Мне хотелось скрыться от этих слухов. Как было бы приятно оказаться в Лондоне, где человек имел право на частную жизнь, и общество понятия не имело об отношениях между отдельными людьми.
Сет пребывал в состоянии задумчивости. Похоже, его больше всех заботила дружба между Джерминами и Трегарлендами, хотя, возможно, он просто был единственным, кто это открыто проявлял. Однажды я заговорила с ним на эту тему. Когда я пришла в конюшню, он уставился на меня своими грустными глазами.
— Сет, — спросила я, — отчего ты так смотришь?
— Ничего хорошего не получится, мисс. Не выйдет…
— Ты о чем, Сет? — спросила я.
— Водиться с ними.
— С кем водиться?
Он махнул ладонью куда-то вверх.
— Они там сердятся, а чего еще им делать? Они не дадут забыть! Это все с живыми…
Я рассмеялась:
— Об этом ты не беспокойся, Сет. Все это вздор!
— Для вас будет не вздор, вот что будет. Попомните мои слова!
— Зря ты беспокоишься, Сет, — сказала я. — Знаешь… я хочу на прощанье прокатиться на Звездочке.
Когда наступила пора расставаться, Дорабелла всерьез опечалилась:
— Ты пробыла здесь так долго, что стала как бы частицей этого дома. Мне будет без тебя очень одиноко.
— Но у тебя ведь есть Дермот и Тристан!
— Мне будет не хватать тебя. Это совсем другое. Мы ведь всегда были вместе. Ну почему ты не можешь остаться?
— Когда Дермот женился на тебе, он и не предполагал, что вокруг тебя постоянно будут члены твоей семьи!
— Но я нуждаюсь в тебе, — ее лицо приняло обиженное выражение, что очень тронуло меня: я помнила это выражение с детства.
Дорабелла продолжала:
— Ты правда хочешь уехать в Лондон? Здесь ведь гораздо интересней!
— Мы пообещали погостить у Эдварда с Гретхен. У них скоро появится младенец, и они переезжают в новый дом. Ты же знаешь, как к ним относится мама: Эдвард для нее как сын.
В этот момент в комнату вошла мать.
— Ты еще не собралась? — спросила она меня. — Слушай, Дорабелла, что происходит?
— Я не хочу, чтобы вы уезжали!
— Но весной мы вернемся! Возможно, и ты приедешь к нам. Наверняка нянюшка Крэбтри скоро позволит Тристану путешествовать.
Дорабелла больше ничего не говорила, но, расставаясь, она прильнула ко мне едва ли не в отчаянии.
Когда мы ехали в экипаже, мать, до этого задумчиво смотревшая в окно, вдруг сказала:
— Надеюсь, Дорабелла не совершила ошибку?
— Что? — переспросил отец, встрепенувшись от дремы.
— Ее, похоже, очень расстроил наш отъезд… особенно разлука с Виолеттой. — Так они ведь очень привыкли друг к другу, — пояснил отец. — Все у нее будет в порядке.
— Не хотелось бы мне думать… — пробормотала мать.
— Что? — спросила я.
— Ах, ничего, все нормально. Она хочет, чтобы у нее были Дермот, ребенок, но заодно и ты. Это похоже на Дорабеллу!
Оказавшись дома, я ощутила облегчение. Здесь была совсем другая атмосфера, что в Корнуолле.
Я припоминала миссис Парделл, ее обиды и подозрения; старого мистера Трегарленда, которого не могла понять; Гордона Льюита, который показался совершенно другим человекам, когда мы были с ним там, на утесе, а потом постепенно вновь превратился в отчужденного одиночку, каким я запомнила его поначалу; и еще Сета с его туманными и малопонятными предупреждениями. Я внушала себе, что он полубезумен, но это не успокаивало меня.
Однажды ночью мне приснилось, что я иду вдоль берега, и из моря возникает фигура, делающая мне какой-то знак рукой. От испуга я проснулась и обрадовалась, поняв, что нахожусь в своей спальне, в старом добром Кэддингтоне, в доме моего детства, где все прозаично и надежно.
В феврале мы с матерью отправились погостить к Эдварду и Гретхен. Дом теперь производил впечатление гораздо более обжитого. Рождения ребенка ожидали в апреле, и мать сказала, что к этому времени мы непременно будем у них. Гретхен очень оживленно обсуждала дела, связанные с будущим малышом, но я чувствовала, что ее продолжают тяготить мысли о семье.
Конечно, нас пригласили к Доррингтонам. Мэри Грейс и миссис Доррингтон были очень рады видеть нас. Мы пришли во второй половине дня, и Ричарда не оказалось дома.
