– Иди сюда и дай мисс Роуз добраться до Пити. Она поднимет его и донесет до меня, а потом ты будешь присматривать за ним, пока я вытащу мисс Роуз – ладно?
Этот план, в котором ему тоже отводилась какая-то роль, успокоил Джема. Он сглотнул слезы, кивнул и скользнул в главный проход. Джем не узнал Дункана в темноте; Дункан похлопал его по плечу, чтобы успокоить, а потом велел сесть у входа.
Снова заглянув за угол, Дункан увидел… Дункан ничего не увидел. Именно к этому он и привык. Роуз дразнила его, а потом проскальзывала в пещеру и исчезала; прошло немало времени, прежде чем он понял, что в пещере есть яма.
Тут ее голова показалась над ямой; Роуз посмотрела на Дункана:
– Сломаны кости – по меньшей мере рука, а может быть, и еще что-то. Он без сознания.
Дункан кивнул:
– Это не важно – мы должны вытащить его. Вы можете это сделать?
Роуз снова исчезла и появилась, держа на руках маленькое скрюченное тельце.
– Вот.
На это потребовались серьезные усилия – она старалась поднять Пити, лежавшего на ее руках мертвым грузом, как можно выше; Дункан, наклоняясь как можно ниже, тянул руки и старался крепко ухватить ребенка. Наконец ему удалось это сделать. Пятясь, Дункан через пару секунд выбрался из ловушки, в которую протиснулся с большим трудом.
– Не нужно, – сказал он Роуз, увидев, что она положила обе руки на выступ ямы. – Подождите же, черт возьми.
Он передал Пити на попечение Джема, осторожно положив его на землю, а потом вернулся и увидел, что Роуз безуспешно пытается выбраться из ямы.
– Давайте руки.
Она послушалась. Поднять ее и вытащить было для него минутным делом; куртка, разумеется, была непоправимо испорчена, но она послужила доброму делу.
Вернувшись к мальчикам, Дункан велел Роуз выйти наружу, потом пошел Джем, потом Дункан передал Роуз через отверстие пещеры Пити и вышел сам.
Разорвав на полосы нижнюю юбку Роуз, они соорудили что-то вроде лубка для сломанной руки Пити. Потом принялись за трудное дело – нужно было подняться на верх утеса, Роуз вела Джема, а Дункан нес Пити. Роуз настояла на том, чтобы Дункан шел первым; он попытался возражать, но она отказалась уступить. Когда они добрались до лошадей, уже сгустились сумерки; обратно ехали долго, вынужденные двигаться медленно, постепенно совсем стемнело; Роуз держала перед собой Джема, а Дункан вез Пити – к счастью, все еще остававшегося без сознания. Наконец они подъехали к ферме Суинсона.
Семья не пошла на праздник к озеру; они лихорадочно обыскивали каждый ручей, каждое поле, каждый стог сена. К воротам подбежала, простирая руки, Мег Суинсон, мать мальчуганов.
– Ах, слава Богу! – воскликнула она, но, заметив, как неподвижно лежит Пити, изменилась в лице.
Дункан быстро все объяснил; потом Роуз остановилась рядом и спустила на землю Джема. Мег бросилась к нему и обняла так крепко, что у него косточки захрустели; Дуг Суинсон, отец мальчиков, осторожно принял Пити из рук Дункана. Роуз быстро успокоила его и обрадовалась, увидев бабушку мальчиков Марту, которая стояла в дверях дома и, щурясь, смотрела на них.
Суинсоны торопливо скрылись в доме со своими заблудшими овечками; Малакай, брат Дуга, кивнул Роуз и Дункану.
– Уж и не знаю, сможем ли мы когда отблагодарить вас, милорд, мисс Роуз. Но если желаете выпить пинту эля и закусить лепешками, прежде чем пуститесь в обратный путь, мы будем горды предложить это вам.
С самого ленча они ничего не ели; Дункан искоса посмотрел на Роуз, которая соскользнула с лошади на землю.
– Мне только стаканчик, Малакай, но я уверена, что милорд выпьет целый кувшин.
Они сидели на скамье подле дома, прислонившись спинами к стене, и пили эль, глаза блуждали по долине, простирающейся перед ними, по пространству, состоящему из темных, но еще не совсем черных теней. В свете восходящей луны озеро казалось гладкой грифельной доской.
Позади них, в коттедже, суетились и волновались Суинсоны; Пити пришел в себя.
– Как вы думаете, он поправится? – спросил Дункан. Роуз на миг прислонилась к нему плечом.
– Старая Марта Суинсон знает, что говорит, и если она говорит, что Пити поправится, так оно и будет.
