– Констанс откинулась на спинку стула, давая слуге возможность наполнить ее бокал. – Но я была уже достаточно взрослой, чтобы понимать, что такое война. К сожалению, земли моего отца не раз становились полем боя.
– Как ужасно, – сочувственно вздохнула дама с перьями на голове. – Надеюсь, мисс Ллойд, никто из вашей семьи не пострадал?
– Все это было давно, – тихо промолвила Констанс, – очень давно.
Снова наступила тишина. В это время слуга подал суп-пюре. Она внимательно смотрела, как медленно льется из разливательной ложки густая масса, надеясь, что за это время кто-то что-нибудь скажет и переменит тему разговора.
– Бедняжка, – промолвила дама с перьями.
Филип смотрел на Констанс с таким удивлением, словно никогда не знал, что она перенесла во время войны. До сегодняшнего дня он как бы не видел ее. И это недоумение странно изменило черта его всегда спокойного лица.
– Филип, – в снова воцарившейся тишине послышался голос герцогини, – ты горбишься. Выпрями спину.
Все гости невольно тоже выпрямились на своих стульях и вернулись к еде и бокалам с вином.
Констанс понимала, что должна сама что-то сказать, чтобы прервать вновь наступившее гнетущее молчание.
– Должна признаться, что быть в Англии в дни расцвета империи куда приятнее, чем в штате Виргиния в последние дни войны, – наконец решительно заявила она.
– Еще бы! – на этот раз с ней согласилась герцогиня.
– Скажите, мисс Ллойд, что вам больше всего нравятся в нашей нации? – ободряюще улыбаясь, спросил лысый джентльмен, сидевший в конце стола.
– Признаюсь, мне нравятся ваши понятия о чести и верности короне.
– Я удивлен, – быстро ответил лысый джентльмен. – Мне казалось, что американцы страшно гордятся своей демократией. Мне довелось не раз участвовать в подобных спорах с янки в нашем клубе. Они с презрением относятся к английским титулам.
– О, это совсем, совсем не так. Мы завидуем тому, как это сохраняет порядок в вашем обществе. Твердое знание того, на какую ступень превосходства может претендовать титулованная особа, придает уверенности человеку. В действительности американцы столь же классово чувствительны, как и англичане, но, поскольку у нас нет ни короля, ни королевы, нет принцев и герцогов, наши социальные отношения несколько запутанны.
– Я вас понимаю, – сказала до этого молчавшая дама. – Помните, какой переполох вызвал визит принца Уэльского в вашу страну? Как я понимаю, все американские женщины готовы были повиснуть у него на шее.
– Тогда, кажется, рухнул под тяжестью толпы помост? – снова включилась в беседу женщина с перьями на голове.
– Да, рухнул, – подтвердила Констанс. – И виной всему были дамы высшего света и их незамужние дочери. Теперь вы знаете о нашем тайном замысле. Чего на самом деле хотят дети американской революции.
– Что вы имеете в виду, дорогая мисс Ллойд? – недоуменно хмыкнул человек с усами.
– Как же! Мы все хотим получить шанс стать королевой Англии. – Констанс отпила глоток воды из стакана.
Вначале ее слова не вызвали реакции. Но наконец лысый человек в конце стола, не удержавшись, фыркнул и расхохотался, его лицо побагровело. Вскоре смеялись хриплыми прокуренными голосами все мужчины, за ними послышалось хихиканье женщин.
Филип, убедившись, что его мать довольна, тоже наконец улыбнулся.
– А что было в Конфедерации? Вы тоже хотели, чтобы южные штаты были суверенными.
– Похоже, – задумчиво сказала Констанс, – мне кажется, это была наша главная забота.
– Почему? – Филип едва скрывал улыбку.
Гости так и застыли с поднятыми ложками и вилками в ожидании того, что ответит Констанс.
– Видите ли, мы, южане, в сердцах своих всегда были роялистами. Это приводит к самым невероятным ситуациям, какие только можно себе представить.
За столом было заметно всеобщее оживление, довольный смешок.
«Господи, – подумала Констанс. – Оказывается, эту компанию можно чертовски просто развлечь любой небылицей».
А Филип, что с ним? В любом обществе он всегда задавал тон, а сейчас то и дело поглядывает на мать, словно хочет знать, одобряет ли она поведение его невесты.
– Скажите, мисс Ллойд, – загудел басовитый толстяк со свисающими на щеки бакенбардами и прямым пробором в густо набриолиненных волосах. – Вы слышали знаменитый боевой клич повстанцев?
