— Ник начал срывать с себя одежду. Пертуи не сдвинулся с места и начал протирать свой монокль. Ник швырнул рубашку на огромную кровать с тяжелым балдахином. — Черт возьми! Ладно, ладно.
Он несколько раз глубоко вздохнул и начал снова. Он распрямил плечи, поднял подбородок и заговорил тоном, который можно было слышать в фешенебельном лондонском Мейфере, на Гросвенор-сквер или во время официальных приемов при дворе.
— Пертуи, мне нужно принять ванну и переодеться к чаю. Пожалуйста, поторопитесь, его светлость ждет меня.
— Сию минуту, сэр.
Пертуи бесшумно выскользнул из комнаты, словно двигался на смазанных колесах. Ник принялся мерить комнату шагами. Пертуи раздражился бы, если бы он попытался сам отыскать свою чистую одежду. Джентльмены не раскладывают свою одежду и не наполняют ванну. С тех пор как Джоселин много лет назад вытащил его из той ямы, он усвоил, что джентльмены делают для себя чертовски мало, если находят того, кто делает это за них.
Он осмотрел спальню. Даже шнурок колокольчика был расшит золотом. Легкие маленькие стулья в стиле Людовика XV, барочный платяной шкаф и сундук, украшенные причудливыми узорами. Он смотрел на эту роскошную мебель, и его вновь охватило знакомое чувство, с которым он жил уже долгое время. Это было странное чувство раздвоенности.
Лишь недавно он понял, почему оно появилось. Здесь, в Англии, он вел жизнь богатого джентльмена. Его сельские дома были даже больше, чем Трешфилд-хаус, его городской дом мог сравниться с домом любого герцога. Он привык к роскоши, но в глубине души ему по-прежнему были близки трущобы восточного Лондона с их улочками, покрытыми слоем навоза, смешанного с угольной пылью и гниющим мусором. Его постоянно терзал контраст между окружающей его роскошной обстановкой и этой вонючей слизью, приставшей к его сердцу.
Именно поэтому он принял приглашение Джоса посетить Техас. В этой суровой стране контраст был не таким сильным. Ему нравилось смотреть на склоны холмов, покрытые васильковой вуалью, купаться в прозрачных речках, пенящихся быстринами, ездить верхом под толстыми дубами, обвитыми виноградной лозой; он был рад тому, что не слышит правильной английской речи и не видит карет с гербами, которые напоминали бы ему о его прошлом.
Но теперь он вернулся в страну, которая была королевством, а не нацией. Вернулся туда, где родился, где его отец из-за своего пристрастия к спиртному терял все места работы, какие находил, и потом вымещал злобу на жене и детях. К тому времени, когда ему исполнилось восемь лет, его отцу уже не нужно было терять работу, чтобы найти повод избить свою жену.
Мать выводила его и сестру Тесси из их однокомнатной квартиры в Сент-Джайлзе каждый раз, когда их отец впадал в ярость. Ник всегда незаметно возвращался, припадал к двери, слушал доносившиеся из квартиры звуки ударов и крики и плакал. Так продолжалось до тех пор, пока ему не исполнилось пятнадцать. В тот день он убежал с Тесси, оставил ее у соседей и, как всегда, вернулся домой. Только на этот раз он не жался у двери, а вошел внутрь.
На этот раз он взял дубинку, и когда отец бросился в очередной раз на мать, он преградил ему дорогу. Вид сына с дубинкой еще больше разъярил отца.
— Я покажу тебе, как поднимать руку на собственного отца, молокосос! — кричал отец, брызгая слюной. — Проклятый гаденыш! Не жди теперь от меня пощады!
Отец был почти двое больше него, но Ник вырос и продолжал жить среди воров и хулиганов Уайтчепела. Он жестоко избил отца и сказал, чтобы тот убирался из дому и не возвращался, если хочет жить. После этого он, мать и Тесси свободно вздохнули. Отца не было, и некому было пропивать деньги, которые Ник добывал воровством и жульничеством.
— Никакой пощады, — тихо сказал Ник самому себе. — Заканчивай это дело, Ник, дружище. Скорее заканчивай его и сматывайся. Здесь тебе не место.
Он нахмурился, вспомнив взгляд изумрудных глаз Джорджианы, когда она смотрела на него с повозки так, словно он был мухой, севшей на ее платье. Она напоминала ему одну из статуй. Но какую именно? Ах да, статую Афины, богини войны. Он представил леди Джорджиану с ее величественной осанкой в бронзовом шлеме и с мечом в руке.
