И тут началось нечто невообразимое.
Эльзин кавалер, который, по всей видимости, возглавлял эту компанию, неожиданно встал и выкрикнул что-то оскорбительное в адрес евреев. Его дружки тоже начали кричать, топать ногами и швырять в стену кружки. Одну кружку запустили в Хельмута, и он едва увернулся от нее.
Дермот обнял Дорабеллу, и она уткнулась лицом в его плечо. Эдвард взял меня и Гретхен за руки и заставил нас встать.
— Идемте отсюда, — сказал он. — Они собираются устроить здесь бучу.
— А как же Хельмут? — прошептала Гретхен. Курт бросился на выручку брату. Он был очень бледен. Они стояли рядом, лицом к лицу с Эльзиным дружком. Присутствующие в зале продолжали сидеть на своих местах с испуганными лицами.
Молодой человек вскочил на стол и начал ораторствовать перед публикой. Он несколько раз упомянуло фюрере и перешел на крик. Я не могла разобрать его слов, но было ясно, что он призывал людей устроить в замке погром.
— Нам лучше уйти отсюда, — сказал Дермот.
В этот момент один из столов перевернули, и раздался звон разбитой посуды.
Хельмут повернулся к Эдварду:
— Уведите отсюда девушек и Гретхен. Вас это не должно касаться.
Я увидела на его лице выражение безнадежного отчаяния. Я не могла понять, что происходит. Эдвард потянул меня и Гретхен к двери в конце залы. Дермот вел Дорабеллу. Один из молодых людей пристально посмотрел на нас, но позволил нам беспрепятственно уйти. Наверное, он знал, что мы иностранцы, и был доволен, что мы уходим.
В комнате за залой стояла испуганная фрау Брандт. Она держалась руками за голову и раскачивалась из стороны в сторону. Я еще не видела человека, испуганного до такой степени. Ее трясло.
Я обняла фрау Брандт за плечи, чтобы как-то успокоить.
— Они явились сюда, — прошептала она. — Они явились сюда…
— Кто они?
— Они собираются уничтожить нас…
— Вы знаете их?
— Не мы первые. Но как они узнали? Мы никому не мешали…
За стеной слышался грохот, молодчики громили залу.
Фрау Брандт села и закрыла лицо руками. Гретхен опустилась на колени рядом с ней.
— Мама… — прошептала она дрожа. — Мамочка… Фрау Брандт погладила дочь по голове:
— Они пришли. А я так надеялась, что нас не тронут.
Мне стало страшно.
— Надо что-то делать, — сказал Дермот. — Может, вызвать полицию?
— Это бесполезно, — ответила Гретхен. — Мы не первые. Мы думали, что нас не тронут… Понимаете — мы евреи, теперь это необходимо скрывать от всех.
— Надо помочь твоим братьям и выставить отсюда этих негодяев! — возмутился Эдвард.
— Да, — согласился Дермот. — Идемте. Гретхен схватила Эдварда за руку.
— Не надо… — сказала она. — Не надо с ними связываться. Они разгромят залу и уйдут.
— Но там — Курт… Хельмут… твой отец… Гретхен не отпускала Эдварда.
— Я пойду к ним, — сказал Дермот. — Вы оставайтесь здесь.
Эдвард вызвался пойти вместе с ним. Я по-прежнему не понимала, что происходит. Стояла и слушала, как погромщики поют песню, которую знала уже почти наизусть.
Неожиданно стало тихо.
«А ведь там Эдвард, он в опасности», — подумала я. Я осторожно приоткрыла дверь, выглянула в залу и увидела там страшный беспорядок. Несколько столов перевернуто. Пол усеян битыми стаканами и кружками. Молодые люди стояли по стойке смирно, вытянув руку в салюте, и пели все ту же песню. Посетители сидели тихо, будто онемев, и нервно крутили в руках свои кружки. Никто из них не попытался воспротивиться действиям этих молодчиков. Они позволили разбойникам чинить разгром. Пение прекратилось. Эльзин ухажер подошел к Хельмуту и плюнул ему в лицо.
— Жид, — сказал он и отвернулся.
Хельмут сжал кулаки так, что побелели костяшки пальцев, но Курт вцепился в него мертвой хваткой и удержал его. Один из компании хулиганов увидел, что я смотрю на него через приоткрытую дверь, щелкнул каблуками и поклонился. Затем повернулся к своим дружкам, и они, следуя один за другим, вышли из залы. Мы услышали, как они завели машину и уехали.
Посетители начали потихоньку расходиться, испытывая чувство неловкости. Мы стояли посреди залы, стараясь оценить нанесенный ущерб.
