Этот район был спокойным, старым, весь в деревьях. Дрейк, мягко ведя машину, въехал на подъездную дорожку. Она подняла глаза в то время, как Дрейк помогал ей выйти из машины. Элизабет любила этот дом — все четыре его этажа. Наверху, под самой крышей, мансарда, и выглядело это настолько по-французски, что, вспоминая годы, проведенные в Париже, она не могла удержаться от улыбки. А на втором и четвертом этажах были балкончики, обнесенные узкими чугунными перилами. Снаружи дом казался даже суровым, если не считать романтической крыши с мансардой и балконов. Он прекрасно вписывался в свое окружение. И никто бы никогда не догадался, что в нем живут богатейшие люди в мире.Она молча вошла вместе с Родом в вестибюль. Гэлэхер, привратник, посмотрел на нее и широко улыбнулся им обоим.— Привет, Лайэм, — коротко кивнул ему Род Сэмюэлс.— Я слышал по радио об этом свидетеле, миссис Карлтон, — весело заговорил Лайэм. — Я так рад, мэм.— Благодарю вас, Лайэм.Неужели только он один верил в ее невиновность?Род проводил ее до старинного, богато украшенного лифта. Тимоти сохранил его, когда снес старый дом на Уолл-стрит, и поставил здесь. Когда они поднимались, лифт скрипел и стонал, как ему и полагалось и как хотел Тимоти. Сколько раз она видела, как он усмехался и потирал руки, когда лифт шатался и кренился между этажами."Когда я это слышу, Элизабет, мне кажется, что я снова десятилетний мальчик”.— Благодарю, Род.Он вздрогнул. Это были первые слова, сказанные ею после того, как они вышли из здания суда.— Уже почти все кончено, Элизабет. Вы будете оправданы. Возможно, Моретти подучит отсрочку на неделю, но ему не поможет и месяц. Он не сумеет справиться с Кристианом Хантером. В этот же час на следующей неделе мы будем праздновать победу.Элизабет сгибала и разгибала пальцы — она делала это неосознанно. Особенно, если оказывалась вдали от фортепьяно. Своего рода постоянный тренинг.— А мы выиграем? — спросила она. Лифт замедлил движение, потом остановился. Род потянул узорную металлическую дверцу, отступил и подождал, пока она выйдет в коридор.— Я устал, — сказал он, потирая затылок. — Как только провал Моретти станет очевидным, я просплю целую неделю."Как все странно”, — подумала Элизабет.— Пожалуйста, Род, зайдите выпить. Вам ведь нравится, как Коги готовит мартини.— Спасибо, мне это и в самом деле не помешает. На следующей неделе, Элизабет, мы будем пить шампанское.Она не ответила. Японец, ростом на голову ниже Элизабет, ворвался в гостиную, улыбаясь во весь рот. На нем был белый пиджак и белые спортивные штаны. Усы — предмет гордости — были расчесаны и блестели.— Добро пожаловать, миссис Элизабет, мистер Сэмюэлс. Я рад.— Благодарю, Коги. Мистер Сэмюэлс с удовольствием выпьет ваш знаменитый мартини.— Конечно, миссис Элизабет.Он ловко взял ее пальто, перчатки и сумочку, потом помог раздеться Роду. Коги служил у Тимоти пятнадцать лет и теперь остался с ней. Остался с предполагаемой убийцей его господина. Он ни разу ни слова не сказал Элизабет, она же была слишком труслива, чтобы прямо спросить его, что он думает.— Пожалуйста, садитесь, — сказал Коги. Род опустился на бледно-золотистую софу. Элизабет расхаживала по гостиной, а Сэмюэлс думал, что в этой комнате собраны произведения искусства, сделавшие бы честь музею. Фарфор, бронза, мрамор, несколько работ Родена. Пол покрывал необыкновенный персидский ковер в двадцать пять футов длиной бледно-персикового и голубого цветов. Все было очень дорогим и вместе с тем изысканным. Мало сказать, что Элизабет не любила всю эту роскошь, она ее просто игнорировала. Ее взгляд остановился на рояле “Стейнвей” в дальнем углу комнаты. Три года назад Тимоти купил его в качестве свадебного порядка. На стене рядом с роялем висело три картины Пикассо розового периода. Две из них представляли обнаженную натуру и выглядели очень эффектно на розовом и терракотовом фоне.Элизабет подошла к роялю, забыв о присутствии Рода, забыв о кошмаре, начавшемся семь месяцев назад.Она села, размяла пальцы и начала играть “Итальянский концерт” Баха, который начинался с фа-мажор. Музыка Баха была такой ясной и предсказуемой: каждый аккорд неминуемо требовал следующего и следующего, и мелодия лилась ровно, как плавный поток.