Медленно наступила ночь; глубокая тишина окутала их; тишина эта не была пустой – она была наполнена теплом общего достижения, гармонией общей, успешно достигнутой цели. Ни один не шевелился; ни одному не нужен был свет, чтобы понять, что чувствует другой.
И в это выключенное из времени мгновение Дункан наконец понял, что значит для него Роуз. Она была ужасом и восторгом, раздражением и наслаждением – шипом в теле, и этот шип превратился в цветущую розу. Его Роуз. Она всегда была ему парой, и это получалось у нее без всяких усилий, совершенно инстинктивно, так что не заметить это было очень легко. Но когда она сидела рядом с ним, его жизнь становилась полной, совершенной, более богатой – и ему не хотелось, чтобы наступил такой день, когда ее не будет рядом.
Ночные тени сгустились, а они все сидели, спокойно наслаждаясь обоюдным удовлетворением, и никому не хотелось разрушать очарование, волшебство этого совершенного согласия.
На берегу озера, ближе к мосту, загорелся факел; потом начал разгораться костер. Начался праздник Ивановой ночи.
Потом в доме раздался пронзительный вопль; минуту спустя появился Дуг Суинсон.
– Слава Богу, но кажется, с ним все в порядке. – Он радостно улыбнулся. – Две косточки сломаны, сказала ма, но переломы простые, и она уже вправила их. Он сейчас выпьет ее сонного зелья и проспит всю ночь. Вы его спасли.
Дункан пожал плечами и встал.
– Большая удача, что мы оказались там. – Он допил эль. Роуз с улыбкой отдала Дугу свой пустой стакан.
– Передайте Мег, что ее лепешки, как всегда, восхитительны и эль ничуть не хуже. Надеюсь, у вас будет время прийти на праздник. – И, усевшись в седло, она кивнула в сторону костра, который к этому времени превратился в яростное пламя, вздымающееся в ночь.
– Ну конечно. – Дуг посмотрел на нее и на Дункана. – Но сдается мне, это вам следовало бы постоять у костра.
Дункан рассмеялся и сел в седло; Роуз тоже рассмеялась, но не так искренне.
– Доброй ночи, Дуг. – И, помахав рукой, она вывела свою лошадку за ворота; сильная гнедая Дункана быстро догнала ее и пошла бок о бок.
Роуз ощутила на себе его взгляд. Спустя какое-то время Дункан спросил:
– Хотите постоять у костра?
Это было соблазнительно, очень соблазнительно. Но…
– Ваша матушка свернет вам шею – и мне тоже, – если мы туда отправимся.
– Ах да… об этом я как-то не подумал.
– Не подумали о том, что половина Аргайлла ждет вас в бальном зале?
– Хм. – Дункан скривился. – Ну что же, если это неизбежно, нам лучше поторопиться. Нам повезет, если мы подоспеем к последнему вальсу.
Роуз бросила на него взгляд.
– Гоните.
С этими словами она хлестнула свою кобылку; Дункан гикнул и поспешил следом. Они мчались по полям, по тропинкам, которые им не нужно было видеть – они знали их наизусть, эти тропинки.
Скачка была бешеной, никто не уступал ни дюйма, не ожидал никакой поблажки. Они мчались, как демоны, все дальше и дальше в ночь. Дорога подвела их к костру – ревущему, бросающему в ночь языки пламени. Несмотря на стремительную езду, а может быть, благодаря ей, их узнали. Люди закричали и замахали им руками; по молчаливому соглашению Роуз и Дункан пустили лошадей шагом, доехали до моста и помахали в ответ.
Кто-то из крестьян громко высказал кое-какие предположения; быстро дыша, разгоряченная скачкой Роуз вспыхнула и направила лошадь на мост. Посредине моста она натянула поводья и почувствовала, что Дункан поступил так же, чтобы посмотреть на озеро, на его волнующуюся гладь, в которой отражались огни Баллинашилза.
Сердце у нее громко билось; нервы были напряжены, они улавливали волнение, разлитое в воздухе, ожидание, разбуженное традициями, которые были старше, чем само время. Ее чувства передались Дункану – и он протянул к ней руки.
Одной рукой обвив ее талию, он поднял Роуз с седла, прижал к себе; другая его рука обхватила ее лицо, когда она в изумлении повернулась к нему, и Дункан поцеловал ее.
Поцелуй был таким же бешеным, как и их скачка, – неукротимый, необузданный, жаркий и требовательный. Он завладел ее губами, и она отдала их ему, утонув в его объятиях, жадно отвечая лаской на ласку, не в состоянии скрыть пробужденное им желание, обуздать это желание. Скорее она могла бы остановить луну, чем справиться со страстью, пробужденной Дунканом.
