Правда, от волнения девушка была более молчаливой и рассеянной, чем обычно.
В этот день она обещала Тому Фэррелу встретиться с ним после работы. Теперь же, после всего случившегося, она пожалела о своем обещании. Мария чувствовала себя оскверненной прикосновениями Крогера, и единственное, чего ей на самом деле хотелось, – оказаться дома. К тому же, когда она согласилась встретиться с лейтенантом, Карлос еще не объяснился ей в любви, и у Марии почти не было времени подумать об этом – сначала из-за пожара, а теперь из-за случая с Крогером. Ей показалось, что события громоздятся одно на другое, что ей нужно принять одновременно множество решений, и от этого она почти пришла в отчаяние.
Но все же обещание есть обещание, а Том Фэррел показался ей славным и добрым молодым человеком. Не может же она ранить его чувства, нарушив свое слово. Она все-таки должна встретиться с ним. Он скорее всего поведет ее куда-нибудь поужинать. Интересно, куда они пойдут? Ладно, это не имеет значения; лучше прекратить размышлять о своих проблемах и сосредоточиться на том, чтобы закончить работу.
К тому времени когда ее рабочий день в отеле закончился и предстояла встреча с лейтенантом Фэррелом, Мария внешне выглядела сдержанной и собранной. Ради такого случая она надела одно из своих выходных платьев – бледно-розовое, муслиновое, которое особенно любила, хотя оно сильно мялось. Облегающий лиф делал талию Марии невероятно тонкой, а широкая свободная юбка и пышные у плеч рукава были сшиты по последней моде, хотя Мария не очень-то гналась за ней. Что бы ни творилось у нее в душе, для молодого лейтенанта она, во всяком случае, хотела выглядеть хорошо. Оказавшись на лестнице, которая вела из кухонного отделения на улицу, Мария поправила соломенную шляпку и еще не успела поставить ногу на первую ступеньку, как увидела внизу Тома Фэррела. Тот смотрел на нее и улыбался, держа шляпу в руке.
Выражение неподдельного удовольствия, появившееся на его лице, сразу подняло Марии настроение. Молодой человек был явно рад ее видеть.
–. Я боялся, что вы не придете, – тихо сказал он, пока она спускалась по ступенькам. Потом взял ее за руку.
Мария бросила на лейтенанта взгляд из-под полей шляпы.
– Я обещала, что мы встретимся. Или вы привыкли считать, что женщины никогда не держат слово?
Он слегка покраснел и робко взглянул на нее.
– Это просто потому, что мне не терпелось вас увидеть, а иногда бывает – если чего-то очень хочется... одним словом, кажется, что это никогда не произойдет.
Мария промолчала, польщенная и смущенная глубиной его чувств. Очевидно, этот человек сильно ею интересовался; пожалуй, гораздо сильнее, чем она интересовалась им. В конце концов, Мария почти не знала его, и потом, есть еще Карлос. Однако сейчас не время думать о Карлосе... Сейчас она с лейтенантом Фэррелом, а он заслуживает ее внимания не меньше, чем все остальные.
– Я подумал, – говорил он, – в общем, если вы не возражаете, мы можем поужинать пораньше, а потом пойти смотреть диапозитивы. Мистер Ричарде, тот, который устраивает показ, только что вернулся из продолжительной поездки по Европе, и мне говорили, что картины интересные, весьма натуральные.
Мария ничего не слыхала о демонстрации диапозитивов, но предложение Тома показалось ей интригующим.
– Это звучит очень мило. Я никогда не бывала на таком показе. А где это?
– Прямо здесь, в отеле. Я знаю, что вы проводите тут целый день, и если вам мое предложение не нравится, можно пойти куда-нибудь еще. Но удобней поужинать здесь. Вы не возражаете?
Не возражает ли она? Мысли Марии завертелись вихрем. Она знает отель с самого начала его существования; будучи ребенком, она обследовала каждый уголок и закуток этого великолепного сооружения и, конечно, поступила сюда же на работу. Однако она ни разу не бывала в отеле в качестве гостьи, ей даже в голову не приходила такая возможность. Предложение Тома вызвало улыбку на ее лице. Как забавно – отправиться ужинать в отель, побыть на месте клиента. Любопытно, кто будет обслуживать ее?
Заметив выражение лица Марии, Том Фэррел успокоился.
– Значит, все в порядке?
– Все в порядке, лейтенант.
