А о том зле, какое приносит иудеям царь Деметрий, они написали ему так:
«Для чего ты наложил тяжкое твое иго на друзей наших и союзников — иудеев? Если они еще обратятся к вам с жалобой на тебя, то мы окажем им справедливость и будем воевать против тебя на море и на суше».
Однако, когда Евполем с товарищем вернулись домой, они узнали, что Иуда убит, а Иерусалим захвачен!
Деметрий послал второе войско, состоящее из двадцати тысяч пеших и двух тысяч конных ратников, и те остановились в Верее.
Иуда с тремя тысячами сподвижников двинулся на них и остановился при Елеасе.
Но на следующее утро, когда оба войска выступили друг против друга, большинство людей Маккавея обуял великий страх, и они покинули своего вождя.
Осталось у него лишь восемь сотен воинов, но зато самых сильных и храбрых.
Они-то первыми и бросились на врага.
Они ударили по правому крылу македонского легиона и смяли его. Остаток греческого войска пришел в смятение; сначала никто не решился помочь терпящим беду: все приняли нападавших за передовой отряд и опасались прихода остальных.
Но затем, обнаружив, что никто более не явится на битву, греки сомкнулись вокруг Иуды и восьми сотен его храбрецов.
Все они погибли.
Отзвук падения нового союзника долетел и до Рима, но там и не заподозрили, что смерть нашла второго Ахилла, что погиб новый Леонид, — Рим продолжал двигаться своей дорогой.
Сципион Эмилиан как раз завоевал для него все побережье Африки, Помпеи — Сирию и Понт, Марий — Нумидию, Юлий Цезарь — Галлию и Британию. Наконец, Рим получил в наследство от Никомеда Вифинию, от Аттала — Пергам и от Аппиона — Ливию. Тогда-то он стал полным, безраздельным повелителем того большого озера, что зовется Средиземным морем — чудесного, единственного провиденциального водного зеркала, созданного природой для блага цивилизаций всех эпох и всех стран. В его глади отражались попеременно Каноп, Тир, Сидон, Карфаген, Александрия, Афины, Тарент, Сибарис, Регий, Сиракузы, Селинунт, Массилия, а в них в свою очередь отразилось оно, могучее, великолепное и непобедимое. Вокруг этого озера в нескольких днях пути друг от друга лежат буквально под рукой все три тогда известные части света: Европа, Африка и Азия. Благодаря ему все пути открыты Риму: по Роне — в сердце Галлии, по Эридану — в глубь Италии, по Тахо — далеко в Испанию, по Кадисскому проливу — к Большому морю и Касситеридам, наконец, через пролив у Сеста — в Понт Эвксинский и дальше — в Татарию, по Красному морю — в Индию, Тибет и к Тихому океану, то есть — в безбрежность, по Нилу — к Мемфису, Элефантине, Эфиопии, к пустыням — иначе, в неизведанное.
И здесь Империя замедлила шаг, ужаснувшись самое себя, и застыла в ожидании.
Чего она ждет?
Рождения освободителя, приход которого предчувствуют народы; ведь земля, наша общая матерь, уже содрогается во чреве своем, ее горизонт светлеет и золотится, как на восходе солнца, а люди ищут взглядом то место, где чудотворец явится всем.
Рим, как и остальное человечество, ожидал Спасителя, предсказанного Даниилом и возвещенного Вергилием, — того божества, кому заранее воздвигались алтари под именем Неведомого бога — Deo ignoto.
Но каков он явится? От кого родится?
Старинные предания гласят, что род человеческий, впав в ничтожество по вине женщины, обретет искупителя, рожденного непорочной девой.
В Тибете, Японии бог Фо, пекущийся о процветании народов, изберет для появления на свет лоно белокожей девственницы.
В Китае дева, понеся от цветка, родит сына, который станет царем вселенной.
В лесных чащах Германии и Британии, там, где укрылись вымирающие племена, их друиды ожидают избавителя, рожденного от девственницы.
И наконец, Писание возвещает о приходе Мессии, зачатом в лоне девы, чистой, как утренняя роса.
Ведь все эти народы считали, что надобно девственное лоно, чтобы дать грядущему (богу обиталище, достойное его.
Но где родится этот бог?
Народы, обернитесь в сторону Иерусалима!