Но угнетенное чувство вызывал не сам разгром, а его скрытый смысл.
— Что теперь делать? — прошептала фрау Брандт. — Что с нами будет?
Было уже довольно поздно, когда Дермот Трегарленд отправился к себе в гостиницу. Он пообещал вернуться рано утром и помочь нам навести порядок. Он не мог понять, почему Брандты не попытались вызвать полицию.
Поведение фрау Брандт говорило о том, что она смирилась с неизбежностью зла.
Когда мы с Дорабеллой отправились в нашу комнату, было уже далеко за полночь. Настроение у нас было подавленное. Дорабелла посчитала, что Дермот вел себя безукоризненно и был очень внимателен к ней. Мне же не хотелось говорить о Дермоте, я думала о Брандтах.
Мы с сестрой плохо спали в ту ночь, думаю, и все остальные тоже.
Утром я, Эдвард и Дорабелла позавтракали в столовой в компании нескольких гостей.
Потом мы пошли в. разгромленную залу, где Курт со своими родными пытался навести порядок. Эдвард засучил рукава и присоединился к ним. Мы с Дорабеллой тоже старались помочь. Трудно было убирать битое стекло, которое могло впиться куда угодно.
Утром пришел очень злой Дермот и сказал, что ему стыдно за немцев. Из разговоров в своей гостинице он понял, что такие погромы происходят повсюду в Германии. Фюрер замыслил очистить германскую нацию от евреев.
Мне и в голову не приходило, что Брандты — евреи. Об этом не говорили. Эдвард знал об этом раньше, но не придал этому значения. Курт был его другом, и его не волновало, кто тот по национальности.
В то утро мы узнали, что происходит в Германии.
Мы проработали несколько часов и очистили залу от битого стекла и обломков мебели, вынесли мусор и поставили на место перевернутые столы. Смыли со стен пятна от пива, которые остались после разбитых кружек.
Мы порядком устали и сели отдохнуть. Нами овладело уныние, оно окутало нас, как лесной туман. Мы не могли сидеть и молчать.
— Рано или поздно это должно было случиться, — начал Курт. — Жаль, что все произошло во время ваших каникул и вам пришлось стать свидетелями этого безобразия. Это беда нашей нации. Но вы не должны уезжать отсюда с мыслью: «Вот какие немцы». Наши сердца наполнены болью. Это как раковая опухоль. Нам стыдно и вместе с тем — страшно. Мы не знаем, что будет дальше.
— Но это ужасно! — возмутился Дермот. — Как люди допускают такое? Эти молодчики… являются сюда и вытворяют Бог знает что. И все им сходит с рук. Самое позорное в том, что им все дозволено, никто не может их остановить.
— Это происходит уже не первый год, — сказал Курт. — Эти парни — члены молодежной организации нацистской партии. Когда Адольф Гитлер стал канцлером в тысяча девятьсот тридцать третьем году, он назначил Бальдура фон Шираха ответственным за воспитание молодежи, и немецкие мальчишки, достигшие десяти лет, стали записываться в Дойче Югендфольк. Они проходили проверку на чистоту крови, и, если в них не было «чужих» примесей, им разрешалось в тринадцать лет вступить в Гитлерюгенд, а в восемнадцать — в нацистскую партию. Они называют себя арийцами.
— Это чудовищно! — возмутился Эдвард. — Так не должно быть. — Однако нацистское движение набирает силу, — возразил Курт.
— Но почему люди не борются с этим злом?
— Люди молчат. Гитлер сделал так много для Германии. Страна находилась в ужасном положении. Деньги обесценились. Люди испытывали отчаяние. Поражение в войне было так унизительно. Но пришел Гитлер, и страна стала процветать. Но фюрер ненавидит евреев. Это такое несчастье для нас! Иногда мне приходит в голову мысль, что он хочет нас полностью истребить.
— Глупость какая-то, — не выдержал Дермот. — И никто из присутствующих не попытался унять дебоширов.
— Люди вели себя вполне разумно. Никто не может воспротивиться нацистам, они у власти.
— И что же, им все дозволено?
— Это трудно понять, но это Германия.
— Ты хочешь сказать, что они могут явиться сюда вечером и снова устроить погром? — спросил Эдвард.
— Нет, я не думаю, что они сделают это, — ответил Курт. — Мы мелкий люд. Они пойдут куда-нибудь еще. Они нас предупредили и считают, что этого пока достаточно, чтобы мы поняли, что нам пора убираться отсюда. Но мы не можем этого сделать. Мы живем здесь очень давно. Наши деды и прадеды жили здесь. Но молодчикам-нацистам нет до этого дела. Они ненавидят евреев.
