Или, быть может, атмосфера здесь пропитана любовью?
Фос покачал головой:
— Нет. И все-таки между вами что-то происходит. — Фос потер ладонью лоб. — Если бы я не был таким косноязычным, то смог бы, наверное, это «что-то» описать.
— Да известно, что происходит. Очередная семейная ссора.
— Я бы этого не сказал.
— Ну… тогда назови хотя бы одно слово, которое хоть как-то может охарактеризовать происходящее, пусть даже очень приблизительно.
Фос нахмурился:
— Ты со мной не согласишься.
— Да ладно, говори, чего там…
— Мне кажется, вы оба боитесь.
— Глупости! — воскликнул Ричард, расправляя плечи и складывая на груди руки. — Я лично женщин не боюсь.
— Не женщин, а женщину. Ты боишься именно эту женщину, — тихо сказал Фос.
— Но почему?
Фос задумчиво потер подбородок.
— Ты очень ценишь ее мнение о себе и боишься, что оно может оказаться не таким, каким бы тебе хотелось.
— Мне всегда было наплевать на то, что обо мне думают другие.
— Да, было. До сих пор.
— Да ты с ума сошел!
— Ничего подобного. — Фос подошел к Ричарду. Его взгляд был исполнен подлинной заботы о благе друга. — Так вот, ты боишься ее — а она тебя.
— Еще одна глупость. С чего бы ей меня бояться? Я в жизни ни одну женщину и пальцем не тронул.
— Да не в этом дело… Это не страх физической расправы… это что-то совсем другое…
— Если ты закончил, мне остается только пожелать тебе спокойной ночи.
— Я же говорил, что ты со мной не согласишься… — Фос покачал головой и вышел из столовой.
Глава 18
На следующее утро, пожелав своим друзьям доброго пути и помахав на прощание, Ричард направился в спальню.
Всю прошлую ночь он пролежал без сна на диване в большой гостиной и теперь, злой и невыспавшийся, поднимался по лестнице на второй этаж, обдумывая еще не до конца оформившийся план.
Когда он вошел в комнату, Элисса, которая тоже всю ночь не сомкнула глаз, приподнялась на постели, закрывшись простыней до подбородка, и посмотрела на мужа печальными, чуть припухшими от бессонной ночи глазами.
Ричард молча подошел к своему сундуку и вынул из него смятый дорожный камзол. Положив его на стоявший рядом стул, он снял с себя рубашку и швырнул ее на пол.
— Что это ты делаешь? — спросила Элисса.
— Не видишь? Переодеваюсь, — ответил Ричард, принимаясь с сосредоточенным видом шарить по дну сундука.
— Где ты провел ночь?
— А тебе что до этого?
— Ты мой муж.
Ричард оглянулся.
— Насколько я понимаю, к величайшему твоему сожалению…
Вытащив наконец из сундука чистую белую рубашку, Ричард тщательно осмотрел ее на просвет: не протерлась ли где?
— Тем не менее это не дает тебе права не уважать меня или моих друзей. Впрочем, о каком уважении можно говорить, когда ты понятия не имеешь об элементарной вежливости.
— Твои приятели сами не отличаются вежливостью. Не предупредив хозяев заранее, в гости не приезжают.
Ричард поджал губы.
— Я еще в Лондоне приглашал Фоса в гости.
— Ты мне об этом не говорил.
— Эти люди — мои друзья, и этого вполне достаточно, чтобы там, где я живу, к ним относились с должным уважением — не важно, по приглашению они приехали или нет.
Но ты не беспокойся, Элисса. Ни мои друзья, ни я больше тебя не потревожим. Я возвращаюсь в Лондон.
Хотя с отъездом Ричарда за жизнь сына можно было не опасаться, Элисса почему-то не испытала облегчения. Наоборот, слова мужа «я возвращаюсь в Лондон» поразили ее в самое сердце, вызвав острую, как от удара кинжалом, боль.
— Значит, в Лондон?
Ричард надел чистую рубашку и начал укладывать в сундук свои пожитки.
— Я вырос в атмосфере злобы и ненависти и жить так больше не могу и не хочу.
Он сказал «ненависть»? Значит, он ее ненавидит? Или думает, что это она ненавидит его? При этой мысли Элисса пришла в такое волнение, что у нее перехватило дыхание.
Да как он смеет говорить о ненависти после того, что у них было! По-видимому, он ее никогда не любил. Да что там «не любил» — наверняка она ему даже не нравилась!
Он ее обманул, как обманул ее в свое время Уильям Лонгберн. Но нет, куда Лонгберну до него — обман Ричарда во сто крат подлее и хуже!
