Она остановилась на пороге и открыла было рот, когда он выпрямился и бросил на нее суровый взгляд.
— Забудьте об этом, — сказал он и прислонился плечом к каминной доске из итальянского мрамора.
Сжав губы, она захлопнула дверь и решительно подошла к графу. Старик встал, опершись на трость и улыбаясь ей своими водянистыми глазами.
— Наш разговор не займет много времени, — сказала она.
— Вы всегда обворожительно лаконичны, моя дорогая. Это одно из самых привлекательных ваших качеств.
— Не пытайтесь умаслить меня, Трешфилд. То, что вы совершили, непростительно. Никто не обвинит меня в том, что я откажусь выйти за вас, и если вы сейчас же не заберете назад свою отвратительную ложь, то я откажу вам. Вы знаете, что вы наделали? Из-за вашей лжи теперь кто-то пытается заставить меня уехать.
— О да. Я что-то слышал об этом. — Джорджиана вскинула руки:
— Что-то? Вы говорите гак, как будто речь идет о мелких хлопотах. Кто-то, возможно, пытался меня убить!
— Мне жаль, что с вами произошли эти недоразумения, дорогая, но ведь это всего лишь Августа. Я распоряжусь, чтобы за ней приглядывали повнимательнее.
— Ваше слово, — сказала Джорджиана. — Дайте мне ваше слово, что вы сегодня же вечером расскажете правду.
— Но дорогая, я вполне смогу сделать это и завтра.
Ник отошел от камина, взял графа за руку и, не обращая внимания на его протесты, усадил его обратно в кресло-качалку.
— Молчите. Ваше песенка спета. — Он подмигнул Джорджиане, которая улыбнулась ему в ответ и пошла впереди них к двери.
— Это заговор, — воскликнул граф и махнул тростью, когда Ник катил кресло-каталку мимо Джорджианы. — По какому праву вы вмешиваетесь в мои дела? Вы злоупотребляете моим гостеприимством, сэр. Вы не имеете права. Я сказал вам, чтобы вы подождали, пока она овдовеет, а вы ведете себя как бешеный бык.
Джорджиана отпустила ручку двери и повернулась к ней спиной.
— Что вы сказали?
— Ничего особенного, — ответил Ник, сердито посмотрев на графа.
Граф загоготал и стукнул тростью по полу.
— Вы думаете, я не знаю, что происходит, моя дорогая? Я вижу, как он смотрит на вас. Даже сатир, наверное, не смотрел на лесных нимф так похотливо. А вы вертите перед ним своим задом, как…
— Прекратите трепать своим грязным языком, — прорычал Ник.
— Ах, избавьте меня от вашей глупой обидчивости, — сказал граф. — Я же сказал вам, что не буду возражать против вашего пребывания здесь, пока вы соблюдаете приличия.
Рука Джорджианы сжалась у нее на груди.
— Боже мой, значит, вы говорили обо мне. Решали, как один передаст меня другому. Поделили меня, словно призовую кобылу.
— Послушайте, не нужно волноваться, моя дорогая, — сказал граф. Он наклонился и погладил ее руку. — Вы знаете, как эго бывает.
Женщина, которая была замужем и овдовела, становится, так казать, доступной. Это все только ей на пользу. Разве лучше, если она увянет, так и не удовлетворив своего желания. Ник сердито проговорил:
— Послушайте меня, старый распутник, если бы вы не были таким древним и дряхлым, то я вспорол бы вам глотку и оставил истекать кровью.
Джорджиане стало плохо. Кровь застучала у нее в висках, когда она представила сцену, разыгравшуюся между графом и Ником. Интересно, граф сам предложил ее Нику или Ник попросил, чтобы тот позволил ему попользоваться ею первым? Все это было очень похоже на то, что, как она это представляла себе, происходит в публичных домах: клиенты выстраиваются в очередь, и тот, кто пришел первым, первым обладает женщиной. К горлу ее подступила тошнота; ей показалось, что корсет сейчас задушит ее.
— Это было не так, голубка.
Услышав голос Ника, она вздрогнула. Он подошел к ней и взял за талию. Вскрикнув, она отбросила его руку и рывком открыла дверь. Он еще не успел сдвинуться с места, как она выскочила из библиотеки, хлопнув дверью. Она бегом миновала зал, поднялась по лестнице и влетела в свою комнату. Чтобы Ник не прокрался к ней, она придвинула к двери стол.