Мы сочувствовали Курту. Но никто из нас не мог хоть что-то сказать ему в утешение.
Мы все находились в подавленном настроении. Не хотелось выходить ни на какие прогулки. Сказочные деревеньки утратили для меня все свое очарование. За прекрасными фасадами домов могло скрываться зло. Мне хотелось уехать домой. Я не могла забыть выражения глаз Эльзиного ухажера. Он вел себя как обыкновенный бандит. У него не было ни капли жалости невинным людям, на которых он напал. С ним никто не ссорился, его никто не злил. Он действовал хладнокровно и расчетливо. Это было заранее продуманное нападение на людей, которые отличались от него лишь тем, что принадлежали к иной расе.
Я сказала Эдварду, что зачинщиком разбоя был Эльзин друг, и объяснила ему, откуда знаю это.
— Как ты думаешь, знала ли Эльза о его намерении совершить погром? — спросила я.
— Вполне вероятно, — ответил Эдвард. — Это объясняет то, что произошло. Наверное, ей каким-то образом стало известно, что Брандты — евреи. Вспомни их деда, который сидит в одиночестве и читает Библию. Он мог» проговориться.
Немного погодя Эдвард сказал, что поделился моими соображениями с Куртом и тот ничуть не удивился. Они живут среди доносчиков. Если Эльза выдала их, им остается только смириться с этим. Они не могут уволить ее. Это грозило бы им большей бедой.
Эдвард не удержался от разговора с Эльзой, который потом пересказал мне.
— Я спросил ее: «Скажи мне — тот, кто устроил вчера здесь погром, — он твой приятель?» — Она с вызовом ответила мне: «Да, он мой друг». — Я спросил ее: «А как ты относишься к тому, что произошло?» — «Это было сделано ради Германии и фюрера, — ответила девушка. — Мы хотим, чтобы Германия стала арийской страной. Мы хотим избавиться от евреев». — Я напомнил ей о том, что она работает у евреев. — «Я хотела бы работать у арийцев», — ответила Эльза. — «Тогда почему ты работаешь здесь?» — спросил я. — «Так получилось, — ответила она. — В городке рядом живет мой друг». — Я понял, что разговаривать с ней бесполезно.
— Ах, Эдвард, — сказала я, — это так ужасно. Семье Брандтов грозит опасность.
— Я разговаривал с Куртом, — сказал он. — Они должны уехать отсюда.
— Но смогут ли они это сделать?
— Не знаю. Но они должны подумать об этом.
— Скоро мы уедем в Англию, — сказала я. — Как мы покинем их, зная о том, что здесь творится такое?
У Эдварда был озабоченный вид. Я угадала его мысли: он беспокоился за Гретхен.
— Гретхен чуть старше тебя, — сказал он. — Представь себе, что она должна чувствовать.
— А каково Хельмуту и Курту? — добавила я. — Мне кажется, им стыдно перед нами за то, что мы увидели.
— Я могу их понять. Когда в стране происходят такие вещи, нельзя не испытывать стыда. Виолетта, я не могу их бросить и уехать.
— А что делать?
— Видишь ли, я думаю о Гретхен, — признался Эдвард. — Мы могли бы увезти ее с собой.
— Увезти с нами? — удивилась я.
— Надо сказать ей, что мы приглашаем её в гости. Она могла бы пожить у вас. Я уверен, что твоя мама поймет меня. Гретхен нельзя оставить здесь.
— Кажется, ты к ней неравнодушен, — сказала я. Эдвард кивнул головой.
— Ты хорошо знаешь мою маму, — улыбнулась я. — Она всегда приходит на помощь тем, кому грозит беда.
— Кому, как не мне, это знать? — ответил он. — Виолетта, поговори с сестрой. Пригласите Гретхен погостить у вас. Я не могу этого сделать сам.
— Я понимаю тебя, — сказала я. — Хорошо, я поговорю с Дорабеллой.
Я пересказала Дорабелле наш разговор.
— Бедный Эдвард, мне жаль его, — наигранно вздохнула сестра.
— Почему же? Гретхен чудесная девушка, — возразила я.
— Он хочет жениться на ней?
— Похоже, что так. Он влюблен в нее.
— Неужели? Какая неожиданность… — Дорабелла состроила удивленное лицо.
Она пребывала в хорошем настроении. Минувший вечер был ужасен, но он сблизил ее с Дермотом Трегарлендом. Теперь она, по всей вероятности, думала о Предстоящих помолвках: Эдварда с Гретхен и ее с Дермотом. Я знала Дорабеллу настолько хорошо, что часто угадывала ее мысли.
