Но ей необходимо было выяснить отношения.
Ей ответил Хосито.
— Это вы, сеньорита? — в голосе звучало удивление.
— Привет, Хосито. Джон где-нибудь поблизости?
— Да, — последовал не совсем уверенный ответ.
— Он что, куда-то уехал?
— Нет, сеньорита, он здесь на ранчо. Разве он не звонил вам?
— Нет, не звонил. Так где же он? Хосито довольно рассмеялся.
— Боюсь, вы мне не поверите, сеньорита.
— Даже так? Любопытно. И все-таки где он? Ну же, Хосито, если ты мне скажешь, то узнаешь, в кого первого всадят нож в продолжении романа «Скрипучая башня».
— Правда скажете?!
Она знала, что он страстный любитель ее романов, и ясно представила себе, как просияло его лицо.
Он засмеялся.
— Хорошо, идет! Он помогает рабочим убирать сено.
— Джон?! — изумилась она. — Он же ненавидит возиться с сеном, ему легче рыть ямы для столбов. Почему вообще им надо помогать? Ведь у него есть эта его погрузочная машина. И всего-то нужно двое мужчин.
— Дело в машине, она не работает, — радостно сообщил Хосито. Она вздохнула.
— Снова не работает? Ну и ну! Я уверена, у механиков уже слов не хватает для нее. И что же он делает? Скатывает сено в большие тюки?
Хосито вздохнул.
— Делает все по-старинному, как всегда.
— Я должна поглядеть на это зрелище!
— О да, сеньорита. А теперь, — решительно проговорил он, — кто же заработал нож?
— Рэгинс, — ответила она и рассмеялась, услышав, как он ахнул. — Поделом старому черту, верно?
— Да, конечно. Кто-кто, а уж он-то точно заслужил.
— Я тоже терпеть не могу этого мерзавца, — сказала она. — Подумать только, он получает удовольствие от убийства! Явно что-то неладное творится в мире, где трагедию превращают в развлечение. Тебе не кажется, Хосито?
— Это разговор для философов, сеньорита, не для меня.
— Ну хорошо. Я намерена повидать Джона. Как его настроение? — попыталась узнать она.
— Ужасное. Полный мрак, сеньорита. Одна надежда, что оно когда-нибудь исправится. Всякая охота пропадает стараться. Потратишь, например, кучу времени, чтобы приготовить отличное суфле, а оно летит в суп оттого, что немного примято сбоку.
— Быть этого не может!
— Очень даже может. А после этого он выплеснул кофе под каучуковое дерево — мол, совсем не крепкий.
— Бедное каучуковое дерево, — пожалела она.
— Это я бедный, — поправил он ее. — Сеньорита Виньи, если вам нужна жертва для следующей книги…
— Но неужели ты захочешь, чтобы я укокошила своего друга?
— Никому он не друг в таком состоянии, — проворчал Хосито. — Бизнес, наверное, слишком тяжелая штука, что делает людей такими несносными.
— Попробую поднять ему настроение, чтобы тебе стало полегче, — пообещала она. — Спасибо, Хосито.
По дороге она купила упаковку из двенадцати банок пива. Жара стояла как летом. Джон, конечно, не один, и, насколько она могла представить себе, каково сейчас работать в поле, народ должен был обрадоваться прохладительному напитку.
Упаковочный аппарат прессовал желто-зеленое сено в аккуратные тюки, из которых на поле постепенно выстраивались длинные ряды. Грузовик медленно ехал между рядами, а рабочие поднимали и забрасывали в него сено. Это был тяжкий, изнурительный труд, куда тяжелей, чем работа с агрегатом, который собирал и складывал сено. У Джона, конечно, была такая машина, но старушка постоянно грозила развалиться, а он никак не желал расстаться с ней, потому что механики все еще умудрялись чинить ее.
Когда Мадлен наконец добралась до ранчо, она увидела, как двое парней с разгоряченными лицами возились с разобранной машиной, отпуская крепкие словечки. Джон же с доброй половиной работников ранчо бросали тюки с сеном на грузовики. На горизонте зловеще сгущались грозовые тучи, и Мадлен вдруг поняла, почему так много рабочих собралось в поле: сено необходимо было убрать до дождя.
Она поставила свой маленький желтый «фольксваген» у начала одного из рядов и пересчитала рабочих: пива должно было хватить на всех.
Джон заметил ее в первую же секунду и сразу направился к ее машине. Он был без рубашки, его густо заросшая грудь и плоский живот, словно из полированной бронзы, лоснились от пота, старая, видавшая виды шляпа упала на глаза, на ходу он стаскивал с рук грубые рабочие рукавицы. Лицо его было мрачнее собирающихся вдали туч.
