С этими словами она поняла, что положение действительно было серьезным. Брайан Стед оказался более грубым, чем можно вообразить. Элиза ясно поняла, что каждое ее слово убеждало его только в одном: она воровка. А теперь он получил доказательство: кольцо короля. Если он окончательно решит, что она всего-навсего воровка и блудница, то может осмелиться на все что угодно…
— Герцогиня, — ровным тоном ответил он, — ты сама подвергла себя опасности, когда сочла нужным решиться на воровство и убийство.
— Дьявол тебя побери! — выкрикнула Элиза, сжав кулаки и стараясь удержаться, чтобы не броситься на рыцаря в порыве безумной ярости. — Говорю тебе…
Он поднял руку с зажатым в ней королевским сапфиром, и тот блеснул на свету.
— Это кольцо, — уверенно проговорил он, — принадлежало Генриху Плантагенету. Он носил его на мизинце днем и ночью, долгие годы, сколько я могу вспомнить. — Брайан посмотрел на камень, и его глаза потемнели и затуманились от воспоминаний. Когда он вновь взглянул на Элизу, его глаза были блестящими и яркими, как драгоценные камни. — Снимай рубашку, герцогиня.
— Клянусь, у меня больше ничего нет…
— Ты с самого начала клялась, что у тебя ничего нет.
Поступок был глупым и отчаянным, но Элиза и в самом деле отчаялась и бросилась прочь. Перепрыгнув через скамью, она подбежала к двери, лихорадочно провела рукой по дубовым доскам и схватилась за ручку. Дверь начала открываться. Одним прыжком рыцарь нагнал Элизу. Она почувствовала, как ее обхватили за талию и грубо швырнули на пол. Она попыталась откатиться, в сторону, но рыцарь вновь настиг ее.
— Пусти меня! — в страхе и ярости закричала Элиза, когда он встал над ней, поставив ноги по обеим сторонам тела. — Пусти!
Он нагнулся, сжимая ее ногами и намереваясь придавить всем телом. Животный страх, который прежде заставил Элизу бежать, теперь велел ей отбиваться. Увидев Брайана над собой, она принялась бороться изо всех сил.
За свои усилия она была вознаграждена резким, свистящим вздохом и кратким восклицанием боли, но ощущение победы исчезло так же быстро, как и появилось. Боль не отвлекла этого человека от его замысла. Он наклонился, поймал руки Элизы и пригвоздил их к полу по обеим сторонам тела. Проделав все это, он перевел дыхание и взглянул на нее с такой ненавистью, что Элиза быстро пожалела о своем поспешном поступке.
Она изумилась, когда рыцарь медленно отпустил ее и поднялся.
— Герцогиня, — неторопливо произнес он, — больше так не делай. Я буду рад поводу сломать тебе шею, так что если ты не совсем глупа, то не дашь мне этого повода. Ты испытываешь мое терпение, а на моем месте добрая половина «благородных» рыцарей уже избила бы тебя. Я стараюсь не перегибать палку, просто стремлюсь сдержать тебя. Утихомирься, не пытайся бежать, ибо каждый мужчина — не важно, насколько он «благороден» — имеет предел терпения.
Элиза была в панике. Она чувствовала, что готова заплакать, как ребенок, и ее удерживало от слез только нежелание выказывать слабость перед этим человеком.
— Не перегибать палку! — возмущенно произнесла она, и ее ладони зудели от желания ударить это каменно-ледяное лицо. — Я просто защищаюсь! Ты преследовал меня, стащил с лошади, увез с собой и оскорбил. Ты…
— Я всего лишь поймал воровку.
— Ублюдок! — Зуд в ладонях стал невыносимым. Она замахнулась, но так и не удостоилась удовольствия причинить ему боль. Он перехватил ее руку на лету. Ледяная улыбка тронула его губы, когда он уронил ее руку на пол так, что Элиза больше не осмеливалась пошевелить ею.
Она замерла, глядя в его глаза и стараясь сдержать дрожь. Но когда он коснулся воротника ее рубашки, Элиза вновь обрела способность защищаться. Вцепившись в его руки, она яростными усилиями принялась отрывать их от себя.
— Черт бы тебя побрал, сука!
Она вскрикнула, когда рыцарь сжал вместе ее запястья так грубо и сильно, что слезы тут же навернулись на глаза.
— Я же предупреждал тебя! — прорычал он.
— Я скорее умру, чем допущу насилие такого чудовища, как ты! — выкрикнула Элиза.
— Насилие?
К ее изумлению, Брайан Стед замер, а затем засмеялся, но не выпустив ее руки, а заведя их ей за голову и придавив к полу своей ладонью.
— Герцогиня, меньше всего я намеревался насиловать тебя. Если мне и нужна женщина, то добрая и ласковая, а не с холодным и черным сердцем воровки!
