Я запаниковал, забежал во двор к мяснику и вымылся в лохани с водой. Более того, я положил окровавленный нож на его кожаный фартук, валявшийся рядом. Если этого человека заподозрят… — Питер замотал головой. — Неужели я и впрямь схожу с ума? Что, если я, насмотревшись на всех этих несчастных, грешных, обездоленных людей, подсознательно пришел к выводу, что жить им незачем и лучше умереть?— Придя к такому выводу, ты бы взял пистолет и начал стрелять им в сердце. Но по-моему, ты на себя наговариваешь. Ты человек слишком высокой морали, чтобы судить Других людей и уж тем более выносить им смертный приговор. И уж конечно, каким бы безумцем ты ни был — Даже если допустить такое чудовищное предположение, — ты не взял бы в руки нож, чтобы творить правосудие по своему усмотрению, рассекая этих несчастных проституток на части и вспарывая им животы.— Меган, я очень напуган всем этим!— Это на тебя так действуют слухи. Кого только газетчики не записали в убийцы — даже особ королевской крови! Полиция бессильна, поэтому сплетни и слухи завладели умами. Ты хороший врач и прекрасный человек. И ты не убийца. Выбрось эту чушь из головы! Обещаешь?— Но что же все-таки со мной происходит? Вот что я хотел бы знать больше всего на свете!Меган ободряюще улыбнулась ему.— Проконсультируйся с врачом.Питер улыбнулся — впервые за все время разговора.Меган укрепила его дух. Пока они беседовали, она решила отправиться в Ист-Энд сама.Она надеялась изловить убийцу. Меган любила Питера и Лору, и мысль о том, что они страдают, терзала ее. После рассказа Питера Меган пришла к выводу, что она единственная женщина в Ист-Энде, обладающая достаточной властью и могуществом, чтобы поймать убийцу. Глава 10 Закуски в «будку», которую занимали полицейские, принесла сама владелица заведения. Раскладывая блюда по тарелкам, она рассказывала обо всех яствах, поступивших с ее кухни.— Это, мой милый, лучшие вареные каракатицы, какие только можно достать в Новом Орлеане. Вот моллюски в масле и белом вине, а вот это — пирожки со сложной начинкой, — она указала на странного вида треугольнички, — в состав которой входят креветки, кусочки хвоста аллигатора, побеги молодого лука и орехи, сдобренные жгучим перцем. Как только вы все это отведаете, вам снова захочется пива.— Хм… выглядит аппетитно, — заметил Шон, без особого, впрочем, энтузиазма.— А где же ваши друзья, лейтенант?— Вышли проветриться. Вы нашего «красавчика», часом, не видели? Я заприметил тут несколько таких — «ухоженных». Гладких, темноволосых…Мамми сокрушенно покачала головой:— Его здесь нет. И все же у меня такое чувство, что как только он здесь объявится, я не только сразу же замечу его, но нюхом его почую… Не волнуйтесь, лейтенант. Я сделаю все, чтобы вам помочь.— Я и не волнуюсь. Спасибо вам, Мамми. И за рисунок, который сделали с ваших слов, в том числе. Надеюсь, этот портрет заставит женщин держаться настороже.— Вы имеете в виду шлюх?— Женщин. И мужчин, кстати, тоже. Не забывайте, что жертвой номер два был…— Сутенер.— Я хотел сказать «мужчина».— Все равно он был сутенер.Шон пожал плечами:— Как угодно. Но все равно он был настоящим сукиным сыном и заслуживал смерти.Мамми улыбнулась:— Вы мне нравитесь, лейтенант.— Спасибо на добром слове.— На самом деле я волнуюсь за вас. Дело в том, что это Новый Орлеан.Шон вспомнил разговор с Мамми об оккультизме, вспомнил Мэгги и улыбнулся. Неужели в этом городе все женщины верят в призраки и прочую чушь?— Продолжайте, Мамми.— Хотите вы этого или нет, лейтенант, но существует «хороший» воздух и «дурной, злой» воздух. Так вот, сейчас в этом городе плохо пахнет, очень плохо. Здесь сейчас тяжелый воздух, лейтенант, И мне за вас страшновато.— Я коп, Мамми. И у меня есть пушка. Я уж сумею за себя постоять.— Хотя вы коп, но не глупец. И даже человек с воображением. Я хочу, чтобы вы сходили к женщине по имени Мари Лескар и посоветовались с ней.— Зачем? — удивился Шон.— Она обладает способностью «видеть». Она жрица вуду и делает на своих гаданиях деньги. — Мамми присела рядом и печально покачала головой: — Мальчик, тебе нужна помощь, а я могу ее тебе оказать. И обязательно прихвати с собой свою подружку.