Это платье было чисто домашним: мягкий – без косточек – лиф, вопреки моде, закрытая – а не распашная – верхняя юбка, из-под которой не видно было нижней.
– Нет, – коротко отрезала Алиса.
Пруденс уставилась на нее:
– У меня болит голова, – Алиса смотрела на себя в зеркало и удивлялась, что ее внутреннее волнение не отражалось на лице.
Пруденс озадаченно склонила голову:
– Но непохоже, что тебе так плохо. Ты уверена, что не хочешь спуститься к нему, Алиса?
– Вполне уверена, – она повернулась, чтобы улыбнуться своей сестре, но это была неудачная попытка. – Мама знает, как я себя чувствую, и объяснит сэру Филиппу.
Пруденс присела на краешек тахты возле камина. Ее розовая юбка развернулась вокруг нее веером. Она нахмурилась:
– Алиса, что-нибудь происходит, чего я не знаю?
Вздохнув, Алиса отложила щетку и села возле сестры. Взяв Пруденс за руки, она мягко сказала:
– Происходят самые разнообразные вещи. Даже я не знаю половины того, что происходит.
Лицо Пруденс вытянулось.
– Это значит, что ты, в конце концов, принимаешь ухаживания Цедрика Инграма?
Алиса рассмеялась. Временами Пруденс объяснялась с наивной простотой ребенка.
– Нет, Пру, я уже сказала Цедрику, что не связана с ним, и он очень возмущался. Не думаю, что теперь он предложит выйти за него замуж, и даже если бы это сделал, я бы отказала ему.
Глаза Пруденс засияли, но она все еще выглядела озадаченной.
– Не понимаю. Но если тебя устраивает такое положение дел, то я подумаю об этом. Что же все-таки с сэром Филиппом?
Алисе пришлось отвернуться, чтобы скрыть слезы.
– Я решила, что сэр Филипп не тот человек, на чьи ухаживания можно отвечать. И больше не буду принимать его здесь.
– Но почему? Что ты узнала о нем?
– Ничего – и все, – Алиса с трудом сдерживала себя. Еще несколько вопросов Пруденс, и она закричит в истерике.
– Пруденс, пожалуйста, уходи. У меня действительно болит голова, и я бы хотела побыть одна.
Пожав плечами, Пруденс исполнила ее просьбу.
Алиса смотрела на нее с облегчением и тревогой. Теперь она могла побыть наедине со своими мыслями, даже если они разрывали ей сердце.
Всего день назад Томас сказал ей правду о Филиппе Гамильтоне, но ей казалось, что прошла уже целая вечность.
Она просыпалась с мыслью о том, что ей делать. С грустью размышляла над своим правом выбора, над тем, что лучше для ее семьи, для жителей Западного Истона и, наконец, для политического курса роялистов.
Она даже думала, что причиняет Филиппу меньшую боль, чем та, от которой страдает сама. Но никогда не задавалась вопросом, какой выбор окажется лучшим, потому что твердо знала: единственная альтернатива, которая сделает ее счастливой, – быть с Филиппом Гамильтоном, а это невозможно.
Сейчас можно порвать с ним, но если снова отказаться разговаривать, он обязательно найдет способ узнать, почему она так изменилась за несколько дней. Алиса верила, что Филипп не примет компромиссный ответ, который уведет от правды, и боялась выдать, что ее любовь к нему совсем не ослабела, к величайшему стыду. Разрыв с ним просто был делом чести, но не внутренней потребностью.
Более того, помимо личной реакции Алисы была дополнительная проблема – все соседи знали об ухаживаниях Филиппа. Неожиданный разрыв приведет к вопросам и, в конечном счете, к разоблачению сэра Филиппа. Люди безжалостно назовут его шпионом. Алиса не хотела навлечь на него вражду, которая непременно последует за такими предположениями.
В скрытых уголках сознания и в затаенных мечтах Алиса отказывалась от печальной действительности, воображая, что случится, если позволить сэру Филиппу и дальше ухаживать за ней.
Она не сомневалась в правдивости слов, сказанных Томасом: Филипп Гамильтон – сподвижник круглоголовых.
Однако ей было трудно поверить, что он все еще искренне поддерживал протекторат и его курс. Многие люди изменили свои взгляды во время и после войны. Возможно, преданность Филиппа лорду протектору могла подорвать его умная и решительная жена-роялистка. Когда придет время возвращаться королю, Филиппу не обязательно сражаться на стороне роялистов. Все, о чем она его попросит, – остаться нейтральным. Эту тактику успешно использовали многие известные лорды-роялисты, чтобы сохранить свои имения после казни короля Чарльза I.