Она не открывала глаз, пока не перешла к другой тональности. Это она сейчас играть не могла. Медленная, полная ассоциаций, печальная музыка, от которой щемило сердце.— Не хотите ли чего-нибудь выпить, Элизабет?Она заморгала, оглянувшись на Рода, стоявшего у нее за спиной. О чем он думал? — пыталась догадаться Элизабет. Он казался таким спокойным, невозмутимым, так умел владеть своими чувствами, и эти всегда непроницаемые темные глаза.— Может быть, шабли.Краем глаза она видела Коги, уже державшего приготовленный для нее бокал вина, и улыбнулась.— Я не забыл, как прекрасно вы играете, — сказал Род, отпивая крошечными глотками свой великолепный мартини.Конечно, Тимоти всегда желал получить самое лучшее, и так было всегда и во всем: лучшие напитки, лучшие слуги и лучшие адвокаты. И один из них защищал его жену, обвиняемую в убийстве.— Вы не сыграете еще, Элизабет?— Простите, нет, я устала, — ответила она, поднялась и разгладила свою темно-синюю шерстяную юбку.Он смотрел на нее, когда она приняла от Коги хрустальный бокал белого вина. Красивые руки с длинными и стройными пальцами и сильные, достаточно сильные, чтобы ударить серебряным ножом… Он смотрел на нее, пока она изящно пила свое вино. Если бы только Моретти знал, что Элизабет никогда не пьет ничего, кроме вина, что она никогда в жизни даже не пробовала дайкири!Он пытался представить, о чем она думает. Он пытался представить это много раз, и не только в последние месяцы, а с того момента, как впервые увидел ее, еще до того, как она вышла замуж за Тимоти. Она всегда его избегала, всегда ускользала, устремляясь к своей музыке или погружаясь в непроницаемое молчание. Но сейчас Элизабет спросила его, и голос ее был совершенно спокоен:— Род, кто этот Кристиан Хантер?Он думал, что она спросит его об этом значительно раньше. Но Элизабет была не похожа на других. Вокруг нее всегда угадывалась непроницаемая стена. Спокойствие и безжалостность к другим.Тимоти был конченым человеком с той самой минуты, как встретил ее, с той самой минуты, как услышал, как она играла эту прелюдию Шопена в Карнеги-Холл, музыку, которая потом долго преследовала его, от которой было невозможно избавиться.Роду хотелось возненавидеть ее. Ему хотелось верить в ее виновность. Ему хотелось… Он провел свободной рукой по своим седым волосам, ероша их. Она не была богиней любви, воплощением сексуальной мечты, о нет. Бог свидетель, она не была женщиной, заманивающей мужчин в свою постель. Нет, порой даже казалось, что она не нуждается в близости с мужчинами. И рядом Тимоти, шестидесятичетырехлетний Тимоти Карлтон, источавший грубую силу и надменность. И он, Род, молодой по сравнению с Тимоти, — ему ведь всего пятьдесят один год, но Элизабет никогда и ничем не показала, что интересуется им как мужчиной. Он был для нее только другом, при этом далеко не близким другом.Бедный старина Тимоти.Она все-таки вышла за него замуж.В этот момент Род осознал, что Элизабет ждет от него ответа, а он никак не мог вспомнить вопроса. Ах, да, кто такой Кристиан Хантер?— Вы не… Разве вы не знаете, кто он? — спросил Род, внимательно наблюдая за ней.Элизабет повернулась к окнам, долго молчала — шли минуты. Она молчала и не сделала ни одного движения — тело ее было совершенно неподвижно. Неужели такая ясная, невозмутимая женщина способна хладнокровно совершить убийство? И все же он считал ее виновной.— Я никогда не встречала его прежде и впервые увидела только сегодня в зале суда, — ответила Элизабет, не поворачиваясь. — Но вы-то его, конечно, знаете, Род. Где вы его нашли?— Это правда, Элизабет?И вдруг внезапно он понял, что не хочет слышать правду. Ему хотелось продолжать защищать ее, как он делал в последние шесть месяцев. Он хотел…— Вы должны знать, что я никогда не видел Кристиана Хантера, никогда в жизни.При этих его словах она повернулась, пронзая его взглядом ярко-зеленых глаз, глаз артистической личности, как называл ее Тимоти, горевший любовью к этой загадочной женщине.Род пожал плечами:— Он нашел меня и рассказал эту историю. Я пригляделся к нему и решил, что присяжные ему поверят. Он один из тех свидетелей, которых можно было бы назвать безукоризненными. Пожалуй, я не встречал свидетеля, более внушающего доверие, чем он.