— Мэгги? — Шон нахмурился. — Вы намекаете на то, что Мэгги преступница?— Нет, что вы! Она такая красивая и воспитанная. И говорит так гладко. Нет, о ней ничего дурного не подумаешь.— Тогда в чем дело?— Только не сходите с ума, ладно? Я не утверждаю, что ваша подружка дурная девочка. Наоборот, у нее такая хорошая, сильная аура… Но что-то с ней не так — в этом я готова поклясться.— К чему все эти туманные рассуждения, Мамми? Вы дали нам описание отнюдь не призрака, но портрет злодея из плоти и крови. Мы за ним охотимся — вот и все. По-моему, поминать потусторонние силы просто нет смысла.— И все равно вам надо сходить к Мари Лескар. — Мамми заторопилась, и Шон понял, что к столику возвращается Джек. — Вы найдете ее на Джексон-сквер в сумерки. Она торгует там своими ароматическими маслами и гадальными орешками. У нее все по закону, лейтенант, — даже лицензия есть.Как только подошел Джек, Мамми с улыбкой обратилась к нему:— Сладкий мой, пора тебе отведать моей стряпни. Садись и ешь! Клянусь, моя еда того стоит. А я попрошу гарсона, чтобы он не забывал о вине и пиве.С этими словами Мамми выскользнула из «будки». Джек сразу же сунул в рот пирожок с хвостом аллигатора, а потом, невесело глядя на Шона, сказал:— Есть две новости — не знаю только, какая из них плохая, а какая хорошая.— Выкладывай!— Рутгера отпустили.— Что?! — Шон приподнялся.— Прикатил адвокат Рутгера, внес за него залог, сказал, что он будет вести себя хорошо, ну и все такое… Но ты не беспокойся — мы приставим к девице вооруженную охрану.— А кто будет ее охранять, ты подумал? У нас все ребята при деле: ловят того ублюдка.— Ну, — ухмыльнулся Джек, — всегда найдется пара-тройка парней, которые сменились с дежурства и не спешат домой…— Видно, мне самому придется засесть в кустах у дорожки, ведущей в госпиталь.Джек кивнул:— А что? Очень может быть.— Ну так что? Ты же сказал, у тебя две новости.— Да вот Мэгги…— И что же Мэгги?— По-моему, она решила взять нашу миссию на себя. Ходит по ресторану, заглядывает всем в лица… Должно быть, того парня ищет.— Что за ерунда! Она вышла в туалетную комнату!— Точно. Двигалась Мэгги в том направлении. Я в это время находился в телефонной будке и видел ее, а она меня нет. И я, между прочим, заметил, что она прощупывала глазами посетителей — прямо как рентгеном. Тебе следовало внушить ей, что тот парень очень опасен.Шон глотнул пива.— Вот вернется, я сделаю ей внушение.Мэгги вернулась, села рядом с Шоном и улыбнулась.— Видела что-нибудь? — спросил Шон.— Что я должна была увидеть? Это ты к чему?— А к тому, что уж слишком ты вертишь по сторонам головой.— Естественно. Я высматриваю человека, которого нарисовал полицейский художник.«Интересно, почему меня так волнует каждое ее движение, каждое ее слово? — подумал Шон. — Уж не наложила ли она в самом деле на меня заклятие?А почему бы и нет? Говорила же Мамми, что у нее какая-то там особенная аура.И с каких это пор ты, Шон, стал думать о всяких вуду-мумбо-юмбо?Заболел, что ли?А все-таки, как ни крути, капли крови тянулись к входной двери ее дома…»— Мэгги, на обратном пути отсюда мы заедем в госпиталь — не возражаешь?— Что-то случилось с Келли?— Нет. Просто Рутгера выпустили.— Значит, он на свободе?Джек накрыл своей сильной рукой ладошку Мэгги.— Не волнуйтесь, за ней есть кому присмотреть. Ничего с Келли не случится.— Меня приводит в ярость мысль… — Она покачала головой. — Я хотела сказать, что вы жизни кладете, чтобы… а они…— А плохие парни разгуливают на свободе, — подытожил Шон. — Что ж, хорошего в этом мало. Но вот так иногда причудливо проявляется закон. А в закон я верю. — Осушив одним глотком пиво, он посмотрел на Мэгги: — А ты веришь в закон?— Большей частью.— А теперь давайте немного помолчим и воздадим должное вкуснейшим закускам Мамми.— Вы ничего не имеете против хвоста аллигатора? — обратился к Мэгги Джек.— Ничего. А вы? — Мэгги обмакнула треугольный пирожок в кетчуп.Глядя, как они едят, Шон не мог отделаться от мысли, что все они, приправляя пищу соусом, макают ее в крохотные лужицы крови.
