Король остановился на полуслове, вскочил, и доброе выражение его лица стало невыразимо жестоким.
— Что случилось, государь? — спросил принц де Конде, озадаченный столь резкой переменой.
— Вы обо всем узнаете, мой кузен. Затем он обратился к офицеру:
— Просите госпожу адмиральшу.
— Госпожа адмиральша, по всей вероятности, будет беседовать с вами по личному делу, государь? — осведомился принц. — Тогда, с позволения вашего величества, я удаляюсь.
— Ни в коем случае! Напротив, я желаю, чтобы вы, мой кузен, остались и присутствовали при нашей беседе, не упустив ни единого слова. Вы уже знаете, как я умею миловать, — и он взял в руки пергамент, — теперь я вам покажу, как я умею карать.
Принц де Конде мысленно содрогнулся. Он понял, что присутствие адмиральши в апартаментах короля, где она всегда бывала только вынужденно, каким-то образом связано с причиной, приведшей его сюда, и у него зародилось смутное предчувствие, что сейчас произойдет что-то ужасное.
Портьера, опустившаяся за офицером, через несколько мгновений вновь поднялась и появилась адмиральша.
XIX. ГЛАВА, В КОТОРОЙ КОРОЛЬ МЕНЯЕТ МНЕНИЕ ОТНОСИТЕЛЬНО ГОСПОДИНА ДЕ КОНДЕ И СОВЕТНИКА АНН ДЮБУРА
Госпожа адмиральша, еще не видя короля, заметила принца де Конде. Она уже готова была послать ему самый сердечный и ласковый взгляд, как вдруг у нее перед глазами возникло лицо Франциска.
Выражение гнева, запечатлевшееся на этом лице, заставило адмиральшу опустить голову и вздрогнуть.
Представ перед королем, она поклонилась.
— Я призвал вас сюда, госпожа адмиральша, — побелевшими губами произнес сквозь зубы король, — чтобы попросить дать мне разгадку непонятного происшествия: я тщетно ищу ее все утро.
— Я всегда в распоряжении моего короля, — пробормотала адмиральша.
— Даже для того, чтобы разгадывать загадки? — спросил Франциск. — Тем лучше! Я счастлив об этом слышать, так что, не теряя времени, примемся за дело.
Адмиральша поклонилась.
— Не соизволите ли нам объяснить, нам и нашему дорогому кузену де Конде, — продолжал король, — как могло случиться, что записка, написанная по нашему приказанию одной придворной особой, оказалась утеряна вами вчера вечером в апартаментах королевы-матери?
И только теперь принц де Конде понял, что означала пробежавшая по нему дрожь, когда объявили о приходе адмиральши.
И только теперь истина полностью предстала перед ним, будто внезапно явившись из-под земли, а в ушах зазвучали страшные слова короля: «Я вам покажу, как я умею карать!»
Он бросил взгляд на адмиральшу.
А та смотрела на него и, казалось, молчаливо спрашивала: «Что отвечать королю?»
Король не понял пантомимы, разыгрываемой двумя заговорщиками, и продолжал:
— Что ж, госпожа адмиральша, загадка налицо, мы просим дать ключ к разгадке.
Адмиральша молчала. А король говорил:
— Но, возможно, вы не совсем поняли мой вопрос, и потому я его повторю. Как могло случиться, что записка, адресованная не вам, очутилась у вас в руках и вследствие какой оплошности или какого коварства она выпала у вас из кармана на ковер в апартаментах королевы-матери, а с ковра в апартаментах королевы-матери попала в руки господина де Жуэнвиля?
За это время адмиральша сумела взять себя в руки.
— Все очень просто, государь, — отвечала она, вернув себе обычное хладнокровие. — Я нашла эту записку в одном из коридоров Лувра, что ведет к залу Метаморфоз, подобрала ее, прочла, а поскольку почерк оказался мне незнаком, то понесла ее к королеве-матери, намереваясь спросить у нее, не более ли она в этом сведуща, чем я. В это время у ее величества присутствовало обширное собрание поэтов и писателей, и среди них находился господин де Брантом: он рассказывал столь невероятные истории, что все смеялись до слез, и я среди прочих; причем, государь, смеялась я так сильно, что мне понадобился платок, а когда я вынимала платок из кармана, по-видимому, на пол выпала эта злосчастная записка, про которую я тогда забыла. И когда я ее хватилась, то ее уже не было ни в кармане, ни на полу рядом со мной, и я предполагаю, что ее успел поднять господин де Жуэнвиль.