Взяв девушку под руку, лейтенант Фэррел медленно провел ее по аллее вокруг отеля, а там, под взглядами компании, сидевшей на креслах-качалках, Мария поднялась по лестнице – изящно ступая, высоко подняв голову, рука об руку с красивым молодым лейтенантом.
Вечер прошел очень приятно, несмотря на ту резкость, которую позволила себе Мария в самом его начале, и на неприятный случай с Бриллом Крогером.
Побывать в отеле в качестве гостя означало для Марии увидеть его совсем другими глазами. Ей очень понравилось обслуживание – официантки прекрасно делали вид, будто не узнают ее, хотя Мария заметила, что некоторые девушки перешептывались, когда полагали, что она и ее спутник их не видят. И еще ей доставили удовольствие завистливые взгляды офицеров и штатских, сидевших в ресторане; она была уверена, что это – заслуга ее розового платья.
После прекрасного ужина они отправились на демонстрацию диапозитивов в один из небольших общих холлов. Зрелище действительно оказалось очень интересным.
После просмотра они сидели на широкой веранде, пили кофе и покачивались в креслах, как это делали богатые постояльцы, – Мария часто за ними наблюдала. Они болтали без умолку, как обычно это делают только что познакомившиеся пары.
Мария нашла, что общество Тома – он попросил доставить ему удовольствие и называть его по имени – очень приятно. Он был жизнерадостен, с характером, располагающим к себе, и обладал прекрасным чувством юмора. Мария обнаружила, что рассказывает ему такие вещи о себе и своей семье, которые не стала бы обсуждать ни с кем другим.
До той минуты, когда они вышли из отеля, Мария не замечала, что за все время, проведенное с Томом, она ни разу не вспомнила ни об отвратительной сцене с Бриллом Крогером, ни о трагическом пожаре. У нее мелькнула мысль рассказать Тому о Крогере, но она тут же отмела ее: Том, оскорбившись за Марию, не оставит эту историю без последствий.
И еще она поняла, испытав при этом легкий укол совести, что ни разу не вспомнила о Карлосе и его предложении.
Рамон Мендес в нерешительности стоял перед большим двухэтажным особняком. Молодой человек был одет в свой лучший костюм и держал в руках букет летних цветов. Теперь, когда он подошел к этому дому, ему стало не по себе. Зачем он пришел? Молодая гринга, конечно, успешно поправляется; а если и нет, разве поможет ей его посещение?
Когда мысль о том, чтобы навестить Джессику Мэннинг, пришла ему в голову в первый раз, Рамон сказал себе, что это будет всего лишь визит вежливости; в конце концов, он и его семья принимали ее в своем доме, ухаживали за ней, сообщили ее отцу о состоянии дочери. И все же в глубине души он знал, что этим дело не исчерпывается. Он хотел еще раз ее увидеть; она как-то подействовала на его воображение, – эти золотые разлетающиеся кудри, прекрасные ясные глаза, тонкие черты лица.
Молодой человек смущенно провел пальцами под воротником рубашки. Наверное, ему лучше идти домой и просто забыть обо всем этом; голова его и так занята смертью Сергио и делами, связанными с пожаром. Но раз уж он здесь, раз он пришел к Джессике, да еще с цветами, он может и повидаться с ней. Он зайдет всего лишь на минутку. Это долг вежливости.
Решимость вернулась к Рамону, и он поднялся по ступенькам на широкую террасу и поднял тяжелый бронзовый молоток.
Боль в голове ослабела и превратилась в однообразную пульсацию. Джессика дремала, когда в комнату на цыпочках вошла мать.
Увидев, что глаза дочери закрыты, Анна Мэннинг молча повернулась к двери, но Джессика, почувствовав ее присутствие, открыла глаза и спросила:
– Что там, мама?
– Ничего особенного, дорогая, просто какой-то молодой человек пришел проведать тебя. Я думаю, что он из той семьи, которая привезла тебя вчера утром. Некто Рамон Мендес. Но если ты не расположена его принять, я просто передам ему твою благодарность, и он придет в другой раз.
Джессика осторожно села – при быстрых движениях голова у нее начинала болеть.
– Нет, мама. Я ничего не делаю, только сплю целый день. Пусть он войдет. Он и его семья были так добры ко мне, это он встал между мной и сорвавшейся лошадью. Если бы он этого не сделал, меня бы ударило еще сильнее.
Анна Мэннинг кивнула:
– Хорошо, Джессика. Рамон принес красивые цветы. Я поставлю их в воду и принесу сюда.
