Грубый рыбак Франсуа Гишар, для которого не было до сих пор большего наслаждения, чем поймать карпа или щуку, от звуков девичьего голоса погрузился в глубокую задумчивость. Не без робости раздвигал он ветки, чтобы рассмотреть внешность певуньи, когда, выколачивая белье вальком, она приподнимала свое пылающее от работы лицо и становились видны ее губы, целиком отданные песенке, и ее сверкающие глаза.
Франсуа Гишар пребывал в восхищении до тех пор, пока девушка не закончила выжимать последнюю скатёрку.
Но вот она собрала плоды своего труда в корзину и собралась взвалить эту ношу к себе на спину.
Однако ее уход не устраивал Франсуа Гишара: он был готов всю ночь слушать очаровавшие его звуки и не понимал, какие еще дела могут быть у такой прекрасной певуньи.
Рыбак осторожно уперся багром в берег и, резко оттолкнувшись, заставил свою лодку в одно мгновение перенести его через рукав реки.
Обернувшись, чтобы подобрать валек, прачка заметила молодого человека, смотревшего на нее с открытым ртом и большими от удивления глазами; он приблизился столь бесшумно, что показался ей привидением.
Тихо вскрикнув, девушка хотела схватить корзину и убежать, но покачнулась от сильного волнения, и ее белье — красное, голубое, серое, белое и разноцветное — рассыпалось по земле.
— Ну вот, глядите, что вы наделали, — сказала прачка Франсуа Гишару, спрыгнувшему на берег. — Что за шутки!.. Белье ведь уже прополощено!..
Рыбак стоял с таким расстроенным видом и, казалось, был настолько смущен происшествием, невольным виновником которого он стал, что, как только взгляд девушки упал на него, выражение ее лица заметно смягчилось.
Слезы, брызнувшие в первый миг от досады, застыли в ее глазах; она рассмеялась, и ее губы раскрылись, являя взору тридцать две безупречные жемчужины, — так что можно было подумать, будто она плачет от избытка веселья.
Смех девушки окончательно привел Франсуа Гишара в замешательство. У него был такой несчастный вид, что певунья сжалилась над ним и приказала ему в наказание помочь ей устранить последствия неприятности, случившейся по его вине; услышав это, он немного воспрянул духом.
Опустившись на колени на песчаном берегу, Франсуа принялся полоскать белье столь же ловко, как это могла бы делать сама хорошенькая прачка.
Она уже не пела, а что-то щебетала, и рыбак охотно сделал бы в четыре раза больше, лишь бы его вновь одарили хоть какой-нибудь песенкой.
Видя, что девушка не собирается расщедриться, он решил подзадорить ее.
— Скажи-ка, гражданка, — начал Франсуа, — как же так: ты знаешь самые славные песенки, какие только распевают женщины, но не знаешь вот этой:
О Ричард, повелитель мой!
Король, забытый всей вселенной!
Я на земле один с тобой,
Тебе служивший неизменно… note 1
— Кто тебе сказал, что я ее не знаю? — сказала прачка в ответ.
— А как же! Я слушал тебя два часа, а может, и больше — время так быстро пролетело, что трудно сказать, сколько я там сидел, — но не слышал этой песни.
— Если ты не слышал ее, гражданин, то лишь потому, что я не захотела ее спеть.
— Что ж, гражданка, если ты мне ее споешь, я охотно пойду с тобой, чтобы отнести твою корзину на вершину шенвьерского холма, ведь с тех пор как моя бедная матушка ушла в мир иной, мне ни разу не доводилось слышать этой песенки, а ведь я так ее любил, когда был мальчишкой.
— Такие сделки не по мне, гражданин Франсуа Гишар, — резко ответила прачка.
— Так ты меня знаешь? — удивился молодой человек.
— А как же! Сдается мне, рыбаки и прачки — близкая родня.
— Тогда спой.
— Нет уж, увольте! Да меня арестуют за эту песню аристократов, если кто-нибудь услышит хотя бы мотив. Помогите же мне поднять корзину. Такие песни поют за закрытыми дверями, под одеялом, мужу на ушко. До свидания, гражданин Гишар.
Рыбак смотрел девушке вслед, пока она не скрылась за тополями; дойдя до виноградника на холме, она обернулась и насмешливо помахала своему слушателю рукой. Он стоял на том же месте, где они расстались.