— Я вернусь туда, где мое место. Туда, где меня уважают и откуда мне по большому счету никуда уезжать не следовало.
— Ты прав. Твое место там — в этой зловонной клоаке, которую называют Лондоном, где обитают твои растленные приятели-театралы, — сказала она, выбираясь из постели. — Не понимаю только, зачем тебе понадобилось писать столько писем, если ты собирался уехать?
— Никаких писем я не писал, — удивленно возразил Ричард.
Чтобы согреться и хоть немного унять дрожь, которая вдруг стала ее бить, Элисса обхватила себя руками.
— Скажи, в Лондоне тебя будет ждать леди Фаррингтон или какая-нибудь другая женщина из тех, кого ты называешь «близкими друзьями»? Остается только догадываться о степени близости, на которой зиждется ваша дружба.
— И что ты хочешь этим сказать? — спросил он, поворачивая к ней непроницаемое, словно вырезанное из камня лицо.
— Я хочу сказать, что у тебя с леди Фаррингтон были отнюдь не дружеские отношения. Как иначе объяснить тот факт, что ты посвятил ей пьесу? — сказала она, стараясь скрыть от него терзавшую ее боль.
— Что ты такое говоришь? Она жена моего друга!
— Какое благородство! Жаль только, что оно показное.
Полагаешь, я настолько наивна, что поверю в эту ложь?
— Неужели ты думаешь, что я способен предать своего старинного друга ради нескольких мгновений преходящей страсти?
— Я думаю, ты способен на все, чтобы получить желаемое. «Цель оправдывает средства» — вот принцип, который, насколько я Знаю, пользуется при дворе неизменной популярностью.
— Терпеть не могу это изречение. Я живу, повинуясь другим принципам.
— Только не надо красивых слов! — вскричала Элисса. — Интересно, сколько еще женщин, которым ты разбил сердце, притащится сюда вслед за леди Фаррингтон? И как, интересно, их зовут? Погоди, я сама скажу… Наверняка одна из них Антония! Теперь я понимаю, куда ты ходил по ночам — в павильон! Днем писал любовные письма, отсылал их, а потом сидел в темноте в павильоне и поджидал свою добычу!
Ну что, я угадала?
Ричард покраснел как рак.
— Ага! Теперь мы изображаем, что нам стыдно. Должна сделать тебе комплимент — актер ты отличный. А вот я, наверное, просто-напросто глупа. Позволила себе поверить в то, что тебе есть до меня дело! Я-то думала, ты испытываешь ко мне какие-то чувства…
Ричард в два шага преодолел разделявшее их расстояние и схватил ее за плечи. Глаза его горели злобой.
— Значит, ты думаешь, что в этом проклятом павильоне я встречался с женщинами?
— А что я еще могу думать, если тебя нет по ночам в спальне?
— Ты обвиняешь меня в неверности? Ты не смеешь!
— Нет, смею! Потому что знаю кое-что о тебе и о твоем прошлом. Смею, потому что кто-то заплатил мистеру Моллипонту за то, чтобы он сделал копии с моего брачного договора и завещания моего покойного мужа. Смею, потому что не желаю, чтобы с моим сыном что-нибудь случилось!
Ричард выпустил ее плечи и с недоумением посмотрел на нее.
— То, что ты считаешь меня распутником, для меня не новость. Но какое это может иметь отношение к твоему брачному договору и завещанию твоего покойного мужа? И при чем здесь мистер Моллипонт?
— Говорю же тебе — он по чьей-то просьбе делал копии с некоторых важных документов, — сказала она, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не перейти на крик или, того хуже, не разрыдаться. — А в этих документах, между прочим, говорится о том, что произойдет с имением Блайт-Холл в случае смерти Уила.
Лицо Ричарда сделалось мертвенно-бледным.
— Значит, ты полагаешь, что я могу желать Уилу смерти, чтобы вернуть себе имение?
— Чтобы вернуть себе Блайт-Холл, ты готов на все Ведь ради этого ты женился на абсолютно незнакомой тебе женщине! Так почему бы тебе ради этого не убить ее ребенка?
Ричард отшатнулся от нее как от зачумленной.
— Бог мой! — воскликнул он. — Бог мой! Так вот, значит, какого ты обо мне мнения! Думаешь, что я способен поднять руку на ребенка?
— Я уже и не знаю, что мне думать! — простонала она, вдруг сообразив, что все эти ужасные подозрения и обвинения основываются на весьма зыбком фундаменте и не подкреплены доказательствами.