Часть первая
I. ЧЕЛОВЕК С КУВШИНОМ ВОДЫ
Для того чтобы читатель восемнадцать столетий спустя смог мысленно отправиться по закоулкам незнакомого города, следя за повестью о великих событиях, которые мы смиренно собираемся изложить, да позволит он нам кратко поведать, каким был Иерусалим (о превратностях судьбы которого мы только что вели речь) на восемнадцатом году правления Тиберия, под властью Понтия Пилата, шестого прокуратора Иудеи, навязанного евреям римским владычеством, а также Ирода Антипы, тетрарха Галилеи, и Каиафы, поставленного на тот год первосвященником.
Стена, некогда возведенная Неемией, все еще опоясывала город, имея в окружности тридцать три стадии, что соответствует одному льё по современным меркам. Над ней возвышалось тринадцать башен, и ее прорезывали двенадцать ворот, смотрящих на все стороны света.
Четверо из них выходили на восток, где стена шла вдоль долины Иосафата и Масличной горы, от которой ее отделяло течение Кедрона.
Они назывались Навозными воротами, воротами Долины, Золотыми воротами и воротами Источника.
Первые выходили на Драконов ключ, названный так в честь бронзового дракона, из пасти которого вырывалась струя воды.
Вторые высились напротив селения Гефсимании, где было много масличных давилен, давших ему имя.
Третьи и четвертые вели к мосту через Кедрон, за которым дорога раздваивалась. Свернув направо, можно было добраться до Мертвого моря и Ен-Гадди, налево — к Иордану и Иерихону.
Двое ворот выходили на южную сторону, над источником Гион: ворота Царских садов, служившие выходом из крепости, и ворота Первосвященника, служившие выходом из дворца Каифы. Первые вели к верхней купальне и горе Ен-Рогел; через вторые можно было попасть на дорогу к Вифлеему и Хеврону.
В западной стене, возвышавшейся над Долиной мертвых, находились Рыбные, Древние и Генафские ворота.
В полусотне шагов от Рыбных ворот начинались четыре дороги. Левая, огибающая стену, была той самой дорогой к Вифлеему и Хеврону, на которую, как мы уже упоминали, можно было попасть через ворота Первосвященника. Вторая, тоже отклонявшаяся влево, вела в Газу и к Египту. Третья — к Эммаусу — шла прямо, и, наконец, по правой можно было прибыть в Иоппию и к Средиземному морю.
От Древних ворот пролегал путь в Силоам и Гаваон: сначала он шел на северо-запад, оставляя справа могилу первосвященника Анании, а слева — холм Голгофу.
Генафские ворота вели из дворца Ирода и отворялись только для владельцев и служителей самого дворца, но, поскольку их прикрывала лишь решетка, снаружи можно было полюбоваться великолепными садами тетрарха, аллеями фруктовых деревьев, куртинами редких растений и благоуханных цветов, тенистыми купами сосен, пальм и сикомор, водой, струящейся или бьющей из многих фонтанов, лебедями на глади водоемов и стайками газелей, резвящихся среди деревьев и цветов.
И наконец, еще трое ворот выходили на север: ворота Женских башен, Эфраимовы и Угловые, или Вениаминовы ворота.
Первые вели к садам, огородам и рощам фруктовых деревьев, вторые — на дорогу к Самарии и Галилее и последние — на дорогу по мосту через Кедрон, уходящую на северо-восток к Анафофу и Вефилю мимо Змеиного пруда слева и горы Соблазна — справа.
Тринадцать башен иерусалимских назывались: Печная, Угловая, Хананаэл, Высокая, Меа, Большая, Силоамская, Давидова, Псефина и четыре Женские — по углам ворот, получивших от них свое название.
Эти стены с двенадцатью воротами и тринадцатью башнями заключали в своих пределах четыре разных города, отделенных друг от друга стенами, вытянувшимися с востока на запад и поделившими весь Иерусалим; в них тоже были свои ворота для прохода из одной части в другую. Мы опишем их в хронологическом порядке, начиная с той, что была выстроена первой.
Верхний город, или град Давидов, заключал в себе дома Анана и его зятя Каиафы, дворец царей Иудейских, представлявший собой цитадель на вершине горы Сион, и гробницу Давида.
Нижний город, или град Сиона, почти на четверть был занят храмом, а помимо него здесь стоял дворец Пилата, примыкавший к башне Антония, с которой был соединен своего рода мостом, называемым Ксистом: с него римские управители обращались к народу. Недалеко отсюда располагался театр, выстроенный Иродом Великим; его стены почти сплошь покрывали изречения, восхвалявшие Августа, а на шпиле блестел золоченый орел. Кроме того, там находились дворец Маккавеев, ипподром, амфитеатр и, наконец, гора Акра с построенной на ней цитаделью Антиоха.
