– Но ведь я отдал предпочтение вам, я выбрал вас своим хозяином, защитником, покровителем.
– Лицемерие!
– Однако, господин Руссо, если бы я дорожил богатством, я принял бы предложение этих дам.
– Господин Жильбер, меня обманывают часто.., один раз! Но дважды – никогда! Вы – свободны и можете идти на все четыре стороны.
– Куда же мне идти? – в отчаянии вскричал Жильбер; он понимал, что навсегда потерял и свое оконце, и соседство с Андре, и всю свою любовь… Его самолюбие страдало оттого, что Руссо мог заподозрить его в предательстве. Он видел, что никто не оценил ни его самоотверженности, ни долгой и успешной борьбы с леностью и свойственными его возрасту желаниями.
– Куда? – переспросил Руссо. – Да прежде всего – к ее сиятельству, прекрасной и доброй госпоже.
– Боже мой. Боже мой! – вскричал Жильбер, обхватив голову руками.
– Не бойтесь! – сказал ему господин де Жюсье; светский человек, он был сильно задет странной выходкой Руссо. – Не бойтесь, о вас позаботятся; вам постараются вернуть то, что вы потеряете.
– Вот видите, – язвительно вымолвил Руссо, – перед вами господин де Жюсье, ученый, любитель природы, один из ваших сообщников, – добавил он, скривив губы в улыбке, – он вам обещает помощь и удачу – можете на него рассчитывать, у него большие возможности.
Потерявший самообладание Руссо поклонился дамам, вспомнив об Оросмане, потом отвесил поклон подавленному де Жюсье и с трагическим видом покинул павильон.
– До чего же грязная скотина этот философ! – спокойно заметила Шон, провожая взглядом Руссо, который спускался, вернее, сбегал вниз по тропинке.
– Просите, что хотите, – обратился г-н де Жюсье к Жильберу, по-прежнему прятавшему лицо в ладонях.
– Да, просите, господин Жильбер, – повторила графиня, посылая улыбку брошенному ученику.
Тот поднял бледное лицо, убрал со лба прибитые слезами и испариной волосы и твердо проговорил:
– Раз уж вам так хочется предложить мне место, я бы хотел поступить помощником садовника в Трианон.
Шон и графиня переглянулись, Шон слегка наступила шаловливой ножкой на ногу сестре, торжествующе подмигнув; графиня кивнула в знак согласия.
– Это возможно, господин де Жюсье? – спросила графиня. – Я бы этого хотела.
– Раз вам этого хочется, графиня, – отвечал тот, – можете считать, что ваше желание исполнено.
Жильбер поклонился и прижал руку к сердцу; оно было переполнено счастьем, после того как совсем недавно было полно отчаяния.

Глава 5.
ПРИТЧА

В том же небольшом кабинете замка Люсьенн, где мм видели Жана Дю Барри выпившим, к большому неудовольствию графини, столько шоколаду, маршал де Ришелье завтракал с графиней Дю Барри. Трепля Замора за волосы, она все свободнее и небрежнее вытягивалась на расшитой цветами атласной софе, а старый придворный лишь восторженно вздыхал при каждой новой позе обольстительницы.
– Ах, графиня! – с жеманством старухи восклицал он. – Вы испортите прическу!.. Графиня, вот этот завиток раскручивается… Ах, графиня, ваша туфелька падает!..
– Да не обращайте внимания, милый герцог, – проговорила она, выдрав у Замора ради развлечения целую прядь волос и вытянувшись во весь рост. Она была еще сладострастнее и красивее на своей софе, чем Венера в морской раковине.
Равнодушный к ее позам. Замор взвыл от боли. Графиня успокоила его, взяла со стола горсть конфет и всыпала их ему в карман.
Замор надул губы, вывернул карман и высыпал конфеты на пол.
– Дурачина! – проговорила графиня, вытягивая изящную ножку и касаясь ее кончиком замысловатых штанов негритенка.
– Помилуйте! – вскричал старый маршал. – Клянусь честью, вы его убьете.
– Я сегодня могу убить любого, кто мне попадет под руку, – призналась графиня, – сегодня я буду беспощадной.
– Вот как? Значит, я вас раздражаю? – спросил герцог.
– Нет, что вы, напротив! Вы – мой старый друг, я вас обожаю. Но, по правде говоря, я сошла с ума, вот в чем дело.