«Готов держать пари, что она с большим удовольствием отрубила бы мне голову этим мечом, — подумал он. — Вот это был бы поединок! Как бы она выглядела, когда нападала бы на него в коротком белом платье, размахивая мечом. Ее ноги и руки были бы голыми, а грудь свободной от бюстгальтера… Черт меня подери, о чем это я думаю?»
Ник схватил сапог, который только что снял, и швырнул его через всю комнату. Он ударился о стену возле двери в тот момент, когда в нее входил Пертуи. Слуга охнул, схватился за горло и закрыл глаза. Ник слышал, что он посчитал до десяти, прежде чем открыл их снова и сердито уставился на своего хозяина.
— Сэр, ванна готова. Если я смогу без риска для своей жизни войти в комнату, то я подготовлю один из дневных фраков сэра.
— Извини, Пертуи.
— Сэру нужно успокоиться. Возможно, если сэр согласится прочитать вслух небольшой отрывок из Платона, которого мы читали вчера вечером…
— Нет.
Пертуи наградил его суровым взглядом, которого Ник уже начал побаиваться.
— Прошу вас, сэр. «Возлюбленный Пан и все другие боги»…
— Ох, ну ладно! «Возлюбленный Пан и все другие боги, навещающие это место, придайте красоту моей душе; и пусть моя бренная плоть и внутренний мир обретут покой. Пусть мудрость сделает меня богатым и пусть у меня будет столько золота, сколько мне необходимо». — Ник помолчал и затем посмотрел на своего слугу. — Ты ужасно назойливый тип, Пертуи.
— Да, сэр.
— Почему ты со мной возишься?
— Я смотрю на вас как на испытание, сэр.
— Это потому, что ты обещал Джосу присмотреть за мной, не так ли?
— Маркиз действительно попросил меня занять эту должность, но я не остался бы, если бы счел эту ситуацию неприемлемой.
— Спасибо, старина.
— Як вашим услугам, сэр.
Ник встал и улыбнулся своему слуге. — Как ты думаешь, сколько времени понадобится, чтобы выгрузить и перенести в дом гранитный саркофаг?
— Что, сэр?
— Ничего. Скорее приготовь мою одежду, чтобы у меня был респектабельный вид. Мне предстоит важное дело. Если я не буду торопиться, то леди Джорджиана вышвырнет меня отсюда.
4
Как бы ей хотелось, чтобы Джоселин был здесь и она могла высказать ему все, что думает о его своенравии. Она допускала, что он осудит ее, может быть, даже попытается удержать от этого шага, но она никогда не думала, что он пошлет сюда своего эксцентричного друга. Какая наглость!
Джорджиана нагнулась, ее служанка Ребекка помогла ей надеть двадцатиярдовое кремовое кружевное платье и стала застегивать сзади юбку. Она кипела от возмущения в течение последних двух часов, когда наблюдала за выгрузкой и перенесением саркофага. Теперь она хотела скорее подготовиться к чаю, чтобы успеть поговорить с Трешфилдом и убедить ею прогнать мистера Николаса Росса. Когда она думала о том, что этот мужчина — почти незнакомец сует свой нос в ее личные дела, ей хотелось плеваться.
Ее мать никогда бы не одобрила такого нарушения правил хорошего гона со стороны дочери. Это крайне несправедливо, что такие мужчины, как мистер Росс, которые ведут себя с непростительным нахальством, могут отделаться лишь обращенными на них яростными взглядами. Но женщина, тем более дочь герцога, не должна оставлять безнаказанными такие поступки.
Впрочем, она не должна лгать самой себе. Она была зла на всех мужчин, подобных мистеру Россу, чьи внешность и обаяние позволяли им хитростью добиваться расположения невинных душ. Она должна признаться самой себе, что не стала бы терпеть мистера Росса, даже если бы он был образцом хорошего тона — она была научена горьким опытом своих отношений с лордом Силверстоном.
Лорду Силверстону, как и десяткам других молодых людей, желающих заполучить в жены дочь герцога, ее представили во время первого светского сезона в Лондоне. Он был наследником благородного титула и красив своей бледностью и округлым подбородком, делавшими его столь непохожим на грубого мистера Росса.
Она была очарована его тонкой восприимчивостью, его благовоспитанностью, густыми ресницами и печальными карими глазами.