Он и в самом деле говорил то, что думал. Никогда в жизни ему не хотелось взять женщину силой. Со времен юности женщины сами приходили к нему — служанки, крестьянки, знатные леди… Все они были нежными, признательными и благодарными. Он узнал, что женщины жаждут удовольствия в постели не меньше, чем мужчины. Они хотят получать и доставлять наслаждение. Гвинет была одной из таких женщин — прелестной, длинноногой и страстной. Готовой в любой момент броситься к нему в объятия и обещать все, что угодно…
У Гвинет были земли и богатство.
Прошло уже много времени с тех пор, как он виделся с Гвинет. Уже давно он не чувствовал тепло ее тела и не смотрел в ее понимающие глаза…
Правда, они могли больше никогда не увидеться. Если Ричард решит наказать тех, кто стоял на стороне его отца, сэр Брайан Стед забудет о Гвинет, о ее титуле и землях и решит попытать счастья на турнирах.
Но даже в таком случае у него будут женщины — нежные, любящие, жаждущие быть желанными. Он не мог вообразить себе, что когда-нибудь ему понадобится действовать силой. В этом Брайан не находил никакого удовольствия.
Особенно тогда, когда презирал женщин так, как эту воровку. У этой красавицы оказалось кольцо, принадлежащее Генриху. Она умело разыгрывала невинность и оскорбленное достоинство, но доказательство было налицо…
Нет, мысли о насилии никогда не приходили ему в голову. Он ни разу, даже случайно, не пожелал обладать этой женщиной — до сих пор. Но сейчас…
Сейчас он окинул взглядом роскошную волну золотистых спутанных локонов. Посмотрел в блестящие бирюзовые глаза. Вспомнил о том, как она выглядела у очага: с тяжело вздымающимися округлыми грудями, блестящими, как алебастр, обнаженными плечами. Он вспоминал ее гладкую, как шелк, плоть, легкое тело, длинные, красивые ноги.
Да, он мог бы пожелать ее — и напряжение в чреслах было тому доказательством. Он хотел ее, и страсть наполняла огнем его тело, мучительным желанием проникала в кровь. Женщина была прекрасна; как греза Авалона. Прошло уже так много времени с тех пор, как он был с женщиной, если вспомнить о последних боях, о досадной смерти Генриха… да, прошел почти месяц.
Он мог бы хотеть эту женщину, с внезапным гневом напомнил себе Брайан, но не станет. Ему не нужна коварная потаскуха, сообщница убийц и воров…
Элиза лежала тихо, не сводя с него глаз, наблюдая, как омрачилось его лицо. Она кусала нижнюю губу, едва осмеливаясь дышать, молясь о том, чтобы его слова оказались правдой. Затем она вспомнила о собственной позе и взбесилась от мысли, что пала так низко, позволила совладать с собой мужчине, которого с радостью сварила бы живьем.
— Пусти!
— Не теперь, герцогиня.
— Нет!
Она закричала, но ничего не смогла поделать, когда рыцарь схватился за ворот рубашки и разорвал ее по всей длине. Ощущение свободы не принесло ей радости. Все, что ей удалось сделать, — обнажиться еще сильнее, когда рубашка соскользнула с тела.
А затем с ужасом она почувствовала на себе его руки, уверенные и быстрые.
Широкая, мозолистая ладонь скользнула по ее груди, касаясь подмышек. Он лег на бок, ладонь уверенно прошлась по ее животу и бедрам, потом опустилась ниже.
— Нет! — Элиза забилась сильнее, чувствуя его пальцы на нежной и теплой коже бедер. Она пыталась высвободиться из его рук, извивалась, лягалась, но он предупреждал каждое ее движение, успев поставить колено между ее ногами и продолжая ощупывать пальцами ее бедра, пока не достиг золотистого треугольника в их слиянии.
Элиза закричала от бессильной ярости. Она чувствовала, как ее касаются там, где еще никогда не касались, и эта дерзость была незабываемой. Собственная беспомощность казалась невыносимой. Она не могла высвободить руки, не могла воспользоваться силой бедер, и ей оставалось только позволить его глазам и рукам достигать всюду, куда они хотели. Она закрыла глаза и задрожала. Еще никого она не чувствовала так остро, как этого человека: вес его мускулистых ног, бесстрастное прикосновение, краткий, но решительный обыск. «Да поможет мне Господь убить этого человека!» — молча взмолилась она. Но сейчас эти слова мало что могли изменить.
Затем, так же уверенно, как сжимал ее, он отстранился и легким движением поднялся на ноги. Она услышала, как он прошел в угол комнаты. Дрожь потрясения и ярость не покидали Элизу. Она медленно открыла глаза и увидела, что он стоит над ней с одеялом в руках. Брайан небрежно накрыл ее одеялом.
— Когда-нибудь я убью тебя за это, — сказала она, глядя Брайану прямо в глаза и натягивая одеяло до подбородка.
Он пожал плечами.
— Готов поклясться, герцогиня, ты попытаешься сделать это как можно скорее. Воров часто вешают и за менее серьезные преступления. Если суд решит проявить к тебе милосердие, как к женщине, тебя заключат в тюрьму.