Она стояла совершенно неподвижно, не произнося ни слова.— В чем дело? Он спас вас, Элизабет. Я не знаю… Да нет, не верно, я знаю, что, если бы Хантер не появился, присяжные сочли бы вас виновной и вы отправились бы в тюрьму на всю оставшуюся жизнь.Она это знала. Пока шел судебный процесс, присяжные смотрели на нее с недоверием и естественной настороженностью и завистью, которую простые люди испытывают к очень богатым.— Да, — ответила наконец Элизабет. — Он сказал Моретти, что богат. Странно, что они поверили ему, а не мне. Чего он хочет, Род?— Не знаю. У вас большое состояние, Элизабет. — Он помолчал. — Но есть и некоторые трудности. Семья, как вам известно, собирается оспаривать завещание. Мне удалось держать их на расстоянии, потому что все мы были заняты этим процессом. Но теперь, как только присяжные вынесут вердикт о невиновности, они на вас накинутся, как стадо шакалов. Не воображайте, что их отношение к вам изменится в лучшую сторону, когда вас оправдают.Ее рука выпустила тонкую шелковую занавеску.— Меня это не волнует, Род, и вы это знаете. Мне всегда было на них наплевать. Он помолчал. Она внимательно изучала его.— А что, среди этих родственников нет никого, кто был бы на моей стороне?— Элизабет, — начал он, и его рука крепче сжала бокал с мартини. — Не надо, не говорите об этом сейчас.Она не была ни глупой, ни слепой и все поняла правильно. Глубоко втянув воздух, произнесла:— Итак, Род, теперь нам предстоит еще одна битва, да?— Да, — ответил он просто. — Предстоит. Вы к ней готовы, Элизабет?Она ответила не сразу, “Тимоти, что мне делать?Бороться с твоей семьей? С твоими братьями? С твоими сыновьями и дочерью? С твоей матерью, наконец? О, ради Бога!"— Где вы раздобыли этого Кристиана Хантера?Он почувствовал, что цепенеет от ее холодного тона.— Я же сказал вам, что он сам ко мне пришел.— Вам бы следовало посоветоваться со мной, Род."Да, следовало бы, но вы-то и глазом не моргнули, ни звука не издали, пока он неспешно рассказывал всю эту историю”.— Да, возможно, и следовало, — сказал он вслух и выпил остатки мартини. — Моретти не удастся его расколоть.— Возможно, и нет. Но, Род, какую цену заломит Хантер? Чего он хочет?— Не знаю, Элизабет. Честно говорю вам — не знаю. Глава 2 Нью-Йорк 24 января 1989 года
Элизабет смотрела на черный шрифт заголовка в “Пост” и не могла от него оторваться. "ЭЛИЗАБЕТ КАРЛТОН СПАСЕНА НЕОЖИДАННО ПОЯВИВШИМСЯ СВИДЕТЕЛЕМ”.
Род Сэмюэлс оказался прав. Моретти не удалось выбить из седла Кристиана Хантера. Напротив, доктор Хантер положил Моретти на обе лопатки, неустанно, час за часом повторяя свою историю и жестоко и грубо вышибая почву из-под ног окружного прокурора.Она подняла глаза и посмотрела на Рода — в его темных глазах светилось торжество. Это было торжество победы над Моретти. Род невольно потирал сложенные руки. И им удалось избежать назойливого внимания масс-медиа — Лайэм Гэлэхер стоял как стрела, в особняк не проник ни один репортер.— Этот человек — чудо. Верно? — сказал Род, принимая бокал “Вдовы Клико” из рук сияющего Коги.— Да, — ответила Элизабет. — Я думала, Моретти убьет его — так он рассвирепел.Род очень внимательно вглядывался в ее лицо. Лицо, на котором, как всегда, невозможно было прочитать ничего, ни намека на то, о чем она думает или чувствует. И голос тоже не выдавал ни чувств, ни мыслей.— Присяжным понадобился всего час, чтобы вынести вердикт.— Да, — снова откликнулась Элизабет.— Моретти не удалось откопать ничего компрометирующего о Хантере, ничего, что пятнало бы его репутацию.Элизабет недоумевала: когда же Хантер захочет ее видеть? Вслух она сказала:— Вы ведь, конечно, знали, что будет. Вы были великолепны, Род. Блестящая речь. Вы когда-нибудь проигрывали дело?Он улыбнулся:— Да, моя бывшая жена хорошо почистила мне карманы.— Но там не было никаких сюрпризов?— Ни одного. Что же касается Хантера, то я хорошо отрепетировал с ним его роль. Я даже подлавливал и подкалывал его так, как это сделал бы Моретти. Оказалось, что даже бармен в Гринвич-Вилледж знает доктора Хантера как завсегдатая и не исключал возможности, что в ту ночь с ним там были вы.