Эти ощущения сокрушили Роуз; непреодолимое влечение охватило ее. Разум – или то, что еще оставалось от ее разума, – дрогнул. Куда они направлялись, она понятия не имела, но они по-прежнему ехали очень быстро.
Рука его легла ей на грудь, и тогда Роуз отняла губы и с огромным трудом проговорила:
– Дункан, нам же надо вернуться домой?
Если бы они остановились где угодно, только не на мосту, если бы под ними была трава, а не камень, он снял бы ее с лошади и взял бы ее прямо на месте. Она ощутила это, поняла – услышала это в его тяжелом разочарованном вздохе.
Глубоко дыша, с высоко вздымающейся грудью, он прижался лбом к ее лбу.
– Неужели я обречен постоянно отпускать вас?
Роуз удалось рассмеяться, но она ничего не ответила. Дункан снова усадил ее на лошадь. Он был готов держать пари на крупную сумму, что и его мать, и ее отец были бы рады, если бы он провел с Роуз всю Иванову ночь, но в возвращении в Баллинашилз были свои преимущества. Кровать, например. И он подобрал поводья.
– Поехали.
Они уже не состязались, но все равно неслись со скоростью ветра, не видя оснований ехать как-то иначе. Действительно, было уже поздно; если они вообще хотят появиться на балу, нужно торопиться.
Грохоча копытами, лошади въехали на конюшенный двор. Дункан соскочил на землю; Роуз просто выпала из седла. Дункан поймал ее за руку и помог удержаться на ногах; с широкой усмешкой, не обращая внимания на потрясенных конюхов, он побежал по булыжникам, увлекая за собой посмеивающуюся Роуз.
Они ворвались в дом через вход для слуг. Дункан отдавал приказания направо и налево, он пробежал, не останавливаясь, к задней лестнице, оставляя позади себя хаос и смятение. Горничные и его камердинер поспешили следом, домоправительница послала мальчиков-слуг за горячей водой и велела дюжим лакеям принести наверх медные ванны.
Дункан не стал ждать; он увлек беспомощно хихикающую Роуз на второй этаж. Там, на безлюдной галерее, остановился и поцеловал ее безумным поцелуем.
Дункан посмотрел на Роуз блестящими глазами:
– Поспешите – я буду ждать вас здесь.
И с этими словами отпустил ее. Первые горничные уже поднимались по лестнице. Круто развернувшись, Дункан пошел к себе.
Роуз посмотрела ему вслед, потом рассмеялась, сделала пируэт и тоже пошла к себе.
Следующие полчаса были воплощением безумия. Целая стая горничных помогла ей раздеться; другая стая наполнила ванну; третья по ее указаниям рылась в гардеробе. Ее личная горничная, Люси, стояла в середине комнаты, раздавая указания. Все посмеивались – всех заразило чувство бешеного возбуждения. Роуз выкупалась, оделась, в рекордно короткое время ей сделали прическу. Люси суетилась, все еще застегивая ожерелье, а Роуз уже направилась к двери.
– Ваша шаль, мисс! – Кто-то из горничных выбежал из комнаты и быстро накинул шелковую шаль ей на руки.
Послав горничной, а также всем, кто собрался в дверях и смотрел ей вслед, широкую и благодарную улыбку, Роуз выскользнула на галерею.
Дункан ждал ее, такой высокий и мрачно-красивый, что сердце замерло. В качестве самозащиты она послала ему насмешливый, пылкий, понимающий и возбуждающий взгляд.
Взяв ее за руку, Дункан склонил голову и провел губами по краешку ее уха.
– Потом, – пробормотал он.
Роуз задрожала и бросила на него предостерегающий взгляд.
А он усмехнулся волчьей усмешкой и направился к главной лестнице.
Гости постарше толпились в коридоре перед бальным залом, болтая и обмениваясь сплетнями; все головы повернулись, когда Дункан, гордый и уверенный, сошел вниз, держа под руку элегантную и казавшуюся совершенно спокойной Роуз. Их приветствовали улыбками, одобрительными кивками; их знали здесь все. Гости шепотом отпускали замечания; когда пара спустилась в коридор, выложенный плитами, и без всяких усилий начала исполнять свои светские роли, Роуз услышала, как кто-то сказал:
– Да, потрясающая парочка. Они всегда хорошо ладили, когда не дрались.
Роуз улыбнулась. Она присела в реверансе и коснулась щекой щеки одной из grandes dames. Из бального зала доносилась музыка – зовущие звуки вальса. Подчиняясь нажатию пальцев на ее локоть, Роуз извинилась перед дамой. Дункан повел ее через дверь-арку в зал; они закружились в вальсе, но тут музыка стихла.