— Он будет очень рад, узнав о вашем приезде, — сообщили нам. — Эдвард сказал ему, что вы приезжаете. Вы непременно должны пообедать у нас. Как насчет завтрашнего вечера? Мать охотно приняла приглашение. Оказавшись у себя в комнате, я достала портрет Дорабеллы, который привезла с собой. Я поставила его на столик возле кровати и вспомнила слова матери о дурных предчувствиях. Я тоже начала об этом задумываться. Следовало помнить, что Дорабелла обычно действовала и говорила импульсивно. Она придавала своим капризам гораздо больше значения, чем они того заслуживали. Она сказала, что ощущает себя очень одинокой? Это оттого, что она хотела держать нас всех при себе? Или тут что-то другое? Я продолжала изучать портрет. Мэри Грейс сумела поразительной точностью уловить характер Дорабеллы. Милая Дорабелла! Я надеялась, что она обретет счастье. Я вспомнила радость на ее лице, когда она видела мой портрет. Она сказала, что держит его в спальне, но, когда я уеду, она спрячет его, потому что, глядя на него, она еще тяжелее переносит мое отсутствие. Хотя, как сказала она, время от времени она достает портрет, чтобы поговорить с ним. Я хорошо понимала ее чувства — ведь мы всегда понимали друг друга!
Возможно, мне следовало настоять на своем и остаться? Впрочем, мать, конечно, была права. Она была уверена в том, что Дорабелле, ставшей замужней женщиной, надо жить своей жизнью. Что касается меня, мне следует поддерживать нужные знакомства и наносить визиты в Лондон, а не уезжать в глухой угол страны.
— Там, в Корнуолле, — говорила мать, — перестаешь интересоваться происходящим в мире. Там живут своей жизнью, их больше интересуют привидения, призраки, проклятия и тому подобное… никак не связанное с тем, что происходит вокруг.
— Ты имеешь в виду то, что происходит сейчас в Германии?
— В том числе и это.
— Мне кажется, Гретхен и Эдвард очень озабочены этим.
— Ну, разумеется. Бедная девочка! Наверняка она боится за своих родителей. Это может повредить будущему ребенку. Эдвард сумел, по крайней мере, вытащить оттуда Гретхен, теперь она в безопасности.
— Конечно, о ней заботится муж, но за семью она продолжает беспокоиться… Курт — очень милый молодой человек! По-моему, он приезжал к ним перед самым Рождеством.
— Жаль, что они не могут съездить в Германию.
Ричард Доррингтон, безусловно, был рад видеть нас. Взяв меня за руки, он крепко сжал их.
— Я не мог дождаться вашего приезда! Надеюсь, с вашей сестрой в Корнуолле все в порядке? Мэри много рассказывала нам об этих местах, вернувшись из чудесной поездки, в которую вы ее пригласили.
— Я была рада встрече с ней, а Дорабелла очень довольна своим портретом.
— Милая Мэри! Уверяю вас, вы сделали из нее нового человека. Мы все очень благодарны вам — и моя мать, и я, не говоря уже о самой Мэри.
— Она может стать действительно крупным художником.
— Она говорит, что миниатюры теперь не в моде.
— Именно она может сделать их модными! С ее талантом это вполне возможно!
За обеденным столом Доррингтонов неизбежно должен был возникнуть разговор о Германии. Кроме нас были еще четверо гостей — юрист и врач со своими женами.
Еще когда мы ехали к их дому, мы не могли не заметить броских заголовков и не услышать криков мальчишек-газетчиков: «Читайте в „Стандарте“!.. Читайте в „Ньюс“!.. Гитлер встречается с канцлером Австрии! Шушнигг в Берхтестгардене».
— Что все это значит? — спросила мать, когда такси доставило нас к Доррингтонам.
Эдвард сказал:
— Я не знаю, но мне все это не нравится:
Он взял руку Гретхен и нежно сжал ее. Лучше бы уж мы не приносили эти новости. За столом доктор сказал:
— Похоже, Гитлер собирается захватить Австрию? — Он не сможет этого сделать, — возразил Эдвард. — Посмотрим, — ответил доктор. Мне не хотелось бы слышать за столом такие разговоры, но все умы были заняты именно этой темой. Как и страницы газет, и все с нетерпением ожидали результатов встречи между Гитлером и Куртом фон Шушниггом.