В Предместье находился дворец Ирода с великолепными садами, о которых уже шла речь; здесь располагались также дома многих знатных горожан.
Наконец, Везефу, или Новый город, не являвший собой ничего примечательного, населяли медники, торговцы шерстью, старым платьем и скобяным товаром.
Таков был Иерусалим к началу нашего повествования, то есть к 13 дню месяца нисана, соответствующему теперешнему 29 марта.
Было восемь часов вечера .
По случаю Пасхи город выглядел необычно. Сюда собрались иудеи со всех концов Палестины, чтобы отпраздновать торжество заклания агнца. С ними притекли бродячие торговцы, что всюду следуют за толпой, скоморохи, живущие от излишков больших скоплений народа, цыгане, подбирающие крохи на путях караванов и паломников. А потому население увеличивалось на добрую сотню тысяч человек. Пришельцы размещались у знакомых, раз в год уделявших им место у очага и за столом, или же в харчевнях и караван-сараях, куда они являлись с прислугой, мулами и верблюдами. А те, у кого не было ни радушных знакомых, ни денег на постой, разбивали палатки, обычно на Дровяном рынке в Предместье либо на Большой площади и на площади перед Древней купальней в Нижнем городе. Наконец, те, кто не смог обеспечить себя никакой крышей над головой, обосновывались на ипподроме, под перистилем театра или же на склонах горы Акра, а то еще в величественной кипарисовой роще, раскинувшейся от царских давилен до башни Силоамской, часть которой за два года до того обрушилась, убив насмерть восемнадцать человек и более или менее сильно поранив большое число бедняков из предместья Офел.
Трудно даже вообразить, каким движением, шумом и людским гомоном наполнен город три пасхальных дня. В продолжение их не выполнялись обычные распоряжения городской стражи: по вечерам улицы не перегораживали цепями, на ночь не замыкали внутригородских и внешних ворот, дабы люди свободно ходили из одной части города в другую. Теперь можно было войти в Иерусалим или выйти из него без окрика часовых, которые, кстати, не слишком заботились о своих обязанностях, ибо ослабление бдительности становилось одним из необходимых условий главного празднества, годовщины вызволения народа иудейского из египетского плена и обретения свободы.
А потому нет ничего удивительного в том, что часовой у ворот Источника не обратил никакого внимания на двух человек в широких бурых плащах. Одному из них было лет тридцать — тридцать пять, другому — пятьдесят пять — шестьдесят. У молодого были прекрасные голубые глаза, светлые волосы и едва наметившаяся бородка на тонком лице; у пожилого — седеющая курчавая шевелюра, клочковатая борода, нос крючком и горящий, почти угрюмый взгляд. Двое прошли в ворота, тотчас свернули направо и через другие, внутренние ворота вошли в град Давидов. Там они, внимательно оглядывая всех встречных, прошли вдоль кипарисовой рощи, о которой мы уже упоминали, оставили по левую руку дворец Анана, тестя Каиафы (каждый год один из этих двоих попеременно заступал на место первосвященника). Затем спутники отклонились вправо, все так же вглядываясь в прохожих, прошли между углом крепости и зданием, называвшимся Домом храбрых, где некогда жили телохранители Давида, и, наконец, видимо, нашли того, кого искали. То был человек, только что зачерпнувший воду из Сионской купальни и собиравшийся уйти с кувшином на плече.
Человек этот, по виду слуга, заметив, что они направились прямо к нему, остановился.
— Не обращай внимания на нас, друг мой, — произнес тот, что помоложе, — и иди, куда шел, а мы последуем за тобой.
— Но, чтобы следовать за мной, — удивился служитель, — надо ведь знать, куда я иду!
— Мы знаем: ты идешь к своему хозяину, а у нас к нему поручение от нашего.
В голосе говорившего было столько мягкой решительности, что человек с кувшином, более не противясь, поступил так, как ему советовали.
Шагов через сто они подошли к весьма красивому дому, расположенному между дворцом первосвященника Каиафы и местом, где под четырехугольным шатром после возвращения из пустыни хранился ковчег Завета.
Слуга открыл дверь дома и отступил, пропуская незнакомцев.