Не теряя времени, я предложила Гретхен поехать вместе с нами и пожить в нашем доме. Она открыла глаза от удивления.
Я сказала:
— Тебе будет полезно на время уехать отсюда и познакомиться с Англией.
Ее лицо осветилось радостью, но тут же стало озабоченным. Мне стало понятно, о чем она думает. Она избежит неприятности и бед, но ее семья останется здесь и будет находиться под угрозой уничтожений. В этот момент я прониклась симпатией к Гретхен. Она полюбила Эдварда и могла уехать с ним в его страну, избежав зловещей тени, которая надвигалась на ее жизнь. Но здесь оставалась ее семья…
Бедняжка Гретхен! Она не знала, как поступить, и ее родным пришлось решить это за нее. Курт, Хельмут и вся семья Гретхен переполнились благодарности к нам. Было решено, что мы увезем девушку погостить в Англию.
Это был наш последний день в замке, утром мы уезжали. Курту предстояло отвезти нас на станцию и посадить на поезд, идущий к побережью. Мы изменились за время, которое пробыли здесь. Я чувствовала, что не смогу снова стать прежней. Теперь во всем прекрасном я искала изъян.
Мы пошли попрощаться с бабушкой и дедушкой Курта, с которыми редко виделись за время своего пребывания здесь, так как они почти не выходили из своих комнат. Дедушка сидел, читая Библию, он оторвался от книги и посмотрел на меня мутным взглядом. Я сказала ему, что мы скоро уезжаем, и он благожелательно улыбнулся мне и благословил меня.
Затем я подошла к бабушке, которая сидела в кресле-качалке и вязала. Она также одарила меня теплой улыбкой.
— Хорошо, что ты пришла, — сказала она. Меня удивило, что она говорит по-английски. — Мы с дедом совсем старые и торчим в наших комнатах, будто старая мебель, которой давно уже не пользуются.
Я хотела возразить ей, но она опередила меня.
— Да, да. Мы как пара старых кресел, которыми не пользуются, но которые нельзя выбросить на свалку. — Она взяла меня за локоть и спросила: — Это верно, что Гретхен едет с вами?
— Да, мы подумали, что это было бы неплохо.
— То, что ты увидела здесь… — старуха наклонилась ко мне. — Что ты об этом скажешь?
— Меня это потрясло.
Она кивнула:
— Теперь ты знаешь…
— Все это случилось неожиданно и было так бессмысленно…
— Так было всегда, — сказала старуха мрачно. — Мне говорили, что здесь все иначе, и действительно долгое время в Германии ничего такого не происходило… Видишь ли, эта страна мне не родная. Я ношу фамилию Брандт по мужу, а сама я из России — меня привезли сюда, когда мне исполнилось восемь лет.
— Так значит, вы родились в России? Она кивнула.
— Там было то же самое. Это называлось «погром». Мы никогда не знали заранее, когда это может случиться. Но рано или поздно это все равно случалось… Мы уходили и устраивались на новом месте, так что для меня это не ново… хотя почти забылось.
— Это жестокое гонение… я не вижу в нем смысла.
— Они ненавидят нас — вот и весь смысл.
— Но почему?
— Спроси у Господа Бога. Только Он знает. Так было всегда. В. моей семье все думали, что с переездом в Германию все изменится. Но ты видишь — нас преследуют и здесь. Мы приехали в эту страну, бросив все. Я была маленькой девочкой. Сейчас я уже и не помню подробностей. Помню только большую тачку, на ней мы и везли свои пожитки. Мы очень уставали, ночевали где попало. Иногда люди были добры к нам. Я не помню, как долго мы добирались сюда. Когда тебе мало лет, ты многое забываешь. Память хранит не все. Забывается то, о чем не хочется вспоминать.
— Вам неприятно вспоминать об этом? Старуха отрицательно покачала головой.
— Нет, не совсем так, — ответила она. — Это помогает жить. То, что случилось тогда… То, что происходит сейчас. У жизни есть определенный узор. Что-то было в начале жизни — и теперь это возвращается. Это жизнь. Мы поселились в Германии и думали, это великая страна. Так нам казалось. Тот, кто усердно трудился, получал вознаграждение за труд. Мой отец был портным. Очень хорошим портным. Он трудился не покладая рук. Сначала мы жили бедно… но потом он купил швейную мастерскую… две мастерских, а может быть, три. У меня были братья. Мы все работали вместе. Однажды в мастерскую пришел красивый молодой человек. Мой отец взялся сшить ему костюм. Мы встретились с ним и полюбили друг друга.
— Вы были счастливы с вашим мужем?