Трудность была в том – как убедить Филиппа это сделать?
Алиса не надеялась, что это возможно, поэтому позволить ему и дальше ухаживать за ней – не более чем желание и мечта.
Все же, она не могла заставить себя окончательно порвать с ним. Поэтому спряталась в своей комнате и просила мачеху передать извинения, возможно, завтра она почувствует себя лучше. Тогда она смогла бы послать записку, в которой отказалась от знаков его внимания. Или вышла бы к нему и выслушала его увертки.
Завтра.
Алиса закрыла лицо ладонями и всхлипнула.
* * *
Преподобный Рудольф Грейстоун, священник Западного Истона, был сухощавым человеком с высоким лбом и глубоко посаженными карими глазами, полными сострадания. Ну, подумала Алиса, принимая стакан хорошего вина от его жены, почти всегда его глаза были такими.
Когда собравшиеся в доме гости обсуждали вторжение солдат в прошлое воскресенье, его светлые глаза были бесстрастно холодными.
– Человек, указавший солдатам протектората, что собрание роялистов состоится в церкви после службы, бесспорно непорядочный, – возмущенно говорил преподобный мистер Грейстоун.
– Бесспорно, – успокаивающе сказала его жена, предлагая мужу кусок яблочного пирога.
Священник взял и начал жевать.
– Превосходно, дорогая, как всегда, – сказал он о выпечке, прежде чем продолжил свою тираду:
– Предательство соседей и друзей – дело, достойное презрения.
– Он человек без чести и без совести! – с достоинством поддержала она мужа. И протянула тарелку с пирогом всем гостям – Алисе, Пруденс, Абигейл, госпоже Вишингем и госпоже Томпсон. Женщины хотели еще раз договориться о питании рабочих на восстановлении сарая и кузницы, как и было решено тогда в церкви.
– Кто бы он ни был, но, допустив солдат в церковь, нанес не столько вреда, сколько пользы. В конце концов, мы не смогли бы так организовать восстановление сарая господина Вишингема, если бы не вынужденное церковное собрание в прошлое воскресенье, – мирно заметила Абигейл. – Действительно, изумительный яблочный пирог, госпожа Грейстоун.
– Возможно, это событие и помогло нам, – настойчиво сказал священник, – но намерения его все же были нечистые.
– Несомненно, – подтвердила госпожа Вишингем. – Но леди Стразерн права: мой муж и я в долгу перед… сэром Филиппом.
– Сэром Филиппом? – резко переспросила Алиса. – Вы предполагаете, что сэр Филипп донес на нас?
– Кто еще это мог быть? – рассудительно заметила госпожа Томпсон. – Нельзя же думать, что это кто-то из нас!
– Это вполне мог быть кто-то из соседей, – возразила Алиса, покрывшись красными пятнами под всезнающими взглядами дам.
– Я думаю, что Алиса избавится от своих чувств и здравый смысл победит, – заговорщическим тоном прошептала госпожа Вишингем на ухо Абигейл.
В глазах Алисы засверкал огонь возмущения, а Пруденс стремительно вскочила и заговорила:
– Госпожа Томпсон, почему вы считаете шпионом сэра Филиппа, если не принимать во внимание, что он недавно поселился в Эйнсли Мейнор?
– Его брат – круглоголовый, – просто ответила леди.
Абигейл бросила быстрый взгляд на Алису, потом благоразумно сказала:
– Многие семьи раскололись из-за разности взглядов на политику во время войны. Что заставляет вас думать о сэре Филиппе, проведшем несколько лет в ссылке, как о предателе роялистов?
– Вероятно, это была та цена, которую он должен был заплатить за право наследования родительской собственности, – язвительно заметила госпожа Вишингем.
– Эйнсли – богатое имение. Любой человек продал бы душу дьяволу, чтобы заполучить его.
– Сэр Филипп не стал бы этого делать, – разъяренно сказала Алиса, вставая. Уже не имело значения, что Филипп предал ее доверие. Или – что он был круглоголовым. Главное – он не был шпионом, и она не могла слышать, как на него злобно клевещут.
– Извините, мама. Я не могу больше здесь оставаться. Госпожа Грейстоун, я буду рада оказать помощь, где она потребуется. Всего доброго вам и преподобному мистеру Грейстоуну, – она стремительно и резко вышла из комнаты.
