Есть один переход в Мапвейле, так тот открывается куда-то на Балканы. Кажется, в окрестности Триеста. Да много и других примеров.
Слуга отступил на два шага, поклонился и вышел.
Почти как тогда, в Африке… хотя не совсем. В Вейлах у местных жителей кожа белая. А в этой долине все еще как один рыжие. Тут каждая долина имеет свои особенности. Голубые глаза здесь, карие – там. В одной долине все женщины были плоскогрудые, в другой они щеголяли бюстами, полными, как спелые дыни. В долинах побольше население отличалось большим разнообразием, напоминавшим различные европейские типы; небольшие боковые ответвления – обитаемые, конечно, – каждое растило сынов и дочерей определенной внешности. Олимпийцы, как и все уроженцы Гэля, были рыжими, с зелеными глазами и кожей, напоминавшей песчаный пляж, – веснушка на веснушке.
Слуга Эдварда, Домми – Эдвард теперь имел собственного слугу, – был почти одного с ним возраста, хотя ниже ростом и плечистее. И веснушки! Каждый раз, когда тот моргал, Эдварду казалось, что веснушки вот-вот посыплются с век. Он был вынослив, как мул. Он не носил ничего, кроме набедренной повязки, даже рано утром, когда в долине было довольно-таки свежо. Ступни его были тверды, как сталь, – он мог бежать по острому гравию, как газель. Он был таким же белым, как Эдвард – даже белее, – но он был туземец, а Эдвард – пришелец. Поэтому он был слуга, а Эдвард – Тайка.
После всего, что ему пришлось пережить, званый вечер казался каким-то нереальным. Да и весь Олимп производил на него странное впечатление; во всяком случае, трех дней ему явно не хватило, чтобы привыкнуть к нему. К тому же он отвык от светского общества. Даже английский язык ему казался теперь слегка чужим.
Туземцы говорили на разновидности рандорианского, который скорее был таргианским диалектом. Наверняка у них были собственные названия для реки Кэм и для Килиманджаро, и для Маттерхорна. Возможно, они не называли поселок Тайков Олимпом. Интересно, как он у них называется?
Между собой пришельцы объяснялись на английском. Их речь изобиловала множеством таргианских – и даже джоалийских – слов, но, в общем, такой английский вполне можно было бы услышать и на Риджент-стрит. Тем не менее они называли друг друга Тайками. Странно. Почему бы не использовать старое доброе английское слово «господин»?
Они по-детски любили прозвища. Роулинсона звали исключительно «Проф», и он старался держаться сухого, академического стиля. Эдвард оставался пока «Экзетером» для мужчин и «мистером Экзетером» для женщин. Возможно, когда его статус и род занятий в Олимпе упрочатся, он и обретет какое-нибудь неофициальное прозвище. Он даже подозревал, что оно будет чем-нибудь вроде «Халтурщика». То, что он Освободитель, держалось в строгом секрете – в случае, если Палата узнает, где он находится, даже Олимп покажется не слишком-то надежным убежищем.
– Вы ведь знаете, что мана существует, Экзетер! – Проф понизил голос и придвинулся ближе. – Говорят, вы лично встречали двоих из Пентатеона?
Эдвард кивнул и допил свой стакан. Он плохо еще разбирался в закулисных нитях Олимпа; он не знал, кому и сколько позволено знать. В «Филобийском Завете» достаточно прозрачно намекалось на то, что даже здесь имеются предатели – в самом сердце Службы. Так что Роулинсон вполне мог быть одним из них.
– Раз так, вы должны знать, что они способны на чудеса! Они черпают магические силы из поклонения своих последователей и жертвоприношений.
Эдвард ожидал вопросов насчет его собственного опыта с маной, хотя и так очевидно, Роулинсон знает еще меньше, чем он сам. Что до его «объяснений», выглядели-то они достаточно гладко, но оставляли легкий привкус надувательства. Слова ничего не стоили.
– Но почему в узлах? Как это укладывается в вашу схему, профессор? Насколько я понимаю, узлы – это точки перехода, но почему они еще и усиливают приток маны?
– Это температура.
– Температура?
– Ну, не настоящая температура, но что-то вроде нее. В конце концов, если другой мир здесь особенно близок, вполне возможно проникновение чего-то через брешь. Должно быть, вы ощущали это чувство, близкое к страху, которое мы называем «виртуальностью»? Представьте себе, что узлы, так сказать, обладают повышенной температурой, в то время как остальной мир холоднее. А теперь представьте себе, что эффект защитной оболочки зависит от этой «температуры». Что он чувствителен к теплу или как там еще обозвать эту силу. По-моему, это объясняет то, почему пришелец лучше аккумулирует ману в узле и почему жертвоприношения его почитателей наиболее действенны именно там.
