные этим обстоятельством, он пришел домой, собираясь дать ей простой ответ, которого она требовала.
Да, он пренебрег долгом, чтобы вернуться, – и не обнаружил ее. В ее светском календаре ничего не было. Грэй знал это, потому что нашел его на ее изящном секретере, открытым на текущей дате. У него не оставалось иной возможности, кроме как унизиться до того, чтобы обратиться к сестре с вопросом о местонахождении своей жены, что только увеличило его негодование по поводу сложившейся ситуации. Сжав зубы, он выдержал неодобрительный комментарий Юфимии относительно его раннего возвращения из парламента с тем, чтобы услышать ее объяснение, что Элизабет предложила Дру покататься в парке. Это на некоторое время успокоило его. Но с каждой проходившей минутой к нарастающему раздражению примешивался страх, что его враги могли перенести свои злые намерения на Лилибет. Он должен был догадаться, как, вероятно, сделали они, что такая тактика гораздо вернее поможет им добиться цели, чем любые угрозы против него.
Потом конюший Джереми явился с сообщением, так смешавшим эмоции Грэя, что его страх за безопасность Элизабет стремительно обернулся новыми подозрениями и недоверием. Грэй рванулся к двери, исполненный решимости сделать что – нибудь, что угодно. Остановившись, сжав в бессильном гневе кулаки, он резко развернулся и пошел в обратном направлении. Он никогда еще не испытывал такой бури бесконтрольно меняющихся чувств. То, что ему приходилось переживать их сейчас, никак не улучшало его жуткого настроения.
Заставив себя остановиться и восстановить самообладание, Грэй схватился за каминную полку из белого мрамора с такой силой, что у него побелели кончики пальцев. К тому времени как тишина в доме была нарушена звуком открывающейся входной двери и нежным шелестом шелковых юбок, ему удалось заключить бушевавшее внутри пламя в тонкий слой льда. Тремя длинными шагами он достиг двери и с силой распахнул ее, грозно остановившись в проеме.
Лиз почувствовала его замораживающий взгляд, но отказалась смотреть в сторону излучающего холодные обвинения мужа. Какой злосчастный каприз судьбы привел Грэя домой рано в тот день, когда она рассчитывала, что он будет занят в парламенте гораздо дольше? И что с важным делом, которое, по газетным сообщениям, было намечено на рассмотрение сегодня? По его настроению было ясно, что ему уже доложили о проблеме с каретой. Разбитая неудачей, которой закончилась задуманная ею поездка, Лиз чувствовала себя не в состоянии выдержать столкновение с мрачным мужчиной, страшным в гневе. Сделав попытку не заметить его, она начала спокойно подниматься по изогнутой лестнице, на ходу сдергивая модную шляпку.
Грэй был в бешенстве! Он убивался от страха за жизнь Элизабет только затем, чтобы обнаружить, что она была с холостым мужчиной, хорошо известным своим распутством… и, по его личным подозрениям, виновным в гораздо более худшем. Теперь она отвернулась от него, как будто он и его реакция на ее проступки ничего не значат. Грэй пошел вслед за ней – грозовая туча с глазами, сверкающими молниями.
Лиз вплыла в свой будуар, швырнув шляпку на секретер, отчего в стороны разлетелись бумаги и перья. Она не стала закрывать дверь, поскольку Грэю, очевидно, невозможно будет запретить войти и произнести свой уничтожающий выговор. Избрав единственным средством обороны молчание, она прошла к дальней стене комнаты и остановилась, спиной к открытой двери, устремив невидящие глаза на изящную цветочную акварель.
Ее будуар в бледно-зеленых и персиковых тонах был задуман как тихий рай, но когда Грэй шагнул внутрь, это впечатление разлетелось с такой же силой, какую он применил, пинком закрывая дверь.
– Хейтон! – Он зарычал, но не сделал больше одного шага вперед, боясь совсем потерять самообладание. – Ты забыла свое доброе имя – мое доброе имя, чтобы преследовать Хейтона! – Он схватил спинку изящного, в стиле королевы Анны стула так, что, казалось, переломит ее надвое, каковое действие вернуло ему некую долю хладнокровия. – В ту ночь, когда я застал тебя в людской, ты только что вернулась со свидания с графом?
Лиз показалось, что лед, прозвучавший в вопросе, может расколоть камень.
– Конечно нет! – Она вихрем развернулась к нему, полыхая огнем в ответ на лед. – Я знаю, как плохо ты думаешь обо мне, но все-таки стороны моего характера, которые ты находишь чрезвычайно неприятными – мой темперамент, моя своевольная самостоятельность, – свидетельствуют, что вряд ли я такая дурочка, чтобы прельститься заигрываниями этой скользкой жабы.