Ричард расправил плечи и окинул ее холодным, высокомерным взглядом, который она подметила у него в первый же день их знакомства.
— Три тысячи чертей, мадам! Похоже, я правильно делаю, что от вас съезжаю. Прикажите отослать мои веши в Лондон. Я не хочу оставаться в этом доме ни одной минуты!
Ричард большими шагами двинулся к двери, но, положив руку на дверную ручку, неожиданно остановился и снова повернулся к Элиссе:
— Еще до того, как мы поженились, король намекал мне на то, что я могу получить права на Блайт-Холл в случае смерти твоего сына. Помнится, тогда я ему сказал, что нет на свете имения, которое стоило бы жизни ребенка.
С этими словами Ричард вышел из комнаты, с силой захлопнув за собой дверь.
Элисса закрыла лицо руками. Она не знала, как ей быть, куда идти и кому теперь верить.
Преступление мистера Моллипонта, неизвестно куда исчезнувшая бумага, полуночные отлучки Ричарда — все смешалось у нее в голове Господи, как связать все это воедино?
Да и возможно ли это? Должна ли она верить мистеру Хардингу — или ей следует больше доверять мужу?
Но как она могла ему верить, когда не верила даже себе самой?
Однажды она уже доверилась мужчине, вняла велениям своего сердца и, как выяснилось, совершенно напрасно. Если она и на этот раз совершит ошибку, то расплачиваться за нее придется уже не только ей.
Известие об отъезде лорда Доверкорта в Лондон распространилось по округе Оустона со скоростью лесного пожара и вызвало многочисленные пересуды, толки и споры.
Кое-кого оно обрадовало, а у одного человека вызвало неподдельный восторг.
Прошло два дня. Элисса сидела у себя в кабинете, просматривая сделанные еще рукой Ричарда записи в конторской книге, когда слуга доложил о приезде Альфреда Седжмора.
Визит Седжмора ничуть ее не удивил. Она понимала, что недолюбливавшему ее мужа Альфреду требовалось собственными глазами полюбоваться на руины, в которые обратилась ее семейная жизнь.
Признаться, она думала, что он явится к ней сразу же после отъезда Ричарда, но то обстоятельство, что Седжмор отложил свой визит на два дня, тоже отнюдь не превращало его посещение в праздник.
Элиссе хотелось побыть в одиночестве и поразмышлять о своей жизни. Она так и не решила, как ей быть.
Сердце настоятельно требовало от нее отправиться вслед за Ричардом в Лондон, но рациональное начало в ее характере, опиравшееся на высказанные в письме мистера Хардинга подозрения насчет ее мужа, говорило о том, что этого делать не следует.
Что, если Ричард и в самом деле хотел ее обмануть? То обстоятельство, что она его полюбила, никак не сковывало свободу его действий.
Если она примет неверное решение, пострадает не только она, но и ее сын. Бедняга Уил! В сущности, его страдания уже начались. С тех пор как Ричард отбыл в Лондон, он перестал улыбаться, почти не разговаривал и, словно призрак, с унылым видом бродил по дому.
Она пыталась объяснить сыну причины отъезда Ричарда, но всякий раз, когда она к этому приступала, ее начинали душить слезы, и она не могла говорить. По этой причине с объяснениями она решила повременить — во-первых, ей самой нужно было немного успокоиться, ну а во-вторых, прежде чем давать объяснения, следовало составить хотя бы приблизительный план своих дальнейших действий.
Хотя это было и непросто, она изобразила на губах подобие любезной улыбки и вскинула на гостя глаза.
— Здравствуйте, мистер Седжмор.
Седжмор вместо того, чтобы поздороваться, с минуту рассматривал ее с преувеличенным выражением жалости на лице, что уже само по себе было для нее унизительно.
— До меня дошли весьма прискорбные известия, — выдавил он наконец из себя.
После такого вступления Элисса почувствовала сильнейшее желание распрощаться с Седжмором, но ей пришлось в соответствии с правилами этикета поддерживать начатый им неприятный разговор.
— Садитесь, прошу вас, — оказала она, указывая на стоявшее против стола кресло. — Полагаю, вы намекаете на отъезд моего мужа в Лондон?
— Насколько я понимаю, это был скоропалительный отъезд, — сказал Седжмор, наклоняясь к ней и устремляя на нее взгляд, в котором, кроме сочувствия, крылось еще что-то, чему она показе могла подобрать названия, но от чего у нее по спине пробежала холодная Дрожь. — Что ж, искренне вам сочувствую.
— С какой стати?