Юрист сказал:
— Нам давно следовало занять твердую позицию. Гитлер и Муссолини действуют рука об руку, они оба диктаторы! Никто не сумеет удержать их, во всяком случае, изнутри, а обуздать диктатора можно, лишь сместив его. Мое мнение таково, что Гитлер настроен на завоевания, его нужна империя и он сделает все, чтобы добиться этого! Он уже избавился от Шахта, пытавшегося приостановить рост гонки вооружений, разрушающе действующий на экономику. Бломберг, Фритч и другие ушли, потому что были профессиональными военными и советовали соблюдать осторожность.
— И к чему все это приведет? — спросил Ричард. — Я думаю, очень многое зависит от результата этой встречи. Шушнигг — сильный политик, он не позволит Гитлеру подмять себя.
— Вскоре мы узнаем результат, — сказал Ричард. Я сумела встретиться с ним взглядом и слегка кивнула в сторону Гретхен. Он понял меня: очень бледная, она сидела, уставившись в свою тарелку.
— А скажите-ка мне, — продолжил без всякого перехода Ричард, — чем вы собираетесь заняться в Лондоне? — Пока я одно знаю наверняка — все запланированное нам сделать не удастся, — ответила я.
— Есть выход — останьтесь здесь подольше!
Мужчины остались посидеть за портвейном, и у меня появилась возможность поговорить с Гретхен.
— Должно быть, ты рада тому, что скоро появится малыш? — спросила я, и, положив ей руку на плечо, мягко добавила: — Не нужно беспокоиться, Гретхен!
— Я думаю о них, — тихо произнесла она. — С каждым днем Гитлер набирается сил! Не представляю, что еще он сделает с нашим народом?
— Твою семью уже?.. Она покачала головой.
— Пока нет, но этого следует ожидать…
— Им следует бежать, Гретхен!
— Я уже писала им, Эдвард тоже, но они не поедут. Они такие упорные и гордые: говорят, что это их родина и они не позволят себя вышвырнуть.
— Что же они собираются делать?
— Будут держаться до последнего.
— Как я рада, что ты здесь!
— Это заслуга Эдварда! Я живу чудесно, но постоянно думаю о своем родном доме…
—. Милая Гретхен, будем надеяться, что в один прекрасный день все изменится! А теперь у тебя будет ребенок! Моя мать хочет приехать сюда к моменту родов. Ты это знаешь?
Она кивнула, и я с радостью заметила на ее губах улыбку.
— Когда родится ребенок, тебе станет лучше! Взглянув на меня, она печально улыбнулась, и мне опять захотелось как-то утешить ее.
На следующее утро за завтраком мы обсуждали события вчерашнего дня.
— Лучше бы присутствующие за столом поменьше говорили о Германии, — посоветовала я.
— Все говорят об этом, и вне всяких сомнений — тема очень важная.
— Я понимаю, но газеты и без того полны ею, а это слишком расстраивает Гретхен.
— Она не может не думать о том, что происходит на ее родине. Я искренне надеюсь, что все закончится благополучно.
— Наверное, ей будет легче, когда она родит ребенка? У нее почти не останется времени, чтобы думать о чем-то другом.
Гретхен была очень довольна, когда мы вместе с ней отправились за покупками. Мы без конца обсуждали различные колыбельки и детское приданое. Эдвард был рад нашему присутствию, а когда я видела его вместе с Гретхен, мне показалось, что их искренняя преданность друг другу отличается от отношений между Дермотом и Дорабеллой. Впрочем, Эдвард и Гретхен были серьезными людьми, а Дорабелла и Дермот привыкли вести себя иначе и, возможно, просто не проявляли глубины своих чувств. Мы с Мэри Грейс посетили выставку живописи, оказавшуюся весьма интересной. К нам зашли юрист и его жена, и, когда мы сидели за коктейлем, я показала им сделанный Мэри портрет Дорабеллы. Жена юриста очень высоко оценила его, и я тут же предложила ей заказать свой портрет, что доставило мне удовлетворение.
Насколько я понимала, жена юриста вела очень активную светскую жизнь, и я была уверена, что, когда портрет будет закончен и понравится ей, она начнет показывать его всем знакомым. Будет удивительно, если после этого не появится еще, по крайней мере, один заказ.
Зная любовь моей матери к опере, Ричард пригласил всех на «Риголетто», и этот вечер получился просто очаровательным. После оперы мы ужинали, оживленно обсуждая декорации, костюмы и чудесную музыку. Со смехом я заявила, что предпочла бы быть Джильдой, а не Виолеттой. — Виолетта гораздо более очаровательна, — сказал Ричард. — И гораздо лучше быть тезкой дамы, грациозно умирающей в своей постели и одновременно берущей самую верхнюю ноту, чем той, что вынуждена испускать дух в мешке!