Она задыхалась, слезы застилали ей глаза, и в это время раздался стук в дверь. Ник ласково произнес ее имя. Она попятилась от двери и закрыла уши руками. Вскоре стук стал громче. По щекам ее текли слезы, и она еще сильнее прижала руки к ушам. Однако она по-прежнему слышала его стук, по-прежнему видела мысленным взором его стройное сильное тело, прижавшееся к ее двери. Вскрикнув, она устремилась через гостиную, миновала короткий коридор и вбежала в кабинет.
Она захлопнула дверь и повернула ключ в замке. Стук стал слабым, едва слышным, благодаря искусству строителей XVIII века. В темноте она нащупала шторы и отодвинула их от окна, чтобы впустить в комнату лунный свет. Потом она ушла в самый дальний от гостиной угол, опустилась на пол и заплакала.
13
Кабинет представлял собой что-то вроде сокровищницы: стены его были увешаны картинами Рейнольдса, Тициана и Рембрандта; в разных его концах стояли изящные кресла в стиле Людовика XIV, в углу располагался огромный инкрустированный золотом сундук, заполненный всякими необычными предметами, собранными различными представительницами семейства Хайдов: в нем лежал парик, принадлежавший, как утверждали, Чарльзу II, молитвенник Елизаветы I, старинное серебряное ведерко для льда с изображением тритонов и Венеры на дне и крышке, соответственно, и многое другое. И среди этих красивых антикварных вещей плакала Джорджиана Маршал.
Она рыдала так сильно, что ее корсет поскрипывал. Прильнув к полу, так что юбки и кринолин ее поднялись, она вначале не ощущала неудобства своего положения. Но в конце концов слезы ее иссякли и она почувствовала, что пластинки корсета упираются ей в грудь и мешают дышать и что ей жарко среди груды тяжелой ткани. Она достала платок из рукава и вытерла им глаза. Выпрямившись, Джорджиана почувствовала некоторое облегчение.
Ей по-прежнему невыносимо было думать о том, что Ник просил графа пропустить его вперед в очереди за ее благосклонностью, первым предъявил на нее свои права. И что самое худшее, после того как Джорджиана выплакалась, она постепенно поняла, что не огорчилась бы так, если бы она не была влюблена в Ника Росса.
Потом она начала понимать, как случилось, что он разжег ярче пламя ее жизни, сделал ее жизнь богаче. Кем она была до него? Лишь маленькой фарфоровой фигуркой, блестящей статуэткой на полке, наивной девочкой, не имеющей представления об испепеляющих душу настоящих порывах любви и страсти. Ее краткое увлечение было слишком поверхностным по сравнению с тем, что она чувствовала к Нику, По сути дела до встречи с ним она была величественным, но все же декоративным украшением се аристократического мира. В ее однообразной, пресной жизни не хватало огня.
Однако за несколько последних дней в жизнь ее, словно очищающая буря, ворвался Ник с его презрением к фальши и лжи. Его безоглядная дерзость вихрем отбросила покровы норм и условностей, за которыми она пряталась.
Его не пугали высокие титулы. Ник Росс переступал через запреты и священные догмы цивилизованного общества, будто через ненужный хлам. И при этом он был более реальным, более живым, чем сотня изнеженных отпрысков знатного рода.
Постепенно, не осознавая этого, она поддалась обаянию его независимой, мятежной
натуры. Будучи не связанным никакими условностями, он пробудил ее к жизни. Правда, он интересовался искусством, литературой, вопросами воспитания, но не для того, чтобы улучшить свое положение в обществе, а потому что они делали красивее его жизнь. Однако за этими утонченными интересами скрывалась суровость, о глубине которой она не подозревала. Ради своей эгоистичной цели он заставил ее забыть о всех приличиях и чести.
Теперь она поняла, почему Ник отступил в тот момент, когда, казалось, они оба поддались страсти. Он принял к сведению ее рассказ о нравах, царящих в свете и поведении замужних женщин. Она прямо сказала ему, что он может подождать несколько месяцев и получить то, что хочет, не рискуя быть обвиненным в соблазнении дочери герцога. Она поступила не просто глупо, она поступила как настоящая дура.
Но теперь поздно апеллировать к разуму, потому что несмотря на его циничные действия, она, кажется, уже не сможет справиться со своей страстью к Николасу Россу. Ничего она уже не сможет сделать и со своей любовью к нему. Ей нравилась его храбрость, его дерзкий юмор, то, что он вместе с ее братом защищал обиженных детей, и больше всего то, что он был свободен от условностей света.