— Очень. Он привез меня в замок, и с тех пор мы тут и живем. Сначала все было спокойно, потом началась война.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Эльзин кавалер, который, по всей видимости, возглавлял эту компанию, неожиданно встал и выкрикнул что-то оскорбительное в адрес евреев. Его дружки тоже начали кричать, топать ногами и швырять в стену кружки. Одну кружку запустили в Хельмута, и он едва увернулся от нее.
Дермот обнял Дорабеллу, и она уткнулась лицом в его плечо. Эдвард взял меня и Гретхен за руки и заставил нас встать.
— Идемте отсюда, — сказал он. — Они собираются устроить здесь бучу.
— А как же Хельмут? — прошептала Гретхен. Курт бросился на выручку брату. Он был очень бледен. Они стояли рядом, лицом к лицу с Эльзиным дружком. Присутствующие в зале продолжали сидеть на своих местах с испуганными лицами.
Молодой человек вскочил на стол и начал ораторствовать перед публикой. Он несколько раз упомянуло фюрере и перешел на крик. Я не могла разобрать его слов, но было ясно, что он призывал людей устроить в замке погром.
— Нам лучше уйти отсюда, — сказал Дермот.
В этот момент один из столов перевернули, и раздался звон разбитой посуды.
Хельмут повернулся к Эдварду:
— Уведите отсюда девушек и Гретхен. Вас это не должно касаться.
Я увидела на его лице выражение безнадежного отчаяния. Я не могла понять, что происходит. Эдвард потянул меня и Гретхен к двери в конце залы. Дермот вел Дорабеллу. Один из молодых людей пристально посмотрел на нас, но позволил нам беспрепятственно уйти. Наверное, он знал, что мы иностранцы, и был доволен, что мы уходим.
В комнате за залой стояла испуганная фрау Брандт. Она держалась руками за голову и раскачивалась из стороны в сторону. Я еще не видела человека, испуганного до такой степени. Ее трясло.
Я обняла фрау Брандт за плечи, чтобы как-то успокоить.
— Они явились сюда, — прошептала она. — Они явились сюда…
— Кто они?
— Они собираются уничтожить нас…
— Вы знаете их?
— Не мы первые. Но как они узнали? Мы никому не мешали…
За стеной слышался грохот, молодчики громили залу.
Фрау Брандт села и закрыла лицо руками. Гретхен опустилась на колени рядом с ней.
— Мама… — прошептала она дрожа. — Мамочка… Фрау Брандт погладила дочь по голове:
— Они пришли. А я так надеялась, что нас не тронут.
Мне стало страшно.
— Надо что-то делать, — сказал Дермот. — Может, вызвать полицию?
— Это бесполезно, — ответила Гретхен. — Мы не первые. Мы думали, что нас не тронут… Понимаете — мы евреи, теперь это необходимо скрывать от всех.
— Надо помочь твоим братьям и выставить отсюда этих негодяев! — возмутился Эдвард.
— Да, — согласился Дермот. — Идемте. Гретхен схватила Эдварда за руку.
— Не надо… — сказала она. — Не надо с ними связываться. Они разгромят залу и уйдут.
— Но там — Курт… Хельмут… твой отец… Гретхен не отпускала Эдварда.
— Я пойду к ним, — сказал Дермот. — Вы оставайтесь здесь.
Эдвард вызвался пойти вместе с ним. Я по-прежнему не понимала, что происходит. Стояла и слушала, как погромщики поют песню, которую знала уже почти наизусть.
Неожиданно стало тихо.
«А ведь там Эдвард, он в опасности», — подумала я. Я осторожно приоткрыла дверь, выглянула в залу и увидела там страшный беспорядок. Несколько столов перевернуто. Пол усеян битыми стаканами и кружками. Молодые люди стояли по стойке смирно, вытянув руку в салюте, и пели все ту же песню. Посетители сидели тихо, будто онемев, и нервно крутили в руках свои кружки. Никто из них не попытался воспротивиться действиям этих молодчиков. Они позволили разбойникам чинить разгром. Пение прекратилось. Эльзин ухажер подошел к Хельмуту и плюнул ему в лицо.
— Жид, — сказал он и отвернулся.
Хельмут сжал кулаки так, что побелели костяшки пальцев, но Курт вцепился в него мертвой хваткой и удержал его. Один из компании хулиганов увидел, что я смотрю на него через приоткрытую дверь, щелкнул каблуками и поклонился. Затем повернулся к своим дружкам, и они, следуя один за другим, вышли из залы. Мы услышали, как они завели машину и уехали.
Посетители начали потихоньку расходиться, испытывая чувство неловкости. Мы стояли посреди залы, стараясь оценить нанесенный ущерб.
Но угнетенное чувство вызывал не сам разгром, а его скрытый смысл.