Когда Рамона провели к ней в комнату – вид у него был скованный и смущенный, – Джессику опять поразила его смуглая красота.
Она по-прежнему не могла вспомнить, что происходило с ней непосредственно перед несчастным случаем, но помнила почти все, что было потом, и была очень благодарна Рамону и его семье за то, что они для нее сделали.
– Садитесь, пожалуйста. – Девушка указала на плетеное кресло с высокой спинкой, стоявшее у ее кровати. – Как мило, что вы пришли, Рамон. Вся ваша семья вчера была так добра ко мне, и я не знаю, как выразить свою благодарность.
Рамон, явно смущенный этими словами, поднял руку, словно хотел отстранить их.
– Что вы, мисс Мэннинг. Любой порядочный человек поступил бы так же. – Он неловко поерзал в кресле. – Мать и сестра передают вам поклон.
Джессика, улыбнувшись, кивнула.
– Поблагодарите их от моего имени и передайте, что я чувствую себя лучше. Голова болит уже меньше, и хотя я так и не вспомнила большую часть того, что происходило со мной в последние дни, врач сказал, что такое бывает довольно часто – провал в памяти после удара по голове.
Джессика замолчала, и воцарилась неловкая тишина. Девушка заметила, что Рамон нервничает в ее присутствии, и спросила себя, отчего это.
Затем она попыталась оживить разговор:
– Расскажите о себе, Рамон, о себе и о своей семье.
Рамон, по-видимому, удивился.
– Особенно рассказывать нечего. Мы, как вы знаете, кубинцы. Отец переехал в эту страну шестнадцать лет назад в поисках лучшей жизни для себя и своей семьи. Он повар, и очень хороший повар; к счастью, ему быстро удалось найти работу. Когда построили отель «Залив Тампа», он поступил туда на работу, как мастер по соусам, и с тех пор там и служит. Семья у нас небольшая: мать, отец, сестра Мария и двое братьев – Эдуардо и младший, Пауло. Мы с Эдуардо работаем на сигарной фабрике, Мария – в отеле. Боюсь, что это не самая интересная семейная история.
Джессика улыбнулась.
– Судя по всему, у вас хорошая семья, и, наверное, это чудесно – иметь братьев и сестер. У меня их нет. Мне всегда хотелось бы иметь сестричку, чтобы было с кем поболтать. Вы сказали, что семья у вас небольшая, но мне она кажется очень большой.
Рамон слегка покраснел.
– По кубинским понятиям, у нас маленькая семья. Вы, американцы... – И он осекся.
Джессика проговорила:
– У нас тоже бывают большие семьи. Например, Джонсоны – у них десять детей. В их доме постоянно шум и неразбериха.
Она сказала это, чтобы ободрить Рамона, и действительно, это последнее замечание девушки вызвало неуверенную улыбку на его губах.
– Если вам кажется, что это шум, вам нужно побывать в большой кубинской семье. Видите ли, кубинцы – народ очень экспансивный. Мы, наверное, более эмоциональны, чем вы, американцы.
– Американцы? А разве вы не американец, Рамон? Знаете, я никогда не думала о себе именно в таком смысле – что я американка. Получается, что мы принадлежим к совершенно разным народам.
– Это потому, что так оно и есть, мисс Мэннинг.
Улыбка его исчезла, и опять Рамон казался далеким и даже немного враждебным. Джессике отчаянно хотелось, чтобы он чувствовал себя свободно. Он так красив, и вчера он был таким добрым. Что же случилось сегодня? Почему он так натянуто держится в ее присутствии? Почему так скован? Он очень привлекал девушку, и ей очень хотелось ему понравиться.
– Все мы люди, Рамон, – сказала она мягко. – И американцы, и кубинцы. А если так, то разве можем мы столь уж сильно отличаться друг от друга?
Он проговорил упрямо:
– Многие из вас думают иначе, мисс Мэннинг. Многие люди ненавидят и боятся всех, кто не похож на них.
– Просто-напросто эти люди ошибаются, – возразила Джессика убежденно.
Рамон улыбнулся, и, как и вчера, девушка удивилась, как засияло при этом его лицо.
– Конечно, это вполне вероятно, но от этого они не прекращают преследовать тех, кто, по их мнению, от них отличается. Но я рад, что вы думаете иначе, мисс Мэннинг. Может быть, когда-нибудь больше людей станут думать так, как вы, и мы все будем мирно жить вместе.
– Я очень на это надеюсь. И прошу вас, зовите меня по имени, Джессикой. Когда вы обращаетесь ко мне «мисс Мэннинг», это звучит так официально.