Франсуа еще долго не спешил уходить, хотя его заждалось несколько сотен рыболовных крючков, лежавших наготове, в тот вечер он не стал закидывать свои донные удочки в заводь Жавьо. Вместо этого он направил лодку туда, где задержался, чтобы послушать певунью. Как только стемнело, Франсуа улегся в лодке, но не смог заснуть, и всю ночь, слушая соловьев, посылавших во мрак и безмолвие свои любовные трели, он вертел головой над бортом лодки, высматривая на берегу молодую прачку.
II. ОТДАВ ДОЛЖНОЕ РОДОСЛОВНОЙ ФРАНСУА ГИШАРА, МЫ ПЕРЕХОДИМ К ИСТОРИИ ЕГО ЛЮБВИ И К ТОМУ, ЧТО ИЗ НЕЕ ВОСПОСЛЕДОВАЛО
В последующие дни Франсуа Гишар был весьма рассеян.
Он забывал насаживать червяков на свои удочки, и только совсем уж безмозглая рыба могла бы клюнуть на голое острое железо, которым рыбак вознамерился ее прельстить.
Целыми часами он перебирал в памяти услышанные им песенки хорошенькой прачки, а лодка тем временем тихо скользила вниз по течению вместе с накидной сетью, красующейся у одного из его бортов; лишь поравнявшись с бонёйской мельницей, Франсуа вспоминал, что он еще ни разу не закинул в воду свой невод.
Принимая листья лягушечьей травы за проявления клёва, он, знавший русло реки столь же хорошо, как крестьянин — обрабатываемую им пашню, не раз забрасывал накидную сеть в болотные кочки или на стволы деревьев и вытаскивал ее оттуда всю в лохмотьях.
Чем больше проходило времени, тем чаще на него находили такие затмения. Как-то раз Франсуа отправился вынимать свои вентеря и, опрометчиво
предавшись опасным мечтам, утратил память — самое необходимое ему в тот момент свойство разума. Вследствие этого из шестнадцати вентерей, поставленных рыбаком, он потерял четырнадцать и, вдобавок, выходя из воды, так неудачно схватил один из найденных им вентерей, что находившийся в нем превосходный карп вырвался и упал в воду.
Франсуа Гишар испуганно огляделся, чтобы убедиться, что никто не заметил его оплошности, непростительной даже для новичка; он взревел от ярости и разорвал вентерь в клочья, а лохмотья выбросил в реку. Затем он тяжело опустился на настил лодки и некоторое время предавался отчаянию. Однако Франсуа был сделан не из того теста, что большинство воздыхателей, — он понял, что пора немедленно принять важное решение.
Яростно взмахнув веслом, рыбак развернул лодку и вскоре причалил к берегу департамента Сена-и-Марна; затем он воткнул в землю багор, привязал к нему лодку и стал подниматься к Шенвьеру с тем же выражением роковой решимости на лице, с каким, вероятно, Вильгельм Завоеватель впервые ступил на территорию Англии.
Правда, враги нормандского герцога избавили своего будущего победителя от докучливой заботы блуждать в поисках их войска, в то время как Франсуа Гишару предстояло разыскать девушку, принесшую невообразимое смятение в его душу.
Он прошел вдоль всей главной улицы деревни, где его появление не осталось незамеченным, ибо наш речной волк, не слишком знакомый с сельскими правилами приличия, бесцеремонно открывал двери всех домов, встречавшихся на его пути, w, просунув голову в проем, растерянно обозревал внутренность каждого жилища, а затем удалялся, не отвечая на ругательства и проклятия, которыми осыпали его потревоженные мужчины и женщины, и не обращая внимания на испуганные крики детей.
Наконец Франсуа Гишар дошел до последней хижины, которая стояла на дороге, ведущей в Шампиньи; его обход домов ничего не дал — в итоге он лишь приобрел попутчиков из местных мальчишек и девчонок, которые следовали за сумасбродом на почтительном расстоянии и, тихо шушукаясь, с любопытством наблюдали за его действиями.
Франсуа Гишар хотел было расспросить кого-нибудь из маленьких ротозеев об интересующей его девушке, однако пришел в замешательство, не зная, как описать предмет своих поисков: хорошенькое личико нельзя считать характерной приметой.
Тем не менее рыбак направился в сторону своей небольшой свиты, но ребятишки неправильно истолковали его намерения и бросились врассыпную; при этом передние стали теснить тех, кто был позади, старшие толкали более слабых, одни падали, других сшибали с ног, и все удирали что было сил, словно стая потревоженных воришек-воробьев.