Она все-таки выйдет замуж за Трешфилда, этого старого зануду. Другого выбора у нее нет. В конце концов, что изменилось? Очень мало, разве что чувствует она себя так, словно вместо сердца у нее высохший, сморщенный желудь. Она выйдет замуж и обретет свободу. Что ей еще остается делать?
Утром она в первую очередь заставит Трешфилда получить разрешение на венчание без церковного оглашения. Они поженятся, а мистер Росс пусть возвращается в Техас. Там, она надеялась, он станет жертвой команчей или гремучей змеи, желательно и того и другого сразу.
А теперь хватит ей плакать. Дочери герцога не плачут из-за утраченной любви. Дочери герцогов стискивают зубы и продолжают жить, даже если жизнь впереди представляется им бесконечной унылой серостью.
Опершись на столик, стоявший в углу, она встала и прислушалась. Из коридора больше не доносилось никаких звуков. Наверное, Ник махнул рукой и ушел. На всякий случай она решила еще немного побыть в кабинете. Вдруг он вздумает вернуться и снова заговорить с ней. Услышав его голос, она снова начнет проливать глупые слезы. Нет, лучше ей оставаться в кабинете. Тем временем она снимет с себя этот чертов кринолин.
С платьем Джорджиане пришлось повозиться. Она завела руку через плечо и подняла его кверху, чтобы отвязать нижнюю юбку и кринолин. Обруч и кружевная юбка упали на пол. Приподняв подол платья, она подняла обруч и прислонила его к стене. Нижнюю юбку она повесила на спинку стула.
Вздохнув. Джорджиана оглядела комнату в поисках лампы и увидела, что она стоит на небольшом столике в стиле Людовика XVI. Она шагнула к нему, однако нога ее зацепилась за подол платья и, споткнувшись, юна едва не оказалась на полу. Она забыла, что ее платье было рассчитано на ношение с кринолином и без него волочилось по полу.
Она начала обеими руками собирать свою юбку, когда услышала легкое шуршание у себя за спиной. Повернувшись, она увидела в открытом окне черную тень. В тот же миг тень скользнула в комнату и направилась к ней. От страха у нее отнялся язык, она с ужасом смотрела на незваного гостя. Наконец она смогла издать сдавленный крик, потом глубоко вдохнула, чтобы закричать сильнее, но в этот момент незнакомец рванулся вперед и зажал ей рот рукой.
— Черт возьми, Джордж, от твоего крика даже вампир наложит в штаны. — Ник подвинулся и встал в бледном свете луны, падающем от окна.
Отбросив руку Ника от своего лица, Джорджиана дрожащим шепотом проговорила:
— Гнусный мерзавец, вы меня напугали. Вы прокрадываетесь ко мне как какой-нибудь преступник.
— А что мне еще остается, раз вы забаррикадировали дверь? Мне нужно поговорить с вами.
— Я больше не хочу с вами разговаривать. Никогда. Уходите отсюда.
— Послушай, Джордж.
Ей было невыносимо его присутствие. Она подошла к двери и хотела открыть ее, но ее рука соскользнула с неподвижной ручки.
— Вы заперли ее, — сказал Ник. — Поэтому я и залез в окно.
Она повернула ключ в замке и открыла дверь, но та снова захлопнулась, потому что Ник надавил на нее.
Она повернулась к нему с сердитым видом:
— Клянусь, я вас ненавижу. Уходите сейчас же, а не то я закричу.
— Я не сделаю этого, голубка.
— Что? — Душевная мука и злость утомили ее.
Продолжая держать дверь рукой, Ник опустил голову, чтобы говорить тише. Она почувствовала его дыхание на своем плече.
— Я не предъявлял на вас права. Клянусь именем моей покойной сестры. Ее звали Тесси. Вы знали об этом? Она умерла от рук мужчины, который купил ее на один вечер. Она была всего лишь маленькой девочкой. — Голос его задрожал. Он на мгновение смолк и затем продолжил: — Так что вы видите, что я говорю серьезно, голубка. Имя Тесси для меня свято, и я клянусь им, потому что… потому что вы много значите для меня. Трешфилд обвинил меня в том, что я хочу обладать вами, и предложил мне дождаться своей очереди. Я сказал, чтобы он заткнулся. Он злобный старый ублюдок, и вы поверили в его очередную отвратительную выдумку.
— О! — Джорджиана попыталась определить, что она чувствует, но не смогла. Душу ее одновременно заполнили облегчение, неуверенность, страх…
— О? Это и есть ваш ответ?
— О Боже. — Она сейчас заплачет. Дочь герцога не должна плакать в присутствии джентльмена.