На улице Алиса остановилась, чтобы вдохнуть свежего воздуха. Разговор заставил ее понять, что она не могла так просто, без объяснений, порвать с сэром Филиппом. Ей придется встретиться с ним и объяснить, почему они не должны видеться. Они смогут общаться как друзья, и, таким образом, избежать сплетен, которые бы несомненно поползли, если бы она отказалась принимать его.
Алиса обошла дом и подошла к загону, где была привязана ее лошадь. Там к ней присоединилась Пруденс с озорством прогульщицы уроков, которой удалось сбежать и, наконец, почувствовать себя свободной.
– Мама направила меня за тобой, чтобы ты не ехала домой в одиночестве, и я решила, что это отличная мысль, чтобы сбежать оттуда, где начала уже засыпать.
Слуга помог ей забраться в седло, она сверкнула глазами, и губы расплылись в безудержной усмешке:
– Я думаю, мама почувствовала, что мне надо уйти, потому что все эти старые сплетницы начнут обсуждать твои отношения с Филиппом. А она не хотела, чтоб я слышала такие разговоры.
Алиса рассмеялась, хотя сейчас, после того как в ней остыл праведный гнев, у нее было очень плохое настроение.
– Нет никакой связи между нами. Надеюсь, что мама сумеет их в этом убедить.
Пруденс недоверчиво посмотрела на нее и пришпорила лошадь.
– Поехали! У нас есть свободное время – целый день мы можем делать все, что захотим. Давай не будем заботиться о том, что там болтают эти старые клуши, – не дожидаясь сестры, она вывела лошадь со двора, побежавшую рысью. Алиса покачала головой, но в глазах была улыбка: они с сестрой удалялись из этого осиного гнезда.
Она уже собиралась обогнуть угол дома, когда услышала, как Пруденс проворковала:
– Господин Инграм, как приятно встретиться с вами!
Алиса выехала на улицу и увидела Пруденс, удрученно смотрящую вслед проехавшему Инграму. Он даже не побеспокоился ответить на ее приветствие, не говоря уже о том, чтобы остановиться и поболтать с ней.
– Признаюсь, этот человек возмущает меня до крайности, – Алиса ненавистно посмотрела на облаченную в ярко-красное спину Инграма, мирно подпрыгивавшую в такт бегущей рысью лошади по главной улице Западного Истона. В этот момент она бы с радостью задушила его за грубость к сестре.
– Алиса, – медленно сказала Пруденс. – Я еду за ним.
Алиса ошеломленно уставилась на нее.
Глаза Пруденс горели любопытством и решимостью.
– Алиса, он был настолько погружен в раздумья, что даже не заметил меня. Ты знаешь, как я стараюсь понять, что дорого его сердцу, чтобы доказать ему свою любовь. Пока я не выяснила ничего важного. Но сегодня – почему он такой серьезный? – может быть, он на пути к самому важному для него, – она подстегнула лошадь. – Я должна ехать, ты сама это понимаешь.
Алисе пришлось пустить лошадь рысью, чтобы успеть за Пруденс:
– Сестра, я не думаю, что это благоразумно.
Пруденс пожала плечами и посмотрела так красноречиво, будто сообщила, что сейчас она не думает о последствиях.
Алиса попыталась снова:
– А что если он едет в такое место, куда нельзя ехать женщине?
– Ты имеешь в виду петушиные бои, или бой быков, или что-нибудь в этом роде? По крайней мере, я узнаю, куда он поехал! Алиса, я не могу упустить такую возможность!
– Тогда я поеду с тобой.
– Нет! – Пруденс перевела свою лошадь на шаг. Инграм, подпрыгивавший в такт своей бегущей рысью лошади, все еще виднелся вдалеке.
– Алиса, если по какой-нибудь причине он остановится и заметит меня, я смогу поговорить с ним. А если ты будешь там, то он начнет смотреть только на тебя, а на меня – не обращать внимания. Я могу потерять свой шанс доказать, как к нему неравнодушна.
Алиса почувствовала себя еще хуже, чем когда вышла из дома священника, потому что знала, что бы не сделала Пруденс, ничто не возбудит в Цедрике Инграме интереса к ней. Она также знала, что ни в коем случае не скажет об этом Пруденс, – однако? Озабоченная, Алиса смотрела на едва различимую впереди фигуру Инграма. Конечно, он не поедет далеко.
– Хорошо, поезжай за ним, но будь осторожна, Пруденс! Одинокая женщина – легкая добыча. Не преследуй господина Инграма, если он поедет слишком далеко от города.