– Так вас, должно быть, заразили этой болезнью те, кого свели с ума вы сами?
– Берегитесь! Мне надоели ваши любезности, потому что они неискренни.
– Графиня, графиня! Я начинаю думать, что вы не с ума сошли, а просто неблагодарны.
– Нет, я – не сумасшедшая, не неблагодарная, я…
– Кто же вы?
– Я разгневана, господин герцог!
– В самом деле…
– Вас это удивляет?
– Нисколько, графиня. Клянусь честью, есть от чего разгневаться!
– Вот именно это меня в вас и возмущает.
– Неужели есть что-то такое, что может вас во мне возмутить, графиня?
– Да.
– Что же это? Я уже довольно стар, однако я готов приложить любые усилия для того, чтобы вам понравиться.
– Да вы просто не знаете, о чем идет речь, маршал.
– Ошибаетесь, мне это известно.
– Вы знаете, что меня раздражает?
– Разумеется: Замор разбил китайский фонтан. Едва уловимая улыбка промелькнула на губах молодой женщины, однако Замор, почувствовав себя виноватым, униженно склонил голову, словно небо затянуло тучей, полной пощечин и щелчков.
– Да, – со вздохом проговорила графиня, – да, герцог, вы угадали: причина именно эта, вы действительно тонкий политик.
– Мне всегда это говорили, графиня, – скромно отвечал де Ришелье.
– А я и так это вижу, герцог. Вы сразу определили причину, отчего я не в духе: это восхитительно!
– Ну и прекрасно. Однако это еще не все.
– Неужели?
– Да, я догадываюсь, что есть еще кое-что…
– Вы так думаете?
– Да.
– А о чем вы догадываетесь?
– Мне кажется, вы ждали вчера вечером его величество.
– Где?
– Здесь.
– Что же дальше?
– Его величество не пришел.
Графиня покраснела и приподнялась на локте.
– Ax, ax! – прошептала она.
– А ведь я приехал из Парижа, – продолжал герцог.
– Ну и что же?
– А то, что я мог ничего не знать о том, что произошло в Версале, черт побери! Однако…
– Герцог, милый герцог, вы сегодня чересчур сдержанны. Какого черта! Раз уж начали – договаривайте. Или не надо было начинать.
– Вольно вам говорить, графиня! Дайте мне хотя бы передохнуть. Так на чем я остановился?
– Вы остановились на… «однако».
– Да, верно. Однако я не только знаю, что его величество не пришел, но и догадываюсь, почему не пришел.
– Герцог! Я всегда думала, что вы колдун. Мне недоставало лишь доказательства.
– Сейчас я вам представлю и доказательство. Графиня, уделявшая беседе значительно больше внимания, чем ей хотелось это показать, оставила в покое голову Замора, волосы которого она перебирала своими белыми изящными пальчиками.
– Представьте, герцог, представьте, – сказала она.
– В присутствии господина дворецкого? – спросил герцог.
– Ступайте. Замор, – приказала графиня негритенку. Обезумев от радости, он одним прыжком выскочил из будуара в приемную.
– Прекрасно! – прошептал Ришелье. – Должен ли я все вам говорить, графиня?
– Чем вам помешала эта обезьяна – Замор, герцог?
– Сказать по правде, меня кто угодно смущает.
– Кто угодно – это я понимаю, но разве Замор – кто угодно?
– Замор – не слепой, не глухой, не немой. Значит, он тоже – «кто угодно». «Кто угодно» для меня – тот, у кого такие же, как у меня, глаза, уши, язык; значит, он может увидеть то, что я делаю, услышать или повторить то, что я говорю; одним словом, этот «кто-то» может меня выдать. Итак, изложив свою теорию, я продолжаю.
– Да, герцог, продолжайте, доставьте мне удовольствие.
– Не думаю, что это будет удовольствием, графиня. Впрочем, неважно, я должен продолжать. Итак, король посетил вчера Трианон.
– Малый или Большой?
– Малый. Ее высочество держала его под руку.
– Вот как?
– Ее высочество очаровательна, как вам известно…
– Увы!
– Она так с ним носилась, называла «папочкой», что его величество не устоял – ведь у него такой мягкий характер! За прогулкой последовал ужин, за ужином – невинные игры. Одним словом…
– Одним словом, – бледная от нетерпения, подхватила Дю Барри, – король не поехал в Люсьенн, не так ли? Вы это хотели сказать?