Он наклонился над ней — темная фигура, загородившая слабый свет луны.
— Что случилось? У вас странный вид. С вами все в порядке, голубка?
— Я… я подумала, что вы восприняли мой рассказ о замужних женщинах как совет. Я подумала…
— В самом деле, голубка?
— Пожалуйста, не называйте меня так.
— Почему?
— Это слово звучит слишком фамильярно. А я серьезная девушка, уверяю вас.
— А почему вы думаете, что я считаю вас несерьезной?
Ей плохо было видно его лицо. Глаза его казались темными, выражение лица строгим, и она с трудом произнесла следующие слова:
— Я ошибаюсь?
— Черт возьми, да.
— О!
— Опять «о». Вы больше ничего не скажете?
— Я не знаю, что делать. В пансионе нас этому не учили. — Джорджиана опустила голову и со вздохом произнесла его имя.
Несколько мгновений он не шевелился. Потом она почувствовала, что он тянет ее за руку.
— Что вы делаете?
— Я говорил вам, чтобы вы так не произносили мое имя. — Он стянул длинную перчатку с одной ее руки и начал стягивать вторую.
— Ник, — прошептала она. — Ник, это неприлично.
— Гм?
Вначале пальцы его прикоснулись к ее запястью, затем заскользили вверх по ее руке, и она вздрогнула. Его руки обняли ее, и она положила голову ему на плечо.
— Я вас никогда не обижу, голубка. Джорджиана услышала напряжение в его голосе и подняла голову. Он пристально вглядывался в темноту, словно поглощенный каким-то неразрешимым внутренним конфликтом. Тело его напряглось, и он крепче сжал ее своими руками. Она почувствовала сумятицу в его душе и догадалась о ее причине.
— Ник?
Он закрыл глаза:
— Черт возьми, не говорите так больше!
— Но мне нравится, как это действует на вас.
Он открыл глаза, посмотрел на нее и от удивления разомкнул губы:
— О!
— Ник, — выдохнула она. — Ник, Ник, Николас.
Ей пришлось замолчать, потому что он накрыл ее рот своими губами. Она прислонилась спиной к двери, и он прижался к ней своим телом. Груди ее уперлись в его грудь, и она страстно ответила на его поцелуй. Ее руки проникли под его куртку и обхватили его спину. Он застонал и прижал к ней свои бедра.
Джорджиана почувствовала, как через все ее тело к голове прошла горячая волна. Она не подозревала, что обладает такой властью над ним, что она способна вызвать у него такой взрыв чувств. Обхватившее их возбуждение показалось ей чем-то удивительным и прекрасным, ей даже стало страшно, что оно может неожиданно кончится. К черту аристократизм и изысканные манеры! Они не шли ни в какое сравнение с тем наслаждением, которое ей доставляло его тело, и она не собиралась отказываться от него.
Губы его, продолжая осыпать ее поцелуями, спустились по шее Джорджианы и добрались до грудей. Она удивилась, когда платье ее неожиданно ослабло и упало ей на бедра, и еще больше удивилась, когда за ним последовал корсет.
— Вы прекрасны, голубка.
Вдруг из коридора раздался голос тети Ливи — она звала Джорджиану. Та подбежала к забаррикадированной двери и ответила тетке.
— Выходи скорее. Трешфилд серьезно заболел. Ему очень плохо. Ему не помогли лекарства домоправительницы, и мы послали за врачом в город. Джорджиана, он находится в бреду.
Ник подошел к Джорджиане, но ничего не сказал.
— Сейчас иду, тетя Ливи.
Они повернулись и взглянули друг на друга.
— Что-то очень уж неожиданно он заболел, — сказал Ник. — Он часто так болеет?
— Нет. Насколько я помню, он ни разу не был в бреду.
Через несколько минут после того, как Ник прошел в свою комнату, Джорджиана, одетая в одно из своих повседневных платьев, вышла в коридор. Закрыв дверь, она достала из кармана фартука очки и надела их. Пальцы ее были холодными, но щеки все еще горели после того, что она испытала. Она подняла глаза и увидела, что к ней идет Ник. Он даже не потрудился переодеться, лишь набросил фрак на рубашку с открытым воротом. Взяв ее под руку, он торопливо пошел к покоям графа.
— Твоя тетя сказала, чтобы ты торопилась, голубка. Старый хрыч в тяжелом состоянии.
Когда они вошли в гостиную Трешфилда, Джорджиана услышала звон разбивающегося стекла. Из спальни, перепрыгивая через пуф, как испуганные зайцы, выскочили Эвелин и Пруденс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
— Забудьте об этом, — сказал он и прислонился плечом к каминной доске из итальянского мрамора.