Настроение Франсуа Гишара, не ожидавшего подобного развития событий, окончательно испортилось; он схватил одного из тех, кто был повержен на землю, и встряхнул его с такой силой, что бедняжка расплакался и умоляюще протянул к обидчику свои ручонки.
Рыбак пытался его утешить, но все усилия были напрасными: чем ласковее он увещевал малыша, тем громче тот рыдал; Франсуа был вынужден поставить его на землю, и тот сразу же успокоился и со смехом побежал к своим дружкам.
Едва отпустив своего пленника, Франсуа Гишар тотчас же пожалел об этом: когда искаженное страхом лицо ребенка приняло спокойное выражение, он стал поразительно кого-то ему напоминать. Франсуа уже где-то видел эти большие, темные, влажные и блестящие глаза, смотревшие на него из-под взъерошенных, падавших на лоб волос мальчугана; улыбка, округлившая его крепкие, как яблоко, и румяные, как вишня, щеки, была улыбкой хорошенькой прачки.
Франсуа бросился вдогонку за малышом, но, хотя он неплохо бегал, постреленок мчался еще быстрее. Мальчишка свернул в улочку, тянущуюся вдоль шенвьерской церкви; в конце улочки он нырнул в какие-то ворота, затворил их за собой и в страхе побежал прятаться в погреб.
Сердце Франсуа Гишара подпрыгнуло от радостной надежды, ведь он еще не заглядывал в эту улочку, в этот дом.
Он решительно вошел в ворота, в которых скрылся проказник, и оказался во дворе с навозными кучами, кудахтающими курами и копающимися в грязи утками.
Однако во дворе были не только куры и утки, но и повозка; рядом с ней находился мужчина лет пятидесяти; он брал сено из стога и вязал его в пуки; на повозке стояла девушка, раскладывавшая ровными рядами эти связки, которые подавал ей мужчина, между дощатыми стенками тележки.
Увидев Франсуа Гишара, девушка покраснела, но рыбак, узнавший хорошенькую прачку, зарделся еще сильнее.
— Добрый день! — не отрываясь от работы, произнес мужчина, вязавший пуки.
— Добрый день! — ответил рыбак, прислонившись к стогу (он страшно запыхался во время погони).
Последовала пауза: хозяин дома, как всякий истинный крестьянин, был себе на уме; он не желал придавать незваному гостю смелости вопросом и ждал, когда тот сам объяснит цель своего визита.
— Я пришел к вам поговорить о делах, — наконец, выдавил из себя Франсуа Гишар, многозначительно поглядев на девушку, продолжавшую укладывать сено с еще большим усердием, чтобы скрыть свое смущение.
— А, так вы пришли по поводу вина? В этом году оно будет дорого стоить, парень; и не потому что виноградники побило морозом, не потому что виноград осыпался, не из-за сильной засухи или сильных дождей, а черт вмешался, и лоза в этом году не родит: немало нужно арпанов, чтобы получить один мюи вина.
— Нет, я пришел к вам вовсе не за вином, — ответил Франсуа Гишар, чувствуя, что если он не поторопится с признанием, то вообще не сможет его произнести. — Я пришел просить вас выдать за меня замуж вашу дочь.
Виноградарь не поднял головы, но его глаза удивительно живо оглядели воздыхателя с головы до ног.
— А! Это другое дело, — произнес он, — за этим стоило бежать, как на пожар, голубчик, ведь наша Луизон — работница хоть куда! Глядите сами! Девка уложила центнер сена, она обработает и сетье виноградника не хуже нас с вами. Надо подумать, парень, надо подумать. Однако ж, — продолжал крестьянин (как видно, он был из тех, кто никогда не упустит своего), — раз вы хотите стать членом нашей семьи, надо показать себя, парень, надо показать себя, а не сидеть тут у стога как бездельник: следует помочь нам нагрузить сеном эту повозку. Ну-ну, живей! Быть может, те пистоли, что мне заплатят завтра, когда-нибудь осядут в шкафу моей дочки!.. Давай, давай, за работу!
Эти слова подстегнули и без того не в меру разгоряченного Франсуа Гишара. Он бросился на сено, как на противника, которого предстоит разгромить, и, крепко сжимая его в объятиях, принялся вязать в пуки с таким яростным рвением, что гора фуража стала таять на глазах и вскоре окончательно исчезла, перекочевав в повозку.
Луизон смотрела на своего поклонника с улыбкой; ее отец тоже улыбался, но значение этих улыбок было совершенно различным.