Мы много смеялись, но вечер был испорчен новостями, встретившими нас по пути домой. Гитлер заставил Шушнигга перед самым отъездом из Берхтесгардена подписать соглашение, развязывающее руки австрийским нацистам.
Через несколько дней Ричард пригласил меня на обед. На нем должны были присутствовать только мы, вдвоем. Это было странно, поскольку обычно мы собирались большой компанией. К тому, конечно, были основания, и мать понимала, что все это значит. Ричард отвел меня в тихий небольшой ресторанчик возле Лейчестер-сквер. Мы заняли уединенный столик, и после того, как был сделан заказ и подана еда, Ричард сказал:
— Как чудесно, что вы здесь! Моя мать говорит, что Мэри Грейс совершенно изменилась, и все это благодаря вам.
— Рано или поздно кто-нибудь все равно открыл бы ее талант.
— Но сделали это вы! Мы очень благодарны вам за это… Вся наша семья в долгу перед вами.
— Я очень тронута, но все получилось само собой. Мэри показала мне свои работы, и я сразу поняла, как они хороши. Дорабелла была просто очарована моим портретом.
— Мы все очень любим вас, не только я…
— А мы, конечно, любим всех вас. Помолчав секунду, он просто сказал:
— Что касается меня, я влюблен в вас.
— О… — пробормотала я. — Я…
— Не собираетесь ли вы сказать, что это неожиданно и что вы очень удивлены?
— Но мы слишком недавно знаем друг друга…
— Срок здесь не играет роли. Я знаю, что люблю вас и хочу, чтобы вы стали моей женой! Что вы думаете по этому поводу?
— Ну… я понимаю, что заявление, будто это так неожиданно, может показаться шуткой… но, до некоторой степени, это именно так. Видите ли, мы и в самом деле недостаточно хорошо знаем друг друга…
— Узнать друг друга можно в очень короткий срок.
Мне стало не по себе. Промелькнуло воспоминание о Дорабелле и Дермоте: то замечание матери расстроило меня. А Ричард? Он мне нравился, мне было приятно в его обществе, оно волновало меня, но, в отличие от Дорабеллы, я не собиралась бросаться в брак очертя голову.
— Жениться — это очень серьезное дело! — произнесла я. — Это значит — прожить всю жизнь вместе…
— Вас это не привлекает?
— Пока я просто ошеломлена!
— Вы, должно быть, знали, как я отношусь к вам?
— Я знала, что нравлюсь вам, но сейчас речь идет о другом: мы говорим о браке.
— Есть кто-то другой?
— О нет… нет!
— Похоже, вы не слишком уверены в этом?
Я представила Джоуэна Джермина в поле, когда я упала, потом его, улыбавшегося мне за кружкой сидра, показывающего мне свой дом…
— О нет! У меня нет никого другого…
— В таком случае?..
Я взглянула на Ричарда. Он был человеком чести, преданным семье, целеустремленным, жившим интересной жизнью. Я сама оживала в Лондоне, любила находиться среди людей, которые спешат по своим делам, не присматриваются к вам, не знают, откуда вы явились и чем занимаетесь… Мне нравилась миссис Доррингтон, я любила Мэри Грейс… и Ричарда тоже…
Похоже, он пал духом.
— Я слишком рано сделал предложение!
— Да, слишком рано, — согласилась я. — Я не склонна к поспешным решениям, без полной уверенности.
— Но я нравлюсь вам?
— Очень.
— И нравится моя семья?
— Конечно.
— Мэри Грейс была бы очень рада, как и моя мать…
— И мои родители…
— В таком случае, — сказал Ричард, радостно улыбнувшись, — мы только на время отложим этот вопрос. Вас это устраивает?
— По-моему, это превосходная мысль!
— В Лондоне вы получите возможность получше узнать меня.
— А вы — меня.
— Я уже знаю все, что мне нужно!
— Неужели я столь прозрачна?
— Нет… я сказал глупость!
Я рассмеялась, а он продолжал:
— То есть ответ не звучит «нет»? Вы сказали: «Я не уверена». Я правильно понял?
— Совершенно верно.
— Что ж, придется довольствоваться пока этим, — он поднял свой бокал. — Давайте выпьем за это!
Это был радостный вечер. Конечно, я не могла не чувствовать удовлетворения: очень приятно ощущать себя любимой, а на меня не слишком обращали внимания, потому что оно всегда концентрировалось на Дорабелле.