Лицо Рамона опять стало замкнутым и серьезным, почти мрачным.
– Это не принято. И хотя я не хочу вас обидеть, но вынужден отказаться.
Джессика была поражена. Какой же он странный, сложный человек! Как он не похож на юношей и мужчин, которых она знает. И дело не только в его смуглой красоте – ибо он по-настоящему красив, – просто его характер и его личность сформировались совсем в других условиях. Возможно, он в чем-то и прав. Его народ на самом деле другой, по крайней мере в том, что касается обычаев и языка. Но Джессика по-прежнему считала – то, что объединяет людей, гораздо важнее того, что их отличает.
– Мне нужно идти, – сказал он, внезапно вставая и слегка кланяясь. – Моя семья и я желаем вам полного и быстрого выздоровления.
– Спасибо, Рамон, – тихо сказала Джессика, а потом дерзко протянула ему руку.
Это был смелый жест, и, учитывая разговор, который они только что вели, Джессика решила, что Рамон не примет ее руку. Но, немного поколебавшись, он пожал ее.
Когда ее маленькие белые пальчики утонули в его сильных смуглых ладонях, Джессика почувствовала, как ее охватывает дрожь. Рука у молодого человека была теплая и крепкая, и на мгновение его пальцы прижались к ее ладони; а потом он торопливо разжал руки, и его лицо вспыхнуло темным румянцем.
Видя, что Рамон собирается уходить, Джессика поспешила воспользоваться благоприятным моментом: – Я вас еще увижу, Рамон?
Эта фраза тоже была дерзка, но девушка понимала, что иначе она никогда его больше не увидит. Он бросил на нее быстрый горящий взгляд, кивнул один раз и тут же вышел из комнаты.
После его ухода Джессика опять улеглась в постель: чувства ее представляли странную смесь дурных предчувствий и восторга. Если вспомнить все, чему ее учили, она вела себя чрезвычайно плохо, и все же Джессике казалось, что она поступила правильно. Рамон – человек, которого ей хочется видеть, с которым ей хочется подружиться. К тому же она была уверена, что он испытывает точно такие же чувства по отношению к ней, но по какой-то причине то ли боится, то ли не решается завязать с ней дружбу. И эта нерешительность, соединенная с какой-то таинственностью, делала Рамона еще обаятельнее в глазах Джессики.
Джессика пришла к выводу, что Рамон – необычайно привлекательный молодой человек.
Когда Анна Мэннинг внесла цветы в комнату дочери, она увидела, что та спит, и на губах ее играет легкая улыбка.
Анна Мэннинг задумчиво смотрела на дочь. Хорошо, что Джессика опять улыбается, и все же одна из возможных причин этой улыбки беспокоит ее. Этот молодой человек, Рамон Мендес, очень хорош собой, держится он превосходно, манеры у него безупречные, но ведь он кубинец; и хотя Анна Мэннинг – женщина разумная и терпимая, она знает о трудностях, которые могут возникнуть, когда завязываются отношения между людьми разных культур. Она очень надеется, ради самой Джессики, что та не собирается заводить роман с этим молодым человеком.
Анна вышла из комнаты, качая головой. Два романа у дочери за такое короткое время – Анна Мэннинг чувствовала, что не готова к этому. Спускаясь вниз, чтобы помочь Руби готовить обед, она не могла не думать, что эта война и эти люди, тысячи людей, которых она привела в их город, чреваты множеством осложнений.
И тут Анна Мэннинг вспомнила, что Джессика ни разу не спросила о лейтенанте Дансере с тех пор, как с ней случилось это несчастье. Очевидно, Нейл Дансер тоже временно исчез из ее памяти. Она задумалась – не напомнить ли дочери имя лейтенанта, но в конце концов приняла решение: предоставить Джессике самой его вспомнить. Нейл Дансер находится на пути к Кубе, и уже одна мысль об этом может вызвать у дочери душевные страдания.
Глава 13
Судорожно ловя ртом воздух, Брилл Крогер оперся на стену, прижав руку к животу.
Тележка ударила его ниже пояса и по голени, и теперь оба ушибленных места сильно болели; однако физическая боль не шла ни в какое сравнение с тем ударом, который был нанесен его гордости и тщеславию.
Вот сучонка! Дрянная сучонка! Что она о себе думает?! Как посмела она сотворить с ним такое?!