— Что теперь делать? — прошептала фрау Брандт. — Что с нами будет?
Было уже довольно поздно, когда Дермот Трегарленд отправился к себе в гостиницу. Он пообещал вернуться рано утром и помочь нам навести порядок. Он не мог понять, почему Брандты не попытались вызвать полицию.
Поведение фрау Брандт говорило о том, что она смирилась с неизбежностью зла.
Когда мы с Дорабеллой отправились в нашу комнату, было уже далеко за полночь. Настроение у нас было подавленное. Дорабелла посчитала, что Дермот вел себя безукоризненно и был очень внимателен к ней. Мне же не хотелось говорить о Дермоте, я думала о Брандтах.
Мы с сестрой плохо спали в ту ночь, думаю, и все остальные тоже.
Утром я, Эдвард и Дорабелла позавтракали в столовой в компании нескольких гостей.
Потом мы пошли в. разгромленную залу, где Курт со своими родными пытался навести порядок. Эдвард засучил рукава и присоединился к ним. Мы с Дорабеллой тоже старались помочь. Трудно было убирать битое стекло, которое могло впиться куда угодно.
Утром пришел очень злой Дермот и сказал, что ему стыдно за немцев. Из разговоров в своей гостинице он понял, что такие погромы происходят повсюду в Германии. Фюрер замыслил очистить германскую нацию от евреев.
Мне и в голову не приходило, что Брандты — евреи. Об этом не говорили. Эдвард знал об этом раньше, но не придал этому значения. Курт был его другом, и его не волновало, кто тот по национальности.
В то утро мы узнали, что происходит в Германии.
Мы проработали несколько часов и очистили залу от битого стекла и обломков мебели, вынесли мусор и поставили на место перевернутые столы. Смыли со стен пятна от пива, которые остались после разбитых кружек.
Мы порядком устали и сели отдохнуть. Нами овладело уныние, оно окутало нас, как лесной туман. Мы не могли сидеть и молчать.
— Рано или поздно это должно было случиться, — начал Курт. — Жаль, что все произошло во время ваших каникул и вам пришлось стать свидетелями этого безобразия. Это беда нашей нации. Но вы не должны уезжать отсюда с мыслью: «Вот какие немцы». Наши сердца наполнены болью. Это как раковая опухоль. Нам стыдно и вместе с тем — страшно. Мы не знаем, что будет дальше.
— Но это ужасно! — возмутился Дермот. — Как люди допускают такое? Эти молодчики… являются сюда и вытворяют Бог знает что. И все им сходит с рук. Самое позорное в том, что им все дозволено, никто не может их остановить.
— Это происходит уже не первый год, — сказал Курт. — Эти парни — члены молодежной организации нацистской партии. Когда Адольф Гитлер стал канцлером в тысяча девятьсот тридцать третьем году, он назначил Бальдура фон Шираха ответственным за воспитание молодежи, и немецкие мальчишки, достигшие десяти лет, стали записываться в Дойче Югендфольк. Они проходили проверку на чистоту крови, и, если в них не было «чужих» примесей, им разрешалось в тринадцать лет вступить в Гитлерюгенд, а в восемнадцать — в нацистскую партию. Они называют себя арийцами.
— Это чудовищно! — возмутился Эдвард. — Так не должно быть. — Однако нацистское движение набирает силу, — возразил Курт.
— Но почему люди не борются с этим злом?
— Люди молчат. Гитлер сделал так много для Германии. Страна находилась в ужасном положении. Деньги обесценились. Люди испытывали отчаяние. Поражение в войне было так унизительно. Но пришел Гитлер, и страна стала процветать. Но фюрер ненавидит евреев. Это такое несчастье для нас! Иногда мне приходит в голову мысль, что он хочет нас полностью истребить.
— Глупость какая-то, — не выдержал Дермот. — И никто из присутствующих не попытался унять дебоширов.
— Люди вели себя вполне разумно. Никто не может воспротивиться нацистам, они у власти.
— И что же, им все дозволено?
— Это трудно понять, но это Германия.
— Ты хочешь сказать, что они могут явиться сюда вечером и снова устроить погром? — спросил Эдвард.
— Нет, я не думаю, что они сделают это, — ответил Курт. — Мы мелкий люд. Они пойдут куда-нибудь еще. Они нас предупредили и считают, что этого пока достаточно, чтобы мы поняли, что нам пора убираться отсюда. Но мы не можем этого сделать. Мы живем здесь очень давно. Наши деды и прадеды жили здесь. Но молодчикам-нацистам нет до этого дела. Они ненавидят евреев.