Они остановились в передней, ожидая, пока об их приходе предупредят хозяина. Минут через пять тот появился перед ними. После того как они приветствовали друг друга по еврейскому обычаю, более молодой из пришедших, которому его молчаливый спутник, видимо, доверил вести переговоры, произнес:
— Брат, меня зовут Иоанн, сын Зеведеев, а тот, кого ты видишь рядом со мной — Петр, сын Ионин. Мы ученики Иисуса Назареянина; около полудня учитель расстался с нами в Вифании, сказав: «Войдите вечером в Иерусалим через ворота Источника, поднимитесь к Сиону, идите прямо, не сворачивая, пока не встретите человека с кувшином на плече; следуйте за ним и войдите в тот дом, куда он придет, а хозяину дома скажите: „Иисус из Назарета обращает к тебе вопрос: „Мое время близко; где комната, в которой бы мне есть пасху с учениками моими?“ И он покажет вам горницу большую, устланную; там приготовьте“„. В должный час мы вышли из селения, вошли в Иерусалим через указанные нам ворота, стали подниматься к Сиону, встретили твоего служителя, который как раз зачерпнул воду кувшином и поставил его на плечо; мы последовали за ним к тебе и спрашиваем от имени пославшего нас: «Где Иисус из Назарета будет справлять Пасху в этом году?“
Тот, к кому молодой человек обратился с речью, почтительно поклонился и ответил:
— Вам незачем говорить, кто вы, ибо я вас знаю: именно в моем доме в Вифании Иисус из Назарета справлял предыдущую Пасху и объявил о гибели Иоанна Крестителя. Меня зовут Илий, я двоюродный брат Захарии из Хеврона. Предугадав желание Иисуса из Назарета, я снял для него дом у фарисея Никодима и у Иосифа Аримафейского. Пойдемте, я вам его покажу, и вы сами выберете подходящее место для празднества.
И, взяв факел, освещавший прихожую, он вышел с ними во двор. В его дальнем конце возвышалось здание, нижние камни которого выдавали древность постройки, восходящей ко временам Вавилона и Ниневии.
Действительно, некогда этот дом был своего рода цирком, где в мирное время упражнялись во владении копьем и мечом военачальники Давида, которых называли тогда сильными мужами Израилевыми. Стены цирка видывали этих людей, принадлежавших к уже исчезнувшей породе гигантов, казалось рожденных от любовных утех ангелов с земными девами. И было их всегда тридцать, какой бы урон ни несли они от вражеских мечей. К этим циклопическим камням, исторгнутым из земного лона, прислонялись перевести дух после мужественных игрищ неутомимые воители:
Иесваал, Елеазар, Шамма, Иесваал, сын Ахамани, в одном бою поразивший восемьсот филистимлян и ранивший триста; Елеазар, сын Додо, покинутый всеми при Фасдамиме, бившийся, не отступая ни шагу, так долго, что десница его устала нести гибель врагам, засохшая кровь намертво приклеила к руке меч, а иудеи, отбежавшие в ужасе на целое льё, успели устыдиться, вернуться на поле боя и в который раз принести победу Израилю; Шамма, сын Are, что по пути из одного города в другой попал в засаду и, убив четыре сотни воинов, окруживших его, спокойно продолжил путь! Именно там боролись атлеты, в чьих объятиях находили смерть великаны, подобные Голиафу и Сафу: Ванея, сын Иодая, который, умирая от жажды в пустыне Моав, спустился в ров с водой, где пили лев и львица, и, не имея терпения подождать, пока они уйдут, убил их и вдоволь напился, припав к источнику меж двух мертвых зверей; Авесса, сын Саруин, вышедший с палкой против египтянина в пять локтей ростом и вооруженного копьем, один железный наконечник которого весил тридцать фунтов; он отнял копье, чтобы им же пригвоздить врага к пальме, пробив ее насквозь; наконец, Ионафан, сын Сафая, в сражении у Гефа убивший воина из потомков рефаимов, шести локтей росту, о шести пальцах на руках и ногах, соглашавшегося помериться силой не менее чем с десятью противниками сразу! Трое этих храбрых, однажды услышав, как Давид, утомленный жарким боем, вскричал: «Кто напоит меня водою из колодезя Вифлеемского, что у ворот?» — устремились сквозь стан филистимлян к источнику, наполнили чаши и, держа их в левой руке, а в правой — меч, вернулись, сражаясь, покрытые ранами, но не пролив ни капли, — столь велика была их ловкость, крепость членов и твердость духа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
«Для чего ты наложил тяжкое твое иго на друзей наших и союзников — иудеев? Если они еще обратятся к вам с жалобой на тебя, то мы окажем им справедливость и будем воевать против тебя на море и на суше».