— Будет ли мне дозволено истолковать ваш вопрос и удивленный взгляд в том смысле, что отъезд лорда Доверкорта вас нисколько не опечалил?
— Если меня в данном случае что-то и печалит, не понимаю, к чему вместе со мной печалиться еще и вам? — помолчав, сказала Элисса.
Ей не хотелось отвечать на этот вопрос, но взгляд Седжмора был слишком настойчив.
Седжмор откинулся на спинку кресла, и Элисса подумала, что он как-то уж слишком вольготно и комфортно чувствует себя у нее в кабинете.
— Вы правы. Если уж кому и печалиться вместе с вами, так это королю, который устроил этот несчастный брак, ну и, конечно, сэру Джону.
— Сэру Джону? — с удивлением спросила Элисса.
— Ну разумеется. Ведь он не знал о том, что сэр Ричард уехал в Лондон, и ровно два дня назад отослал туда своих дочерей — как говорится, прямо волку в пасть. — Седжмор потер подбородок и с задумчивым видом добавил:
— Любопытное совпадение, я бы даже сказал, знаменательное — не находите?
— Не нахожу. Почему бы девушкам и не съездить в Лондон? Обычное совпадение, не более. Кстати, вы не скучаете по мисс Антонии?
Теперь уже удивляться пришлось Седжмору.
— По мисс Антонии? — выпучив глаза, спросил он.
— У меня сложилось впечатление, что она весьма вас заинтриговала.
— О чем вы, миледи? — вскричал Седжмор, всплеснув руками, и Элисса поняла, что изумление у него не наигранное, а самое настоящее. — Заверяю вас, я никогда не испытывал ни малейшего интереса к этой влюбчивой особе.
Седжмор нахмурился, выбил пальцами дробь по столу и уже другим, тихим голосом произнес:
— Боюсь, зря я это все затеял…
— Что именно?
— Да вот, хотел протянуть вам руку помощи… Но похоже, явился не вовремя.
— Благодарю за предложение. Когда мне понадобится ваша помощь, я обязательно дам вам знать.
Седжмор молитвенно сложил руки, как если бы Элисса была святой, которую он боготворил.
— У меня и в мыслях не было причинять вам беспокойство своим визитом. Я хотел лишь немного вас ободрить и поддержать.
Элисса промолчала.
Седжмор изобразил на губах сочувственную улыбку.
— Я понимаю ваше стремление с наименьшими для себя потерями выбраться из этой ловушки, которую вам, сам того не желая, подстроил король. Любая женщина на вашем месте, пообщавшись с Ричардом Блайтом, захотела бы того же самого.
Элисса удивленно выгнула бровь. Ну почему все считают, что знают Ричарда, хотя она, его жена, до сих пор не может в нем разобраться?
Между тем Седжмор, решив, что Элисса разделяет его мнение, наклонился к ней и интимным шепотом произнес:
— Взять хотя бы его увлечение театром. Всякий знает, что театр — оплот греха. Но в греховности Блайта виновато не одно только его окружение. У него имелись все задатки сделаться дурным и аморальным человеком. Греховность, если так можно выразиться, перешла к нему по наследству от его родителей. Чего стоили одни только оргии в павильоне у реки!
— Оргии? — с шумом втянула в себя воздух Элисса.
— Вы дали ему, что называется, от ворот поворот и при этом ничего не знаете об этих оргиях?
— Мой муж участвовал в оргиях? — едва слышно пробормотала Элисса, опустив голову. Казалось, оправдывались ее худшие подозрения.
— Не сейчас, разумеется, по крайней мере я ничего об этом не слышал. Но до его отъезда в Европу это, без, сомнения, имело место. Как говорится, каков папаша, таков и сынок. Но и мать, конечно, тоже от мужа не отставала. У Блайта были достойные родители…
У Элиссы заныло под ложечкой — до того ужасным и невероятным показалось ей то, что рассказывал этот человек.
— Вы… вы точно это знаете? У вас есть доказательства?
— Говорят, отец Ричарда построил этот павильон именно для такого рода забав. Недаром он стоит в стороне от дома. Блайт-старший не хотел, чтобы об этом проведали слуги.
— И Ричард…
— Остается только догадываться…
«Помнится, Ричард как-то упомянул о том, что потерял невинность в юные годы, а еще он терпеть не мог этот павильон, — подумала Элисса. — И писал пьесы об аморальных, развратных людях, сделавшихся игрушками собственных страстей. Может ли человек, с детских лет погруженный в бездны разврата, полюбить? — задалась она вопросом. — Не вожделеть, не желать одной лишь физической близости с женщиной, но именно полюбить — всей душой, всем сердцем, всем своим существом?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Фос покачал головой:
— Нет. И все-таки между вами что-то происходит. — Фос потер ладонью лоб. — Если бы я не был таким косноязычным, то смог бы, наверное, это «что-то» описать.