– Да, черт возьми.
– Это просто объясняется: его величество нашел там все, что любит.
– Отнюдь нет, и вы сами далеки от того, чтобы поверить хоть одному своему слову. Он нашел там всего-навсего то, что ему нравится.
– Это еще хуже, герцог. Судите сами: поужинал, побеседовал, поиграл – вот и все, что ему нужно. С кем же он играл?
– С де Шуазелем.
Графиня сделала нетерпеливое движение.
– Может быть, не стоит больше об этом говорить, графиня? – предложил Ришелье.
– Напротив, продолжайте.
– Вы столь же отважны, сколь умны, графиня. Давайте возьмем быка за рога, как говорят испанцы.
– Госпожа де Шуазель не простила бы вам этой пословицы, герцог.
– Пословица к ней не относится. Я хотел сказать, графиня, что де Шуазель, раз уж я вынужден о нем говорить, играл в карты, да так удачно, так ловко…
– Что выиграл:
– Нет, он проиграл, а его величество выиграл тысячу луидоров в пикет. А в этой игре его величество крайне самолюбив, притом что играет он из рук вон плохо.
– Ох, этот Шуазель! – прошептала Дю Барри. – Госпожа де Граммон тоже была там?
– Нет, графиня, она готовится к отъезду.
– Герцогиня уезжает?
– Да, она делает глупость, мне кажется.
– Какую?
– Когда ее не преследуют, она дуется; когда ее не прогоняют, она уезжает сама.
– Куда?
– В провинцию.
– Она собирается строить козни.
– Ах, черт побери! Чем же ей еще заниматься? Итак, собираясь уезжать, она, естественно, пожелала проститься с ее высочеством, которая, понятно, нежно ее любит. Вот как она оказалась в Трианоне.
– В Большом?
– Разумеется, ведь Малый еще не готов.
– Окружая себя всеми этими Шуазелями, ее высочество недвусмысленно дает понять, чью сторону она принимает.
– Нет, графиня, не надо преувеличивать. Итак, герцогиня завтра уезжает.
– Король развлекался там, где не было меня! – воскликнула графиня с возмущением и в то же время со страхом.
– Ах, Боже мой! Да, в это трудно поверить, однако это так, графиня. Что же из этого следует?
– Что вы прекрасно обо всем осведомлены, герцог.
– И все?
– Нет.
– Ну так продолжайте!
– Я из этого заключаю, что по доброй воле или силой необходимо вырвать короля из когтей этих Шуазелей, или! мы погибли!
– Увы!
– Простите, – продолжала графиня, – я говорю «мы», однако не волнуйтесь, герцог, это относится к членам семьи.
– И к друзьям, графиня. Позвольте на этом основании тоже принять в этом деле участие. Таким образом…
– Таким образом, вы себя причисляете к моим друзьям?
– Мне казалось, что я говорил вам об этом, графиня.
– Этого недостаточно.
– Я полагал, что доказал это.
– Вот это уже лучше. Так вы мне поможете?
– Я готов сделать все, что в моей власти, графиня, однако…
– Что?
– Не стану от вас скрывать, что дело это весьма трудное.
– Их что же, нельзя вырвать, этих Шуазелей?
– Во всяком случае, они неискоренимы.
– Вы полагаете?
– Да.
– Стало быть, что бы ни говорил славный Лафонтен, против этого дуба бессильны и ветер, и буря.
– Этот министр – большой талант!
– Ага! Вы заговорили, как энциклопедисты.
– Разве я уже не член Академии?
– О, вы в такой малой степени академик…
– Вы правы. Академик – мой секретарь, а не я. Однако я по-прежнему настаиваю на своем.
– Что Шуазель – талантливый политик?
– Совершенно верно.
– В чем же состоит его талант?
– А вот в чем, графиня: он сумел так представить дела в Парламенте и отношения с Англией, что король не может больше без него обойтись.
– Да ведь он настраивает Парламент против его величества!
– Ну конечно! В том-то и состоит ловкость!
– Он же толкает англичан к войне!
– Вот именно, потому что мир был бы для него губителен.
– Это не талант, герцог.
– Что же это, графиня?
– Это государственная измена.
– Когда государственная измена имеет успех, графиня, это талант, как мне кажется, и немалый.
– Ну, раз так, герцог, я знаю еще кое-кого, кто не менее ловок, чем де Шуазель.
– Неужели?