Однако, когда Евполем с товарищем вернулись домой, они узнали, что Иуда убит, а Иерусалим захвачен!
Деметрий послал второе войско, состоящее из двадцати тысяч пеших и двух тысяч конных ратников, и те остановились в Верее.
Иуда с тремя тысячами сподвижников двинулся на них и остановился при Елеасе.
Но на следующее утро, когда оба войска выступили друг против друга, большинство людей Маккавея обуял великий страх, и они покинули своего вождя.
Осталось у него лишь восемь сотен воинов, но зато самых сильных и храбрых.
Они-то первыми и бросились на врага.
Они ударили по правому крылу македонского легиона и смяли его. Остаток греческого войска пришел в смятение; сначала никто не решился помочь терпящим беду: все приняли нападавших за передовой отряд и опасались прихода остальных.
Но затем, обнаружив, что никто более не явится на битву, греки сомкнулись вокруг Иуды и восьми сотен его храбрецов.
Все они погибли.
Отзвук падения нового союзника долетел и до Рима, но там и не заподозрили, что смерть нашла второго Ахилла, что погиб новый Леонид, — Рим продолжал двигаться своей дорогой.
Сципион Эмилиан как раз завоевал для него все побережье Африки, Помпеи — Сирию и Понт, Марий — Нумидию, Юлий Цезарь — Галлию и Британию. Наконец, Рим получил в наследство от Никомеда Вифинию, от Аттала — Пергам и от Аппиона — Ливию. Тогда-то он стал полным, безраздельным повелителем того большого озера, что зовется Средиземным морем — чудесного, единственного провиденциального водного зеркала, созданного природой для блага цивилизаций всех эпох и всех стран. В его глади отражались попеременно Каноп, Тир, Сидон, Карфаген, Александрия, Афины, Тарент, Сибарис, Регий, Сиракузы, Селинунт, Массилия, а в них в свою очередь отразилось оно, могучее, великолепное и непобедимое. Вокруг этого озера в нескольких днях пути друг от друга лежат буквально под рукой все три тогда известные части света: Европа, Африка и Азия. Благодаря ему все пути открыты Риму: по Роне — в сердце Галлии, по Эридану — в глубь Италии, по Тахо — далеко в Испанию, по Кадисскому проливу — к Большому морю и Касситеридам, наконец, через пролив у Сеста — в Понт Эвксинский и дальше — в Татарию, по Красному морю — в Индию, Тибет и к Тихому океану, то есть — в безбрежность, по Нилу — к Мемфису, Элефантине, Эфиопии, к пустыням — иначе, в неизведанное.
И здесь Империя замедлила шаг, ужаснувшись самое себя, и застыла в ожидании.
Чего она ждет?
Рождения освободителя, приход которого предчувствуют народы; ведь земля, наша общая матерь, уже содрогается во чреве своем, ее горизонт светлеет и золотится, как на восходе солнца, а люди ищут взглядом то место, где чудотворец явится всем.
Рим, как и остальное человечество, ожидал Спасителя, предсказанного Даниилом и возвещенного Вергилием, — того божества, кому заранее воздвигались алтари под именем Неведомого бога — Deo ignoto.
Но каков он явится? От кого родится?
Старинные предания гласят, что род человеческий, впав в ничтожество по вине женщины, обретет искупителя, рожденного непорочной девой.
В Тибете, Японии бог Фо, пекущийся о процветании народов, изберет для появления на свет лоно белокожей девственницы.
В Китае дева, понеся от цветка, родит сына, который станет царем вселенной.
В лесных чащах Германии и Британии, там, где укрылись вымирающие племена, их друиды ожидают избавителя, рожденного от девственницы.
И наконец, Писание возвещает о приходе Мессии, зачатом в лоне девы, чистой, как утренняя роса.
Ведь все эти народы считали, что надобно девственное лоно, чтобы дать грядущему (богу обиталище, достойное его.
Но где родится этот бог?
Народы, обернитесь в сторону Иерусалима!