– Я полагаю, сэр, что он похож на тот крик, с которым был встречен принц Уэльский на балу в его честь в Нью-Йорке. Его издали мамаши дочек на выданье, а совсем не воины, хотя цель была одна: устрашить врага.
Застольная беседа продолжалась, и Констанс оставалась в центре внимания. Довольный Филип продолжал поощрять свою невесту. Она же вошла во вкус, изобретая всякий вздор почище того, который когда-то рассказывала в детской. Филип, кажется, был от нее в восторге.
Старого герцога нигде не было видно, сколько она его ни искала, вглядываясь в лица в желтом, довольно слабом, мерцающем свете свечей. Не могла же она как-то проглядеть своего будущего свекра, когда ее знакомили с гостями?
Зато к концу обеда Констанс узнала, что обрюзгший молодой мужчина на другом конце стола – старший брат Филипа, виконт Кавендиш. Все за столом звали его просто Диши.
Констанс также поняла по сжатым губам и застывшему лицу герцогини, что зашла в своей игре слишком далеко, завоевав всеобщее внимание гостей и, таким образом, украв его у герцогини. Она не сомневалась, что в ближайшее время герцогиня припомнит ей все ее оплошности.
Констанс и Филипу все же удалось какое-то время побыть наедине. Гости разъехались, герцогиня ушла к себе, удалился в свои апартаменты и виконт Кавендиш, хотя о нем можно было сказать, что он ушел еще раньше, если не физически, то по крайней мере мысленно. Насколько Констанс помнила, за весь вечер он не проронил ни слова, плохого или хорошего, не сделал ни единого замечания за или против.
Видимо, герцогиню и ее первенца глубоко разочаровал прошедший званый ужин. Если этого не заметил Филип, то от Констанс это не укрылось.
– Мне кажется, я не понравилась ни твоей матери, ни твоему брату, – сказала она Филипу, когда слуги принялись убирать посуду со стола.
– Чепуха, Констанс. Ты всех их покорила. – Он закурил сигару, прихватив уголек каминными щипцами, и с удовольствием затянулся, пуская дым, а затем уселся в кресло напротив невесты.
Не было ли это сценкой из их будущей жизни? Она тут же прогнала эту мысль. Бессмысленно заглядывать в будущее. Совершенно бессмысленно. Она отлично знала, что любые предположения чаще всего бывают далеки от той реальности, которая ждет на самом деле.
– Право, Констанс, я никогда еще не видел, чтобы лорд Трендом так хохотал. Отлично, моя девочка, ты отлично все сделала.
Филип закрыл глаза, наслаждаясь сигарой. В другой руке у него был стакан с бренди – третий за вечер.
– А где был твой отец, Филип? Я так надеялась встретиться с ним.
– О, отец…
Голос Филипа упал, он даже не потрудился открыть глаза. Констанс вдруг заметила, что у него белесые ресницы, как у кролика.
– Отец ужинает один у себя. Кстати, твой рассказ о поведении женщин в Чарлстоне был бесподобен, просто бесподобен! Мортимеру он очень понравился, насколько я его знаю. Тому господину в конце стола с темным зубом.
– Я не знаю, Филип. Все они для меня были на одно лицо. А темный зуб был не только у твоего друга.
Филип расхохотался:
– Во всяком случае, именно у Мортимера с темным зубом есть друг, который сотрудничает в журнале «Панч». Мортимер сам пописывает статейки в этот еженедельник. Уходя, он попросил у меня разрешения напечатать кое-что из рассказанных…тобой забавных историй, разумеется, со ссылкой на источник. Я ему разрешил.
– Ты сделал это? Почему ты не спросил у меня, Филип?
– Я не думал, что ты будешь против, дорогая… – Не открывая глаз, он с ленивым удовлетворением; поднес стакан к губам и после большого глотка продолжил: – Это великолепно, великолепно.
– Что великолепно? Бренди?
– Нет-нет. Хотя бренди тоже. Ты была великолепной, вот что я хочу сказать, ты завладела их вниманием. Это чертовски хорошо для моей карьеры.
– Для твоей карьеры?
– Конечно. Ты всех покорила. Они приехали, чтобы увидеть американскую дикарку и все такое прочее. Большинство из этих гостей до этого не бывали в нашем доме. Их нечем было привлечь сюда.