Когда работа была окончена, виноградарь поблагодарил Франсуа Гишара, хотя в его признательности чувствовалась насмешка; затем он пригласил рыбака присесть рядом с ним на старый ствол черешни — одно из основных украшений двора, и, приказав дочери принести вина, стал расспрашивать гостя о роде его занятий.
Франсуа Гишар, который не променял бы свое ремесло даже на звание первого консула и не знал ничего прекраснее этого занятия, заявил без колебаний, что он рыбак.
Услышав это признание, крестьянин нахмурился и, когда дочь протянула отцу кувшинчик вина, чтобы тот налил гостю полный стакан, нацедил ему не больше трети.
Таким образом отец девушки хотел показать свое пренебрежение к общественному положению ее поклонника.
Однако, когда тот стал добиваться окончательного ответа, который решил бы его судьбу, виноградарь, еще не решившийся дать ему отказ, хотя тот созрел уже у него в голове, лишь несколько раз повторил:
— Надо подумать, парень, надо подумать. Было ясно, что физическая сила Франсуа Гишара произвела на него сильное впечатление, и хитрый крестьянин что-то задумал в отношении своего гостя.
Рыбак ушел из дома Луизон полный дерзких мечтаний и, спускаясь с холма, во все горло распевал грубым голосом и отчаянно фальшивя песню, услышанную им от Луизон в тот день, когда он следил за ней из ивовых зарослей.
На другой день Франсуа снова отправился в Шенвьер; он нес своему будущему тестю все необходимое для приготовления матлота. Будущий тесть поблагодарил молодого человека и, не дав ему даже поздороваться с Луизон, повел его в поле, чтобы с его помощью закончить последние работы в винограднике.
Франсуа Гишар вспахал землю столь же превосходно, как он управился с сеном.
На следующий день рыбак явился с корзиной, в которой лежал улов, состоявший из отличных перламутровых пескарей.
В этот раз ему пришлось перевозить на тележке навоз.
Так и пошло: каждый день крестьянин находил парню новое занятие, привлекая возможного зятя к наведению порядка в своем небольшом имении. За один день он получал выгоду, какую приносят два рабочих дня, поскольку Франсуа Гишар по-прежнему работал за двоих, и подобный подход имел то преимущество, что папаша Луизон не тратился даже на еду, ибо, хотя рыбак уже мог считать себя членом семьи, когда надо было поусердствовать, все было иначе, когда приходило время сесть за стол: виноградарь так же жадничал, наливая ему вино, как и в первый раз.
Франсуа Гишар не сердился на такое гостеприимство, ибо манящая до этого улыбка Луизон теперь излучала нежность и даже сочувствие, как бы говоря поклоннику: «Мое сердце вознаградит тебя за труды».
Что касается виноградаря, то он, когда Франсуа Гишар, ставший робким вследствие своего подневольного труда, отваживался слегка поторопить его с ответом, неизменно отвечал: «Надо подумать».
Так продолжалось целый месяц.
Франсуа Гишар, рыбачивший по ночам, днем превращался в настоящего крестьянина.
Вслед за сбором урожая пришла зима; багровые листья виноградных кустов усыпали всю долину, лоза выглядела так же уныло, как сухие побеги, и жерди были сложены в штабель в ожидании следующей весны.
Некоторое время виноградарь использовал Франсуа Гишара на гумне, заставляя его молотить хлеб, но настал момент, когда в мякине не осталось ни единого зернышка, и в тот день рыбак бродил без дела. Бродя так взад и вперед, он подходил к Луизон, и тогда ее папаша сердито хмурил брови.
Когда на следующий день Франсуа Гишар снова пришел в Шенвьер, он заметил, что глаза девушки были красными, словно она плакала. Крестьянин не ответил на приветствие своего оставшегося не у дел работника; было ясно, что в засыпанном снегом дворе крестьянского домика с его искрящейся от инея соломенной крышей, с которой свисали длинными пиками сосульки, над головой бедного рыбака сгустились страшные тучи.
Действительно, вскоре разразилась гроза.
Папаша властным жестом приказал дочери выйти из комнаты и, указав Франсуа на скамеечку напротив своей табуретки, у высокого камина, где чадили, не желая гореть, два тополиных корневища, заявил парню, что его присутствие в доме вызывает пересуды, и поэтому ему придется прекратить свои посещения, чтобы не ставить под угрозу будущее Луизон.