Сжав губы, она захлопнула дверь и решительно подошла к графу. Старик встал, опершись на трость и улыбаясь ей своими водянистыми глазами.
— Наш разговор не займет много времени, — сказала она.
— Вы всегда обворожительно лаконичны, моя дорогая. Это одно из самых привлекательных ваших качеств.
— Не пытайтесь умаслить меня, Трешфилд. То, что вы совершили, непростительно. Никто не обвинит меня в том, что я откажусь выйти за вас, и если вы сейчас же не заберете назад свою отвратительную ложь, то я откажу вам. Вы знаете, что вы наделали? Из-за вашей лжи теперь кто-то пытается заставить меня уехать.
— О да. Я что-то слышал об этом. — Джорджиана вскинула руки:
— Что-то? Вы говорите гак, как будто речь идет о мелких хлопотах. Кто-то, возможно, пытался меня убить!
— Мне жаль, что с вами произошли эти недоразумения, дорогая, но ведь это всего лишь Августа. Я распоряжусь, чтобы за ней приглядывали повнимательнее.
— Ваше слово, — сказала Джорджиана. — Дайте мне ваше слово, что вы сегодня же вечером расскажете правду.
— Но дорогая, я вполне смогу сделать это и завтра.
Ник отошел от камина, взял графа за руку и, не обращая внимания на его протесты, усадил его обратно в кресло-качалку.
— Молчите. Ваше песенка спета. — Он подмигнул Джорджиане, которая улыбнулась ему в ответ и пошла впереди них к двери.
— Это заговор, — воскликнул граф и махнул тростью, когда Ник катил кресло-каталку мимо Джорджианы. — По какому праву вы вмешиваетесь в мои дела? Вы злоупотребляете моим гостеприимством, сэр. Вы не имеете права. Я сказал вам, чтобы вы подождали, пока она овдовеет, а вы ведете себя как бешеный бык.
Джорджиана отпустила ручку двери и повернулась к ней спиной.
— Что вы сказали?
— Ничего особенного, — ответил Ник, сердито посмотрев на графа.
Граф загоготал и стукнул тростью по полу.
— Вы думаете, я не знаю, что происходит, моя дорогая? Я вижу, как он смотрит на вас. Даже сатир, наверное, не смотрел на лесных нимф так похотливо. А вы вертите перед ним своим задом, как…
— Прекратите трепать своим грязным языком, — прорычал Ник.
— Ах, избавьте меня от вашей глупой обидчивости, — сказал граф. — Я же сказал вам, что не буду возражать против вашего пребывания здесь, пока вы соблюдаете приличия.
Рука Джорджианы сжалась у нее на груди.
— Боже мой, значит, вы говорили обо мне. Решали, как один передаст меня другому. Поделили меня, словно призовую кобылу.
— Послушайте, не нужно волноваться, моя дорогая, — сказал граф. Он наклонился и погладил ее руку. — Вы знаете, как эго бывает.
Женщина, которая была замужем и овдовела, становится, так казать, доступной. Это все только ей на пользу. Разве лучше, если она увянет, так и не удовлетворив своего желания. Ник сердито проговорил:
— Послушайте меня, старый распутник, если бы вы не были таким древним и дряхлым, то я вспорол бы вам глотку и оставил истекать кровью.
Джорджиане стало плохо. Кровь застучала у нее в висках, когда она представила сцену, разыгравшуюся между графом и Ником. Интересно, граф сам предложил ее Нику или Ник попросил, чтобы тот позволил ему попользоваться ею первым? Все это было очень похоже на то, что, как она это представляла себе, происходит в публичных домах: клиенты выстраиваются в очередь, и тот, кто пришел первым, первым обладает женщиной. К горлу ее подступила тошнота; ей показалось, что корсет сейчас задушит ее.
— Это было не так, голубка.
Услышав голос Ника, она вздрогнула. Он подошел к ней и взял за талию. Вскрикнув, она отбросила его руку и рывком открыла дверь. Он еще не успел сдвинуться с места, как она выскочила из библиотеки, хлопнув дверью. Она бегом миновала зал, поднялась по лестнице и влетела в свою комнату. Чтобы Ник не прокрался к ней, она придвинула к двери стол.