Он действительно не ожидал никаких осложнений с Марией, несмотря на ее холодное отношение к нему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
В этот день она обещала Тому Фэррелу встретиться с ним после работы. Теперь же, после всего случившегося, она пожалела о своем обещании. Мария чувствовала себя оскверненной прикосновениями Крогера, и единственное, чего ей на самом деле хотелось, – оказаться дома. К тому же, когда она согласилась встретиться с лейтенантом, Карлос еще не объяснился ей в любви, и у Марии почти не было времени подумать об этом – сначала из-за пожара, а теперь из-за случая с Крогером. Ей показалось, что события громоздятся одно на другое, что ей нужно принять одновременно множество решений, и от этого она почти пришла в отчаяние.
Но все же обещание есть обещание, а Том Фэррел показался ей славным и добрым молодым человеком. Не может же она ранить его чувства, нарушив свое слово. Она все-таки должна встретиться с ним. Он скорее всего поведет ее куда-нибудь поужинать. Интересно, куда они пойдут? Ладно, это не имеет значения; лучше прекратить размышлять о своих проблемах и сосредоточиться на том, чтобы закончить работу.
К тому времени когда ее рабочий день в отеле закончился и предстояла встреча с лейтенантом Фэррелом, Мария внешне выглядела сдержанной и собранной. Ради такого случая она надела одно из своих выходных платьев – бледно-розовое, муслиновое, которое особенно любила, хотя оно сильно мялось. Облегающий лиф делал талию Марии невероятно тонкой, а широкая свободная юбка и пышные у плеч рукава были сшиты по последней моде, хотя Мария не очень-то гналась за ней. Что бы ни творилось у нее в душе, для молодого лейтенанта она, во всяком случае, хотела выглядеть хорошо. Оказавшись на лестнице, которая вела из кухонного отделения на улицу, Мария поправила соломенную шляпку и еще не успела поставить ногу на первую ступеньку, как увидела внизу Тома Фэррела. Тот смотрел на нее и улыбался, держа шляпу в руке.
Выражение неподдельного удовольствия, появившееся на его лице, сразу подняло Марии настроение. Молодой человек был явно рад ее видеть.
–. Я боялся, что вы не придете, – тихо сказал он, пока она спускалась по ступенькам. Потом взял ее за руку.
Мария бросила на лейтенанта взгляд из-под полей шляпы.
– Я обещала, что мы встретимся. Или вы привыкли считать, что женщины никогда не держат слово?
Он слегка покраснел и робко взглянул на нее.
– Это просто потому, что мне не терпелось вас увидеть, а иногда бывает – если чего-то очень хочется... одним словом, кажется, что это никогда не произойдет.
Мария промолчала, польщенная и смущенная глубиной его чувств. Очевидно, этот человек сильно ею интересовался; пожалуй, гораздо сильнее, чем она интересовалась им. В конце концов, Мария почти не знала его, и потом, есть еще Карлос. Однако сейчас не время думать о Карлосе... Сейчас она с лейтенантом Фэррелом, а он заслуживает ее внимания не меньше, чем все остальные.
– Я подумал, – говорил он, – в общем, если вы не возражаете, мы можем поужинать пораньше, а потом пойти смотреть диапозитивы. Мистер Ричарде, тот, который устраивает показ, только что вернулся из продолжительной поездки по Европе, и мне говорили, что картины интересные, весьма натуральные.
Мария ничего не слыхала о демонстрации диапозитивов, но предложение Тома показалось ей интригующим.
– Это звучит очень мило. Я никогда не бывала на таком показе. А где это?
– Прямо здесь, в отеле. Я знаю, что вы проводите тут целый день, и если вам мое предложение не нравится, можно пойти куда-нибудь еще. Но удобней поужинать здесь. Вы не возражаете?
Не возражает ли она? Мысли Марии завертелись вихрем. Она знает отель с самого начала его существования; будучи ребенком, она обследовала каждый уголок и закуток этого великолепного сооружения и, конечно, поступила сюда же на работу. Однако она ни разу не бывала в отеле в качестве гостьи, ей даже в голову не приходила такая возможность. Предложение Тома вызвало улыбку на ее лице. Как забавно – отправиться ужинать в отель, побыть на месте клиента. Любопытно, кто будет обслуживать ее?
Заметив выражение лица Марии, Том Фэррел успокоился.
– Значит, все в порядке?
– Все в порядке, лейтенант.