Рутгер Леон свернул за угол и привычно провел рукой по боковому карману брюк: нож был на месте.Коп засадил его за решетку.Но адвокат Рутгера вытащил его из тюряги. Старина Игги, или Эсквайр, как он себя называл, сделал это на его, Рутгера, денежки, полученные от продажи наркотиков и живого женского мяса.Рутгеру до того понравилась эта мысль, что он расхохотался.Ничего, что взяли — умнее стал. А до этой девицы он доберется. Как там ее звали-то? Келли, кажется. Вот была классная телка в молодости! За дозу такое вытворяла — обхохочешься! Но хочешь не хочешь, а наказать ее придется. Зря он, что ли, в аквариуме у копов парился? Да и за Рэя отомстить надо. Ведь его из-за этой падлы кончили. Конечно, Рэй и сам козел тот еще — на пушку полез, но все равно в этом была отчасти виновата проклятущая Келли.Копы-то, поди, считают, что эта дешевка в госпитале в безопасности, рассуждал Рутгер, но на всякую замочную скважину имеется ключик, а вместо прямых дорог — обходные пути.Рутгер еще раз обошел здание и осмотрелся. Вокруг все было тихо. У него в кармане лежала бумажка с нацарапанными на ней номерами корпуса и отделения, где находилась Келли. На Рутгере же была такая же зеленая пижама, какую носили хирурги в операционной и хирургический персонал. «Копы еще только начнут почесывать себе брюхо, — подумал Рутгер, — а сучка Келли уже будет иметь у себя на заднице метку в виде двух слов: „шлюха“ и „потаскуха“. Их Рутгер собирался вырезать острием ножа у нее на ягодицах.Может, оно и к лучшему, что Рэя грохнули? В таком случае Келли станет его безраздельной собственностью. Рутгер испытывал к Келли странное чувство — как к дрессированному зверьку, которого можно заставить сделать все, что тебе заблагорассудится. Теперь она и не сбежит никуда, и к другому не переметнется — куда уж тут бежать, когда у тебя вся задница расписана, верно?Рутгер представил себе, какую плаксивую физиономию скорчит Келли, когда он объявит ей, что именно намеревается с ней сделать, и еще раз — от всей души — расхохотался.
Госпиталь, чем его ни мой и как ни скреби, всегда госпиталь. И запах в нем всегда особый — госпитальный. Мэгги не имела ничего против того, чтобы навестить больного, но в глубине души всегда стремилась побыстрее оттуда убраться.Увидев их, Келли расплылась в счастливой улыбке:— Вы и вправду пришли! Вот уж не ожидала.— Слово полицейского — закон. — Шон присел в ногах ее кровати.Келли застенчиво посмотрела на Мэгги:— Вы даже не из полиции, а все равно пришли.Мэгги улыбнулась:— Это неофициальный визит. Мы просто решили узнать, как ты себя чувствуешь.— Руку мне забинтовали. — Келли прикрыла глаза и застонала: — Ах, Господи, Господи, ничего-то я не знаю, ничего не умею! Мне так тяжело…Мэгги взяла девушку за руку:— Борись с этим. Изо всех сил борись. Но я в тебя верю. Ты снова станешь чистой и начнешь жизнь сначала. Только вспомни о зубах Рутгера — и тебе до скончания дней не захочется бродить ночью по улицам.У Келли была ломка, и она ужасно страдала. Это было видно по ее запавшим глазам и пепельного цвета лицу. Тем не менее на шутку она отреагировала и даже сделала слабую попытку улыбнуться.— Точно, зубы у него как гнилые пеньки. Хорошо, что Рутгер в тюрьме. Вот было бы здорово, если бы кто-нибудь потерял ключ от его камеры.Шон посмотрел на Келли:— Дело в том, что Рутгера выпустили.— Господи! — воскликнула несчастная. — Считайте теперь, что у вас еще один труп!— Ничего подобного, — твердо заявила Мэгги.— В холле сидят двое вооруженных полицейских. Это хорошие ребята и мои друзья, — сообщил Шон. — Через некоторое время их сменит следующая пара. Так что Рутгер до тебя не доберется.— Как бы мне хотелось вам верить, — чуть слышно отозвалась Келли.— Поверишь, — сказал Шон. — Завтра снова увидишь нас. Часов в девять — десять утра мы снова придем тебя навестить. — Коснувшись ее щеки, он добавил: — А теперь попробуй уснуть. Отдых для тебя — первое дело.Келли снова попыталась улыбнуться.— Не бойся, — твердо проговорил Шон, — мы с тобой, и все будет хорошо.Он и Мэгги поднялись и вышли из палаты. Шон с минуту постоял у двери, болтая с полицейскими. Мэгги особенно понравился один рослый шотландец по имени Ангус, которого его коллега, ухмыляясь, называл «нянькой» за сочувствие к больным.Мэгги не удержалась и от полноты чувств поцеловала здоровяка шотландца в щеку.— Смотри, Ангус, — усмехнулся Шон, — не вздумай увести у меня женщину.Пожав друг другу руки, они расстались.Войдя в апартаменты Шона, молодые люди обнялись. Мэгги показалась ему в этот вечер такой желанной, нежной и страстной, что он прошептал:— И чем же я все это заслужил?— Тем, что ты такой, какой есть. — Мэгги приникла к нему всем телом. — Ты такой… такой… — Не закончив фразу, она поцеловала его.Шон ответил ей жарким и страстным поцелуем.И минуты не прошло, как их одежда, скомканная, лежала на полу, а они, задыхаясь от желания, сжимали друг друга в объятиях. Потом они легли в его постель, и Мэгги, проведя рукой по волосам Шона, посмотрела на него своими золотистыми глазами.— Шон… — прошептала она. — Мне кажется, я влюбилась в тебя.Шон замер и напрягся, потом поднял на нее глаза и прошептал:— Я влюбился в тебя в ту же минуту, когда впервые усидел.Шон заключил ее в объятия и любил нежно и страстно.