Она задыхалась, слезы застилали ей глаза, и в это время раздался стук в дверь. Ник ласково произнес ее имя. Она попятилась от двери и закрыла уши руками. Вскоре стук стал громче. По щекам ее текли слезы, и она еще сильнее прижала руки к ушам. Однако она по-прежнему слышала его стук, по-прежнему видела мысленным взором его стройное сильное тело, прижавшееся к ее двери. Вскрикнув, она устремилась через гостиную, миновала короткий коридор и вбежала в кабинет.
Она захлопнула дверь и повернула ключ в замке. Стук стал слабым, едва слышным, благодаря искусству строителей XVIII века. В темноте она нащупала шторы и отодвинула их от окна, чтобы впустить в комнату лунный свет. Потом она ушла в самый дальний от гостиной угол, опустилась на пол и заплакала.
13
Кабинет представлял собой что-то вроде сокровищницы: стены его были увешаны картинами Рейнольдса, Тициана и Рембрандта; в разных его концах стояли изящные кресла в стиле Людовика XIV, в углу располагался огромный инкрустированный золотом сундук, заполненный всякими необычными предметами, собранными различными представительницами семейства Хайдов: в нем лежал парик, принадлежавший, как утверждали, Чарльзу II, молитвенник Елизаветы I, старинное серебряное ведерко для льда с изображением тритонов и Венеры на дне и крышке, соответственно, и многое другое. И среди этих красивых антикварных вещей плакала Джорджиана Маршал.
Она рыдала так сильно, что ее корсет поскрипывал. Прильнув к полу, так что юбки и кринолин ее поднялись, она вначале не ощущала неудобства своего положения. Но в конце концов слезы ее иссякли и она почувствовала, что пластинки корсета упираются ей в грудь и мешают дышать и что ей жарко среди груды тяжелой ткани. Она достала платок из рукава и вытерла им глаза. Выпрямившись, Джорджиана почувствовала некоторое облегчение.
Ей по-прежнему невыносимо было думать о том, что Ник просил графа пропустить его вперед в очереди за ее благосклонностью, первым предъявил на нее свои права. И что самое худшее, после того как Джорджиана выплакалась, она постепенно поняла, что не огорчилась бы так, если бы она не была влюблена в Ника Росса.
Потом она начала понимать, как случилось, что он разжег ярче пламя ее жизни, сделал ее жизнь богаче. Кем она была до него? Лишь маленькой фарфоровой фигуркой, блестящей статуэткой на полке, наивной девочкой, не имеющей представления об испепеляющих душу настоящих порывах любви и страсти. Ее краткое увлечение было слишком поверхностным по сравнению с тем, что она чувствовала к Нику, По сути дела до встречи с ним она была величественным, но все же декоративным украшением се аристократического мира. В ее однообразной, пресной жизни не хватало огня.
Однако за несколько последних дней в жизнь ее, словно очищающая буря, ворвался Ник с его презрением к фальши и лжи. Его безоглядная дерзость вихрем отбросила покровы норм и условностей, за которыми она пряталась.
Его не пугали высокие титулы. Ник Росс переступал через запреты и священные догмы цивилизованного общества, будто через ненужный хлам. И при этом он был более реальным, более живым, чем сотня изнеженных отпрысков знатного рода.
Постепенно, не осознавая этого, она поддалась обаянию его независимой, мятежной
натуры. Будучи не связанным никакими условностями, он пробудил ее к жизни. Правда, он интересовался искусством, литературой, вопросами воспитания, но не для того, чтобы улучшить свое положение в обществе, а потому что они делали красивее его жизнь. Однако за этими утонченными интересами скрывалась суровость, о глубине которой она не подозревала. Ради своей эгоистичной цели он заставил ее забыть о всех приличиях и чести.
Теперь она поняла, почему Ник отступил в тот момент, когда, казалось, они оба поддались страсти. Он принял к сведению ее рассказ о нравах, царящих в свете и поведении замужних женщин. Она прямо сказала ему, что он может подождать несколько месяцев и получить то, что хочет, не рискуя быть обвиненным в соблазнении дочери герцога. Она поступила не просто глупо, она поступила как настоящая дура.
Но теперь поздно апеллировать к разуму, потому что несмотря на его циничные действия, она, кажется, уже не сможет справиться со своей страстью к Николасу Россу. Ничего она уже не сможет сделать и со своей любовью к нему. Ей нравилась его храбрость, его дерзкий юмор, то, что он вместе с ее братом защищал обиженных детей, и больше всего то, что он был свободен от условностей света.