Взяв девушку под руку, лейтенант Фэррел медленно провел ее по аллее вокруг отеля, а там, под взглядами компании, сидевшей на креслах-качалках, Мария поднялась по лестнице – изящно ступая, высоко подняв голову, рука об руку с красивым молодым лейтенантом.
Вечер прошел очень приятно, несмотря на ту резкость, которую позволила себе Мария в самом его начале, и на неприятный случай с Бриллом Крогером.
Побывать в отеле в качестве гостя означало для Марии увидеть его совсем другими глазами. Ей очень понравилось обслуживание – официантки прекрасно делали вид, будто не узнают ее, хотя Мария заметила, что некоторые девушки перешептывались, когда полагали, что она и ее спутник их не видят. И еще ей доставили удовольствие завистливые взгляды офицеров и штатских, сидевших в ресторане; она была уверена, что это – заслуга ее розового платья.
После прекрасного ужина они отправились на демонстрацию диапозитивов в один из небольших общих холлов. Зрелище действительно оказалось очень интересным.
После просмотра они сидели на широкой веранде, пили кофе и покачивались в креслах, как это делали богатые постояльцы, – Мария часто за ними наблюдала. Они болтали без умолку, как обычно это делают только что познакомившиеся пары.
Мария нашла, что общество Тома – он попросил доставить ему удовольствие и называть его по имени – очень приятно. Он был жизнерадостен, с характером, располагающим к себе, и обладал прекрасным чувством юмора. Мария обнаружила, что рассказывает ему такие вещи о себе и своей семье, которые не стала бы обсуждать ни с кем другим.
До той минуты, когда они вышли из отеля, Мария не замечала, что за все время, проведенное с Томом, она ни разу не вспомнила ни об отвратительной сцене с Бриллом Крогером, ни о трагическом пожаре. У нее мелькнула мысль рассказать Тому о Крогере, но она тут же отмела ее: Том, оскорбившись за Марию, не оставит эту историю без последствий.
И еще она поняла, испытав при этом легкий укол совести, что ни разу не вспомнила о Карлосе и его предложении.
Рамон Мендес в нерешительности стоял перед большим двухэтажным особняком. Молодой человек был одет в свой лучший костюм и держал в руках букет летних цветов. Теперь, когда он подошел к этому дому, ему стало не по себе. Зачем он пришел? Молодая гринга, конечно, успешно поправляется; а если и нет, разве поможет ей его посещение?
Когда мысль о том, чтобы навестить Джессику Мэннинг, пришла ему в голову в первый раз, Рамон сказал себе, что это будет всего лишь визит вежливости; в конце концов, он и его семья принимали ее в своем доме, ухаживали за ней, сообщили ее отцу о состоянии дочери. И все же в глубине души он знал, что этим дело не исчерпывается. Он хотел еще раз ее увидеть; она как-то подействовала на его воображение, – эти золотые разлетающиеся кудри, прекрасные ясные глаза, тонкие черты лица.
Молодой человек смущенно провел пальцами под воротником рубашки. Наверное, ему лучше идти домой и просто забыть обо всем этом; голова его и так занята смертью Сергио и делами, связанными с пожаром. Но раз уж он здесь, раз он пришел к Джессике, да еще с цветами, он может и повидаться с ней. Он зайдет всего лишь на минутку. Это долг вежливости.
Решимость вернулась к Рамону, и он поднялся по ступенькам на широкую террасу и поднял тяжелый бронзовый молоток.
Боль в голове ослабела и превратилась в однообразную пульсацию. Джессика дремала, когда в комнату на цыпочках вошла мать.
Увидев, что глаза дочери закрыты, Анна Мэннинг молча повернулась к двери, но Джессика, почувствовав ее присутствие, открыла глаза и спросила:
– Что там, мама?
– Ничего особенного, дорогая, просто какой-то молодой человек пришел проведать тебя. Я думаю, что он из той семьи, которая привезла тебя вчера утром. Некто Рамон Мендес. Но если ты не расположена его принять, я просто передам ему твою благодарность, и он придет в другой раз.
Джессика осторожно села – при быстрых движениях голова у нее начинала болеть.
– Нет, мама. Я ничего не делаю, только сплю целый день. Пусть он войдет. Он и его семья были так добры ко мне, это он встал между мной и сорвавшейся лошадью. Если бы он этого не сделал, меня бы ударило еще сильнее.
Анна Мэннинг кивнула:
– Хорошо, Джессика. Рамон принес красивые цветы. Я поставлю их в воду и принесу сюда.
Когда Рамона провели к ней в комнату – вид у него был скованный и смущенный, – Джессику опять поразила его смуглая красота.