Часть первая
I. ЧЕЛОВЕК С КУВШИНОМ ВОДЫ
Для того чтобы читатель восемнадцать столетий спустя смог мысленно отправиться по закоулкам незнакомого города, следя за повестью о великих событиях, которые мы смиренно собираемся изложить, да позволит он нам кратко поведать, каким был Иерусалим (о превратностях судьбы которого мы только что вели речь) на восемнадцатом году правления Тиберия, под властью Понтия Пилата, шестого прокуратора Иудеи, навязанного евреям римским владычеством, а также Ирода Антипы, тетрарха Галилеи, и Каиафы, поставленного на тот год первосвященником.
Стена, некогда возведенная Неемией, все еще опоясывала город, имея в окружности тридцать три стадии, что соответствует одному льё по современным меркам. Над ней возвышалось тринадцать башен, и ее прорезывали двенадцать ворот, смотрящих на все стороны света.
Четверо из них выходили на восток, где стена шла вдоль долины Иосафата и Масличной горы, от которой ее отделяло течение Кедрона.
Они назывались Навозными воротами, воротами Долины, Золотыми воротами и воротами Источника.
Первые выходили на Драконов ключ, названный так в честь бронзового дракона, из пасти которого вырывалась струя воды.
Вторые высились напротив селения Гефсимании, где было много масличных давилен, давших ему имя.
Третьи и четвертые вели к мосту через Кедрон, за которым дорога раздваивалась. Свернув направо, можно было добраться до Мертвого моря и Ен-Гадди, налево — к Иордану и Иерихону.
Двое ворот выходили на южную сторону, над источником Гион: ворота Царских садов, служившие выходом из крепости, и ворота Первосвященника, служившие выходом из дворца Каифы. Первые вели к верхней купальне и горе Ен-Рогел; через вторые можно было попасть на дорогу к Вифлеему и Хеврону.
В западной стене, возвышавшейся над Долиной мертвых, находились Рыбные, Древние и Генафские ворота.
В полусотне шагов от Рыбных ворот начинались четыре дороги. Левая, огибающая стену, была той самой дорогой к Вифлеему и Хеврону, на которую, как мы уже упоминали, можно было попасть через ворота Первосвященника. Вторая, тоже отклонявшаяся влево, вела в Газу и к Египту. Третья — к Эммаусу — шла прямо, и, наконец, по правой можно было прибыть в Иоппию и к Средиземному морю.
От Древних ворот пролегал путь в Силоам и Гаваон: сначала он шел на северо-запад, оставляя справа могилу первосвященника Анании, а слева — холм Голгофу.
Генафские ворота вели из дворца Ирода и отворялись только для владельцев и служителей самого дворца, но, поскольку их прикрывала лишь решетка, снаружи можно было полюбоваться великолепными садами тетрарха, аллеями фруктовых деревьев, куртинами редких растений и благоуханных цветов, тенистыми купами сосен, пальм и сикомор, водой, струящейся или бьющей из многих фонтанов, лебедями на глади водоемов и стайками газелей, резвящихся среди деревьев и цветов.
И наконец, еще трое ворот выходили на север: ворота Женских башен, Эфраимовы и Угловые, или Вениаминовы ворота.
Первые вели к садам, огородам и рощам фруктовых деревьев, вторые — на дорогу к Самарии и Галилее и последние — на дорогу по мосту через Кедрон, уходящую на северо-восток к Анафофу и Вефилю мимо Змеиного пруда слева и горы Соблазна — справа.
Тринадцать башен иерусалимских назывались: Печная, Угловая, Хананаэл, Высокая, Меа, Большая, Силоамская, Давидова, Псефина и четыре Женские — по углам ворот, получивших от них свое название.
Эти стены с двенадцатью воротами и тринадцатью башнями заключали в своих пределах четыре разных города, отделенных друг от друга стенами, вытянувшимися с востока на запад и поделившими весь Иерусалим; в них тоже были свои ворота для прохода из одной части в другую. Мы опишем их в хронологическом порядке, начиная с той, что была выстроена первой.
Верхний город, или град Давидов, заключал в себе дома Анана и его зятя Каиафы, дворец царей Иудейских, представлявший собой цитадель на вершине горы Сион, и гробницу Давида.
Нижний город, или град Сиона, почти на четверть был занят храмом, а помимо него здесь стоял дворец Пилата, примыкавший к башне Антония, с которой был соединен своего рода мостом, называемым Ксистом: с него римские управители обращались к народу. Недалеко отсюда располагался театр, выстроенный Иродом Великим; его стены почти сплошь покрывали изречения, восхвалявшие Августа, а на шпиле блестел золоченый орел. Кроме того, там находились дворец Маккавеев, ипподром, амфитеатр и, наконец, гора Акра с построенной на ней цитаделью Антиоха.