Она все-таки выйдет замуж за Трешфилда, этого старого зануду. Другого выбора у нее нет. В конце концов, что изменилось? Очень мало, разве что чувствует она себя так, словно вместо сердца у нее высохший, сморщенный желудь. Она выйдет замуж и обретет свободу. Что ей еще остается делать?
Утром она в первую очередь заставит Трешфилда получить разрешение на венчание без церковного оглашения. Они поженятся, а мистер Росс пусть возвращается в Техас. Там, она надеялась, он станет жертвой команчей или гремучей змеи, желательно и того и другого сразу.
А теперь хватит ей плакать. Дочери герцога не плачут из-за утраченной любви. Дочери герцогов стискивают зубы и продолжают жить, даже если жизнь впереди представляется им бесконечной унылой серостью.
Опершись на столик, стоявший в углу, она встала и прислушалась. Из коридора больше не доносилось никаких звуков. Наверное, Ник махнул рукой и ушел. На всякий случай она решила еще немного побыть в кабинете. Вдруг он вздумает вернуться и снова заговорить с ней. Услышав его голос, она снова начнет проливать глупые слезы. Нет, лучше ей оставаться в кабинете. Тем временем она снимет с себя этот чертов кринолин.
С платьем Джорджиане пришлось повозиться. Она завела руку через плечо и подняла его кверху, чтобы отвязать нижнюю юбку и кринолин. Обруч и кружевная юбка упали на пол. Приподняв подол платья, она подняла обруч и прислонила его к стене. Нижнюю юбку она повесила на спинку стула.
Вздохнув. Джорджиана оглядела комнату в поисках лампы и увидела, что она стоит на небольшом столике в стиле Людовика XVI. Она шагнула к нему, однако нога ее зацепилась за подол платья и, споткнувшись, юна едва не оказалась на полу. Она забыла, что ее платье было рассчитано на ношение с кринолином и без него волочилось по полу.
Она начала обеими руками собирать свою юбку, когда услышала легкое шуршание у себя за спиной. Повернувшись, она увидела в открытом окне черную тень. В тот же миг тень скользнула в комнату и направилась к ней. От страха у нее отнялся язык, она с ужасом смотрела на незваного гостя. Наконец она смогла издать сдавленный крик, потом глубоко вдохнула, чтобы закричать сильнее, но в этот момент незнакомец рванулся вперед и зажал ей рот рукой.
— Черт возьми, Джордж, от твоего крика даже вампир наложит в штаны. — Ник подвинулся и встал в бледном свете луны, падающем от окна.
Отбросив руку Ника от своего лица, Джорджиана дрожащим шепотом проговорила:
— Гнусный мерзавец, вы меня напугали. Вы прокрадываетесь ко мне как какой-нибудь преступник.
— А что мне еще остается, раз вы забаррикадировали дверь? Мне нужно поговорить с вами.
— Я больше не хочу с вами разговаривать. Никогда. Уходите отсюда.
— Послушай, Джордж.
Ей было невыносимо его присутствие. Она подошла к двери и хотела открыть ее, но ее рука соскользнула с неподвижной ручки.
— Вы заперли ее, — сказал Ник. — Поэтому я и залез в окно.
Она повернула ключ в замке и открыла дверь, но та снова захлопнулась, потому что Ник надавил на нее.
Она повернулась к нему с сердитым видом:
— Клянусь, я вас ненавижу. Уходите сейчас же, а не то я закричу.
— Я не сделаю этого, голубка.
— Что? — Душевная мука и злость утомили ее.
Продолжая держать дверь рукой, Ник опустил голову, чтобы говорить тише. Она почувствовала его дыхание на своем плече.
— Я не предъявлял на вас права. Клянусь именем моей покойной сестры. Ее звали Тесси. Вы знали об этом? Она умерла от рук мужчины, который купил ее на один вечер. Она была всего лишь маленькой девочкой. — Голос его задрожал. Он на мгновение смолк и затем продолжил: — Так что вы видите, что я говорю серьезно, голубка. Имя Тесси для меня свято, и я клянусь им, потому что… потому что вы много значите для меня. Трешфилд обвинил меня в том, что я хочу обладать вами, и предложил мне дождаться своей очереди. Я сказал, чтобы он заткнулся. Он злобный старый ублюдок, и вы поверили в его очередную отвратительную выдумку.
— О! — Джорджиана попыталась определить, что она чувствует, но не смогла. Душу ее одновременно заполнили облегчение, неуверенность, страх…
— О? Это и есть ваш ответ?
— О Боже. — Она сейчас заплачет. Дочь герцога не должна плакать в присутствии джентльмена.
Он наклонился над ней — темная фигура, загородившая слабый свет луны.