Она по-прежнему не могла вспомнить, что происходило с ней непосредственно перед несчастным случаем, но помнила почти все, что было потом, и была очень благодарна Рамону и его семье за то, что они для нее сделали.
– Садитесь, пожалуйста. – Девушка указала на плетеное кресло с высокой спинкой, стоявшее у ее кровати. – Как мило, что вы пришли, Рамон. Вся ваша семья вчера была так добра ко мне, и я не знаю, как выразить свою благодарность.
Рамон, явно смущенный этими словами, поднял руку, словно хотел отстранить их.
– Что вы, мисс Мэннинг. Любой порядочный человек поступил бы так же. – Он неловко поерзал в кресле. – Мать и сестра передают вам поклон.
Джессика, улыбнувшись, кивнула.
– Поблагодарите их от моего имени и передайте, что я чувствую себя лучше. Голова болит уже меньше, и хотя я так и не вспомнила большую часть того, что происходило со мной в последние дни, врач сказал, что такое бывает довольно часто – провал в памяти после удара по голове.
Джессика замолчала, и воцарилась неловкая тишина. Девушка заметила, что Рамон нервничает в ее присутствии, и спросила себя, отчего это.
Затем она попыталась оживить разговор:
– Расскажите о себе, Рамон, о себе и о своей семье.
Рамон, по-видимому, удивился.
– Особенно рассказывать нечего. Мы, как вы знаете, кубинцы. Отец переехал в эту страну шестнадцать лет назад в поисках лучшей жизни для себя и своей семьи. Он повар, и очень хороший повар; к счастью, ему быстро удалось найти работу. Когда построили отель «Залив Тампа», он поступил туда на работу, как мастер по соусам, и с тех пор там и служит. Семья у нас небольшая: мать, отец, сестра Мария и двое братьев – Эдуардо и младший, Пауло. Мы с Эдуардо работаем на сигарной фабрике, Мария – в отеле. Боюсь, что это не самая интересная семейная история.
Джессика улыбнулась.
– Судя по всему, у вас хорошая семья, и, наверное, это чудесно – иметь братьев и сестер. У меня их нет. Мне всегда хотелось бы иметь сестричку, чтобы было с кем поболтать. Вы сказали, что семья у вас небольшая, но мне она кажется очень большой.
Рамон слегка покраснел.
– По кубинским понятиям, у нас маленькая семья. Вы, американцы... – И он осекся.
Джессика проговорила:
– У нас тоже бывают большие семьи. Например, Джонсоны – у них десять детей. В их доме постоянно шум и неразбериха.
Она сказала это, чтобы ободрить Рамона, и действительно, это последнее замечание девушки вызвало неуверенную улыбку на его губах.
– Если вам кажется, что это шум, вам нужно побывать в большой кубинской семье. Видите ли, кубинцы – народ очень экспансивный. Мы, наверное, более эмоциональны, чем вы, американцы.
– Американцы? А разве вы не американец, Рамон? Знаете, я никогда не думала о себе именно в таком смысле – что я американка. Получается, что мы принадлежим к совершенно разным народам.
– Это потому, что так оно и есть, мисс Мэннинг.
Улыбка его исчезла, и опять Рамон казался далеким и даже немного враждебным. Джессике отчаянно хотелось, чтобы он чувствовал себя свободно. Он так красив, и вчера он был таким добрым. Что же случилось сегодня? Почему он так натянуто держится в ее присутствии? Почему так скован? Он очень привлекал девушку, и ей очень хотелось ему понравиться.
– Все мы люди, Рамон, – сказала она мягко. – И американцы, и кубинцы. А если так, то разве можем мы столь уж сильно отличаться друг от друга?
Он проговорил упрямо:
– Многие из вас думают иначе, мисс Мэннинг. Многие люди ненавидят и боятся всех, кто не похож на них.
– Просто-напросто эти люди ошибаются, – возразила Джессика убежденно.
Рамон улыбнулся, и, как и вчера, девушка удивилась, как засияло при этом его лицо.
– Конечно, это вполне вероятно, но от этого они не прекращают преследовать тех, кто, по их мнению, от них отличается. Но я рад, что вы думаете иначе, мисс Мэннинг. Может быть, когда-нибудь больше людей станут думать так, как вы, и мы все будем мирно жить вместе.
– Я очень на это надеюсь. И прошу вас, зовите меня по имени, Джессикой. Когда вы обращаетесь ко мне «мисс Мэннинг», это звучит так официально.