Мне нравился Ричард, и я уже начинала думать, что у нас с ним может сложиться, счастливая жизнь: в Ричарде было что-то надежное. Я сравнивала его с Джоуэном Джермином и немножко — с Гордоном Льюитом. Ричард был другим. Наверное, оттого, что он был истинно городским человеком, он нравился мне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Сет пребывал в состоянии задумчивости. Похоже, его больше всех заботила дружба между Джерминами и Трегарлендами, хотя, возможно, он просто был единственным, кто это открыто проявлял. Однажды я заговорила с ним на эту тему. Когда я пришла в конюшню, он уставился на меня своими грустными глазами.
— Сет, — спросила я, — отчего ты так смотришь?
— Ничего хорошего не получится, мисс. Не выйдет…
— Ты о чем, Сет? — спросила я.
— Водиться с ними.
— С кем водиться?
Он махнул ладонью куда-то вверх.
— Они там сердятся, а чего еще им делать? Они не дадут забыть! Это все с живыми…
Я рассмеялась:
— Об этом ты не беспокойся, Сет. Все это вздор!
— Для вас будет не вздор, вот что будет. Попомните мои слова!
— Зря ты беспокоишься, Сет, — сказала я. — Знаешь… я хочу на прощанье прокатиться на Звездочке.
Когда наступила пора расставаться, Дорабелла всерьез опечалилась:
— Ты пробыла здесь так долго, что стала как бы частицей этого дома. Мне будет без тебя очень одиноко.
— Но у тебя ведь есть Дермот и Тристан!
— Мне будет не хватать тебя. Это совсем другое. Мы ведь всегда были вместе. Ну почему ты не можешь остаться?
— Когда Дермот женился на тебе, он и не предполагал, что вокруг тебя постоянно будут члены твоей семьи!
— Но я нуждаюсь в тебе, — ее лицо приняло обиженное выражение, что очень тронуло меня: я помнила это выражение с детства.
Дорабелла продолжала:
— Ты правда хочешь уехать в Лондон? Здесь ведь гораздо интересней!
— Мы пообещали погостить у Эдварда с Гретхен. У них скоро появится младенец, и они переезжают в новый дом. Ты же знаешь, как к ним относится мама: Эдвард для нее как сын.
В этот момент в комнату вошла мать.
— Ты еще не собралась? — спросила она меня. — Слушай, Дорабелла, что происходит?
— Я не хочу, чтобы вы уезжали!
— Но весной мы вернемся! Возможно, и ты приедешь к нам. Наверняка нянюшка Крэбтри скоро позволит Тристану путешествовать.
Дорабелла больше ничего не говорила, но, расставаясь, она прильнула ко мне едва ли не в отчаянии.
Когда мы ехали в экипаже, мать, до этого задумчиво смотревшая в окно, вдруг сказала:
— Надеюсь, Дорабелла не совершила ошибку?
— Что? — переспросил отец, встрепенувшись от дремы.
— Ее, похоже, очень расстроил наш отъезд… особенно разлука с Виолеттой. — Так они ведь очень привыкли друг к другу, — пояснил отец. — Все у нее будет в порядке.
— Не хотелось бы мне думать… — пробормотала мать.
— Что? — спросила я.
— Ах, ничего, все нормально. Она хочет, чтобы у нее были Дермот, ребенок, но заодно и ты. Это похоже на Дорабеллу!
Оказавшись дома, я ощутила облегчение. Здесь была совсем другая атмосфера, что в Корнуолле.
Я припоминала миссис Парделл, ее обиды и подозрения; старого мистера Трегарленда, которого не могла понять; Гордона Льюита, который показался совершенно другим человекам, когда мы были с ним там, на утесе, а потом постепенно вновь превратился в отчужденного одиночку, каким я запомнила его поначалу; и еще Сета с его туманными и малопонятными предупреждениями. Я внушала себе, что он полубезумен, но это не успокаивало меня.
Однажды ночью мне приснилось, что я иду вдоль берега, и из моря возникает фигура, делающая мне какой-то знак рукой. От испуга я проснулась и обрадовалась, поняв, что нахожусь в своей спальне, в старом добром Кэддингтоне, в доме моего детства, где все прозаично и надежно.
В феврале мы с матерью отправились погостить к Эдварду и Гретхен. Дом теперь производил впечатление гораздо более обжитого. Рождения ребенка ожидали в апреле, и мать сказала, что к этому времени мы непременно будем у них. Гретхен очень оживленно обсуждала дела, связанные с будущим малышом, но я чувствовала, что ее продолжают тяготить мысли о семье.
Конечно, нас пригласили к Доррингтонам. Мэри Грейс и миссис Доррингтон были очень рады видеть нас. Мы пришли во второй половине дня, и Ричарда не оказалось дома.