Он был окружен темнотой.Но в темноте этой были слышны какие-то звуки. Ему казалось, будто он просыпается после долгого и очень глубокого сна.Потом он вздрогнул. Было чертовски холодно.Неудивительно. Он спал на чем-то очень твердом и холодном. Потом он почувствовал под собой какой-то странный скользкий предмет — стальной, что ли? Он с шумом втянул в себя воздух. Что-то перекрывало ему дыхание. В ужасе он сунул пальцы в рот и достал оттуда… кусок простыни.Со временем он начал воспринимать свет. Потоки яркого, пронизывающего света заливали место, где он находился, а тени жались по углам.Потом он услышал, как капает вода.Прежде всего было необходимо принять вертикальное положение, подняться. Это оказалось очень трудно, но, черт возьми, он был сильным человеком. Под его руками трещали человеческие черепа…Он и на этот раз не сдался без боя. Он сражался. С копом. Этот ублюдок стрелял в него, вот в чем дело. Потому-то он и оказался здесь — в госпитале.Голод.Он почувствовал ужасный голод. Такого он никогда не испытывал. И его потянуло к… мясу. К свежему, красному… мясу.Да-да, ему необходимо проглотить что-нибудь свежее, красное. Что же это такое, спрашивается?Наконец он сел.Осмотрелся. Больничная палата.Стерильные покрывала, стерильная мебель. В углу из крана капает вода. Кругом полумрак. Только над тем местом, где он лежал, — яркое световое пятно. Он покрутил головой. Что-то в этой комнате находится еще — только вот что? Неужели микрофон?И стол у кровати.Он почесал грудь, а заодно посмотрел на свой живот и висевший тряпочкой пенис. Это что же такое? Он спал в больнице голый? Вот дьявольщина!Он ухмыльнулся. Должно быть, он попал в католическую больницу.Неожиданно он почувствовал себя очень хорошо. Просто великолепно! В него вливались силы. Он стал силен как бык. Но вот только голод…Опять этот проклятый голод.Отчаянное желание что-то съесть.Что-нибудь красное.Странно все это. Он посмотрел на столик рядом с его кроватью. Там лежали блестящие хирургические инструменты. Одна штука жутко напоминала пилу для перепиливания крупных костей. Какие-то скальпели, зажимы…Неожиданно открылась дверь и кто-то вошел в зал. Это была женщина в халате лаборантки. Молодая и симпатичная. Он сосредоточил внимание на ее горле, где бился пульс. Казалось, даже отсюда он слышал его биение. Он увидел у нее на шее вену, и ему захотелось коснуться ее пальцем… а потом укусить.Да, именно так!Впиться зубами ей в шею и пить, пить, пить…Он задумался, но потом уловил какое-то движение, и тут ему показалось, что к нему приближается ангел.Где он находится? В преисподней? Или в царствии Божи-ем? Ему бил в глаза ослепительный свет, вокруг поднимались какие-то испарения, а сам он был голым. Так где же он в самом деле находится?В глазах ангела, однако, читалось недоброжелательство. Ангел явно не одобрял его. Но ему уже было все равно. За эти несколько минут — или часов? — он стал таким могучим, что готов был схватиться со всеми силами рая и ада.— Ну-ка, детка, иди сюда, — произнес он хриплым, странно незнакомым голосом. Увидев вблизи, какая у нее длинная, изящная белая шея, он взвыл от вожделения. — Мне, знаешь ли, давно пора закусить…Ангел с красивым и сердитым лицом не сдавался — не торопился признавать его власть и силу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33