– Не буду, – пообещала Пруденс, болезненно улыбаясь Алисе.
– Мне надо кое-что купить. Возвращайся и жди меня здесь через час, – Алиса сказала это приказным тоном, надеясь, что сестра ей подчинится.
– Хорошо, если часа будет достаточно, – неугомонно ответила Пруденс, впиваясь каблуками в бока лошади. Она оглянулась через плечо, сверкая глазами, и галопом унеслась прочь.
– Пожелай мне удачи, Алиса!
Алиса смотрела, как она уезжала, с каким-то дурным предчувствием.
Когда Пруденс не вернулась через час, она еще не почуяла беды. Сделав покупки и не намереваясь дольше оставаться в деревне, удрученная, Алиса вернулась в Стразерн-холл.
ГЛАВА 14
Цедрик удалялся все дальше и дальше от города, и Пруденс уже начала беспокоиться, не слишком ли опрометчивое решение она приняла, поехав за ним. В то же время ее любопытство безудержно возрастало. Алиса была права? Не собирался ли Цедрик заниматься запрещенной деятельностью, такой как петушиные бои?
По какой-то причине мысль о петушиных боях, проводимых при дневном свете, казалась Пруденс нереальной, а так как она больше не могла придумать, какое еще нечестивое заведение мог посетить Цедрик, то продолжала ехать за ним.
Отъехав на некоторое расстояние от деревни, Цедрик пустил лошадь медленным шагом, потом, к удивлению Пруденс, въехал в густой кустарник, который граничил с дорогой. Пруденс впилась каблуками в бока лошади, чтобы остановить ее возле того места, где исчез Цедрик. Она ехала на большом расстоянии от него, так что Цедрик практически не мог ее заметить, если только он специально не оборачивался в седле, но теперь расстояние между ними, кажется, стало еще больше, и она боялась совсем потерять его из вида. Когда Пруденс приблизилась к месту, где он въехал в кустарник, то поняла, что дорога разветвилась, и Цедрик свернул на узкую тропинку, которая вела глубже в лес. Не пугаясь нарастающей опасности, Пруденс последовала за предметом своего сердца.
Тропинку окаймляли высокие деревья, их ветви высоко над головой заслоняли дневной свет, поэтому в лесу стоял полумрак. Густые кусты обрамляли изрезанную колеями дорогу, и было видно, что ветви в некоторых местах недавно срезаны и засохшие лежали на дороге, свидетельствуя о том, что дорогу расширяли. Эта заброшенная дорога, изрезанная попутными тропинками, петляла и извивалась в мелколесье, и несколько раз Пруденс казалось, что она потеряла Цедрика. Она подбадривала себя тем, что он никуда не мог свернуть. Неожиданно Пруденс выехала к гостинице, уже знакомой своей сомнительной репутацией. Пруденс имела смутное представление о ее существовании, знала только понаслышке, что туда мужчины приходят заниматься такими делами, о которых женщина, особенно юная леди, не должна знать.
Остановившись в укрытии под деревьями и решая, что ей делать дальше, Пруденс подумала, что она ошиблась. Цедрик Инграм не шел в это непристойное место. Она как-то потеряла его из виду. Он поехал в другом направлении, и она радостно продолжала следовать за ним, опасаясь, что потеряла его. Скоро она заметила, что красивый гнедой жеребец стоит во дворе гостиницы, и его держит под уздцы конюх, как будто Цедрик прямо на ходу бросил ему поводья, торопясь войти в здание.
Тревога, захлестнувшая Пруденс, как только она узнала лошадь, превратилась в панику, когда она увидела человека в кроваво-красной форме железнобоких из армии Кромвеля, медленной походкой вышедшего из гостиницы. Заметив конюха, он поторопился к нему навстречу.
– Цедрик – в опасности! – полоснуло в голове Пруденс, и она чуть не пустилась галопом во двор, хотела отвлечь их внимание и предупредить Цедрика, что надо немедленно уезжать, пока железнобокие его не обнаружили. Однако скорое решение миновало до того, как она успела двинуться. Солдат что-то сказал слуге, и тот засмеялся; потом оба устроились поудобнее, собираясь как следует поболтать. Очевидно, конюх знал солдата и хорошо к нему относился.
Пруденс изумленно наблюдала за сценой, пытаясь решить, что ей делать. Ее возлюбленный Цедрик был в гостинице, делая там неизвестно что, а на улице стоял драгун, вселявший страх всей округе. Хотя Цедрик не сделал ничего неправильного, Пруденс вспомнила другое время, когда он выехал верхом на лошади и к нему пристали солдаты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
– Нет, – коротко отрезала Алиса.