— Он будет очень рад, узнав о вашем приезде, — сообщили нам. — Эдвард сказал ему, что вы приезжаете. Вы непременно должны пообедать у нас. Как насчет завтрашнего вечера? Мать охотно приняла приглашение. Оказавшись у себя в комнате, я достала портрет Дорабеллы, который привезла с собой. Я поставила его на столик возле кровати и вспомнила слова матери о дурных предчувствиях. Я тоже начала об этом задумываться. Следовало помнить, что Дорабелла обычно действовала и говорила импульсивно. Она придавала своим капризам гораздо больше значения, чем они того заслуживали. Она сказала, что ощущает себя очень одинокой? Это оттого, что она хотела держать нас всех при себе? Или тут что-то другое? Я продолжала изучать портрет. Мэри Грейс сумела поразительной точностью уловить характер Дорабеллы. Милая Дорабелла! Я надеялась, что она обретет счастье. Я вспомнила радость на ее лице, когда она видела мой портрет. Она сказала, что держит его в спальне, но, когда я уеду, она спрячет его, потому что, глядя на него, она еще тяжелее переносит мое отсутствие. Хотя, как сказала она, время от времени она достает портрет, чтобы поговорить с ним. Я хорошо понимала ее чувства — ведь мы всегда понимали друг друга!
Возможно, мне следовало настоять на своем и остаться? Впрочем, мать, конечно, была права. Она была уверена в том, что Дорабелле, ставшей замужней женщиной, надо жить своей жизнью. Что касается меня, мне следует поддерживать нужные знакомства и наносить визиты в Лондон, а не уезжать в глухой угол страны.
— Там, в Корнуолле, — говорила мать, — перестаешь интересоваться происходящим в мире. Там живут своей жизнью, их больше интересуют привидения, призраки, проклятия и тому подобное… никак не связанное с тем, что происходит вокруг.
— Ты имеешь в виду то, что происходит сейчас в Германии?
— В том числе и это.
— Мне кажется, Гретхен и Эдвард очень озабочены этим.
— Ну, разумеется. Бедная девочка! Наверняка она боится за своих родителей. Это может повредить будущему ребенку. Эдвард сумел, по крайней мере, вытащить оттуда Гретхен, теперь она в безопасности.
— Конечно, о ней заботится муж, но за семью она продолжает беспокоиться… Курт — очень милый молодой человек! По-моему, он приезжал к ним перед самым Рождеством.
— Жаль, что они не могут съездить в Германию.
Ричард Доррингтон, безусловно, был рад видеть нас. Взяв меня за руки, он крепко сжал их.
— Я не мог дождаться вашего приезда! Надеюсь, с вашей сестрой в Корнуолле все в порядке? Мэри много рассказывала нам об этих местах, вернувшись из чудесной поездки, в которую вы ее пригласили.
— Я была рада встрече с ней, а Дорабелла очень довольна своим портретом.
— Милая Мэри! Уверяю вас, вы сделали из нее нового человека. Мы все очень благодарны вам — и моя мать, и я, не говоря уже о самой Мэри.
— Она может стать действительно крупным художником.
— Она говорит, что миниатюры теперь не в моде.
— Именно она может сделать их модными! С ее талантом это вполне возможно!
За обеденным столом Доррингтонов неизбежно должен был возникнуть разговор о Германии. Кроме нас были еще четверо гостей — юрист и врач со своими женами.
Еще когда мы ехали к их дому, мы не могли не заметить броских заголовков и не услышать криков мальчишек-газетчиков: «Читайте в „Стандарте“!.. Читайте в „Ньюс“!.. Гитлер встречается с канцлером Австрии! Шушнигг в Берхтестгардене».
— Что все это значит? — спросила мать, когда такси доставило нас к Доррингтонам.
Эдвард сказал:
— Я не знаю, но мне все это не нравится:
Он взял руку Гретхен и нежно сжал ее. Лучше бы уж мы не приносили эти новости. За столом доктор сказал:
— Похоже, Гитлер собирается захватить Австрию? — Он не сможет этого сделать, — возразил Эдвард. — Посмотрим, — ответил доктор. Мне не хотелось бы слышать за столом такие разговоры, но все умы были заняты именно этой темой. Как и страницы газет, и все с нетерпением ожидали результатов встречи между Гитлером и Куртом фон Шушниггом.
Юрист сказал:
— Нам давно следовало занять твердую позицию. Гитлер и Муссолини действуют рука об руку, они оба диктаторы! Никто не сумеет удержать их, во всяком случае, изнутри, а обуздать диктатора можно, лишь сместив его. Мое мнение таково, что Гитлер настроен на завоевания, его нужна империя и он сделает все, чтобы добиться этого! Он уже избавился от Шахта, пытавшегося приостановить рост гонки вооружений, разрушающе действующий на экономику. Бломберг, Фритч и другие ушли, потому что были профессиональными военными и советовали соблюдать осторожность.