Снова эти шаманские штучки! И все же в этом имелась какая-то логика.
– Но каковы пределы? – спросил Эдвард. – Телепатия, ясновидение – как далеко все это может заходить? – Он знал, что это, например, может убивать.
– Довольно далеко. Ну, например, исцеление. Пророчества, как вам уже известно. Легенды говорят о землетрясениях и молниях. Земные мифы тоже упоминают об этом. Все вплоть до чистейшей воды волшебства. Чудес, если вам больше нравится это слово. – Роулинсон улыбнулся ему своей мальчишеской улыбкой. Джин уже начал оказывать на него свое действие. – Я не могу объяснить вам все это в виде стройной научной теории, старина! Все, что я могу, – это иллюстрировать.
– Ну почему же, все это вполне согласуется с фактами. – У Эдварда тоже слегка кружилась голова; это при том, что ему предстоял еще долгий вечер. Он верил в чудеса. Он сам совершил одно.
Роулинсон свирепо оглянулся на дверь.
– Какого черта… Как по-вашему, куда могла запропаститься моя жена? Морковка!
Эдвард хотел еще спросить про ключи – кто изобрел их и кто отваживается испытывать новые, – но его хозяин внезапно сменил тему.
– Да, кстати…
– Что?
– Сейчас должны подойти остальные… Я так понял, вы наняли боя?
– Мне его порекомендовал повар Джамбо. По-моему, он приходится ему внуком или племянником, или кем-то в этом роде.
Роулинсон кашлянул.
– Да. Ладно, моя жена проходила мимо вас сегодня днем и видела его. Она попросила меня намекнуть вам кое-что.
– Я с благодарностью приму любую вашу помощь, – откликнулся Эдвард, с трудом подавляя желание прибавить «сэр». Он чувствовал себя желторотым юнцом, стоящим в кабинете директора. Сознательно или нет, Роулинсон подавлял его своей маной.
На веранду выплыл слуга-дворецкий и замер возле кресла Тайки в ожидании.
Роулинсон, казалось, не замечал этого.
– Так вот, старина, такое дело… Мы не поощряем, когда Морковки разгуливают тут у нас в своем дикарском обличье. Это очень мило у них в деревне, но здесь мы требуем более цивилизованного вида.
Там, в пекле летнего дня, молодой Домми выдраил все полы у него в бунгало, а заодно и почти все стены. Он вкалывал, как лошадь, и взмок, как мышь. Зеркальные ботинки и белая ливрея, говорите?
– Я переговорю с ним.
– И приглядите, чтобы он подстригся, старина. Поаккуратнее, под Бристоль, ладно?
Волосы Домми спадали на плечи огненно-медным знаменем. Он ужасно ими гордился.
– Но они у него чистые, – возразил Эдвард.
Роулинсон скорчил неодобрительную мину.
– С короткой стрижкой они выглядят гораздо аккуратнее. Куда цивилизованнее. Вы не должны давать им послаблений, иначе от них вообще не добьешься никакой работы. Они все ленивы как черт знает что, почти все.
Эдвард предложил Домми отгул на вечер, чтобы тот мог пойти поухаживать за своей возлюбленной, Айетой. Парень был совершенно потрясен. Как так, ведь дом Тайки еще не убран! А посуда? Ее надо распаковать и вымыть! Одежда Тайки еще не поглажена, ужин не приготовлен, да и сад не вскопан! Его отец придет в ужас, узнав, что он взял отгул, в то время как в доме полно работы.
Домми до трогательного хотел быть полезным.
– Но до сих пор он не выказал ни капельки лени! Он вкалывает, как… он работает не покладая рук.
– Подождите еще! – сказал Роулинсон. – Стоит ему скопить несколько шиллингов, и он тут же купит себе жену – вот тогда-то вы не дождетесь от него вообще никакой работы. – Он хмуро покосился на терпеливо ожидавшего Морковку. – Ты знаешь, чем занята Энтайка?
– Она присматривает за поварами. Тайка.
– Так напомни ей, – сердито буркнул Роулинсон, – что у нас здесь гость, понял? – Он махнул рукой, чтобы тот убирался. – Ленивы как черт знает что, – повторил он. – Почти все.

8

– Неописуемо! – пробормотал Стрингер. Он закашлялся, чуть не выронив сигарету. Его выпученные глаза покраснели от дыма, заполнившего маленькую комнатку.