— Рассказ весьма правдоподобен, — сказал король с насмешливой улыбкой, — но за правду я его не приму, как бы правдоподобно он ни выглядел.
— Ваше величество, что вы этим хотите сказать? — забеспокоилась адмиральша.
— Вы нашли эту записку? — спросил король.
— Да, государь.
— Отлично; тогда вам легко будет сказать мне, во что она была завернута…
— Но, — пробормотала адмиральша, — она ни во что не была завернута, государь…
— Ни во что не была завернута?
— Нет, — побледнев, ответила адмиральша, — она просто была сложена вчетверо.
Тут на принца де Конде мгновенно снизошло озарение.
Очевидно, мадемуазель де Сент-Андре объяснила королю пропажу записки тем, что она потеряла платок. К несчастью, то, что совершенно ясно было для г-на де Конде, было непонятно госпоже адмиральше.
И она опустила голову под пытливым взглядом короля, дрожа все больше и больше и самим своим молчанием доказывая, что королевский гнев навис над ней заслуженно.
— Госпожа адмиральша, — произнес Франциск, — для столь набожной особы, как вы, согласитесь, ваши слова — грех, ибо это ложь, причем из самых наглых.
— Государь! — пробормотала адмиральша.
— Уж не плоды ли это новой религии, сударыня? — продолжал король. — Вот тут наш кузен де Конде, хотя и католический принц, только что в самых трогательных выражениях вещал о реформе. Так ответьте теперь сами госпоже адмиральше, наш дорогой кузен, и скажите ей от нашего имени, что, к какой бы религии человек ни принадлежал, все равно дурно обманывать своего короля.
— Смилуйтесь, государь! — пробормотала адмиральша со слезами на глазах, видя, как гнев короля нарастает со скоростью прилива.
— Да, кстати, а по какому поводу вы просите у меня милостивого к себе отношения, госпожа адмиральша? — возмутился Франциск. — Если бы мне час назад рассказали о вас нечто подобное, я готов был бы, напротив, дать руку на отсечение, что вы самый несгибаемый человек в моем королевстве.
— Государь! — воскликнула адмиральша, гордо подняв голову. — Я выдержу ваш гнев, но не ваши насмешки. Да, это правда, я не подбирала вашей записки.
— Значит, вы в этом признаетесь? — с триумфом провозгласил король.
— Да, государь, — без лишних слов ответила адмиральша.
— Значит, эту записку вам кто-то передал?
— Да, государь.
Принц внимательно следил за ходом беседы с явным намерением в подходящий момент в нее вмешаться.
— Так кто же вам ее передал, госпожа адмиральша? — продолжал спрашивать король.
— Я не смею назвать этого человека, государь, — твердо заявила в ответ г-жа де Колиньи.
— Отчего же, кузина? — заговорил принц де Конде, перехватив инициативу.
— Вот именно, отчего же? — повторил вслед за ним король, довольный оказанной поддержкой.
Адмиральша поглядела на принца, словно умоляя его, чтобы он дал объяснение только что произнесенным словам.
— Разумеется, — продолжал принц, как бы отвечая на немой вопрос адмиральши, — у меня нет ни малейшего резона скрывать от короля истину.
— А-а! — вырвалось у короля, повернувшегося к принцу де Конде, — так вы знаете ключ к разгадке всей этой истории?
— Вот именно, государь.
— И каким же образом?
— Да потому, государь, — ответил принц, — что я сыграл в этом деле главную роль.
— Вы, сударь?
— Да, я, государь.
— Так почему же вы до сих пор не сказали мне об этом ни слова?
— Потому, — ничуть не смутившись, отвечал принц, — потому, что вы не оказали мне чести своим вопросом, а я не смею себе позволить рассказывать забавные истории, каковы бы они ни были, своему благосклонному суверену, не получив предварительно на то его разрешения.
— Мне по душе ваша почтительность, кузен Луи, — сказал Франциск. — Однако даже уважение имеет свои границы, и желательно предвосхищать вопросы своего суверена, когда можешь оказаться ему полезен или, по крайней мере, хочешь быть ему приятен. Так окажите же мне любезность, сударь, и расскажите мне все, что вам известно по этому поводу и по поводу вашей роли во всей этой истории.
— Я сыграл роль случая. Это я нашел записку.
— А! Так это были вы! — нахмурился король, бросив суровый взгляд на принца. — Теперь меня ничуть не удивляет, что вы выжидали, когда же я стану задавать вопросы. А-а… значит, записку нашли именно вы?