Джорджиана была поражена, когда, станцевав с ней раз на балу, он попросил ее руки. Потрясенная, она двигалась, словно во сне, в то время как герцог вел с Силверстоном переговоры относительно брачного контракта. Все ее мечты о независимости испарились при мысли о том, что она станет женой Силверстона.
Это наваждение продолжалось до ее первого серьезного разговора с Силверстоном, После очередного обсуждения условий брачного контракта Силверстон встретился с ней в гостиной дома на Гросвенор-сквер. Когда он вошел в комнату, Джорджиана наклонилась немного вперед, чтобы стать пониже. Силверстон был ниже ее. Помня о своих недостатках и о том, что Силверстон может жениться на одной из многих других наследниц, она смущенно молчала.
Однако ей не нужно было беспокоиться о том, чтобы что-то сказать, поскольку Силверстон начал читать ей лекцию. Он был уверен в том, что она знает о своих будущих супружеских обязанностях, и доволен тем, что женится на девушке, хорошо подготовленной к тому, чтобы взять на себя ответственность за большое хозяйство. В конце концов она набралась смелости и сказала ему о своем намерении создать детский дом.
— Едва ли это подходящее занятие для новобрачной, — произнес Силверстон. — Нет, для этого у нас будет слишком мало времени — светский сезон и все такое прочее. Нужно много работать, Джорджиана, чтобы завоевать авторитет в свете.
— Но я хочу…
— Я вижу, что нам нужно поговорить откровенно, — сказал он. — Я горжусь своей честностью, Джорджиана. Скоро вы сами оцените эту черту моего характера. Я не из тех, кто скрывает свое мнение. Скрытность приводит к отсутствию взаимопонимания и ссорам между супругами.
Силверстон потер свой круглый подбородок и посмотрел на нее внимательным взглядом.
— Я думаю, нам нужно поговорить начистоту. Я многим жертвую, делая вам предложение, потому что, откровенно говоря, жениться на вас — это все равно что жениться на Тауэре или на кафедральном соборе. Я уверен, что вы знаете о недостатках вашей внешности, и готов закрыть на них глаза. Но союз с таким знатным родом, как ваш, стоит этой жертвы.
Он разволновался и закончил свою речь с самодовольным пылом, не заметив бледности Джорджианы.
— Ваша жертва не потребуется, — произнесла она после небольшой паузы.
Он смотрел в окно на проезжающие кареты, и удивленный взгляд, который он бросил на нее, говорил о том, что он не ожидал от нее ничего, кроме согласия.
— Что не потребуется? — переспросил Силверстон.
— Ваша благородная жертва. Я не желаю причинять вам никаких неудобств. Прощайте, милорд.
— Джорджиана, вы сами не знаете, что говорите. Я ухожу и поговорю с вами завтра, когда вы успокоитесь.
Несмотря на внешнее спокойствие, Джорджиана чувствовала себя униженной. Почему она должна оставлять безнаказанными оскорбления, которым подверг ее этот низкий человек?
— Я не собираюсь выходить за вас, Силверстон, и, если хотите, объясню вам почему. Вы ничтожество, скрывающее свои аппетиты под личиной честности. Вы обожаете откровенность? Пожалуйста. У вас нет подбородка, сэр, и вы коротышка, хотя это не имеет для меня никакого значения. Но я совсем не желаю выходить за чванливого тупицу.
Дочери герцогов не должны называть своих женихов тупицами и ничтожествами, однако вид красного разгневанного лица Силверстона стоил того, чтобы разорвать с ним отношения. Герцог был вне себя от ярости. И с того дня Джорджиана уже никогда не отказывалась от своего намерения выйти за пожилого поклонника.
— Миледи?
Джорджиана, вздрогнув, очнулась от своих невеселых воспоминаний и увидела, что Ребекка протягивает ей корсаж ее платья. Досадуя на то, что увлеклась мыслями, которые могли вызвать жалость к самой себе, она тихо извинилась перед служанкой. Просунув руки в узкие рукава корсажа, она подождала, пока Ребекка застегнула на нем пуговицы. Затем она села перед зеркалом и помогла служанке завить свои длинные густые волосы в локоны на затылке.
Ее руки дрожали от гнева. Если бы она была мужчиной, как Джоселин. никто бы не посмел вмешаться в ее личную жизнь. План, обдуманный Джорджианой в течение многих лет, находился теперь под угрозой. С детства она наблюдала за отношениями родителей и постепенно поняла, что быть замужней женщиной в Англии невыносимо.