Он открыл переднюю дверцу и опустился на сиденье рядом с ней. Аромат сена и терпкий мужской запах наполнили маленькую машину, когда он, облокотившись о спинку сиденья, повернулся к ней лицом.
— Привет, — сказала она, немного нервничая. Ее вдруг сковала непривычная робость.
— Привет! Что ты здесь делаешь? Она смотрела на него и вспоминала вкус его губ, прикосновение колючих усов, слегка царапающих ее чувствительную кожу, и жадный блеск серебристых глаз.
— Да так, ищу материал для следующей книги. — Она указала ему на банки с пивом. — Отравленное пиво. Нужны волонтеры, чтобы проверить смертоносное действие.
Усы его невольно дернулись; он смотрел на ее улыбающееся лицо так, будто не видел ее целую вечность.
— Пару волонтеров я тебе найду. — Он глубоко вздохнул и стянул с себя шляпу, вытирая пот со лба тыльной стороной ладони. — Боже, какая жарища!
— Выпей пива, — она потянулась за покрытой инеем высокой банкой.
Он мягко схватил ее запястье и посмотрел ей прямо в глаза, отчего улыбка на ее лице сразу же погасла.
— Нет, не хочу, — сказал он тихо. — Пока, во всяком случае. Ты ведь не любишь запаха пива?
Она покачала головой, глядя, затаив дыхание, на него.
Он бросил шляпу на пол и наклонился к ней, его потемневшие глаза остановились на ее полных раскрытых губах.
— Сперва я тебя поцелую. — Он снова перевел дыхание и, протянув руку, откинул ее голову на спинку сиденья. — Я не мог думать ни о чем другом все эти дни.
Зарывшись пальцами в его густые волосы на затылке, она притянула его к себе.
— Я боялась… что ты… сердишься на меня.
— Не говори ничего, — пробормотал он хрипло, его губы раскрылись прежде, чем он коснулся ее губ.
Поцелуй потряс ее, как удар электрического тока. Она невольно вскрикнула и сильнее прижалась к нему, не отрывая глаз от его лица.
— Боже мой, ты хотела этого не меньше, чем я, правда? — прошептал он.
Он вновь прильнул губами к ее рту, властно проникая языком внутрь и еще сильнее вжимая ее в сиденье. Она застонала от неистовства его желания, усы щекотали ее, пока опытные губы уверенно завладевали ее ртом. Кончик языка дразнящим движением прошелся по губам изнутри и прикоснулся к небу, вырвав у нее стон. Пальцы его медленно спускались к низкому вырезу ее желтого летнего платья, их легкие ласкающие движения сводили ее с ума. Губы щекотали, дразнили, возбуждали, а пальцы осторожно скользили вдоль глубокого выреза, едва касаясь нежной кожи. Она выгнулась ему навстречу, и негромкий вскрик ее был заглушен его жадными губами.
— Я не могу так ласкать тебя здесь, на глазах у моих парней, — прошептал он, оторвавшись от ее воспаленных губ. — Ты ведь хочешь, Ласочка, чтобы мои руки ласкали тебя без платья, обнаженную?
— Джон! — вскрикнула она, уткнувшись ему в плечо. Потянувшись руками к его груди, она с наслаждением ощущала под пальцами жесткие волосы и железную силу его мускулов.
Она утонула в его объятиях. От отчаянной попытки вновь обрести контроль над собой ее вдруг пронзила острая боль — какая-то незнакомая, необъяснимая боль, проникшая в самую душу.
— Я не должен был этого делать, — прошептал он. — Мы оба слишком изголодались.
Она слегка откинулась назад, глаза, влажные от слез, искали его взгляда.
— Какое-то странное ощущение, — проговорила она.
— И у меня. Никогда мне не было так больно, обожгло не только тебя.
Она всматривалась в бездонную пылающую глубь его глаз.
— Мне так тебя недоставало, — сказала она неожиданно для себя самой.
— Я знаю. Мне тоже тебя недоставало. — Он ласково отвел с ее щеки случайно выбившийся локон. — Я думал, что до смерти запугал тебя, и не знал, что с этим делать.
Она провела рукой по его твердо очерченным губам. Было удивительно и непривычно касаться его, не опасаясь, что он оттолкнет ее.
— Если хочешь, я сбрею усы, — проговорил он, целуя ее пальцы.
Она улыбнулась и покачала головой.
— Зачем? Мне нравится. — Улыбка вдруг стала озорной. — Я даже подумываю, не завести ли и мне усы, закрученные вверх… Я бы надевала их по торжественным случаям.
— Только не при мне, — заявил он решительно. — Я и брюки на тебе не очень-то люблю.