— Да известно, что происходит. Очередная семейная ссора.
— Я бы этого не сказал.
— Ну… тогда назови хотя бы одно слово, которое хоть как-то может охарактеризовать происходящее, пусть даже очень приблизительно.
Фос нахмурился:
— Ты со мной не согласишься.
— Да ладно, говори, чего там…
— Мне кажется, вы оба боитесь.
— Глупости! — воскликнул Ричард, расправляя плечи и складывая на груди руки. — Я лично женщин не боюсь.
— Не женщин, а женщину. Ты боишься именно эту женщину, — тихо сказал Фос.
— Но почему?
Фос задумчиво потер подбородок.
— Ты очень ценишь ее мнение о себе и боишься, что оно может оказаться не таким, каким бы тебе хотелось.
— Мне всегда было наплевать на то, что обо мне думают другие.
— Да, было. До сих пор.
— Да ты с ума сошел!
— Ничего подобного. — Фос подошел к Ричарду. Его взгляд был исполнен подлинной заботы о благе друга. — Так вот, ты боишься ее — а она тебя.
— Еще одна глупость. С чего бы ей меня бояться? Я в жизни ни одну женщину и пальцем не тронул.
— Да не в этом дело… Это не страх физической расправы… это что-то совсем другое…
— Если ты закончил, мне остается только пожелать тебе спокойной ночи.
— Я же говорил, что ты со мной не согласишься… — Фос покачал головой и вышел из столовой.
Глава 18
На следующее утро, пожелав своим друзьям доброго пути и помахав на прощание, Ричард направился в спальню.
Всю прошлую ночь он пролежал без сна на диване в большой гостиной и теперь, злой и невыспавшийся, поднимался по лестнице на второй этаж, обдумывая еще не до конца оформившийся план.
Когда он вошел в комнату, Элисса, которая тоже всю ночь не сомкнула глаз, приподнялась на постели, закрывшись простыней до подбородка, и посмотрела на мужа печальными, чуть припухшими от бессонной ночи глазами.
Ричард молча подошел к своему сундуку и вынул из него смятый дорожный камзол. Положив его на стоявший рядом стул, он снял с себя рубашку и швырнул ее на пол.
— Что это ты делаешь? — спросила Элисса.
— Не видишь? Переодеваюсь, — ответил Ричард, принимаясь с сосредоточенным видом шарить по дну сундука.
— Где ты провел ночь?
— А тебе что до этого?
— Ты мой муж.
Ричард оглянулся.
— Насколько я понимаю, к величайшему твоему сожалению…
Вытащив наконец из сундука чистую белую рубашку, Ричард тщательно осмотрел ее на просвет: не протерлась ли где?
— Тем не менее это не дает тебе права не уважать меня или моих друзей. Впрочем, о каком уважении можно говорить, когда ты понятия не имеешь об элементарной вежливости.
— Твои приятели сами не отличаются вежливостью. Не предупредив хозяев заранее, в гости не приезжают.
Ричард поджал губы.
— Я еще в Лондоне приглашал Фоса в гости.
— Ты мне об этом не говорил.
— Эти люди — мои друзья, и этого вполне достаточно, чтобы там, где я живу, к ним относились с должным уважением — не важно, по приглашению они приехали или нет.
Но ты не беспокойся, Элисса. Ни мои друзья, ни я больше тебя не потревожим. Я возвращаюсь в Лондон.
Хотя с отъездом Ричарда за жизнь сына можно было не опасаться, Элисса почему-то не испытала облегчения. Наоборот, слова мужа «я возвращаюсь в Лондон» поразили ее в самое сердце, вызвав острую, как от удара кинжалом, боль.
— Значит, в Лондон?
Ричард надел чистую рубашку и начал укладывать в сундук свои пожитки.
— Я вырос в атмосфере злобы и ненависти и жить так больше не могу и не хочу.
Он сказал «ненависть»? Значит, он ее ненавидит? Или думает, что это она ненавидит его? При этой мысли Элисса пришла в такое волнение, что у нее перехватило дыхание.
Да как он смеет говорить о ненависти после того, что у них было! По-видимому, он ее никогда не любил. Да что там «не любил» — наверняка она ему даже не нравилась!
Он ее обманул, как обманул ее в свое время Уильям Лонгберн. Но нет, куда Лонгберну до него — обман Ричарда во сто крат подлее и хуже!