Мы сочувствовали Курту. Но никто из нас не мог хоть что-то сказать ему в утешение.
Мы все находились в подавленном настроении. Не хотелось выходить ни на какие прогулки. Сказочные деревеньки утратили для меня все свое очарование. За прекрасными фасадами домов могло скрываться зло. Мне хотелось уехать домой. Я не могла забыть выражения глаз Эльзиного ухажера. Он вел себя как обыкновенный бандит. У него не было ни капли жалости невинным людям, на которых он напал. С ним никто не ссорился, его никто не злил. Он действовал хладнокровно и расчетливо. Это было заранее продуманное нападение на людей, которые отличались от него лишь тем, что принадлежали к иной расе.
Я сказала Эдварду, что зачинщиком разбоя был Эльзин друг, и объяснила ему, откуда знаю это.
— Как ты думаешь, знала ли Эльза о его намерении совершить погром? — спросила я.
— Вполне вероятно, — ответил Эдвард. — Это объясняет то, что произошло. Наверное, ей каким-то образом стало известно, что Брандты — евреи. Вспомни их деда, который сидит в одиночестве и читает Библию. Он мог» проговориться.
Немного погодя Эдвард сказал, что поделился моими соображениями с Куртом и тот ничуть не удивился. Они живут среди доносчиков. Если Эльза выдала их, им остается только смириться с этим. Они не могут уволить ее. Это грозило бы им большей бедой.
Эдвард не удержался от разговора с Эльзой, который потом пересказал мне.
— Я спросил ее: «Скажи мне — тот, кто устроил вчера здесь погром, — он твой приятель?» — Она с вызовом ответила мне: «Да, он мой друг». — Я спросил ее: «А как ты относишься к тому, что произошло?» — «Это было сделано ради Германии и фюрера, — ответила девушка. — Мы хотим, чтобы Германия стала арийской страной. Мы хотим избавиться от евреев». — Я напомнил ей о том, что она работает у евреев. — «Я хотела бы работать у арийцев», — ответила Эльза. — «Тогда почему ты работаешь здесь?» — спросил я. — «Так получилось, — ответила она. — В городке рядом живет мой друг». — Я понял, что разговаривать с ней бесполезно.
— Ах, Эдвард, — сказала я, — это так ужасно. Семье Брандтов грозит опасность.
— Я разговаривал с Куртом, — сказал он. — Они должны уехать отсюда.
— Но смогут ли они это сделать?
— Не знаю. Но они должны подумать об этом.
— Скоро мы уедем в Англию, — сказала я. — Как мы покинем их, зная о том, что здесь творится такое?
У Эдварда был озабоченный вид. Я угадала его мысли: он беспокоился за Гретхен.
— Гретхен чуть старше тебя, — сказал он. — Представь себе, что она должна чувствовать.
— А каково Хельмуту и Курту? — добавила я. — Мне кажется, им стыдно перед нами за то, что мы увидели.
— Я могу их понять. Когда в стране происходят такие вещи, нельзя не испытывать стыда. Виолетта, я не могу их бросить и уехать.
— А что делать?
— Видишь ли, я думаю о Гретхен, — признался Эдвард. — Мы могли бы увезти ее с собой.
— Увезти с нами? — удивилась я.
— Надо сказать ей, что мы приглашаем её в гости. Она могла бы пожить у вас. Я уверен, что твоя мама поймет меня. Гретхен нельзя оставить здесь.
— Кажется, ты к ней неравнодушен, — сказала я. Эдвард кивнул головой.
— Ты хорошо знаешь мою маму, — улыбнулась я. — Она всегда приходит на помощь тем, кому грозит беда.
— Кому, как не мне, это знать? — ответил он. — Виолетта, поговори с сестрой. Пригласите Гретхен погостить у вас. Я не могу этого сделать сам.
— Я понимаю тебя, — сказала я. — Хорошо, я поговорю с Дорабеллой.
Я пересказала Дорабелле наш разговор.
— Бедный Эдвард, мне жаль его, — наигранно вздохнула сестра.
— Почему же? Гретхен чудесная девушка, — возразила я.
— Он хочет жениться на ней?
— Похоже, что так. Он влюблен в нее.
— Неужели? Какая неожиданность… — Дорабелла состроила удивленное лицо.
Она пребывала в хорошем настроении. Минувший вечер был ужасен, но он сблизил ее с Дермотом Трегарлендом. Теперь она, по всей вероятности, думала о Предстоящих помолвках: Эдварда с Гретхен и ее с Дермотом. Я знала Дорабеллу настолько хорошо, что часто угадывала ее мысли.
Не теряя времени, я предложила Гретхен поехать вместе с нами и пожить в нашем доме. Она открыла глаза от удивления.