— Да, именно я, государь.
— И где же?
— Как раз в коридоре, что ведет к залу Метаморфоз, как только что имела честь сообщить вам госпожа адмиральша.
Взгляд короля скользнул вначале в сторону принца, потом в сторону адмиральши и, казалось, пытался установить степень соучастия этих двоих.
— Ну что ж, мой кузен, раз вы эту записку нашли, то должны знать, во что она была упрятана…
— Она не была упрятана, государь.
— Как! — воскликнул король, побелев, — вы осмеливаетесь мне заявлять, что эта записка не была упрятана?
— Да, государь, ибо имею дерзость говорить только правду, и потому имею честь повторить вашему величеству, что записка не была упрятана, но аккуратно завернута.
— Упрятана или завернута, сударь, — проговорил король, — разве это не одно и то же?
— Ах, государь, — произнес принц, — между этими двумя словами есть существенная разница. Упрятывают заключенного, а письмо завертывают.
— Я не знал, что вы такой великий лингвист, мой кузен.
— Досуг, предоставленный мирными временами, позволил мне изучить грамматику, государь.
— Итак, сударь, чтобы покончить со всем этим, расскажите мне, во что записка была упрятана, то есть завернута.
— В изящный платок с вышивкой по четырем углам, государь, а в одном из этих уголков и спряталась записка!
— Где этот платок?
Принц вытащил его из-за пазухи.
— Вот он, государь!
Король резким движением вырвал платок из рук принца Конде.
— Отлично! А теперь скажите, каким образом записка, найденная вами, попала в руки госпожи адмиральши?
— Ничего не может быть проще, государь. Спускаясь по лестнице в направлении выхода из Лувра, я встретил госпожу адмиральшу и сказал ей: «Кузина, вот записка — ее потерял какой-то из кавалеров или какая-то из дам в Лувре. Соблаговолите узнать, кто потерял записку, что вам будет легко сделать через Дандело, он сейчас начальник стражи, и любезно верните записку по назначению».
— Это, действительно, совершенно естественно, мой кузен, — проговорил король, не веря ни единому слову из сказанного.
— Что ж, государь, — произнес принц де Конде, делая вид, что уходит, — поскольку я имел честь полностью удовлетворить ваше величество…
Но король жестом остановил его.
— Прошу вас, мой кузен, задержитесь еще ненадолго.
— Охотно, государь, само собой разумеется!
— Госпожа адмиральша, — начал король, повернувшись к г-же де Колиньи, — признаю, что вы настоящая верноподданная, ибо в данной ситуации, в присутствии господина принца де Конде, вы рассказали мне все, что в состоянии были рассказать. Прошу у вас прощения за то, что побеспокоил вас. Вы свободны и можете быть уверены в нашей благосклонности. Прочее касается одного лишь господина де Конде.
Адмиральша поклонилась и вышла.
Господин де Конде охотно бы за нею последовал, но его удерживал приказ короля.
Как только адмиральша удалилась, король приблизился к принцу, стиснув зубы, с посиневшими губами.
— Сударь, — проговорил он, — вам незачем было обращаться к госпоже адмиральше, чтобы узнать, кому адресована записка.
— Каким образом, государь?
— Дело в том, что в одном из уголков платка находятся инициалы, а в другом — герб мадемуазель де Сент-Андре.
Теперь настала очередь г-на де Конде опустить голову.
— Вы заранее знали, что записка принадлежит мадемуазель де Сент-Андре, и, зная это, преднамеренно сделали так, чтобы эта записка попала в руки королевы-матери.
— Пусть ваше величество хотя бы окажет мне справедливость, приняв во внимание следующий факт: мне не было известно, что эта записка написана по вашему распоряжению и что она может скомпрометировать ваше величество.
— Сударь, коль скоро вы так великолепно знаете значение слов во французском языке, вы также обязаны знать, что мое величество не может скомпрометировать ничто: я волен делать все, что мне заблагорассудится, и никто не может в этом ничего усматривать и не смеет по этому поводу ничего говорить, а в доказательство этого…
Он подошел к столу и взял лист пергамента, где уже собственноручно написал полторы строчки.
— А в доказательство этого — вот!
И резким движением он надорвал пергамент.
— Ах, государь, пусть лучше ваш гнев падет на меня, а не на невинного!
— С того момента, как он оказался под защитой моего врага, он больше не невинный!