Даже если бы Франсуа Гишар обнаружил в своей сети слона, его изумление не было бы настолько велико.
Рыбак полагал, что, батрача на папашу своей возлюбленной, он как бы внес задаток в счет сделки, которую ему хотелось заключить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
Франсуа Гишар пребывал в восхищении до тех пор, пока девушка не закончила выжимать последнюю скатёрку.
Но вот она собрала плоды своего труда в корзину и собралась взвалить эту ношу к себе на спину.
Однако ее уход не устраивал Франсуа Гишара: он был готов всю ночь слушать очаровавшие его звуки и не понимал, какие еще дела могут быть у такой прекрасной певуньи.
Рыбак осторожно уперся багром в берег и, резко оттолкнувшись, заставил свою лодку в одно мгновение перенести его через рукав реки.
Обернувшись, чтобы подобрать валек, прачка заметила молодого человека, смотревшего на нее с открытым ртом и большими от удивления глазами; он приблизился столь бесшумно, что показался ей привидением.
Тихо вскрикнув, девушка хотела схватить корзину и убежать, но покачнулась от сильного волнения, и ее белье — красное, голубое, серое, белое и разноцветное — рассыпалось по земле.
— Ну вот, глядите, что вы наделали, — сказала прачка Франсуа Гишару, спрыгнувшему на берег. — Что за шутки!.. Белье ведь уже прополощено!..
Рыбак стоял с таким расстроенным видом и, казалось, был настолько смущен происшествием, невольным виновником которого он стал, что, как только взгляд девушки упал на него, выражение ее лица заметно смягчилось.
Слезы, брызнувшие в первый миг от досады, застыли в ее глазах; она рассмеялась, и ее губы раскрылись, являя взору тридцать две безупречные жемчужины, — так что можно было подумать, будто она плачет от избытка веселья.
Смех девушки окончательно привел Франсуа Гишара в замешательство. У него был такой несчастный вид, что певунья сжалилась над ним и приказала ему в наказание помочь ей устранить последствия неприятности, случившейся по его вине; услышав это, он немного воспрянул духом.
Опустившись на колени на песчаном берегу, Франсуа принялся полоскать белье столь же ловко, как это могла бы делать сама хорошенькая прачка.
Она уже не пела, а что-то щебетала, и рыбак охотно сделал бы в четыре раза больше, лишь бы его вновь одарили хоть какой-нибудь песенкой.
Видя, что девушка не собирается расщедриться, он решил подзадорить ее.
— Скажи-ка, гражданка, — начал Франсуа, — как же так: ты знаешь самые славные песенки, какие только распевают женщины, но не знаешь вот этой:
О Ричард, повелитель мой!
Король, забытый всей вселенной!
Я на земле один с тобой,
Тебе служивший неизменно… note 1
— Кто тебе сказал, что я ее не знаю? — сказала прачка в ответ.
— А как же! Я слушал тебя два часа, а может, и больше — время так быстро пролетело, что трудно сказать, сколько я там сидел, — но не слышал этой песни.
— Если ты не слышал ее, гражданин, то лишь потому, что я не захотела ее спеть.
— Что ж, гражданка, если ты мне ее споешь, я охотно пойду с тобой, чтобы отнести твою корзину на вершину шенвьерского холма, ведь с тех пор как моя бедная матушка ушла в мир иной, мне ни разу не доводилось слышать этой песенки, а ведь я так ее любил, когда был мальчишкой.
— Такие сделки не по мне, гражданин Франсуа Гишар, — резко ответила прачка.
— Так ты меня знаешь? — удивился молодой человек.
— А как же! Сдается мне, рыбаки и прачки — близкая родня.
— Тогда спой.
— Нет уж, увольте! Да меня арестуют за эту песню аристократов, если кто-нибудь услышит хотя бы мотив. Помогите же мне поднять корзину. Такие песни поют за закрытыми дверями, под одеялом, мужу на ушко. До свидания, гражданин Гишар.
Рыбак смотрел девушке вслед, пока она не скрылась за тополями; дойдя до виноградника на холме, она обернулась и насмешливо помахала своему слушателю рукой. Он стоял на том же месте, где они расстались.
Франсуа еще долго не спешил уходить, хотя его заждалось несколько сотен рыболовных крючков, лежавших наготове, в тот вечер он не стал закидывать свои донные удочки в заводь Жавьо. Вместо этого он направил лодку туда, где задержался, чтобы послушать певунью. Как только стемнело, Франсуа улегся в лодке, но не смог заснуть, и всю ночь, слушая соловьев, посылавших во мрак и безмолвие свои любовные трели, он вертел головой над бортом лодки, высматривая на берегу молодую прачку.