— И к чему все это приведет? — спросил Ричард. — Я думаю, очень многое зависит от результата этой встречи. Шушнигг — сильный политик, он не позволит Гитлеру подмять себя.
— Вскоре мы узнаем результат, — сказал Ричард. Я сумела встретиться с ним взглядом и слегка кивнула в сторону Гретхен. Он понял меня: очень бледная, она сидела, уставившись в свою тарелку.
— А скажите-ка мне, — продолжил без всякого перехода Ричард, — чем вы собираетесь заняться в Лондоне? — Пока я одно знаю наверняка — все запланированное нам сделать не удастся, — ответила я.
— Есть выход — останьтесь здесь подольше!
Мужчины остались посидеть за портвейном, и у меня появилась возможность поговорить с Гретхен.
— Должно быть, ты рада тому, что скоро появится малыш? — спросила я, и, положив ей руку на плечо, мягко добавила: — Не нужно беспокоиться, Гретхен!
— Я думаю о них, — тихо произнесла она. — С каждым днем Гитлер набирается сил! Не представляю, что еще он сделает с нашим народом?
— Твою семью уже?.. Она покачала головой.
— Пока нет, но этого следует ожидать…
— Им следует бежать, Гретхен!
— Я уже писала им, Эдвард тоже, но они не поедут. Они такие упорные и гордые: говорят, что это их родина и они не позволят себя вышвырнуть.
— Что же они собираются делать?
— Будут держаться до последнего.
— Как я рада, что ты здесь!
— Это заслуга Эдварда! Я живу чудесно, но постоянно думаю о своем родном доме…
—. Милая Гретхен, будем надеяться, что в один прекрасный день все изменится! А теперь у тебя будет ребенок! Моя мать хочет приехать сюда к моменту родов. Ты это знаешь?
Она кивнула, и я с радостью заметила на ее губах улыбку.
— Когда родится ребенок, тебе станет лучше! Взглянув на меня, она печально улыбнулась, и мне опять захотелось как-то утешить ее.
На следующее утро за завтраком мы обсуждали события вчерашнего дня.
— Лучше бы присутствующие за столом поменьше говорили о Германии, — посоветовала я.
— Все говорят об этом, и вне всяких сомнений — тема очень важная.
— Я понимаю, но газеты и без того полны ею, а это слишком расстраивает Гретхен.
— Она не может не думать о том, что происходит на ее родине. Я искренне надеюсь, что все закончится благополучно.
— Наверное, ей будет легче, когда она родит ребенка? У нее почти не останется времени, чтобы думать о чем-то другом.
Гретхен была очень довольна, когда мы вместе с ней отправились за покупками. Мы без конца обсуждали различные колыбельки и детское приданое. Эдвард был рад нашему присутствию, а когда я видела его вместе с Гретхен, мне показалось, что их искренняя преданность друг другу отличается от отношений между Дермотом и Дорабеллой. Впрочем, Эдвард и Гретхен были серьезными людьми, а Дорабелла и Дермот привыкли вести себя иначе и, возможно, просто не проявляли глубины своих чувств. Мы с Мэри Грейс посетили выставку живописи, оказавшуюся весьма интересной. К нам зашли юрист и его жена, и, когда мы сидели за коктейлем, я показала им сделанный Мэри портрет Дорабеллы. Жена юриста очень высоко оценила его, и я тут же предложила ей заказать свой портрет, что доставило мне удовлетворение.
Насколько я понимала, жена юриста вела очень активную светскую жизнь, и я была уверена, что, когда портрет будет закончен и понравится ей, она начнет показывать его всем знакомым. Будет удивительно, если после этого не появится еще, по крайней мере, один заказ.
Зная любовь моей матери к опере, Ричард пригласил всех на «Риголетто», и этот вечер получился просто очаровательным. После оперы мы ужинали, оживленно обсуждая декорации, костюмы и чудесную музыку. Со смехом я заявила, что предпочла бы быть Джильдой, а не Виолеттой. — Виолетта гораздо более очаровательна, — сказал Ричард. — И гораздо лучше быть тезкой дамы, грациозно умирающей в своей постели и одновременно берущей самую верхнюю ноту, чем той, что вынуждена испускать дух в мешке!
Мы много смеялись, но вечер был испорчен новостями, встретившими нас по пути домой. Гитлер заставил Шушнигга перед самым отъездом из Берхтесгардена подписать соглашение, развязывающее руки австрийским нацистам.