Констанс ничего не ответила, а он продолжал размышлять вслух, закрыв глаза и предавшись приятным воспоминаниям:
– Это было замечательно. Я не удивлюсь, если последует приглашение от принца Уэльского. Тебе известно, что ему очень нравятся американцы. Он любитель всяческой экзотики. А если это произойдет, считай, что мы уже там.
– Где там, уточни?
– Как же, в самых элитарных кругах, в Мальборо-Хаусе, где собираются сливки общества. Отлично! Великолепно!
– Я, пожалуй, пойду спать, Филип.
Наконец он открыл глаза и улыбнулся ей:
– Ты заслужила отдых, дорогая.
Он поднялся, но продолжал держать в руках сигару и стакан с бренди.
Констанс внезапно увидела свое и Филипа отражение в зеркале над камином. Портрет по пояс. Даже великолепное платье не смогло изменить замкнутого выражения ее лица. Филип же смотрел в свой стакан, как всегда элегантный, бывалый светский щеголь.
Но все, однако, было не так. Дело даже не только в том, что одежда не гармонировала с выражением их лиц. Здесь таилось что-то более серьезное. Он наклонился и поцеловал ее в щеку. Их лица были так близко.
Но ничего не произошло. Никакой искры, позволившей бы сказать: «Эти двое принадлежат друг другу». Никакие неуловимые нити не связывали их воедино. Его глаза не искали ее глаз, между ними не было ничего, даже когда его губы слегка коснулись ее щеки.
– Спокойной ночи, дорогая. – Филип опустился в кресло, не дожидаясь, когда она покинет комнату.
Оглянувшись, Констанс, увидела, как он снова наполнил стакан бренди и закрыл глаза, предаваясь, должно быть, мечтаниям о будущих успехах.
«Почему же я, – подумала Констанс, поднимаясь по лестнице, – не могу, а главное, не хочу даже заглянуть в свое будущее?»
– Черт возьми, – Джозеф сплюнул сквозь зубы.
Он повторил опыт, но совсем потерял последовательность стадий эксперимента.
В мыслях была Констанс, а не работа, и поэтому он пролил последний образец краски из Балморала.
Без него вся остальная серия опытов будет бессмысленной.
Он устало провел рукой по глазам. В последнее время его, Джозефа Смита, который обладал удивительной способностью быстро засыпать, даже стоя, если этого требовали обстоятельства, начала мучить бессонница. Такое бывало с ним раз или два в жизни. Сон до сих пор никогда не подводил его. Пока не появилась в его жизни Констанс Ллойд.
– Нет, – сказал он себе. – Это не должно случиться.
Даже Абигайль не удалось обольстить его. А она была прелестна, как волшебный сон, как видение, им самим придуманное. Он то и дело удивлялся, как ее реальная сущность неумолимо разрушала тот образ, который он носил в себе во время их долгах разлук.
Но никто, даже человек, наделенный огромным воображением, не смог бы создать нечто похожее на Констанс Ллойд. Даже ее имя как бы подтверждало, констатировало постоянство в ней того, что присуще женщине, – ее способность удивлять и вызывать восхищение.
Именно этими двумя качествами она и покорила Джозефа во время их короткого путешествия. Когда он закрывал глаза, в памяти всплывали отдельные моменты их совместного путешествия: улыбка Констанс, ее взгляд, устремленный вдаль, голубизна ее глаз, удивительно чистых, когда она, часто моргая, смотрела на него и ждала ответа на какой-то свой вопрос.
Он слышал ее голос, обаятельно-ироничные замечания, вспоминал ее здравомыслие и постоянную доброжелательность. В Констанс Ллойд не было ничего неестественного и заученного, ничего, что говорило бы о том, что она долго практиковалась в искусстве вести беседу. Она говорила то, что думала, и, к сожалению, иногда говорила то, о чем в той среде, куда она попала, стоило бы прежде подумать, а потом сказать вслух.
Она была восхитительна, что там говорить.
Но она была невестой Филипа, той, о ком ему, Джозефу, не стоило бы думать.
А это оказалось нелегко…
Если бы он не отдавал себе отчета: брак с Филипом погубит ее.
Не в мелодраматическом смысле этого слова, без всяких зловещих ужасов. Просто Констанс неминуемо утратит в этом браке свою природную непосредственность и непредсказуемость. Одного года жизни в Гастингс-Хаусе будет достаточно, чтобы все это в ней угасло. Долгие скучные вечера в обществе герцогини, подвергающей ее и себя всем испытаниям светского общения. Джозеф представил себе Диши в кресле, Филипа, читающего позавчерашние газеты, и Констанс, которая отчаянно пытается не потерять здравый рассудок.