Дункан бросил взгляд на Роуз:
– Слишком поздно.
Его шепот был заглушён шумом множества шагов – это его матушка спустилась вниз в сопровождении толпы гостей.
Леди Гермиона была просто воплощением великодушной любезности. Она настояла, чтобы Роуз и Дункан пересказали всю историю, а потом объявила, что сама посетит утром потерпевших. Соседи поняли все как должно; они одобрительно кивали – сами они поступили бы точно так же. Наследный глава клана обязан заботиться в первую очередь о своем клане, о любом из его членов.
Только на Клариссу, державшуюся с краю толпы, это не произвело, кажется, никакого впечатления. Она сердито смотрела на Дункана; потом заметила Джереми, спокойно стоявшего сбоку и мягко улыбавшегося Роуз. Глаза Клариссы сузились: выждав немного, она направилась к нему.
Спустя некоторое время Роуз отошла от Дункана и присоединилась к Джереми и Клариссе. Джереми с улыбкой сказал:
– Кажется, все кончилось благополучно.
– Да, слава Богу. – Роуз улыбнулась в ответ. – Их оказалось двое.
– Это мы уже слышали, – едко заметила Кларисса. Роуз посмотрела на нее, ничего не сказав, а потом снова улыбнулась Джереми:
– Уже поздно – не буду вас задерживать.
– Пожалуй, – подтвердила Кларисса. – Я как раз хотела попросить Джереми проводить меня наверх.
Джереми не сводил глаз с Роуз:
– Мы поговорим с вами завтра.
Роуз плавно наклонила голову:
– Завтра.
– Роуз!
Все трое обернулись и увидели, что леди Гермиона манит Роуз к себе.
Они простились, и Роуз подошла к Дункану и его матери – гости уже разъезжались. Втроем они стояли на нижних ступенях и махали им руками. Роуз стояла справа от Дункана, леди Гермиона – слева.
Когда последняя карета с грохотом отъехала, леди Гермиона вздохнула.
– Кончено дело. – И, решительно кивнув, она подобрала юбки. – Я иду спать, дорогие мои. Спокойной ночи.
Кивнув им с царственным видом, она принялась подниматься по лестнице. Дункан шел за ней, держа Роуз под руку; он шел медленно, задумчиво устремив взгляд на спину удаляющейся матери.
Он остановился в коридоре второго этажа; внизу Фолторп запирал входную дверь. Дункан посмотрел на Роуз; она посмотрела на него и выгнула бровь. Он усмехнулся:
– Я просто умираю с голоду.
Роуз просияла всеми своими ямочками:
– И я тоже.
Они совершили набег на буфет, потом отнесли тарелки с едой в бальный зал, чтобы не мешать прислуге заниматься уборкой. Они устроились на диванчике, ели и болтали, сравнивая свои впечатления от гостей, сообщая друг другу, кто что сказал, подкрепляясь кусочками, взятыми с тарелки другого. Вокруг прислуга приводила комнату в порядок, расставляла по местам мебель, подметала навощенный пол широкими метлами. Лакеи становились на скамейки, чтобы задуть свечи в люстрах и настенных светильниках; когда Дункана спросили, оставить ли свечи, он покачал головой. Постепенно бурная деятельность стихла, их оставили в покое, и теперь комнату освещали только белые полосы лунного света, проникающего в окна.
Когда было съедено все, что лежало на тарелках, Роуз облизала пальцы и, посмотрев на танцевальный зал, сказала:
– Жаль, что мы опоздали на последний вальс.
Дункан бросил на нее взгляд, потом взял из рук тарелку, отставил ее в сторону, встал и отвесил Роуз изящный поклон.
– Полагаю, вы мне не откажете.
Роуз, посмеиваясь, подала ему руку. Он помог ей встать, обнял и закружил в медленном вальсе. Роуз позволила ему умчать себя; они наклонялись и качались в полном согласии, тела их двигались в одном ритме. Роуз чувствовала силу обнимающих ее рук, ощущала прижимающееся к ней стройное, крепкое тело.
Их омывал свет луны; его мерцающее серебристое сияние казалось средоточием волшебства Ивановой ночи. Глубокая тишина окутывала их, тишина, наполненная биением сердец и предчувствием, затаившим дыхание.
Роуз не могла сказать, сколько времени они кружились в вальсе; Дункан остановился перед высоким окном.
Подняв голову, она увидела темный блеск в его глазах и обвела пальцем его высокую скулу. Потом привстала на цыпочки и прижалась губами к его губам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11