II. ОТДАВ ДОЛЖНОЕ РОДОСЛОВНОЙ ФРАНСУА ГИШАРА, МЫ ПЕРЕХОДИМ К ИСТОРИИ ЕГО ЛЮБВИ И К ТОМУ, ЧТО ИЗ НЕЕ ВОСПОСЛЕДОВАЛО
В последующие дни Франсуа Гишар был весьма рассеян.
Он забывал насаживать червяков на свои удочки, и только совсем уж безмозглая рыба могла бы клюнуть на голое острое железо, которым рыбак вознамерился ее прельстить.
Целыми часами он перебирал в памяти услышанные им песенки хорошенькой прачки, а лодка тем временем тихо скользила вниз по течению вместе с накидной сетью, красующейся у одного из его бортов; лишь поравнявшись с бонёйской мельницей, Франсуа вспоминал, что он еще ни разу не закинул в воду свой невод.
Принимая листья лягушечьей травы за проявления клёва, он, знавший русло реки столь же хорошо, как крестьянин — обрабатываемую им пашню, не раз забрасывал накидную сеть в болотные кочки или на стволы деревьев и вытаскивал ее оттуда всю в лохмотьях.
Чем больше проходило времени, тем чаще на него находили такие затмения. Как-то раз Франсуа отправился вынимать свои вентеря и, опрометчиво
предавшись опасным мечтам, утратил память — самое необходимое ему в тот момент свойство разума. Вследствие этого из шестнадцати вентерей, поставленных рыбаком, он потерял четырнадцать и, вдобавок, выходя из воды, так неудачно схватил один из найденных им вентерей, что находившийся в нем превосходный карп вырвался и упал в воду.
Франсуа Гишар испуганно огляделся, чтобы убедиться, что никто не заметил его оплошности, непростительной даже для новичка; он взревел от ярости и разорвал вентерь в клочья, а лохмотья выбросил в реку. Затем он тяжело опустился на настил лодки и некоторое время предавался отчаянию. Однако Франсуа был сделан не из того теста, что большинство воздыхателей, — он понял, что пора немедленно принять важное решение.
Яростно взмахнув веслом, рыбак развернул лодку и вскоре причалил к берегу департамента Сена-и-Марна; затем он воткнул в землю багор, привязал к нему лодку и стал подниматься к Шенвьеру с тем же выражением роковой решимости на лице, с каким, вероятно, Вильгельм Завоеватель впервые ступил на территорию Англии.
Правда, враги нормандского герцога избавили своего будущего победителя от докучливой заботы блуждать в поисках их войска, в то время как Франсуа Гишару предстояло разыскать девушку, принесшую невообразимое смятение в его душу.
Он прошел вдоль всей главной улицы деревни, где его появление не осталось незамеченным, ибо наш речной волк, не слишком знакомый с сельскими правилами приличия, бесцеремонно открывал двери всех домов, встречавшихся на его пути, w, просунув голову в проем, растерянно обозревал внутренность каждого жилища, а затем удалялся, не отвечая на ругательства и проклятия, которыми осыпали его потревоженные мужчины и женщины, и не обращая внимания на испуганные крики детей.
Наконец Франсуа Гишар дошел до последней хижины, которая стояла на дороге, ведущей в Шампиньи; его обход домов ничего не дал — в итоге он лишь приобрел попутчиков из местных мальчишек и девчонок, которые следовали за сумасбродом на почтительном расстоянии и, тихо шушукаясь, с любопытством наблюдали за его действиями.
Франсуа Гишар хотел было расспросить кого-нибудь из маленьких ротозеев об интересующей его девушке, однако пришел в замешательство, не зная, как описать предмет своих поисков: хорошенькое личико нельзя считать характерной приметой.
Тем не менее рыбак направился в сторону своей небольшой свиты, но ребятишки неправильно истолковали его намерения и бросились врассыпную; при этом передние стали теснить тех, кто был позади, старшие толкали более слабых, одни падали, других сшибали с ног, и все удирали что было сил, словно стая потревоженных воришек-воробьев.
Настроение Франсуа Гишара, не ожидавшего подобного развития событий, окончательно испортилось; он схватил одного из тех, кто был повержен на землю, и встряхнул его с такой силой, что бедняжка расплакался и умоляюще протянул к обидчику свои ручонки.