— Да ты просто старый закоренелый консерватор, — рассмеялась она. Оказалось достаточно одного страстного поцелуя, чтобы растопить былую напряженность.
Он ничуть не смутился.
— У тебя великолепные ноги, — заметил он, окинув взглядом ее обнаженные икры.
— И у тебя не хуже, — ответила она, улыбнувшись.
Он ухмыльнулся.
— Запомнила с того случая, когда обтирала меня губкой?
Она рассмеялась.
— Волосатые, правда, но тем не менее великолепные. У большинства мужчин ноги некрасивые — бледные, тощие. А у тебя стройные, загорелые и мускулистые.
Он широко улыбнулся ей, в серебристых глазах вспыхнул огонек.
— Какое признание! Кто бы мог подумать? Ты даже заметила, что у меня есть тело…
— Довольно трудно не заметить, — ответила она.
Погрузив пальцы в ее распущенные волосы, он притянул ее к себе. Широко раскрытые глаза ее мечтательно блуждали, рот, сладко намученный им, слегка припух.
— Поцелуй меня, — прошептал он, наклоняясь к ней и касаясь ее губ. Она обняла его за шею, ощутив легкий, неторопливый поцелуй. В его прикосновении больше не было угрозы, не было ничего пугающего, просто нежная теплая ласка.
Он откинулся назад и улыбнулся.
— А как насчет «Лебединого озера»? — спросил он. — У меня есть билеты на вечер. Она просияла.
— С удовольствием!
— Я заеду за тобой около шести. А после спектакля поужинаем у меня. Попрошу Хосито приготовить что-нибудь особенное.
Она кивнула, с любопытством вглядываясь в него.
— Ты сегодня совсем другой, — сказала она. Встретив ее взгляд, он глубоко вздохнул.
— Как и ты, дорогая. Но в тысячу раз прелестней, о таком я даже и не мечтал. Она отвела глаза.
— А теперь иди пей отравленное пиво и грузи свое сено. Бедная, измученная старушка, — добавила она, взглянув на полуразвалившуюся машину, которую пытались привести в чувство механики. — Если у тебя осталась хоть капля жалости, устрой ей достойные похороны и купи себе новую.
— Ни за что, пока она окончательно не выйдет из строя, не могу же я выбрасывать прекрасно работающую машину.
— Ей уже десять лет!
— Ну и что же? Моей лошади тоже десять лет, а бегает она дай Бог каждому.
— Она, очевидно, смертельно боится, что ты напустишь на нее этих механиков.
Он наклонился и крепко поцеловал ее.
— Увидимся позже.
Затем он открыл дверцу и вышел, держа в руках банки с пивом. Она смотрела ему вслед, на его широкую спину; он поднял над головой ледяные банки, к явному восторгу рабочих.
Мадлен завела мотор и поехала обратно, радуясь тому, что сидит за рулем — она не смогла бы идти пешком, так как ноги бы точно подвели.
Глава 5
«Лебединое озеро» никогда еще не казалось ей таким восхитительным. Балерины, словно феи-волшебницы, парили по сцене, и вообще весь первый акт был чудом эстетического совершенства. И разумеется, ее восторженное состояние никак не было связано с тем, что Джон еще в самом начале спектакля мягко взял ее руку и держал, не выпуская, до самого антракта.
Он молча курил во время перерыва, не спуская с Мадлен беспокойного взгляда. Она была и впрямь очень хороша в своем золотистом шелковом платье и вряд ли могла оставить равнодушным хоть один мужской взор.
— Тебе идет этот цвет, — тихо сказал он. — Он оттеняет золотые искорки в твоих глазах. Она улыбнулась.
— Сам ты тоже неплохо выглядишь. — Она окинула глазами элегантную фигуру в черном вечернем костюме. — Брюнетка, через ряд от нас, ни разу не взглянула на сцену — она только и делала, что смотрела на тебя.
— Неужели? — Усы дрогнули в косой ухмылке. — Ты мне ее покажешь?
— Ни за что, — возмутилась она, вдруг ощутив прилив ревности. Нахмурившись, она отвернулась. — Нам не пора?
Он приподнял ее лицо за подбородок, заставив взглянуть ему в глаза.
— Будь собственницей, — сказал он. — Мне это нравится.
У нее перехватило дыхание от его волнующего низкого голоса и сверкающих глаз.
— Я не собираюсь ничем стеснять тебя, Джон, — сказала она спокойно. — Помнишь, ты как-то говорил, что не терпишь, когда люди приближаются к тебе слишком близко?
— Другие, но не ты, — возразил он. — Боже праведный, не бойся, подходи так близко, как только захочешь, я не оттолкну тебя.