На мгновение Грэй был выбит из колеи ее презрительным описанием Хейтона. Но только на мгновение. Простой намек, чтобы какой-то другой мужчина, хуже всего – Хейтон, занял его место в чувствах – и постели – его жены, настолько вывел Грэя из его обычного равновесия, что полное значение ее ответа не дошло до него и не смягчило его черной ярости.
– Под давлением Джереми признался, что вы устремились к двери Хейтона, не успел он отойти. Даже плохо воспитанная американка не стала бы подходить к двери малознакомого холостяка.
– Нет! – Выйдя из себя в ответ на несправедливые обвинения, Лиз возразила, не успев здраво помыслить: – Я бы этого не сделала, если бы знала, что он там!
– Что? – Черные брови изогнулись в притворном изумлении. В ее словах не было смысла, никакого!
Лиз глубоко вздохнула, стараясь побороть сердитое возбуждение, крепко сжав руки.
– На вчерашнем приеме Лоренс сказал мне, что на несколько дней отправляется в охотничий домик. Он заявил, что местная полиция просит его помощи в решении дела о твоем ранении на охоте.
Слово, которое Грэй услышал наиболее отчетливо, было «Лоренс», и с этим интимным именем – новость, что у него, очевидно, была причина полагать, что ее интересует его местонахождение. Грэй покачал головой и тихо, с издевкой, прокомментировал:
– Итак, ты хочешь, чтобы я поверил, что, не сомневаясь в правдивости заявления «жабы», так беспечно отправилась одна в жилище холостяка? Доверие, оказанное ему, я мог бы добавить, ты редко оказывала мне.
– Я была не одна! Со мной были Дру и моя служанка. И мы искали прибежища в доме Хейтона только после того, как наша карета сломалась. Когда Джереми отправился за помощью, мы, как благопристойные леди, искали прибежища, чтобы не стоять бесцельно на улице подобно простым девкам.
Серые глаза прищурились. Сломанный экипаж? Происшествие требовало разбирательства, но сейчас не было на это времени.
– Кроме того, – добавила Лиз, обретая уверенность и считая, что худшее позади, – тебе незачем тревожиться из-за действий графа после нашего прихода. Он был воплощением добропорядочности и немедленно отправил нас в Брандт Хаус.
В ее тоне слышалось возмущение, которое резануло Грэя по нервам.
– В твоем голосе звучит разочарование из-за того, что он не пытался «мерзко заигрывать».
– Разочарование? Да! – Лиз сделала два шага по направлению к воплощению холодного изобличения, в глазах ее снова разгорелись искры. – Разочарована, что он был там, разочарована в себе, что поверила его словам об отъезде.
Грэй перестал мучить невинный стул, разжав руки, обошел его и сделал два шага к своему пылающему гневом «врагу», резко поменяв содержание вопросов, надеясь неожиданностью их добиться от нее правды, которую, он был уверен, ему только еще предстояло услышать.
– Что вы делали вблизи от дома Хейтона? Отсюда он находится в противоположном направлении от парка, в который, как вы заверили Юфимию, вы отправились.
– Мы ехали не в парк. – Гнев пропал из-за необходимости быстро найти подходящую отговорку. Лиз отважно решилась на противоположное первоначальному признание. – Хорошо, Грэй, я признаюсь, что дом графа был целью нашей поездки.
Глаза блеснули сталью. Он, правда, усомнился в ней, но в глубине души не ожидал и не хотел убеждаться, что подозрения имеют основания.
– Мы отправились, – продолжала Лиз, – взглянуть украдкой на его сад. Герцогиня Эфертон беспрестанно надоедает всем жалобами, что граф украл ее садовника. Вероломство, если послушать ее, привело к тому, что сад Хейтона, особенно его передняя часть, превзошел по красоте ее сады и стал самым очаровательным в Лондоне.
Слушая ее бессвязный рассказ, Грэй прикрыл глаза густыми ресницами, а выражение лица стало бесстрастным. Он спрятал испытываемые одновременно и облегчение и возмущение, что такая чепуха лежала в основе его страданий. Он без труда принял это объяснение, которое звучало совершенно как бесполезная болтовня, на которую скучающие светские дамы тратили свою энергию. Его удивило однако, что та же самая Лилибет, которая могла обсуждать с ним важные вопросы, позволила втянуть себя в такую глупость.
– Вы видели эти сады? – спросил Грэй, и его бесподобная полуулыбка впервые в этот день появилась на лице.
– Слишком близко. – Лиз состроила гримасу, внезапно смутившись от ощущения его близости. – И они совсем не такие впечатляющие, как расписывает Милдред.
Лиз обрадовалась, что Грэй наконец улыбнулся. Он явно поверил отговорке – и лед начал таять. В следующий момент она выговаривала себе за то, что ее это волнует, когда на самом деле никакого значения не имело, что неверный муж потеплел в отношении к ней. Она не собирается теплеть.