В Предместье находился дворец Ирода с великолепными садами, о которых уже шла речь; здесь располагались также дома многих знатных горожан.
Наконец, Везефу, или Новый город, не являвший собой ничего примечательного, населяли медники, торговцы шерстью, старым платьем и скобяным товаром.
Таков был Иерусалим к началу нашего повествования, то есть к 13 дню месяца нисана, соответствующему теперешнему 29 марта.
Было восемь часов вечера .
По случаю Пасхи город выглядел необычно. Сюда собрались иудеи со всех концов Палестины, чтобы отпраздновать торжество заклания агнца. С ними притекли бродячие торговцы, что всюду следуют за толпой, скоморохи, живущие от излишков больших скоплений народа, цыгане, подбирающие крохи на путях караванов и паломников. А потому население увеличивалось на добрую сотню тысяч человек. Пришельцы размещались у знакомых, раз в год уделявших им место у очага и за столом, или же в харчевнях и караван-сараях, куда они являлись с прислугой, мулами и верблюдами. А те, у кого не было ни радушных знакомых, ни денег на постой, разбивали палатки, обычно на Дровяном рынке в Предместье либо на Большой площади и на площади перед Древней купальней в Нижнем городе. Наконец, те, кто не смог обеспечить себя никакой крышей над головой, обосновывались на ипподроме, под перистилем театра или же на склонах горы Акра, а то еще в величественной кипарисовой роще, раскинувшейся от царских давилен до башни Силоамской, часть которой за два года до того обрушилась, убив насмерть восемнадцать человек и более или менее сильно поранив большое число бедняков из предместья Офел.
Трудно даже вообразить, каким движением, шумом и людским гомоном наполнен город три пасхальных дня. В продолжение их не выполнялись обычные распоряжения городской стражи: по вечерам улицы не перегораживали цепями, на ночь не замыкали внутригородских и внешних ворот, дабы люди свободно ходили из одной части города в другую. Теперь можно было войти в Иерусалим или выйти из него без окрика часовых, которые, кстати, не слишком заботились о своих обязанностях, ибо ослабление бдительности становилось одним из необходимых условий главного празднества, годовщины вызволения народа иудейского из египетского плена и обретения свободы.
А потому нет ничего удивительного в том, что часовой у ворот Источника не обратил никакого внимания на двух человек в широких бурых плащах. Одному из них было лет тридцать — тридцать пять, другому — пятьдесят пять — шестьдесят. У молодого были прекрасные голубые глаза, светлые волосы и едва наметившаяся бородка на тонком лице; у пожилого — седеющая курчавая шевелюра, клочковатая борода, нос крючком и горящий, почти угрюмый взгляд. Двое прошли в ворота, тотчас свернули направо и через другие, внутренние ворота вошли в град Давидов. Там они, внимательно оглядывая всех встречных, прошли вдоль кипарисовой рощи, о которой мы уже упоминали, оставили по левую руку дворец Анана, тестя Каиафы (каждый год один из этих двоих попеременно заступал на место первосвященника). Затем спутники отклонились вправо, все так же вглядываясь в прохожих, прошли между углом крепости и зданием, называвшимся Домом храбрых, где некогда жили телохранители Давида, и, наконец, видимо, нашли того, кого искали. То был человек, только что зачерпнувший воду из Сионской купальни и собиравшийся уйти с кувшином на плече.
Человек этот, по виду слуга, заметив, что они направились прямо к нему, остановился.
— Не обращай внимания на нас, друг мой, — произнес тот, что помоложе, — и иди, куда шел, а мы последуем за тобой.
— Но, чтобы следовать за мной, — удивился служитель, — надо ведь знать, куда я иду!
— Мы знаем: ты идешь к своему хозяину, а у нас к нему поручение от нашего.
В голосе говорившего было столько мягкой решительности, что человек с кувшином, более не противясь, поступил так, как ему советовали.
Шагов через сто они подошли к весьма красивому дому, расположенному между дворцом первосвященника Каиафы и местом, где под четырехугольным шатром после возвращения из пустыни хранился ковчег Завета.
Слуга открыл дверь дома и отступил, пропуская незнакомцев.