Лицо Рамона опять стало замкнутым и серьезным, почти мрачным.
– Это не принято. И хотя я не хочу вас обидеть, но вынужден отказаться.
Джессика была поражена. Какой же он странный, сложный человек! Как он не похож на юношей и мужчин, которых она знает. И дело не только в его смуглой красоте – ибо он по-настоящему красив, – просто его характер и его личность сформировались совсем в других условиях. Возможно, он в чем-то и прав. Его народ на самом деле другой, по крайней мере в том, что касается обычаев и языка. Но Джессика по-прежнему считала – то, что объединяет людей, гораздо важнее того, что их отличает.
– Мне нужно идти, – сказал он, внезапно вставая и слегка кланяясь. – Моя семья и я желаем вам полного и быстрого выздоровления.
– Спасибо, Рамон, – тихо сказала Джессика, а потом дерзко протянула ему руку.
Это был смелый жест, и, учитывая разговор, который они только что вели, Джессика решила, что Рамон не примет ее руку. Но, немного поколебавшись, он пожал ее.
Когда ее маленькие белые пальчики утонули в его сильных смуглых ладонях, Джессика почувствовала, как ее охватывает дрожь. Рука у молодого человека была теплая и крепкая, и на мгновение его пальцы прижались к ее ладони; а потом он торопливо разжал руки, и его лицо вспыхнуло темным румянцем.
Видя, что Рамон собирается уходить, Джессика поспешила воспользоваться благоприятным моментом: – Я вас еще увижу, Рамон?
Эта фраза тоже была дерзка, но девушка понимала, что иначе она никогда его больше не увидит. Он бросил на нее быстрый горящий взгляд, кивнул один раз и тут же вышел из комнаты.
После его ухода Джессика опять улеглась в постель: чувства ее представляли странную смесь дурных предчувствий и восторга. Если вспомнить все, чему ее учили, она вела себя чрезвычайно плохо, и все же Джессике казалось, что она поступила правильно. Рамон – человек, которого ей хочется видеть, с которым ей хочется подружиться. К тому же она была уверена, что он испытывает точно такие же чувства по отношению к ней, но по какой-то причине то ли боится, то ли не решается завязать с ней дружбу. И эта нерешительность, соединенная с какой-то таинственностью, делала Рамона еще обаятельнее в глазах Джессики.
Джессика пришла к выводу, что Рамон – необычайно привлекательный молодой человек.
Когда Анна Мэннинг внесла цветы в комнату дочери, она увидела, что та спит, и на губах ее играет легкая улыбка.
Анна Мэннинг задумчиво смотрела на дочь. Хорошо, что Джессика опять улыбается, и все же одна из возможных причин этой улыбки беспокоит ее. Этот молодой человек, Рамон Мендес, очень хорош собой, держится он превосходно, манеры у него безупречные, но ведь он кубинец; и хотя Анна Мэннинг – женщина разумная и терпимая, она знает о трудностях, которые могут возникнуть, когда завязываются отношения между людьми разных культур. Она очень надеется, ради самой Джессики, что та не собирается заводить роман с этим молодым человеком.
Анна вышла из комнаты, качая головой. Два романа у дочери за такое короткое время – Анна Мэннинг чувствовала, что не готова к этому. Спускаясь вниз, чтобы помочь Руби готовить обед, она не могла не думать, что эта война и эти люди, тысячи людей, которых она привела в их город, чреваты множеством осложнений.
И тут Анна Мэннинг вспомнила, что Джессика ни разу не спросила о лейтенанте Дансере с тех пор, как с ней случилось это несчастье. Очевидно, Нейл Дансер тоже временно исчез из ее памяти. Она задумалась – не напомнить ли дочери имя лейтенанта, но в конце концов приняла решение: предоставить Джессике самой его вспомнить. Нейл Дансер находится на пути к Кубе, и уже одна мысль об этом может вызвать у дочери душевные страдания.
Глава 13
Судорожно ловя ртом воздух, Брилл Крогер оперся на стену, прижав руку к животу.
Тележка ударила его ниже пояса и по голени, и теперь оба ушибленных места сильно болели; однако физическая боль не шла ни в какое сравнение с тем ударом, который был нанесен его гордости и тщеславию.
Вот сучонка! Дрянная сучонка! Что она о себе думает?! Как посмела она сотворить с ним такое?!
Он действительно не ожидал никаких осложнений с Марией, несмотря на ее холодное отношение к нему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39