Я сказала:
— Тебе будет полезно на время уехать отсюда и познакомиться с Англией.
Ее лицо осветилось радостью, но тут же стало озабоченным. Мне стало понятно, о чем она думает. Она избежит неприятности и бед, но ее семья останется здесь и будет находиться под угрозой уничтожений. В этот момент я прониклась симпатией к Гретхен. Она полюбила Эдварда и могла уехать с ним в его страну, избежав зловещей тени, которая надвигалась на ее жизнь. Но здесь оставалась ее семья…
Бедняжка Гретхен! Она не знала, как поступить, и ее родным пришлось решить это за нее. Курт, Хельмут и вся семья Гретхен переполнились благодарности к нам. Было решено, что мы увезем девушку погостить в Англию.
Это был наш последний день в замке, утром мы уезжали. Курту предстояло отвезти нас на станцию и посадить на поезд, идущий к побережью. Мы изменились за время, которое пробыли здесь. Я чувствовала, что не смогу снова стать прежней. Теперь во всем прекрасном я искала изъян.
Мы пошли попрощаться с бабушкой и дедушкой Курта, с которыми редко виделись за время своего пребывания здесь, так как они почти не выходили из своих комнат. Дедушка сидел, читая Библию, он оторвался от книги и посмотрел на меня мутным взглядом. Я сказала ему, что мы скоро уезжаем, и он благожелательно улыбнулся мне и благословил меня.
Затем я подошла к бабушке, которая сидела в кресле-качалке и вязала. Она также одарила меня теплой улыбкой.
— Хорошо, что ты пришла, — сказала она. Меня удивило, что она говорит по-английски. — Мы с дедом совсем старые и торчим в наших комнатах, будто старая мебель, которой давно уже не пользуются.
Я хотела возразить ей, но она опередила меня.
— Да, да. Мы как пара старых кресел, которыми не пользуются, но которые нельзя выбросить на свалку. — Она взяла меня за локоть и спросила: — Это верно, что Гретхен едет с вами?
— Да, мы подумали, что это было бы неплохо.
— То, что ты увидела здесь… — старуха наклонилась ко мне. — Что ты об этом скажешь?
— Меня это потрясло.
Она кивнула:
— Теперь ты знаешь…
— Все это случилось неожиданно и было так бессмысленно…
— Так было всегда, — сказала старуха мрачно. — Мне говорили, что здесь все иначе, и действительно долгое время в Германии ничего такого не происходило… Видишь ли, эта страна мне не родная. Я ношу фамилию Брандт по мужу, а сама я из России — меня привезли сюда, когда мне исполнилось восемь лет.
— Так значит, вы родились в России? Она кивнула.
— Там было то же самое. Это называлось «погром». Мы никогда не знали заранее, когда это может случиться. Но рано или поздно это все равно случалось… Мы уходили и устраивались на новом месте, так что для меня это не ново… хотя почти забылось.
— Это жестокое гонение… я не вижу в нем смысла.
— Они ненавидят нас — вот и весь смысл.
— Но почему?
— Спроси у Господа Бога. Только Он знает. Так было всегда. В. моей семье все думали, что с переездом в Германию все изменится. Но ты видишь — нас преследуют и здесь. Мы приехали в эту страну, бросив все. Я была маленькой девочкой. Сейчас я уже и не помню подробностей. Помню только большую тачку, на ней мы и везли свои пожитки. Мы очень уставали, ночевали где попало. Иногда люди были добры к нам. Я не помню, как долго мы добирались сюда. Когда тебе мало лет, ты многое забываешь. Память хранит не все. Забывается то, о чем не хочется вспоминать.
— Вам неприятно вспоминать об этом? Старуха отрицательно покачала головой.
— Нет, не совсем так, — ответила она. — Это помогает жить. То, что случилось тогда… То, что происходит сейчас. У жизни есть определенный узор. Что-то было в начале жизни — и теперь это возвращается. Это жизнь. Мы поселились в Германии и думали, это великая страна. Так нам казалось. Тот, кто усердно трудился, получал вознаграждение за труд. Мой отец был портным. Очень хорошим портным. Он трудился не покладая рук. Сначала мы жили бедно… но потом он купил швейную мастерскую… две мастерских, а может быть, три. У меня были братья. Мы все работали вместе. Однажды в мастерскую пришел красивый молодой человек. Мой отец взялся сшить ему костюм. Мы встретились с ним и полюбили друг друга.
— Вы были счастливы с вашим мужем?
— Очень. Он привез меня в замок, и с тех пор мы тут и живем. Сначала все было спокойно, потом началась война.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33