У Смедли голова шла кругом. «Неописуемо» – не то слово! И все же любой, кто знал Экзетера, не усомнился бы в его словах. От него просто невозможно было ожидать лжи, даже если бы от этого зависела его жизнь. Он всегда был таким.
– Но эти магические места? – спросил хирург. – Во Фландрии тоже было одно из них?
– Должно быть, да, – хрипло согласился Экзетер. – Наверное, до войны там была церковь или кладбище.
– А другое – в больнице Грейфрайерз?
– Э-э… нет, сэр.
– Значит, вас кто-то спас оттуда и отвез в другое место?
Экзетер стиснул зубы.
– Язык на замке – меньше взысканий, сэр.
Стрингер позволил себе выказать некоторое неудовольствие, потом покосился на часы.
– Бог мой! Мне давно пора! У меня сегодня ужин с важными шишками! Ладно. Захватывающая история. Жаль, нету времени послушать еще. – Его надменный взгляд задержался на Смедли, и он нахмурился, словно тому здесь было не место. – Мы и так проговорили Бог знает сколько. Думаю, вы можете идти, капитан. Мне не хотелось бы, чтобы вас заподозрили в связи с беглым пленным.
Он хотел быть уверен, что эти двое не смогут переговорить наедине. Но это уже ничего не меняло. Тот план, что Смедли рассказал вслух, не имел ничего общего с тем, который Экзетер узнает, прочитав записку. А в голове у Смедли зрел уже третий план. Другие миры!
Он пробормотал что-то и поднялся, протягивая руку. Экзетер тоже встал, стиснув ее до боли.
– Увидимся в пятницу, старина! – произнес Смедли, на всякий случай еще раз пнув его под столом ногой.
– Спасибо. Чертовски тебе признателен.
К счастью, устрашающей мисс Пимм в коридоре не оказалось – возможно, она ушла на ленч, и Смедли беспрепятственно вернулся к себе в палату. Надо переодеться в форму, если он намеревался пообедать за счет короля.
Вестибюль оказался совершенно пуст. Должно быть, все ушли на богослужение.
Да, план необходимо изменить. Стрингер – легавый, это точно. Даже если он и не опустится до расстрела при попытке к бегству, то настучит как пить дать. Если Экзетера поймают у ворот в чужой форме – это чуть ли не лучшее доказательство того, что он симулянт, – и ему конец. Стрингер поверил, что побег состоится в пятницу утром, значит, бежать надо раньше. Сегодня же ночью!
Совсем не оставалось времени. Придется нестись в деревню прямо сейчас и дозваниваться Джинджеру, чтобы тот раскочегаривал Колесницу. Сколько времени может занять поездка из западных графств в Кент, даже если допустить, что машина не развалится и шины не будет прокалывать на каждой миле?
– Ага, вот вы где, сэр! А я-то вас ищу!
Смедли сфокусировал взгляд и увидел болезненное лицо Реттрея, своего соседа по палате.
– Да, лейтенант?
– К вам двое посетителей, сэр.
Смедли повернулся, чтобы посмотреть, и чуть не упал.
Алиса Прескотт! И Джинджер Джонс!
Ох, черт! Надо же!

Здоровой рукой он обнял Алису и поцеловал ее в щеку. Несмотря на очевидное удивление, она не возмутилась. Впрочем, возможно, она просто сдержалась. Черт, какая девушка – мисс Прескотт! Он положил свой обрубок на плечо Джинджеру и подтолкнул обоих к дверям.
– Право, как здорово, что вы приехали! Вы ведь еще не ели, верно? Давайте-ка завалимся в «Черный дракон» и перекусим. – Только бы увести их отсюда!
Шел дождь, а его офицерский плащ остался наверху. Ну и черт с ним.
– Что это вы, капитан Смедли? – недоуменно спросила мисс Прескотт, когда они, хрустя подошвами по гравию, шли к воротам.
– Что я?
– Меня еще ни разу не выставляли из кабака, но, подозреваю, ощущение должно быть примерно такое же.
– Эдвард. Его могли провести по вестибюлю с минуты на минуту, и, увидев вас обоих, он бы раскололся.
– Вы говорили с ним? – спросил Джинджер.
– Да. Он здоров.
– У него не амнезия?
– Нет, он в форме.
А что еще мог сказать Смедли? «Он побывал в другом мире, где обладал волшебными способностями. Его перенесла туда магия, поскольку так было предсказано в пророчестве, и его обманом вернули сюда те, кто хочет убить его. И у кого свои люди даже среди здешних врачей». И после этого пришлось бы признаться, что он сам верит во все это. Вам стоило бы поискать пару смирительных рубашек…
– Значит, он притворяется? – спросил Джинджер.