Другая перспектива была еще ужаснее: вхождение Констанс в круг принца Уэльского, скучнее чего и придумать нельзя. Сюда входили аристократические титулы, воспитанные не думать, держаться подальше от книг и произведений искусства, да и от всего, что может нарушить их замкнутый и ограниченный образ жизни.
Констанс была остроумна в самом лучшем смысле этого слова, а не просто остра на язык или любила говорить колкости. Как отнесется она к идиотским развлечениям высокой знати: дуэль джентльменов, вооруженных сифонами с содовой водой, или спуск по парадной лестнице Мальборо-Хауса на серебряном подносе. И все это – от одуряющей скуки. Но более всего беспокоило губительное воздействие на Констанс этой порочной части светского общества в том случае, если она сама предпочтет сделать сплетни и злословие любимым занятием. Или она сама будет уничтожена за все то, что в ней достойно восхищения.
Филип не понимал, какое сокровище подарила ему судьба.
На губах Джозефа появилась легкая улыбка, затем он снова углубился в работу.
Глава 6
Дни для Констанс были полны удручающего однообразия. Время после молчаливого завтрака и до одиннадцати часов вечера, того обязательного часа, когда наконец разрешалось удалиться в свои комнаты, было истинным испытанием. Вместо того чтобы в конце концов привыкнуть к скучной рутине повседневности, она не особенно желала примириться с ней. Наконец она дошла до того, что после ужина стала незаметно переводить на несколько минут вперед стрелку часов в красной гостиной, лишь бы приблизить время, когда можно уйти в свою комнату. Филип застал ее за этим занятием, войдя за нужной ему книгой, однако ничего не сказал, когда часы пробили в неурочный час. Виконт тоже видел, как она тихонько открывает крышку часов и переводит стрелку, но тоже промолчал. Лишь герцогиня была в неведении, сколько минут или даже часов исчезает из дневного времени из-за того, что ее будущей невестке не терпится поскорее уйти к себе и остаться наедине со своими мыслями.
Герцогиня ни словом не обмолвилась о первом вечере Констанс в поместье, хотя событие было немаловажным: званый ужин в Гастингс-Хаусе. Будущая свекровь была с ней сдержанно вежлива, не проявляла попыток сблизиться, но и не отталкивала. Констанс был оказан прохладный, однако вполне терпимый прием.
Филип то и дело куда-то уезжал, всегда в спешке – то на собрание, то на митинг, на ходу читая тексты речей, которые оплачивал своему приятелю Мортимеру. Насколько Констанс могла судить, предвыборная кампания шла успешно, хотя Филип не сообщал ей об этом в деталях. Наоборот, он просил ее припомнить еще что-нибудь из забавных историй или случаев из ее жизни, чтобы; украсить ими свои речи. Когда же ей удавалось вспомнить что-нибудь остроумное или хотя бы умное, он наскоро записывал и передавал Мортимеру.
Что касается отношений Констанс с виконтом Кавендишем, то для него она была просто невидимкой. Диши (она так и не осмелилась называть его этим шутливым именем, хотя сам виконт, по мнению Констанс, был начисто лишен чувства юмора) даже не поднимал на нее глаз, когда они собирались за столом на завтрак, ленч или ужин, и не обращался с ней прямо. Он даже не делал вид, что помнит о ее существовании. Если он и следил за ней, то делал это так, будто смотрел сквозь нее, как бывает с человеком, который задумался о чем-то и уставился неподвижным взором на любой попавшийся в его поле зрения предмет.
Герцогиня обращалась к ней, лишь когда давала указания или хотела что-то от нее узнать. Констанс надлежало молча выслушивать указания и наставления.
– Аристократка, когда пьет чай, всегда держит чашку вот так, чтобы ее мизинец находился в таком положении. Иначе это будет выглядеть вульгарно. Леди всегда можно узнать по осанке. Настоящая аристократка не сутулится… Никогда нельзя опускаться до личных бесед с прислугой. Говорить с ними следует соответственно их рангу. Они не ждут от нас, что мы будем называть их по имени, и не станут вас уважать, если вы это сделаете.
Констанс выслушивала все с вежливым интересом, внутренне вступая в спор с герцогиней почти по каждому вопросу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29