Рыбак пытался его утешить, но все усилия были напрасными: чем ласковее он увещевал малыша, тем громче тот рыдал; Франсуа был вынужден поставить его на землю, и тот сразу же успокоился и со смехом побежал к своим дружкам.
Едва отпустив своего пленника, Франсуа Гишар тотчас же пожалел об этом: когда искаженное страхом лицо ребенка приняло спокойное выражение, он стал поразительно кого-то ему напоминать. Франсуа уже где-то видел эти большие, темные, влажные и блестящие глаза, смотревшие на него из-под взъерошенных, падавших на лоб волос мальчугана; улыбка, округлившая его крепкие, как яблоко, и румяные, как вишня, щеки, была улыбкой хорошенькой прачки.
Франсуа бросился вдогонку за малышом, но, хотя он неплохо бегал, постреленок мчался еще быстрее. Мальчишка свернул в улочку, тянущуюся вдоль шенвьерской церкви; в конце улочки он нырнул в какие-то ворота, затворил их за собой и в страхе побежал прятаться в погреб.
Сердце Франсуа Гишара подпрыгнуло от радостной надежды, ведь он еще не заглядывал в эту улочку, в этот дом.
Он решительно вошел в ворота, в которых скрылся проказник, и оказался во дворе с навозными кучами, кудахтающими курами и копающимися в грязи утками.
Однако во дворе были не только куры и утки, но и повозка; рядом с ней находился мужчина лет пятидесяти; он брал сено из стога и вязал его в пуки; на повозке стояла девушка, раскладывавшая ровными рядами эти связки, которые подавал ей мужчина, между дощатыми стенками тележки.
Увидев Франсуа Гишара, девушка покраснела, но рыбак, узнавший хорошенькую прачку, зарделся еще сильнее.
— Добрый день! — не отрываясь от работы, произнес мужчина, вязавший пуки.
— Добрый день! — ответил рыбак, прислонившись к стогу (он страшно запыхался во время погони).
Последовала пауза: хозяин дома, как всякий истинный крестьянин, был себе на уме; он не желал придавать незваному гостю смелости вопросом и ждал, когда тот сам объяснит цель своего визита.
— Я пришел к вам поговорить о делах, — наконец, выдавил из себя Франсуа Гишар, многозначительно поглядев на девушку, продолжавшую укладывать сено с еще большим усердием, чтобы скрыть свое смущение.
— А, так вы пришли по поводу вина? В этом году оно будет дорого стоить, парень; и не потому что виноградники побило морозом, не потому что виноград осыпался, не из-за сильной засухи или сильных дождей, а черт вмешался, и лоза в этом году не родит: немало нужно арпанов, чтобы получить один мюи вина.
— Нет, я пришел к вам вовсе не за вином, — ответил Франсуа Гишар, чувствуя, что если он не поторопится с признанием, то вообще не сможет его произнести. — Я пришел просить вас выдать за меня замуж вашу дочь.
Виноградарь не поднял головы, но его глаза удивительно живо оглядели воздыхателя с головы до ног.
— А! Это другое дело, — произнес он, — за этим стоило бежать, как на пожар, голубчик, ведь наша Луизон — работница хоть куда! Глядите сами! Девка уложила центнер сена, она обработает и сетье виноградника не хуже нас с вами. Надо подумать, парень, надо подумать. Однако ж, — продолжал крестьянин (как видно, он был из тех, кто никогда не упустит своего), — раз вы хотите стать членом нашей семьи, надо показать себя, парень, надо показать себя, а не сидеть тут у стога как бездельник: следует помочь нам нагрузить сеном эту повозку. Ну-ну, живей! Быть может, те пистоли, что мне заплатят завтра, когда-нибудь осядут в шкафу моей дочки!.. Давай, давай, за работу!
Эти слова подстегнули и без того не в меру разгоряченного Франсуа Гишара. Он бросился на сено, как на противника, которого предстоит разгромить, и, крепко сжимая его в объятиях, принялся вязать в пуки с таким яростным рвением, что гора фуража стала таять на глазах и вскоре окончательно исчезла, перекочевав в повозку.
Луизон смотрела на своего поклонника с улыбкой; ее отец тоже улыбался, но значение этих улыбок было совершенно различным.
Когда работа была окончена, виноградарь поблагодарил Франсуа Гишара, хотя в его признательности чувствовалась насмешка; затем он пригласил рыбака присесть рядом с ним на старый ствол черешни — одно из основных украшений двора, и, приказав дочери принести вина, стал расспрашивать гостя о роде его занятий.