Пруденс уставилась на нее:
– У меня болит голова, – Алиса смотрела на себя в зеркало и удивлялась, что ее внутреннее волнение не отражалось на лице.
Пруденс озадаченно склонила голову:
– Но непохоже, что тебе так плохо. Ты уверена, что не хочешь спуститься к нему, Алиса?
– Вполне уверена, – она повернулась, чтобы улыбнуться своей сестре, но это была неудачная попытка. – Мама знает, как я себя чувствую, и объяснит сэру Филиппу.
Пруденс присела на краешек тахты возле камина. Ее розовая юбка развернулась вокруг нее веером. Она нахмурилась:
– Алиса, что-нибудь происходит, чего я не знаю?
Вздохнув, Алиса отложила щетку и села возле сестры. Взяв Пруденс за руки, она мягко сказала:
– Происходят самые разнообразные вещи. Даже я не знаю половины того, что происходит.
Лицо Пруденс вытянулось.
– Это значит, что ты, в конце концов, принимаешь ухаживания Цедрика Инграма?
Алиса рассмеялась. Временами Пруденс объяснялась с наивной простотой ребенка.
– Нет, Пру, я уже сказала Цедрику, что не связана с ним, и он очень возмущался. Не думаю, что теперь он предложит выйти за него замуж, и даже если бы это сделал, я бы отказала ему.
Глаза Пруденс засияли, но она все еще выглядела озадаченной.
– Не понимаю. Но если тебя устраивает такое положение дел, то я подумаю об этом. Что же все-таки с сэром Филиппом?
Алисе пришлось отвернуться, чтобы скрыть слезы.
– Я решила, что сэр Филипп не тот человек, на чьи ухаживания можно отвечать. И больше не буду принимать его здесь.
– Но почему? Что ты узнала о нем?
– Ничего – и все, – Алиса с трудом сдерживала себя. Еще несколько вопросов Пруденс, и она закричит в истерике.
– Пруденс, пожалуйста, уходи. У меня действительно болит голова, и я бы хотела побыть одна.
Пожав плечами, Пруденс исполнила ее просьбу.
Алиса смотрела на нее с облегчением и тревогой. Теперь она могла побыть наедине со своими мыслями, даже если они разрывали ей сердце.
Всего день назад Томас сказал ей правду о Филиппе Гамильтоне, но ей казалось, что прошла уже целая вечность.
Она просыпалась с мыслью о том, что ей делать. С грустью размышляла над своим правом выбора, над тем, что лучше для ее семьи, для жителей Западного Истона и, наконец, для политического курса роялистов.
Она даже думала, что причиняет Филиппу меньшую боль, чем та, от которой страдает сама. Но никогда не задавалась вопросом, какой выбор окажется лучшим, потому что твердо знала: единственная альтернатива, которая сделает ее счастливой, – быть с Филиппом Гамильтоном, а это невозможно.
Сейчас можно порвать с ним, но если снова отказаться разговаривать, он обязательно найдет способ узнать, почему она так изменилась за несколько дней. Алиса верила, что Филипп не примет компромиссный ответ, который уведет от правды, и боялась выдать, что ее любовь к нему совсем не ослабела, к величайшему стыду. Разрыв с ним просто был делом чести, но не внутренней потребностью.
Более того, помимо личной реакции Алисы была дополнительная проблема – все соседи знали об ухаживаниях Филиппа. Неожиданный разрыв приведет к вопросам и, в конечном счете, к разоблачению сэра Филиппа. Люди безжалостно назовут его шпионом. Алиса не хотела навлечь на него вражду, которая непременно последует за такими предположениями.
В скрытых уголках сознания и в затаенных мечтах Алиса отказывалась от печальной действительности, воображая, что случится, если позволить сэру Филиппу и дальше ухаживать за ней.
Она не сомневалась в правдивости слов, сказанных Томасом: Филипп Гамильтон – сподвижник круглоголовых.
Однако ей было трудно поверить, что он все еще искренне поддерживал протекторат и его курс. Многие люди изменили свои взгляды во время и после войны. Возможно, преданность Филиппа лорду протектору могла подорвать его умная и решительная жена-роялистка. Когда придет время возвращаться королю, Филиппу не обязательно сражаться на стороне роялистов. Все, о чем она его попросит, – остаться нейтральным. Эту тактику успешно использовали многие известные лорды-роялисты, чтобы сохранить свои имения после казни короля Чарльза I.