— Я вернусь туда, где мое место. Туда, где меня уважают и откуда мне по большому счету никуда уезжать не следовало.
— Ты прав. Твое место там — в этой зловонной клоаке, которую называют Лондоном, где обитают твои растленные приятели-театралы, — сказала она, выбираясь из постели. — Не понимаю только, зачем тебе понадобилось писать столько писем, если ты собирался уехать?
— Никаких писем я не писал, — удивленно возразил Ричард.
Чтобы согреться и хоть немного унять дрожь, которая вдруг стала ее бить, Элисса обхватила себя руками.
— Скажи, в Лондоне тебя будет ждать леди Фаррингтон или какая-нибудь другая женщина из тех, кого ты называешь «близкими друзьями»? Остается только догадываться о степени близости, на которой зиждется ваша дружба.
— И что ты хочешь этим сказать? — спросил он, поворачивая к ней непроницаемое, словно вырезанное из камня лицо.
— Я хочу сказать, что у тебя с леди Фаррингтон были отнюдь не дружеские отношения. Как иначе объяснить тот факт, что ты посвятил ей пьесу? — сказала она, стараясь скрыть от него терзавшую ее боль.
— Что ты такое говоришь? Она жена моего друга!
— Какое благородство! Жаль только, что оно показное.
Полагаешь, я настолько наивна, что поверю в эту ложь?
— Неужели ты думаешь, что я способен предать своего старинного друга ради нескольких мгновений преходящей страсти?
— Я думаю, ты способен на все, чтобы получить желаемое. «Цель оправдывает средства» — вот принцип, который, насколько я Знаю, пользуется при дворе неизменной популярностью.
— Терпеть не могу это изречение. Я живу, повинуясь другим принципам.
— Только не надо красивых слов! — вскричала Элисса. — Интересно, сколько еще женщин, которым ты разбил сердце, притащится сюда вслед за леди Фаррингтон? И как, интересно, их зовут? Погоди, я сама скажу… Наверняка одна из них Антония! Теперь я понимаю, куда ты ходил по ночам — в павильон! Днем писал любовные письма, отсылал их, а потом сидел в темноте в павильоне и поджидал свою добычу!
Ну что, я угадала?
Ричард покраснел как рак.
— Ага! Теперь мы изображаем, что нам стыдно. Должна сделать тебе комплимент — актер ты отличный. А вот я, наверное, просто-напросто глупа. Позволила себе поверить в то, что тебе есть до меня дело! Я-то думала, ты испытываешь ко мне какие-то чувства…
Ричард в два шага преодолел разделявшее их расстояние и схватил ее за плечи. Глаза его горели злобой.
— Значит, ты думаешь, что в этом проклятом павильоне я встречался с женщинами?
— А что я еще могу думать, если тебя нет по ночам в спальне?
— Ты обвиняешь меня в неверности? Ты не смеешь!
— Нет, смею! Потому что знаю кое-что о тебе и о твоем прошлом. Смею, потому что кто-то заплатил мистеру Моллипонту за то, чтобы он сделал копии с моего брачного договора и завещания моего покойного мужа. Смею, потому что не желаю, чтобы с моим сыном что-нибудь случилось!
Ричард выпустил ее плечи и с недоумением посмотрел на нее.
— То, что ты считаешь меня распутником, для меня не новость. Но какое это может иметь отношение к твоему брачному договору и завещанию твоего покойного мужа? И при чем здесь мистер Моллипонт?
— Говорю же тебе — он по чьей-то просьбе делал копии с некоторых важных документов, — сказала она, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не перейти на крик или, того хуже, не разрыдаться. — А в этих документах, между прочим, говорится о том, что произойдет с имением Блайт-Холл в случае смерти Уила.
Лицо Ричарда сделалось мертвенно-бледным.
— Значит, ты полагаешь, что я могу желать Уилу смерти, чтобы вернуть себе имение?
— Чтобы вернуть себе Блайт-Холл, ты готов на все Ведь ради этого ты женился на абсолютно незнакомой тебе женщине! Так почему бы тебе ради этого не убить ее ребенка?
Ричард отшатнулся от нее как от зачумленной.
— Бог мой! — воскликнул он. — Бог мой! Так вот, значит, какого ты обо мне мнения! Думаешь, что я способен поднять руку на ребенка?
— Я уже и не знаю, что мне думать! — простонала она, вдруг сообразив, что все эти ужасные подозрения и обвинения основываются на весьма зыбком фундаменте и не подкреплены доказательствами.