Франсуа Гишар, который не променял бы свое ремесло даже на звание первого консула и не знал ничего прекраснее этого занятия, заявил без колебаний, что он рыбак.
Услышав это признание, крестьянин нахмурился и, когда дочь протянула отцу кувшинчик вина, чтобы тот налил гостю полный стакан, нацедил ему не больше трети.
Таким образом отец девушки хотел показать свое пренебрежение к общественному положению ее поклонника.
Однако, когда тот стал добиваться окончательного ответа, который решил бы его судьбу, виноградарь, еще не решившийся дать ему отказ, хотя тот созрел уже у него в голове, лишь несколько раз повторил:
— Надо подумать, парень, надо подумать. Было ясно, что физическая сила Франсуа Гишара произвела на него сильное впечатление, и хитрый крестьянин что-то задумал в отношении своего гостя.
Рыбак ушел из дома Луизон полный дерзких мечтаний и, спускаясь с холма, во все горло распевал грубым голосом и отчаянно фальшивя песню, услышанную им от Луизон в тот день, когда он следил за ней из ивовых зарослей.
На другой день Франсуа снова отправился в Шенвьер; он нес своему будущему тестю все необходимое для приготовления матлота. Будущий тесть поблагодарил молодого человека и, не дав ему даже поздороваться с Луизон, повел его в поле, чтобы с его помощью закончить последние работы в винограднике.
Франсуа Гишар вспахал землю столь же превосходно, как он управился с сеном.
На следующий день рыбак явился с корзиной, в которой лежал улов, состоявший из отличных перламутровых пескарей.
В этот раз ему пришлось перевозить на тележке навоз.
Так и пошло: каждый день крестьянин находил парню новое занятие, привлекая возможного зятя к наведению порядка в своем небольшом имении. За один день он получал выгоду, какую приносят два рабочих дня, поскольку Франсуа Гишар по-прежнему работал за двоих, и подобный подход имел то преимущество, что папаша Луизон не тратился даже на еду, ибо, хотя рыбак уже мог считать себя членом семьи, когда надо было поусердствовать, все было иначе, когда приходило время сесть за стол: виноградарь так же жадничал, наливая ему вино, как и в первый раз.
Франсуа Гишар не сердился на такое гостеприимство, ибо манящая до этого улыбка Луизон теперь излучала нежность и даже сочувствие, как бы говоря поклоннику: «Мое сердце вознаградит тебя за труды».
Что касается виноградаря, то он, когда Франсуа Гишар, ставший робким вследствие своего подневольного труда, отваживался слегка поторопить его с ответом, неизменно отвечал: «Надо подумать».
Так продолжалось целый месяц.
Франсуа Гишар, рыбачивший по ночам, днем превращался в настоящего крестьянина.
Вслед за сбором урожая пришла зима; багровые листья виноградных кустов усыпали всю долину, лоза выглядела так же уныло, как сухие побеги, и жерди были сложены в штабель в ожидании следующей весны.
Некоторое время виноградарь использовал Франсуа Гишара на гумне, заставляя его молотить хлеб, но настал момент, когда в мякине не осталось ни единого зернышка, и в тот день рыбак бродил без дела. Бродя так взад и вперед, он подходил к Луизон, и тогда ее папаша сердито хмурил брови.
Когда на следующий день Франсуа Гишар снова пришел в Шенвьер, он заметил, что глаза девушки были красными, словно она плакала. Крестьянин не ответил на приветствие своего оставшегося не у дел работника; было ясно, что в засыпанном снегом дворе крестьянского домика с его искрящейся от инея соломенной крышей, с которой свисали длинными пиками сосульки, над головой бедного рыбака сгустились страшные тучи.
Действительно, вскоре разразилась гроза.
Папаша властным жестом приказал дочери выйти из комнаты и, указав Франсуа на скамеечку напротив своей табуретки, у высокого камина, где чадили, не желая гореть, два тополиных корневища, заявил парню, что его присутствие в доме вызывает пересуды, и поэтому ему придется прекратить свои посещения, чтобы не ставить под угрозу будущее Луизон.
Даже если бы Франсуа Гишар обнаружил в своей сети слона, его изумление не было бы настолько велико.
Рыбак полагал, что, батрача на папашу своей возлюбленной, он как бы внес задаток в счет сделки, которую ему хотелось заключить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30