Они остановились в передней, ожидая, пока об их приходе предупредят хозяина. Минут через пять тот появился перед ними. После того как они приветствовали друг друга по еврейскому обычаю, более молодой из пришедших, которому его молчаливый спутник, видимо, доверил вести переговоры, произнес:
— Брат, меня зовут Иоанн, сын Зеведеев, а тот, кого ты видишь рядом со мной — Петр, сын Ионин. Мы ученики Иисуса Назареянина; около полудня учитель расстался с нами в Вифании, сказав: «Войдите вечером в Иерусалим через ворота Источника, поднимитесь к Сиону, идите прямо, не сворачивая, пока не встретите человека с кувшином на плече; следуйте за ним и войдите в тот дом, куда он придет, а хозяину дома скажите: „Иисус из Назарета обращает к тебе вопрос: „Мое время близко; где комната, в которой бы мне есть пасху с учениками моими?“ И он покажет вам горницу большую, устланную; там приготовьте“„. В должный час мы вышли из селения, вошли в Иерусалим через указанные нам ворота, стали подниматься к Сиону, встретили твоего служителя, который как раз зачерпнул воду кувшином и поставил его на плечо; мы последовали за ним к тебе и спрашиваем от имени пославшего нас: «Где Иисус из Назарета будет справлять Пасху в этом году?“
Тот, к кому молодой человек обратился с речью, почтительно поклонился и ответил:
— Вам незачем говорить, кто вы, ибо я вас знаю: именно в моем доме в Вифании Иисус из Назарета справлял предыдущую Пасху и объявил о гибели Иоанна Крестителя. Меня зовут Илий, я двоюродный брат Захарии из Хеврона. Предугадав желание Иисуса из Назарета, я снял для него дом у фарисея Никодима и у Иосифа Аримафейского. Пойдемте, я вам его покажу, и вы сами выберете подходящее место для празднества.
И, взяв факел, освещавший прихожую, он вышел с ними во двор. В его дальнем конце возвышалось здание, нижние камни которого выдавали древность постройки, восходящей ко временам Вавилона и Ниневии.
Действительно, некогда этот дом был своего рода цирком, где в мирное время упражнялись во владении копьем и мечом военачальники Давида, которых называли тогда сильными мужами Израилевыми. Стены цирка видывали этих людей, принадлежавших к уже исчезнувшей породе гигантов, казалось рожденных от любовных утех ангелов с земными девами. И было их всегда тридцать, какой бы урон ни несли они от вражеских мечей. К этим циклопическим камням, исторгнутым из земного лона, прислонялись перевести дух после мужественных игрищ неутомимые воители:
Иесваал, Елеазар, Шамма, Иесваал, сын Ахамани, в одном бою поразивший восемьсот филистимлян и ранивший триста; Елеазар, сын Додо, покинутый всеми при Фасдамиме, бившийся, не отступая ни шагу, так долго, что десница его устала нести гибель врагам, засохшая кровь намертво приклеила к руке меч, а иудеи, отбежавшие в ужасе на целое льё, успели устыдиться, вернуться на поле боя и в который раз принести победу Израилю; Шамма, сын Are, что по пути из одного города в другой попал в засаду и, убив четыре сотни воинов, окруживших его, спокойно продолжил путь! Именно там боролись атлеты, в чьих объятиях находили смерть великаны, подобные Голиафу и Сафу: Ванея, сын Иодая, который, умирая от жажды в пустыне Моав, спустился в ров с водой, где пили лев и львица, и, не имея терпения подождать, пока они уйдут, убил их и вдоволь напился, припав к источнику меж двух мертвых зверей; Авесса, сын Саруин, вышедший с палкой против египтянина в пять локтей ростом и вооруженного копьем, один железный наконечник которого весил тридцать фунтов; он отнял копье, чтобы им же пригвоздить врага к пальме, пробив ее насквозь; наконец, Ионафан, сын Сафая, в сражении у Гефа убивший воина из потомков рефаимов, шести локтей росту, о шести пальцах на руках и ногах, соглашавшегося помериться силой не менее чем с десятью противниками сразу! Трое этих храбрых, однажды услышав, как Давид, утомленный жарким боем, вскричал: «Кто напоит меня водою из колодезя Вифлеемского, что у ворот?» — устремились сквозь стан филистимлян к источнику, наполнили чаши и, держа их в левой руке, а в правой — меч, вернулись, сражаясь, покрытые ранами, но не пролив ни капли, — столь велика была их ловкость, крепость членов и твердость духа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87