Ричард расправил плечи и окинул ее холодным, высокомерным взглядом, который она подметила у него в первый же день их знакомства.
— Три тысячи чертей, мадам! Похоже, я правильно делаю, что от вас съезжаю. Прикажите отослать мои веши в Лондон. Я не хочу оставаться в этом доме ни одной минуты!
Ричард большими шагами двинулся к двери, но, положив руку на дверную ручку, неожиданно остановился и снова повернулся к Элиссе:
— Еще до того, как мы поженились, король намекал мне на то, что я могу получить права на Блайт-Холл в случае смерти твоего сына. Помнится, тогда я ему сказал, что нет на свете имения, которое стоило бы жизни ребенка.
С этими словами Ричард вышел из комнаты, с силой захлопнув за собой дверь.
Элисса закрыла лицо руками. Она не знала, как ей быть, куда идти и кому теперь верить.
Преступление мистера Моллипонта, неизвестно куда исчезнувшая бумага, полуночные отлучки Ричарда — все смешалось у нее в голове Господи, как связать все это воедино?
Да и возможно ли это? Должна ли она верить мистеру Хардингу — или ей следует больше доверять мужу?
Но как она могла ему верить, когда не верила даже себе самой?
Однажды она уже доверилась мужчине, вняла велениям своего сердца и, как выяснилось, совершенно напрасно. Если она и на этот раз совершит ошибку, то расплачиваться за нее придется уже не только ей.
Известие об отъезде лорда Доверкорта в Лондон распространилось по округе Оустона со скоростью лесного пожара и вызвало многочисленные пересуды, толки и споры.
Кое-кого оно обрадовало, а у одного человека вызвало неподдельный восторг.
Прошло два дня. Элисса сидела у себя в кабинете, просматривая сделанные еще рукой Ричарда записи в конторской книге, когда слуга доложил о приезде Альфреда Седжмора.
Визит Седжмора ничуть ее не удивил. Она понимала, что недолюбливавшему ее мужа Альфреду требовалось собственными глазами полюбоваться на руины, в которые обратилась ее семейная жизнь.
Признаться, она думала, что он явится к ней сразу же после отъезда Ричарда, но то обстоятельство, что Седжмор отложил свой визит на два дня, тоже отнюдь не превращало его посещение в праздник.
Элиссе хотелось побыть в одиночестве и поразмышлять о своей жизни. Она так и не решила, как ей быть.
Сердце настоятельно требовало от нее отправиться вслед за Ричардом в Лондон, но рациональное начало в ее характере, опиравшееся на высказанные в письме мистера Хардинга подозрения насчет ее мужа, говорило о том, что этого делать не следует.
Что, если Ричард и в самом деле хотел ее обмануть? То обстоятельство, что она его полюбила, никак не сковывало свободу его действий.
Если она примет неверное решение, пострадает не только она, но и ее сын. Бедняга Уил! В сущности, его страдания уже начались. С тех пор как Ричард отбыл в Лондон, он перестал улыбаться, почти не разговаривал и, словно призрак, с унылым видом бродил по дому.
Она пыталась объяснить сыну причины отъезда Ричарда, но всякий раз, когда она к этому приступала, ее начинали душить слезы, и она не могла говорить. По этой причине с объяснениями она решила повременить — во-первых, ей самой нужно было немного успокоиться, ну а во-вторых, прежде чем давать объяснения, следовало составить хотя бы приблизительный план своих дальнейших действий.
Хотя это было и непросто, она изобразила на губах подобие любезной улыбки и вскинула на гостя глаза.
— Здравствуйте, мистер Седжмор.
Седжмор вместо того, чтобы поздороваться, с минуту рассматривал ее с преувеличенным выражением жалости на лице, что уже само по себе было для нее унизительно.
— До меня дошли весьма прискорбные известия, — выдавил он наконец из себя.
После такого вступления Элисса почувствовала сильнейшее желание распрощаться с Седжмором, но ей пришлось в соответствии с правилами этикета поддерживать начатый им неприятный разговор.
— Садитесь, прошу вас, — оказала она, указывая на стоявшее против стола кресло. — Полагаю, вы намекаете на отъезд моего мужа в Лондон?
— Насколько я понимаю, это был скоропалительный отъезд, — сказал Седжмор, наклоняясь к ней и устремляя на нее взгляд, в котором, кроме сочувствия, крылось еще что-то, чему она показе могла подобрать названия, но от чего у нее по спине пробежала холодная Дрожь. — Что ж, искренне вам сочувствую.
— С какой стати?
— Будет ли мне дозволено истолковать ваш вопрос и удивленный взгляд в том смысле, что отъезд лорда Доверкорта вас нисколько не опечалил?