– А, да. Это странное дело. Стрингер, хирург, знает, кто он. Кажется, он запомнил его по тому матчу с Итоном. Он его вроде бы пока прикрывает. Ну, школьное братство, галстук и все такое.
Дождь едва моросил. Свежий воздух пах восхитительно – листвой и сырой землей. Они шли довольно быстро, и Смедли рассказал ту часть истории, которая касалась Фэллоу. Про Олимп он рассказывать не стал. Разумеется, они расспрашивали его, но он ушел от ответа, сославшись на то, что сам почти ничего не знает.
Когда он закончил свой рассказ, они как раз подходили к «Черному дракону», излюбленному заведению ходячих пациентов Стаффлз, – здесь подавали неплохое пиво и вполне пристойный ленч. Разумеется, в пивной было полно посетителей, и еще куча народу терпеливо ждала у стен. По счастью, прямо перед носом у Смедли освободился столик, и он тут же забил его. Прежде чем кто-либо успел оспорить его права, мисс Прескотт села, и претенденты сердито отступились.
– Мой любимый столик, – довольно вздохнул Смедли.
– Интересно, как вам удалось это, – пробормотал Джинджер.
– Что удалось?
– Ничего. Хотите выпить, мисс Прескотт?
Она выбрала шерри. Смедли заказал одну горького и одну мягкого. Джинджер пошел за заказом.
Алиса почти не изменилась. Ее лицо всегда было чуть вытянутым – лошадиным – и осталось таким же, но это нисколько его не портило. Тогда, в четырнадцатом, Эдвард был от нее без ума. Кольца она не носила. Интересно, как она относилась к Эдварду? И как она относится к нему теперь, после всего? Она была года на два, на три старше его. Теперь она еще старше, а Эдвард…
Вспоминая, как странно молодо выглядит Экзетер, Смедли вдруг припомнил его слова насчет зубов и исчезнувших дырок. Уж не поэтому ли у него такой юный вид? Может, он действительно не постарел в этом своем другом мире? Мать твою, вот это да!
– Что-нибудь не так, капитан? – холодно осведомилась мисс Прескотт.
Он смотрел сквозь нее.
– Нет, ничего…
Джинджер поставил на стол пенящуюся кружку; Смедли потянулся к ней, чертыхнулся, сменил руку и припал к пене губами. Сукин сын!
Вот она, правда, и никуда от нее не деться: он верит и в это Соседство, и в Олимп! Конечно, то, что у человека в возрасте двадцати одного года все еще нежно-розовые щеки – не самое убедительное доказательство. Такое со многими случается, хотя позже они, как правило, стареют быстрее остальных. Просто это был еще один фрагмент мозаики. Должно же быть какое-то объяснение этому тропическому загару во Фландрии.
– Все, что у них осталось, – это милтонский пирог. – Джинджер принес пива и себе, но не садился.
– Обычно он у них вполне съедобный, – сказал Смедли.
Алиса не возражала. Джинджер снова ушел заказать блюда. Нормальное обслуживание тоже относилось к тем вещам, которые за время войны канули в небытие. Зато теперь у Смедли появился шанс поболтать с девушкой с глазу на глаз и посмотреть, сколько раз он заставит ее улыбнуться.
– Ну и как вам война, мисс Прескотт?
– Раньше вы называли меня Алисой.
– Я, наверное, был ужасным маленьким нахалом? Помнится, вы называли меня Прыщом.
– А теперь мне придется называть вас Медалью! Здорово это вы! Я слышала, вас ждут во дворце для…
О Боже! Его глаз начал дергаться. Он отвернулся, чтобы скрыть это. Бесполезно – у него начинался приступ. На всю катушку. Ему хотелось пить, но он не мог поднять кружку своим обрубком, и… черт! Проклятие! Он вскочил и почти бегом устремился к выходу.

Холодный дождь немного помог. Когда слезы прекратились и он снова обрел способность более или менее нормально дышать, он вернулся. Его спутники неторопливо поглощали пирог со свининой, обсуждая чудовищные цены на продовольствие. Они не сказали ему ни слова, пока он не сел, словно нет ничего более естественного для взрослого мужчины, чем истерические припадки. Он не стал извиняться, боясь, что все начнется сначала.
Впрочем, какая разница? Теперь, что бы он ни сказал, они ни за что не поверят ему – после подобного-то представления! Он пытался проткнуть вилкой твердую корку пирога, продолжая жалко молчать. Его спутники изредка перебрасывались словами через его голову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47