Трудность была в том – как убедить Филиппа это сделать?
Алиса не надеялась, что это возможно, поэтому позволить ему и дальше ухаживать за ней – не более чем желание и мечта.
Все же, она не могла заставить себя окончательно порвать с ним. Поэтому спряталась в своей комнате и просила мачеху передать извинения, возможно, завтра она почувствует себя лучше. Тогда она смогла бы послать записку, в которой отказалась от знаков его внимания. Или вышла бы к нему и выслушала его увертки.
Завтра.
Алиса закрыла лицо ладонями и всхлипнула.
* * *
Преподобный Рудольф Грейстоун, священник Западного Истона, был сухощавым человеком с высоким лбом и глубоко посаженными карими глазами, полными сострадания. Ну, подумала Алиса, принимая стакан хорошего вина от его жены, почти всегда его глаза были такими.
Когда собравшиеся в доме гости обсуждали вторжение солдат в прошлое воскресенье, его светлые глаза были бесстрастно холодными.
– Человек, указавший солдатам протектората, что собрание роялистов состоится в церкви после службы, бесспорно непорядочный, – возмущенно говорил преподобный мистер Грейстоун.
– Бесспорно, – успокаивающе сказала его жена, предлагая мужу кусок яблочного пирога.
Священник взял и начал жевать.
– Превосходно, дорогая, как всегда, – сказал он о выпечке, прежде чем продолжил свою тираду:
– Предательство соседей и друзей – дело, достойное презрения.
– Он человек без чести и без совести! – с достоинством поддержала она мужа. И протянула тарелку с пирогом всем гостям – Алисе, Пруденс, Абигейл, госпоже Вишингем и госпоже Томпсон. Женщины хотели еще раз договориться о питании рабочих на восстановлении сарая и кузницы, как и было решено тогда в церкви.
– Кто бы он ни был, но, допустив солдат в церковь, нанес не столько вреда, сколько пользы. В конце концов, мы не смогли бы так организовать восстановление сарая господина Вишингема, если бы не вынужденное церковное собрание в прошлое воскресенье, – мирно заметила Абигейл. – Действительно, изумительный яблочный пирог, госпожа Грейстоун.
– Возможно, это событие и помогло нам, – настойчиво сказал священник, – но намерения его все же были нечистые.
– Несомненно, – подтвердила госпожа Вишингем. – Но леди Стразерн права: мой муж и я в долгу перед… сэром Филиппом.
– Сэром Филиппом? – резко переспросила Алиса. – Вы предполагаете, что сэр Филипп донес на нас?
– Кто еще это мог быть? – рассудительно заметила госпожа Томпсон. – Нельзя же думать, что это кто-то из нас!
– Это вполне мог быть кто-то из соседей, – возразила Алиса, покрывшись красными пятнами под всезнающими взглядами дам.
– Я думаю, что Алиса избавится от своих чувств и здравый смысл победит, – заговорщическим тоном прошептала госпожа Вишингем на ухо Абигейл.
В глазах Алисы засверкал огонь возмущения, а Пруденс стремительно вскочила и заговорила:
– Госпожа Томпсон, почему вы считаете шпионом сэра Филиппа, если не принимать во внимание, что он недавно поселился в Эйнсли Мейнор?
– Его брат – круглоголовый, – просто ответила леди.
Абигейл бросила быстрый взгляд на Алису, потом благоразумно сказала:
– Многие семьи раскололись из-за разности взглядов на политику во время войны. Что заставляет вас думать о сэре Филиппе, проведшем несколько лет в ссылке, как о предателе роялистов?
– Вероятно, это была та цена, которую он должен был заплатить за право наследования родительской собственности, – язвительно заметила госпожа Вишингем.
– Эйнсли – богатое имение. Любой человек продал бы душу дьяволу, чтобы заполучить его.
– Сэр Филипп не стал бы этого делать, – разъяренно сказала Алиса, вставая. Уже не имело значения, что Филипп предал ее доверие. Или – что он был круглоголовым. Главное – он не был шпионом, и она не могла слышать, как на него злобно клевещут.
– Извините, мама. Я не могу больше здесь оставаться. Госпожа Грейстоун, я буду рада оказать помощь, где она потребуется. Всего доброго вам и преподобному мистеру Грейстоуну, – она стремительно и резко вышла из комнаты.