Через несколько дней Ричард пригласил меня на обед. На нем должны были присутствовать только мы, вдвоем. Это было странно, поскольку обычно мы собирались большой компанией. К тому, конечно, были основания, и мать понимала, что все это значит. Ричард отвел меня в тихий небольшой ресторанчик возле Лейчестер-сквер. Мы заняли уединенный столик, и после того, как был сделан заказ и подана еда, Ричард сказал:
— Как чудесно, что вы здесь! Моя мать говорит, что Мэри Грейс совершенно изменилась, и все это благодаря вам.
— Рано или поздно кто-нибудь все равно открыл бы ее талант.
— Но сделали это вы! Мы очень благодарны вам за это… Вся наша семья в долгу перед вами.
— Я очень тронута, но все получилось само собой. Мэри показала мне свои работы, и я сразу поняла, как они хороши. Дорабелла была просто очарована моим портретом.
— Мы все очень любим вас, не только я…
— А мы, конечно, любим всех вас. Помолчав секунду, он просто сказал:
— Что касается меня, я влюблен в вас.
— О… — пробормотала я. — Я…
— Не собираетесь ли вы сказать, что это неожиданно и что вы очень удивлены?
— Но мы слишком недавно знаем друг друга…
— Срок здесь не играет роли. Я знаю, что люблю вас и хочу, чтобы вы стали моей женой! Что вы думаете по этому поводу?
— Ну… я понимаю, что заявление, будто это так неожиданно, может показаться шуткой… но, до некоторой степени, это именно так. Видите ли, мы и в самом деле недостаточно хорошо знаем друг друга…
— Узнать друг друга можно в очень короткий срок.
Мне стало не по себе. Промелькнуло воспоминание о Дорабелле и Дермоте: то замечание матери расстроило меня. А Ричард? Он мне нравился, мне было приятно в его обществе, оно волновало меня, но, в отличие от Дорабеллы, я не собиралась бросаться в брак очертя голову.
— Жениться — это очень серьезное дело! — произнесла я. — Это значит — прожить всю жизнь вместе…
— Вас это не привлекает?
— Пока я просто ошеломлена!
— Вы, должно быть, знали, как я отношусь к вам?
— Я знала, что нравлюсь вам, но сейчас речь идет о другом: мы говорим о браке.
— Есть кто-то другой?
— О нет… нет!
— Похоже, вы не слишком уверены в этом?
Я представила Джоуэна Джермина в поле, когда я упала, потом его, улыбавшегося мне за кружкой сидра, показывающего мне свой дом…
— О нет! У меня нет никого другого…
— В таком случае?..
Я взглянула на Ричарда. Он был человеком чести, преданным семье, целеустремленным, жившим интересной жизнью. Я сама оживала в Лондоне, любила находиться среди людей, которые спешат по своим делам, не присматриваются к вам, не знают, откуда вы явились и чем занимаетесь… Мне нравилась миссис Доррингтон, я любила Мэри Грейс… и Ричарда тоже…
Похоже, он пал духом.
— Я слишком рано сделал предложение!
— Да, слишком рано, — согласилась я. — Я не склонна к поспешным решениям, без полной уверенности.
— Но я нравлюсь вам?
— Очень.
— И нравится моя семья?
— Конечно.
— Мэри Грейс была бы очень рада, как и моя мать…
— И мои родители…
— В таком случае, — сказал Ричард, радостно улыбнувшись, — мы только на время отложим этот вопрос. Вас это устраивает?
— По-моему, это превосходная мысль!
— В Лондоне вы получите возможность получше узнать меня.
— А вы — меня.
— Я уже знаю все, что мне нужно!
— Неужели я столь прозрачна?
— Нет… я сказал глупость!
Я рассмеялась, а он продолжал:
— То есть ответ не звучит «нет»? Вы сказали: «Я не уверена». Я правильно понял?
— Совершенно верно.
— Что ж, придется довольствоваться пока этим, — он поднял свой бокал. — Давайте выпьем за это!
Это был радостный вечер. Конечно, я не могла не чувствовать удовлетворения: очень приятно ощущать себя любимой, а на меня не слишком обращали внимания, потому что оно всегда концентрировалось на Дорабелле.
Мне нравился Ричард, и я уже начинала думать, что у нас с ним может сложиться, счастливая жизнь: в Ричарде было что-то надежное. Я сравнивала его с Джоуэном Джермином и немножко — с Гордоном Льюитом. Ричард был другим. Наверное, оттого, что он был истинно городским человеком, он нравился мне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33