— Если меня в данном случае что-то и печалит, не понимаю, к чему вместе со мной печалиться еще и вам? — помолчав, сказала Элисса.
Ей не хотелось отвечать на этот вопрос, но взгляд Седжмора был слишком настойчив.
Седжмор откинулся на спинку кресла, и Элисса подумала, что он как-то уж слишком вольготно и комфортно чувствует себя у нее в кабинете.
— Вы правы. Если уж кому и печалиться вместе с вами, так это королю, который устроил этот несчастный брак, ну и, конечно, сэру Джону.
— Сэру Джону? — с удивлением спросила Элисса.
— Ну разумеется. Ведь он не знал о том, что сэр Ричард уехал в Лондон, и ровно два дня назад отослал туда своих дочерей — как говорится, прямо волку в пасть. — Седжмор потер подбородок и с задумчивым видом добавил:
— Любопытное совпадение, я бы даже сказал, знаменательное — не находите?
— Не нахожу. Почему бы девушкам и не съездить в Лондон? Обычное совпадение, не более. Кстати, вы не скучаете по мисс Антонии?
Теперь уже удивляться пришлось Седжмору.
— По мисс Антонии? — выпучив глаза, спросил он.
— У меня сложилось впечатление, что она весьма вас заинтриговала.
— О чем вы, миледи? — вскричал Седжмор, всплеснув руками, и Элисса поняла, что изумление у него не наигранное, а самое настоящее. — Заверяю вас, я никогда не испытывал ни малейшего интереса к этой влюбчивой особе.
Седжмор нахмурился, выбил пальцами дробь по столу и уже другим, тихим голосом произнес:
— Боюсь, зря я это все затеял…
— Что именно?
— Да вот, хотел протянуть вам руку помощи… Но похоже, явился не вовремя.
— Благодарю за предложение. Когда мне понадобится ваша помощь, я обязательно дам вам знать.
Седжмор молитвенно сложил руки, как если бы Элисса была святой, которую он боготворил.
— У меня и в мыслях не было причинять вам беспокойство своим визитом. Я хотел лишь немного вас ободрить и поддержать.
Элисса промолчала.
Седжмор изобразил на губах сочувственную улыбку.
— Я понимаю ваше стремление с наименьшими для себя потерями выбраться из этой ловушки, которую вам, сам того не желая, подстроил король. Любая женщина на вашем месте, пообщавшись с Ричардом Блайтом, захотела бы того же самого.
Элисса удивленно выгнула бровь. Ну почему все считают, что знают Ричарда, хотя она, его жена, до сих пор не может в нем разобраться?
Между тем Седжмор, решив, что Элисса разделяет его мнение, наклонился к ней и интимным шепотом произнес:
— Взять хотя бы его увлечение театром. Всякий знает, что театр — оплот греха. Но в греховности Блайта виновато не одно только его окружение. У него имелись все задатки сделаться дурным и аморальным человеком. Греховность, если так можно выразиться, перешла к нему по наследству от его родителей. Чего стоили одни только оргии в павильоне у реки!
— Оргии? — с шумом втянула в себя воздух Элисса.
— Вы дали ему, что называется, от ворот поворот и при этом ничего не знаете об этих оргиях?
— Мой муж участвовал в оргиях? — едва слышно пробормотала Элисса, опустив голову. Казалось, оправдывались ее худшие подозрения.
— Не сейчас, разумеется, по крайней мере я ничего об этом не слышал. Но до его отъезда в Европу это, без, сомнения, имело место. Как говорится, каков папаша, таков и сынок. Но и мать, конечно, тоже от мужа не отставала. У Блайта были достойные родители…
У Элиссы заныло под ложечкой — до того ужасным и невероятным показалось ей то, что рассказывал этот человек.
— Вы… вы точно это знаете? У вас есть доказательства?
— Говорят, отец Ричарда построил этот павильон именно для такого рода забав. Недаром он стоит в стороне от дома. Блайт-старший не хотел, чтобы об этом проведали слуги.
— И Ричард…
— Остается только догадываться…
«Помнится, Ричард как-то упомянул о том, что потерял невинность в юные годы, а еще он терпеть не мог этот павильон, — подумала Элисса. — И писал пьесы об аморальных, развратных людях, сделавшихся игрушками собственных страстей. Может ли человек, с детских лет погруженный в бездны разврата, полюбить? — задалась она вопросом. — Не вожделеть, не желать одной лишь физической близости с женщиной, но именно полюбить — всей душой, всем сердцем, всем своим существом?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33