Она не могла указать на какое-то конкретное событие или разговор как на убедительный довод ее решения отвергнуть узаконенное рабство, коим, по ее мнению, являлся брак. Она просто наблюдала за своими родителями. Ее мать была гораздо умнее отца, но он был мужчиной и поэтому управлял состоянием семьи. Отец нес юридическую ответственность за их детей.
Но унизительным было не столько неравенство юридических прав, сколько обычаи и поступки, которые низводили женщин до положения ребенка: отец должен был одобрить газеты, книги и журналы, которые мама читала, одежду, которую она носила, друзей, которых имела. Подобно ребенку, мать ее редко имела больше нескольких фунтов наличных денег.
Отец вел дела с торговцами, и счета приходили на его имя. Джорджиана не могла забыть случая, как однажды, когда она отправилась с матерью за покупками, ей пришлось дать матери взаймы денег на ленты, которые та купила у уличного торговца.
Ребекка достала несколько головных уборов, но Джорджиана отвергла все и выбрала венок из шелковых роз и кружев, который можно было приколоть к волосам на затылке. Да, ей понадобилось много времени, чтобы составить свое мнение о браке. Тетя Ливи, которая теперь была рядом с ней, являлась полной противоположностью ее матери. Она была замужем за мужчиной, проявлявшим больше интереса к лошадям, чем к ней. После его смерти тетя больше не захотела идти под венец и жила свободно, в свое удовольствие.
Не заботясь о мнении света, тетя Ливи начала носить брюки, как и ее приятельница Жорж Санд. Если бы ей нравилось курить сигары, она смело курила бы их в обществе. Такая жизнь представлялась Джорджиане идеальной, поскольку она не знала ничего более губительного для души, чем трата времени на пустые и праздные светские занятия, которые тетя Ливи называла «балами, визитами и тряпками».
Джорджиана хотела посвятить свою жизнь чему-то полезному. Джоселин рассказал ей, что есть много бездомных детей и таких, у кого дома есть, но условия в них настолько ужасные, что они не могут чувствовать себя там в безопасности. Она собиралась создать для этих никому не нужных детишек безопасное место, убежище, где им ничто не будет угрожать. Но сначала она должна стать независимой от своих родителей. Они ведь никогда не позволят ей заняться благотворительностью.
Они считали, что главная ее обязанность состоит в том, чтобы хорошо выйти замуж и родить наследников ее мужу. Они хотели, чтобы она всю жизнь провела с каким-нибудь бесчувственным самовлюбленным болваном, подобным Силверстону. Но она, скорее, умрет, чем пойдет на это. И если мистер Николас Росс думает, что сможет заставить ее отказаться от своего спасительного плана, то он глубоко заблуждается.
— Ребекка, — обратилась Джорджиана к служанке, — мистер Хайд и леди Пруденс уже вернулись из гостей?
— Да, миледи.
Стараясь успокоиться, Джорджиана вытянула вперед ногу, чтобы Ребекка зашнуровала ее лайковый ботинок. Достопочтенный Эвелин Хайд и его супруга были проклятием Трешфилда. К сожалению, она не принимала в расчет Хайдов в своих планах добиться независимости. Она не представляла, как трудно ей будет с близкими графа, пока не приехала с этим визитом по случаю помолвки и не встретилась с ними. Эвелин, отец Людвига, был племянником и наследником Трешфилда. Не прошло и двадцати четырех часов после ее приезда, как Эвелин попытался соблазнить ее в красной гостиной.
Джорджиана была не настолько глупа, чтобы думать, что Эвелина пленила ее внешность. Просто он хотел опорочить ее перед графом. Эвелин не любил угроз своему праву наследования. Меньше всего он хотел, чтобы его престарелый дядюшка женился на молодой женщине, способной иметь детей.
А Пруденс? Пруденс имела далеко идущие планы, ставя своей целью получение Эвелином титула герцога. Ей очень хотелось, чтобы, обращаясь к ней, ее называли «ваша светлость». Она являла собой яркий пример того, как можно чувствовать себя обойденной, даже родившись в богатой и знатной семье. Чтобы не встречаться с Эвелином и Пруденс, Джорджиана проводила большую часть времени в Египетском крыле, занимаясь научными исследованиями. Бедный Людвиг тоже находил там убежище от своего злобного двоюродного деда и жестоких родителей. Вдвоем они составляли каталоги и охраняли ценные приобретения графа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26