— Что случилось? У вас странный вид. С вами все в порядке, голубка?
— Я… я подумала, что вы восприняли мой рассказ о замужних женщинах как совет. Я подумала…
— В самом деле, голубка?
— Пожалуйста, не называйте меня так.
— Почему?
— Это слово звучит слишком фамильярно. А я серьезная девушка, уверяю вас.
— А почему вы думаете, что я считаю вас несерьезной?
Ей плохо было видно его лицо. Глаза его казались темными, выражение лица строгим, и она с трудом произнесла следующие слова:
— Я ошибаюсь?
— Черт возьми, да.
— О!
— Опять «о». Вы больше ничего не скажете?
— Я не знаю, что делать. В пансионе нас этому не учили. — Джорджиана опустила голову и со вздохом произнесла его имя.
Несколько мгновений он не шевелился. Потом она почувствовала, что он тянет ее за руку.
— Что вы делаете?
— Я говорил вам, чтобы вы так не произносили мое имя. — Он стянул длинную перчатку с одной ее руки и начал стягивать вторую.
— Ник, — прошептала она. — Ник, это неприлично.
— Гм?
Вначале пальцы его прикоснулись к ее запястью, затем заскользили вверх по ее руке, и она вздрогнула. Его руки обняли ее, и она положила голову ему на плечо.
— Я вас никогда не обижу, голубка. Джорджиана услышала напряжение в его голосе и подняла голову. Он пристально вглядывался в темноту, словно поглощенный каким-то неразрешимым внутренним конфликтом. Тело его напряглось, и он крепче сжал ее своими руками. Она почувствовала сумятицу в его душе и догадалась о ее причине.
— Ник?
Он закрыл глаза:
— Черт возьми, не говорите так больше!
— Но мне нравится, как это действует на вас.
Он открыл глаза, посмотрел на нее и от удивления разомкнул губы:
— О!
— Ник, — выдохнула она. — Ник, Ник, Николас.
Ей пришлось замолчать, потому что он накрыл ее рот своими губами. Она прислонилась спиной к двери, и он прижался к ней своим телом. Груди ее уперлись в его грудь, и она страстно ответила на его поцелуй. Ее руки проникли под его куртку и обхватили его спину. Он застонал и прижал к ней свои бедра.
Джорджиана почувствовала, как через все ее тело к голове прошла горячая волна. Она не подозревала, что обладает такой властью над ним, что она способна вызвать у него такой взрыв чувств. Обхватившее их возбуждение показалось ей чем-то удивительным и прекрасным, ей даже стало страшно, что оно может неожиданно кончится. К черту аристократизм и изысканные манеры! Они не шли ни в какое сравнение с тем наслаждением, которое ей доставляло его тело, и она не собиралась отказываться от него.
Губы его, продолжая осыпать ее поцелуями, спустились по шее Джорджианы и добрались до грудей. Она удивилась, когда платье ее неожиданно ослабло и упало ей на бедра, и еще больше удивилась, когда за ним последовал корсет.
— Вы прекрасны, голубка.
Вдруг из коридора раздался голос тети Ливи — она звала Джорджиану. Та подбежала к забаррикадированной двери и ответила тетке.
— Выходи скорее. Трешфилд серьезно заболел. Ему очень плохо. Ему не помогли лекарства домоправительницы, и мы послали за врачом в город. Джорджиана, он находится в бреду.
Ник подошел к Джорджиане, но ничего не сказал.
— Сейчас иду, тетя Ливи.
Они повернулись и взглянули друг на друга.
— Что-то очень уж неожиданно он заболел, — сказал Ник. — Он часто так болеет?
— Нет. Насколько я помню, он ни разу не был в бреду.
Через несколько минут после того, как Ник прошел в свою комнату, Джорджиана, одетая в одно из своих повседневных платьев, вышла в коридор. Закрыв дверь, она достала из кармана фартука очки и надела их. Пальцы ее были холодными, но щеки все еще горели после того, что она испытала. Она подняла глаза и увидела, что к ней идет Ник. Он даже не потрудился переодеться, лишь набросил фрак на рубашку с открытым воротом. Взяв ее под руку, он торопливо пошел к покоям графа.
— Твоя тетя сказала, чтобы ты торопилась, голубка. Старый хрыч в тяжелом состоянии.
Когда они вошли в гостиную Трешфилда, Джорджиана услышала звон разбивающегося стекла. Из спальни, перепрыгивая через пуф, как испуганные зайцы, выскочили Эвелин и Пруденс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26