— Чего он хочет. Род?— Я уже сказал вам, Элизабет, не знаю. Он ни разу не позволил мне усомниться, что его свидетельство правдиво, что в нем полная и абсолютная правда. Господи, Элизабет, а не могло быть так, что вы полностью все забыли о той ночи, что она просто выпала у вас из памяти, включая и встречу с Хантером?— Нет.— Может быть, у вас возникло чувство вины, что вы были с ним, когда убили Тимоти? Шок есть шок.— Нет, — снова устало ответила она. — Моя память совершенно ясна, я желала бы забыть, если б такое было возможно.Она понимала, что Роду отчаянно хотелось все списать на психическую травму, временное помрачение. Неужели ему так важно считать, что она не виновна в смерти мужа?— Все кончено, Элизабет, — сказал он, — я ведь так и говорил вам.— Да, говорили.Но действительно ли на этом все закончилось? На минуту она закрыла глаза, отчетливо вспоминая тот ужас, который испытала, когда вернулась домой и нашла Тимоти на полу его кабинета с ножом для колки льда в груди, рукоять из кожи торчала наружу. Такая умно придуманная и совершенно бесполезная игрушка — Тимоти любил забавные игрушки. Этим ножом никогда не пользовались, он скорее был частью интерьера, и вот им убили Тимоти. И она, конечно, попыталась выдернуть нож из его груди, но у нее это не получилось, и тогда она поняла, что муж мертв. Но его лицо, его руки все еще были теплыми…Моретти все бил и бил в одну точку в своем последнем выступлении, когда подводил итоги дела. Мотив, возможность, ее отпечатки пальцев на серебряном ноже для колки льда и бесконечные злобные нарекания со стороны родственников Тимоти.— Вас никогда больше не привлекут к суду за убийство Тимоти, Элизабет.Если бы она могла засмеяться или даже заплакать, но внутри у нее была огромная бесконечная пустота. Элизабет автоматически шагнула к роялю и заиграла прелюдию Шопена, которую так любил Тимоти. Это была короткая пьеса — всего страница нот в си-минор. Барри Манилов использовал ее в качестве основы для своих популярных песен. Теперь, когда бы она это ни играла, в ее памяти всегда будут звучать слова песни.Элизабет закончила игру — пальцы легко лежали на клавишах, но она все еще не поднимала глаз.— Я хочу вернуться к концертной деятельности. Род молчал некоторое время.— Не думаю, что это хорошая мысль, Элизабет. Во всяком случае, пока. Есть столько людей, которые были бы…— Недружелюбны? Или просто злобно настроены? Вы полагаете, что родственники Тимоти могли бы устроить скандал?— Возможно, Вероятно. Даже почти наверняка.— Тимоти не собирался разводиться со мной, Род.— Как утверждал Моретти? Я это знаю, Элизабет.С минуту он помолчал, потом вытащил сигарету из своего золотого портсигара. Закурил ее, глубоко вдохнул дым и сказал своим осторожным адвокатским тоном:— Но он встречался с другой женщиной. Она моложе вас. Думаю, лет двадцати пяти. Она тоже человек искусства — художница.Он внимательно наблюдал за ее реакцией, но Элизабет не проявила никаких чувств, только спросила:— Правда, Род? Вы уверены? Почему же окружной прокурор не раскопал столь пикантную подробность?Иногда мне удается убедить Элизабет.— Вы от нее откупились?— Именно так. Но он действительно не собирался разводиться с вами. Она не была соперницей вам в этом смысле.Он подождал. Неужели ей не хочется узнать имя этой женщины? Но Элизабет ни о чем не спросила, лишь спокойно произнесла:— А вы знаете, Род, ведь то, что утверждал Моретти, — правда, Тимоти снова собирался изменить свое завещание.— Нет, не собирался, тут вы ошибаетесь, Элизабет. Его сыновья, как вам хорошо известно, стали для него источником огромного разочарования. Брэдли — безжалостная, жестокая змея, при всем его внешнем лоске я бы не доверил ему и машину запарковать, он из тех, кто мягко стелет, но жестко спать. Что касается Трента, то этому фарисею и ханже следовало бы пойти в монахи. Конечно, это вина Тимоти и Лоретты. Они никогда не давали мальчикам свободы, излишне митинговали. Единственное, что смог себе позволить Трент, — в качестве акта неповиновения вступить в какую-то религиозную секту. Но Тимоти быстро покончил с этим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37