– По части парламентов, по крайней мере.
– Это – главный вопрос.
– Да, потому что это лицо причастно к возмущению Парламента.
– Вы меня заинтриговали, графиня.
– Вы не знаете, о ком я говорю, герцог?
– Нет, признаться…
– А ведь он – член вашей семьи.
– Неужели у меня в семье есть талантливый человек? Вы изволите говорить о моем дяде – кардинале, графиня?
– Нет, я говорю о вашем племяннике, герцоге д'Эгийоне.
– Ах, герцог д'Эгийон! Да, верно, это он дал ход делу ла Шалоте. По правде сказать, он очень милый мальчик. Он в этом деле славно потрудился. Клянусь честью, графиня, вот тот человек, которым умной женщине следовало бы дорожить.
– Видите ли, герцог, – отвечала графиня, – я даже незнакома с вашим.., племянником.
– Неужели вы его не знаете?
– Нет, я его никогда не видела.
– Бедный малый! Ну да, действительно, с тех пор, как вы пришли к власти, он неотлучно жил в Англии. Пусть поостережется, когда увидит вас, он отвык от солнца.
– Как среди всех этих мантий оказался человек его ума и его происхождения?
– Он взялся их взбудоражить за неимением лучшего. Понимаете ли, графиня, каждый старается получить удовольствие, где только можно, а в Англии удовольствий немного. До чего же он предприимчивый человек! Какой это был бы слуга королю, буде на то желание его величества! Уж при нем с дерзостью Парламента было бы покончено. Он – истинный Ришелье, графиня. Так позвольте мне…
– Что?
– Позвольте мне представить его вам тотчас по прибытии.
– Он разве должен скоро быть в Париже?
– Ах, графиня, кто может это знать? Возможно, он еще лет пять пробудет в своей Англии, как говорит шельма Вольтер! Может, он в дороге? А что, если он в двухстах милях отсюда? Может быть, он уже у городских ворот!
Маршал пристально изучал по лицу молодой женщины, какое действие на нее производят его слова.
Она на мгновение задумалась и продолжала:
– Давайте вернемся к тому, на чем мы остановились.
– Как вам будет угодно, графиня.
– А на чем мы остановились?
– На том, что его величеству было очень хорошо в Трианоне в обществе де Шуазеля.
– Да, и мы говорили о том, как бы от этого Шуазеля избавиться.
– То есть об этом говорили вы, графиня.
– Как! – воскликнула фаворитка. – Я так хочу, чтобы он ушел со своего поста, что рискую умереть, если этого не произойдет, а вы.., неужели вы мне в этом хоть немного не поможете, дорогой герцог?
– Ото! – проговорил Ришелье, важничая. – Вот что политики называют предложением.
– Принимайте мои слова, как вам будет угодно, называйте их, как хотите, но отвечайте решительно.
– Ах, какое недостойное наречие в устах такой милой и приятной женщины!
– По-вашему, это ответ, герцог?
– Не совсем. Я назвал бы это подготовкой к ответу.
– Вы готовы?
– Подождите же!
– Вы колеблетесь, герцог?
– Нисколько.
– Так я вас слушаю.
– Как вы относитесь к притчам?
– Должна сказать, что они устарели.
– Ну и что же? Солнце тоже старо, а мы ничего лучше не придумали.
– Ну, пусть будет притча. Только чтобы все было прозрачно!
– Как хрусталь!
– Ну, говорите.
– Вы готовы меня слушать, прекрасная дама?
– Я вас слушаю.
– Представьте, графиня.., вы знаете, в притчах принято взывать к воображению.
– О Господи, до чего же вы утомительны, герцог!
– Вы не верите ни одному своему слову, графиня, потому что слушаете меня с особым вниманием.
– Пусть так, я была не права.
– Итак, представьте, что вы гуляете в прекрасном саду Люсьенн и видите восхитительную сливу, одну из тех ренклодов, которые вы так любите, потому что они своим пурпурно-алым цветом напоминают вас.
– Продолжайте, господин льстец.
– Вы видите, как я уже сказал, одну из таких слив на самом верху дерева. Что вы будете делать, графиня?
– Я стану трясти дерево, черт побери!
– А если это бесполезно? Дерево толстое, неискоренимое, как вы изволили выразиться. И вот скоро вы замечаете, что оно даже не пошатнулось, а вы уже поцарапали об его кору свои прелестные ручки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12