На улице Алиса остановилась, чтобы вдохнуть свежего воздуха. Разговор заставил ее понять, что она не могла так просто, без объяснений, порвать с сэром Филиппом. Ей придется встретиться с ним и объяснить, почему они не должны видеться. Они смогут общаться как друзья, и, таким образом, избежать сплетен, которые бы несомненно поползли, если бы она отказалась принимать его.
Алиса обошла дом и подошла к загону, где была привязана ее лошадь. Там к ней присоединилась Пруденс с озорством прогульщицы уроков, которой удалось сбежать и, наконец, почувствовать себя свободной.
– Мама направила меня за тобой, чтобы ты не ехала домой в одиночестве, и я решила, что это отличная мысль, чтобы сбежать оттуда, где начала уже засыпать.
Слуга помог ей забраться в седло, она сверкнула глазами, и губы расплылись в безудержной усмешке:
– Я думаю, мама почувствовала, что мне надо уйти, потому что все эти старые сплетницы начнут обсуждать твои отношения с Филиппом. А она не хотела, чтоб я слышала такие разговоры.
Алиса рассмеялась, хотя сейчас, после того как в ней остыл праведный гнев, у нее было очень плохое настроение.
– Нет никакой связи между нами. Надеюсь, что мама сумеет их в этом убедить.
Пруденс недоверчиво посмотрела на нее и пришпорила лошадь.
– Поехали! У нас есть свободное время – целый день мы можем делать все, что захотим. Давай не будем заботиться о том, что там болтают эти старые клуши, – не дожидаясь сестры, она вывела лошадь со двора, побежавшую рысью. Алиса покачала головой, но в глазах была улыбка: они с сестрой удалялись из этого осиного гнезда.
Она уже собиралась обогнуть угол дома, когда услышала, как Пруденс проворковала:
– Господин Инграм, как приятно встретиться с вами!
Алиса выехала на улицу и увидела Пруденс, удрученно смотрящую вслед проехавшему Инграму. Он даже не побеспокоился ответить на ее приветствие, не говоря уже о том, чтобы остановиться и поболтать с ней.
– Признаюсь, этот человек возмущает меня до крайности, – Алиса ненавистно посмотрела на облаченную в ярко-красное спину Инграма, мирно подпрыгивавшую в такт бегущей рысью лошади по главной улице Западного Истона. В этот момент она бы с радостью задушила его за грубость к сестре.
– Алиса, – медленно сказала Пруденс. – Я еду за ним.
Алиса ошеломленно уставилась на нее.
Глаза Пруденс горели любопытством и решимостью.
– Алиса, он был настолько погружен в раздумья, что даже не заметил меня. Ты знаешь, как я стараюсь понять, что дорого его сердцу, чтобы доказать ему свою любовь. Пока я не выяснила ничего важного. Но сегодня – почему он такой серьезный? – может быть, он на пути к самому важному для него, – она подстегнула лошадь. – Я должна ехать, ты сама это понимаешь.
Алисе пришлось пустить лошадь рысью, чтобы успеть за Пруденс:
– Сестра, я не думаю, что это благоразумно.
Пруденс пожала плечами и посмотрела так красноречиво, будто сообщила, что сейчас она не думает о последствиях.
Алиса попыталась снова:
– А что если он едет в такое место, куда нельзя ехать женщине?
– Ты имеешь в виду петушиные бои, или бой быков, или что-нибудь в этом роде? По крайней мере, я узнаю, куда он поехал! Алиса, я не могу упустить такую возможность!
– Тогда я поеду с тобой.
– Нет! – Пруденс перевела свою лошадь на шаг. Инграм, подпрыгивавший в такт своей бегущей рысью лошади, все еще виднелся вдалеке.
– Алиса, если по какой-нибудь причине он остановится и заметит меня, я смогу поговорить с ним. А если ты будешь там, то он начнет смотреть только на тебя, а на меня – не обращать внимания. Я могу потерять свой шанс доказать, как к нему неравнодушна.
Алиса почувствовала себя еще хуже, чем когда вышла из дома священника, потому что знала, что бы не сделала Пруденс, ничто не возбудит в Цедрике Инграме интереса к ней. Она также знала, что ни в коем случае не скажет об этом Пруденс, – однако? Озабоченная, Алиса смотрела на едва различимую впереди фигуру Инграма. Конечно, он не поедет далеко.
– Хорошо, поезжай за ним, но будь осторожна, Пруденс! Одинокая женщина – легкая добыча. Не преследуй господина Инграма, если он поедет слишком далеко от города.
– Не буду, – пообещала Пруденс, болезненно улыбаясь Алисе.