Грэй увидел, как бирюзовые глаза засветились и тут же погасли, бронзовые ресницы опустились, а сладкие персиковые губы сжались в горькую линию. Ветры непредсказуемых эмоций снова переменились, и вернулось чувство вины. Он потребовал, чтобы она была честна с ним, а сам не был с ней так же откровенен, хотя именно это и было целью его раннего возвращения в Брандт Хаус. Его добрая воля настаивала, чтобы он это сделал.
– Ты не спросила, почему я здесь, хотя парламент еще заседает и мы никуда сегодня не выезжаем.
Лиз думала об этом, когда вошла и увидела его, но, опасаясь его способности очаровать ее – несмотря на непроходившее чувство обиды за его предательство, – она отказывалась поднимать глаза.
– Из-за ревности к Хейтону я несправедливо обвинил тебя… но не буду просить прощения, потому что ты виновата в том же.
От неожиданности глаза Лиз устремились навстречу его проницательному взгляду.
– Однако, – продолжал Грэй, довольный, что заставил ее посмотреть себе в глаза, – так же, как я потребовал объяснений от тебя, я обязан дать ответ, которого ты требовала у меня вчера. – Его твердый подбородок сжался, и улыбка погасла. – Это проблема, которую я, с тех пор как она была навязана мне помимо моей воли, обсуждал только со своим юристом.
– Нет. – Охваченная чувством вины из-за того, что убедила Грэя в правдивости своей лжи, Лиз быстро шагнула к нему, положив руку ему на грудь, а кончиками пальцев другой коснувшись его губ. – Тебе незачем рассказывать мне то, о чем ты хотел бы умолчать. Я должна доверять тебе. Ты был прав, когда обвинил меня в том, что как жена я не оказала тебе доверия, положенного мужу.
– Перестань. – Грэй взял ее маленькие руки в свои и нежно потянул ее к креслу для двоих, удобно расположенному перед горящим камином. – Ни одна жена не обязана мужу доверием, которого он не заслужил. И я не могу по праву требовать твоего, пока не поделился с тобой всеми темными историями своего прошлого.
Лиз ничего не сказала, но глаза ее расширились. Может, в семье Брандт есть жуткая тайна? Какая-нибудь безумная тетка, запертая в башне в поместье Эшли?
Грэй увидел стремительно менявшееся выражение ее лица и понял, что у нее разыгралось воображение.
– Нет. – Часть мрачной горечи старых воспоминаний ушла при ощущении тепла, которое неизменно вызывало ее живительное общество, и он улыбнулся: – Ничего такого ужасного, что ты себе, очевидно, вообразила. Просто тайна дома в Сент-Джонс Вуд.
Лиз заставила себя не отнимать рук, еще лежавших в его ладонях. Она пообещала доверие и любой ценой готова дать его.
– В то утро, когда я застал тебя в библиотеке за чтением газеты, я рассказал тебе, в каком ужасе был отец от моего безрассудного поведения. Боюсь, я сильно преуменьшил. На самом деле он был в бешенстве… но и я также. – Грэй перевел взгляд на камин и в битве языков пламени увидел отражение прошлого.
– Я нежно любил свою мать, так же нежно, как и моя мать – первую Лилибет. Я был подростком, едва вышедшим из коротких штанишек, когда впервые обнаружил, что отец, которого я боготворил как образец джентльмена, содержал любовницу. Мать сохраняла почти безупречный вид неосведомленности в этом. Но в редких вспышках глубоко запрятанной боли я видел, что она знает об этой женщине, но из любви к недостойному мужчине делает вид, что не знает. Она простила ему оскорбление и мучительную рану, я – нет. Он считал, что я перерасту свое неразумное отношение, думал, что я сам последую этому распространенному в нашем кругу обычаю. Зная, какую боль это причиняло моей матери, я не мог, не делал этого и не буду. – Тепло затуманившиеся глаза ласково погладили женщину, которая была похожа на яркий язычок пламени, застывший во времени.
Вздохнув под его взглядом, исполненным напряженной глубины, Лиз открыла рот, но не нашла слов, чтобы выразить мириады эмоций, которые он пробудил, – сочувствие, восхищение, благодарность и, больше всего, любовь. Но Грэй продолжил, прежде чем она успела привести свои мысли в порядок:
– Вопреки добропорядочному образу моего отца и невозможно высоким требованиям, которые он стремился навязать мне, он причинял боль маме, и не один раз, а на протяжении всей их жизни. Такое разочарование взбунтовало меня. Я решил, что, если он может быть таким порочным вопреки тщательно оберегаемой репутации безгрешности, я никогда не буду прятать своих действий. И я был настроен натворить достаточно, столько, чтобы добиться позора, которого он был достоин, но тщательно избегал. Это возымело первоначальное действие, которого я добивался, ввергнув в ярость отца, так гордившегося нашим благородным именем, приведя в ужас пятнами, которыми я нарочно старался это имя испачкать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31