— Вашего врага, государь? — воскликнул принц. — Значит, король считает меня своим врагом?
— Почему же нет, если с этого момента я ваш враг?
И он разорвал уже надорванный лист на мелкие кусочки.
— Государь, государь, во имя Неба! — воскликнул принц.
— Сударь, вот мой ответ на угрозы, только что высказанные вами от имени гугенотской партии. Я их не боюсь, и вас вместе с ними, если вам вдруг вздумается стать у них командующим. Сегодня вечером советник Анн Дюбур будет казнен.
— Государь, прольется кровь невинного человека, прольется кровь поборника справедливости!
— Прекрасно, — упорствовал король, — пусть она прольется, пусть она капля за каплей падет на голову того, по чьей вине она прольется.
— На чью же, государь?
— На вашу, господин де Конде!
И, указав пальцем на дверь, заявил принцу:
— Уходите, сударь!
— Но, государь… — настойчиво продолжал уговоры принц.
— Уходите же, я вам говорю! — вновь заскрипел зубами король и топнул ногой. — Я не ручаюсь за вашу безопасность, если вы еще на десять минут задержитесь в Лувре!
Принц поклонился и вышел.
Король, совершенно раздавленный, рухнул в кресло и, облокотившись о стол, закрыл лицо руками.
XX. ОБЪЯВЛЕНИЕ ВОЙНЫ
Можно без труда понять, что если король пришел в ярость, то и принц де Конде разъярился не меньше, причем степень его гнева была даже выше, поскольку винить ему было некого, кроме самого себя, ведь именно он приходил к мадемуазель де Сент-Андре, именно он нашел записку, спрятанную в платке, именно он, в конце концов, отдал эту записку адмиральше Колиньи.
И, как обычно поступают люди, по собственной вине впутанные в нехорошее дело, он решил довести его до конца и сжечь за собой все корабли, чтобы отрезать себе путь к отступлению.
К тому же, претерпев все, что заставила его пережить мадемуазель де Сент-Андре, он вверг бы себя в величайшее отчаяние, граничащее со стыдом и бессилием, если бы ушел, не пустив при отступлении ту парфянскую стрелу, что так часто возвращается и поражает сердце метнувшего ее влюбленного: стрелу мести.
На месть королю он уже решился, но по поводу мести мадемуазель де Сент-Андре он еще испытывал сомнения.
В какой-то миг он задал себе вопрос, не является ли для него, мужчины, проявлением трусости месть женщине; но чем более он копался в душе, тем больше, отвечая самому себе, утверждался в мысли, что эта юная девушка — мстительная притворщица по натуре — далеко не слабый противник и может уже сегодня стать, вне всякого сомнения, официальной любовницей короля.
Да, конечно, гораздо менее опасно бросить вызов храбрейшему и искуснейшему из придворных, чем бесповоротно поссориться с мадемуазель де Сент-Андре.
Он прекрасно понимал, что стоит ему поссориться с нею, как придется выдерживать войну не на жизнь, а на смерть, не знающую ни мира, ни перемирия, и эта война, в которой будет много опасностей, засад, открытых и тайных нападений, будет продолжаться столько, сколько будет длиться любовь короля.
А поскольку его противница обладала исключительной красотой, изменчивым характером, пьяняще-сладострастным темпераментом, то принц понимал, что эта любовь, как и любовь Генриха II к герцогине де Валантинуа, может продолжаться всю жизнь.
Эта схватка не будет похожа на поединок храбреца со львом; но он не считался с этой опасностью, куда более серьезной, чем она казалась на вид, подобно тому как безрассудный путешественник с одной лишь палкой в руках тешит себя тем, что дразнит красавицу-кобру, малейший укус которой смертелен.
Опасность на деле была до того велика, что принц задумался на мгновение, а надо ли добавлять еще одну грозу к тем громам и молниям, что уже громыхали и сверкали над его головой.
Но если вначале, до своих раздумий, он колебался, опасаясь поддаться трусости, то теперь чувствовал, что его безоговорочно влечет вперед и что его замысел, каким бы трусливым он ни выглядел внешне, на поверку оказывается смелым до безумия.
Если бы ему нужно было спускаться по лестницам, пересекать двор, идти в другой жилой корпус, — короче, если бы между уходом от короля и приходом к мадемуазель де Сент-Андре у него было время для более серьезного размышления, быть может, рассудочность пришла бы ему на помощь и, подобно античной Минерве, за руку выведшей Улисса из гущи сражения, холодная богиня увела бы его из Лувра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36