– Мне надо кое-что купить. Возвращайся и жди меня здесь через час, – Алиса сказала это приказным тоном, надеясь, что сестра ей подчинится.
– Хорошо, если часа будет достаточно, – неугомонно ответила Пруденс, впиваясь каблуками в бока лошади. Она оглянулась через плечо, сверкая глазами, и галопом унеслась прочь.
– Пожелай мне удачи, Алиса!
Алиса смотрела, как она уезжала, с каким-то дурным предчувствием.
Когда Пруденс не вернулась через час, она еще не почуяла беды. Сделав покупки и не намереваясь дольше оставаться в деревне, удрученная, Алиса вернулась в Стразерн-холл.
ГЛАВА 14
Цедрик удалялся все дальше и дальше от города, и Пруденс уже начала беспокоиться, не слишком ли опрометчивое решение она приняла, поехав за ним. В то же время ее любопытство безудержно возрастало. Алиса была права? Не собирался ли Цедрик заниматься запрещенной деятельностью, такой как петушиные бои?
По какой-то причине мысль о петушиных боях, проводимых при дневном свете, казалась Пруденс нереальной, а так как она больше не могла придумать, какое еще нечестивое заведение мог посетить Цедрик, то продолжала ехать за ним.
Отъехав на некоторое расстояние от деревни, Цедрик пустил лошадь медленным шагом, потом, к удивлению Пруденс, въехал в густой кустарник, который граничил с дорогой. Пруденс впилась каблуками в бока лошади, чтобы остановить ее возле того места, где исчез Цедрик. Она ехала на большом расстоянии от него, так что Цедрик практически не мог ее заметить, если только он специально не оборачивался в седле, но теперь расстояние между ними, кажется, стало еще больше, и она боялась совсем потерять его из вида. Когда Пруденс приблизилась к месту, где он въехал в кустарник, то поняла, что дорога разветвилась, и Цедрик свернул на узкую тропинку, которая вела глубже в лес. Не пугаясь нарастающей опасности, Пруденс последовала за предметом своего сердца.
Тропинку окаймляли высокие деревья, их ветви высоко над головой заслоняли дневной свет, поэтому в лесу стоял полумрак. Густые кусты обрамляли изрезанную колеями дорогу, и было видно, что ветви в некоторых местах недавно срезаны и засохшие лежали на дороге, свидетельствуя о том, что дорогу расширяли. Эта заброшенная дорога, изрезанная попутными тропинками, петляла и извивалась в мелколесье, и несколько раз Пруденс казалось, что она потеряла Цедрика. Она подбадривала себя тем, что он никуда не мог свернуть. Неожиданно Пруденс выехала к гостинице, уже знакомой своей сомнительной репутацией. Пруденс имела смутное представление о ее существовании, знала только понаслышке, что туда мужчины приходят заниматься такими делами, о которых женщина, особенно юная леди, не должна знать.
Остановившись в укрытии под деревьями и решая, что ей делать дальше, Пруденс подумала, что она ошиблась. Цедрик Инграм не шел в это непристойное место. Она как-то потеряла его из виду. Он поехал в другом направлении, и она радостно продолжала следовать за ним, опасаясь, что потеряла его. Скоро она заметила, что красивый гнедой жеребец стоит во дворе гостиницы, и его держит под уздцы конюх, как будто Цедрик прямо на ходу бросил ему поводья, торопясь войти в здание.
Тревога, захлестнувшая Пруденс, как только она узнала лошадь, превратилась в панику, когда она увидела человека в кроваво-красной форме железнобоких из армии Кромвеля, медленной походкой вышедшего из гостиницы. Заметив конюха, он поторопился к нему навстречу.
– Цедрик – в опасности! – полоснуло в голове Пруденс, и она чуть не пустилась галопом во двор, хотела отвлечь их внимание и предупредить Цедрика, что надо немедленно уезжать, пока железнобокие его не обнаружили. Однако скорое решение миновало до того, как она успела двинуться. Солдат что-то сказал слуге, и тот засмеялся; потом оба устроились поудобнее, собираясь как следует поболтать. Очевидно, конюх знал солдата и хорошо к нему относился.
Пруденс изумленно наблюдала за сценой, пытаясь решить, что ей делать. Ее возлюбленный Цедрик был в гостинице, делая там неизвестно что, а на улице стоял драгун, вселявший страх всей округе. Хотя Цедрик не сделал ничего неправильного, Пруденс вспомнила другое время, когда он выехал верхом на лошади и к нему пристали солдаты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32