— По-моему, ты только это и делал. — Подняв голову, она посмотрела ему в глаза.
— Ты так и не поняла почему? — спросил он, горько усмехнувшись.
Вспоминая то, как он целовал ее, как смотрел на нее, касался ее, она постепенно начала многое понимать в его поведении.
Она отвернулась, смущенная воспоминанием о том, как они оба поддались порыву внезапной безудержной страсти утром в поле. Отношения их изменились так внезапно, что она не успела до конца все осознать. Теперь, при всем желании, она не могла бы думать о нем платонически. Ей хотелось, чтобы губы его мучили ее губы, чтобы руки касались ее обнаженного тела, а глаза жадно пожирали всю ее…
Мимо нее шли люди, обрывки разговоров смолкали по мере того, как они проходили в зал. Глаза ее были прикованы к глазам Джона, а ноги неожиданно приросли к полу.
Забытая сигарета дымилась в его руке, колечки серого дыма поднимались к потолку.
— Все правильно, смотри на меня, — проговорил он хрипло. Он не спускал с нее взгляда — казалось, пытался разгадать, что кроется за пристальным любопытством этих зеленых глаз, изучающих его твердое лицо.
— На… на тебя очень приятно смотреть, — вырвалось у нее.
— Это не совсем то, что я имел в виду. — Грудь его тяжело вздымалась. — Ты ведь только сейчас начинаешь видеть во мне мужчину. Разве не так?
Их разговор начинал беспокоить ее. Она теребила сумочку, избегая его взгляда.
— Я всегда видела, — тихо проговорила она.
— Не совсем. Не так, как в последние несколько недель. — Он, слегка улыбнувшись, поднес сигарету к губам. — Любопытно, что стоит за этим внезапным желанием дотронуться до меня?
Глаза ее метнули зеленые искры.
— Я живой человек, — ответила она едва слышно.
— Черта с два. Ты никогда ни к кому не прикасаешься, ни к женщинам, ни к мужчинам. Я сразу это заметил. Ты очень разборчива.
— Я ведь не знала матери, — напомнила она. — А отец никогда не проявлял внешне своих чувств, хотя мы были с ним близки.
— Я не жду объяснений, я просто хочу знать, почему тебе нравится касаться меня.
Она судорожно стиснула сумочку. Может быть, если бы все было гладко с самого начала…
— Спрашивается, какого черта я затеял этот разговор, — сказал он, подняв глаза к потолку. — Ты все еще хочешь смотреть балет или, быть может, поедем домой? Возможно, Хосито уже приготовил ужин. — Усы дрогнули в улыбке. — Пива, что ты привезла, хватило ненадолго. А больше ничего за целый день я не ел.
— Джон, ты даже не завтракал? — ужаснулась она.
— Не было времени. Проклятая машина сломалась, да и дождь собирался пойти. Когда мы все закончили, я бросился домой, принял душ, побрился и переоделся к театру.
— Почему ты мне не сказал об этом? Ничего бы не случилось, если б мы пропустили спектакль, уверяю тебя. Идем, пока ты не умер с голоду и мне не пришлось выволакивать тебя отсюда за ноги.
— Это может навести на весьма любопытные размышления, — заметил он.
Все вошло в привычную колею — ей снова было легко смеяться и подшучивать над ним.
— Мне всегда везет. Какой-нибудь из моих читателей непременно увидит нас и решит, что я обыгрываю сюжет следующей книги. — Она заговорщически понизила голос:
— Тащу мою самую последнюю жертву к могиле после того, как нанесла ей смертельную рану каким-нибудь необыкновенным оружием, определить которое невозможно.
— Как той сосулькой в «Скрипучей башне»? — ухмыльнулся он.
— То была огромная сосулька, — напомнила она, зловеще улыбнувшись. — Ее никак нельзя было выявить, не было никаких следов, только большое мокрое пятно на рубашке жертвы. Помнишь?
— Которое твой неустрашимый сыщик Мэт Мак-Дункан сразу же заметил. И как только он обнаружил мокрое пятно на жакете одного из подозреваемых, он тут же понял, кто преступник.
Она весело рассмеялась.
— Я боялась, что это будет слишком очевидно, но читатели проглотили.
— Поклонники, как правило, снисходительны, — заметил он. — Я и то простил тебе нелепое замечание насчет того, что Мак-Дункан печатает на машинке, где не хватает пяти клавиш, потому что он, видите ли, никогда не пользуется этими буквами.
Они направились к машине, ускорив шаг, когда упали первые крупные капли дождя. Он заботливо усадил ее на переднее сиденье.
— Прости, Джон, — сказала она, все еще продолжая смеяться, — но ты и в самом деле мастер использовать технику до последнего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16