Он повернулся к ней спиной и вернулся к очагу, сел на скамью и протянул к огню руки.
Элиза поняла, что он мгновенно потерял к ней интерес, как к сломанной, ненужной вещи. Ее раздели, обыскали и отбросили прочь. Будь у нее кинжал, она не стала бы задумываться о последствиях, лишь бы хоть раз достать этого человека и пустить ему кровь.
Пока она лежала, оправляясь от потрясения, он поднялся и, не замечая ее, склонился над сундуком, что-то отыскивая в нем.
Очевидно, хижину часто посещали. Элиза видела, как Брайан достал из сундука большую тыквенную бутыль и что-то завернутое в кусок кожи. По-прежнему не обращая на нее внимания, он сел на скамью и сделал большой глоток из бутыли.
Элиза прикусила губу и взглянула на дверь с такой яростной тоской, что Брайан, должно быть, почувствовал ее мысль и обернулся. Элиза вскочила, когда он заговорил, с ненавистью уставилась на него.
— Не пытайся бежать, герцогиня. Я решил предать тебя суду, но ты меня утомила. Если мне понадобится вновь успокаивать тебя, я свяжу тебе руки и ноги и заткну рот, чтобы больше не слушать твои оскорбления.
— Так ты решил предать меня суду? — переспросила Элиза, вновь борясь со слезами. — И потому ты схватил меня, раздел и… обыскал?
Она изо всех сил старалась не разрыдаться, но обида сдавливала горло. Глаза увлажнились, заблестев, как идеально граненые камни. Она не ждала сочувствия, но видела, что задела какую-то струну в душе черного рыцаря.
— Миледи, — негромко ответил он, и в его тоне не слышалось той насмешки, с какой Брайан называл Элизу «герцогиней», — этой ночью я многое повидал. Я видел оскверненный и обобранный труп монарха, я видел давних и верных друзей в лужах их собственной крови, глядящих на меня незрячими глазами. Я видел, как ты смотрела на меня — со злобой и ненавистью, с острым желанием избавиться от меня. Я слышал, как ты заявляла, что невиновна, что ты герцогиня Монтуанская, что ты молилась за усопшего. Однако пока ты кричала о своей невиновности, улика лежала на полу у твоих ног. Потому мне пришлось раздеть и обыскать тебя. Но я не причинил тебе вреда, возможно, был даже слишком добр. Или же ты предпочла бы, чтобы тебя раздели и обыскали перед судом присяжных? Ты говоришь о позоре, миледи. По крайней мере мы здесь одни. Что бы ни случилось с тобой по прибытии в замок Шинон, знай — больше тебя не будут обыскивать в присутствии десятков зевак.
Элиза почувствовала, как застучали ее зубы. После всего, что случилось, что еще могло ожидать ее? Нет, мысль о замке Шинон не была ей неприятна. По крайней мере там могут оказаться те, кто знал о ее отношениях с Генрихом…
Но разве это что-нибудь значит? Что, если все они поверят, что она пыталась ограбить труп короля, особенно после того, как этот человек представит доказательство? То доказательство, которое все они видели на пальце мертвого короля, пока одевали труп и готовили его к погребению?
Она съежилась. Надо бежать. Как только она освободится и вернется в Монтуа, никто уже не сможет обвинить ее. В ее отряде пятьсот воинов, и если Брайан Стед станет преследовать ее, это повредит только ему самому. А она обратится за помощью прямо к Элеоноре Аквитанской, и Элеонора поймет ее.
Наконец-то Элиза сможет отомстить этому негодяю…
Эта сладкая мечта спасала ее от сжигающей ярости и унижения. Но она оставалась всего лишь мечтой до тех пор, пока не удастся бежать от этого человека.
Будет ужасно, если суд присяжных в Шиноне признает ее виновной, и она понесет суровое наказание прежде, чем кто-нибудь вступится за нее.
Кровь отхлынула от ее лица, как только Элиза поняла, что вновь видит перед собой босые ноги рыцаря. Короткий вскрик вырвался у нее, когда рыцарь склонился и вместе с одеялом подхватил Элизу на руки. Едва взглянув в его глаза, она ощутила тревогу.
— Прости, герцогиня, — произнес он мягче, чем она рассчитывала, — но я тебе не доверяю.
Рыцарь водворил ее на ложе в углу, вдалеке от двери. Несмотря на свою решительность, на этот раз он не был грубым. Элиза подозрительно прищурилась и проследила, как он возвращается к скамье и садится на нее лицом к очагу.
Он совсем не так прост, решила она, несмотря на внешнюю грубость и недостаток учтивых манер, в которых так преуспел Перси, этот Стед не жестокий человек. Если бы она с самого начала поняла, что ее преследует не один из воров, желающих, чтобы свидетельница замолчала навсегда, она повернулась бы к нему и попросила бы его о защите. Если бы она не была так напугана и не отбивалась бы так глупо, он, может, поверил бы ей.
Но все произошло иначе.
Эту ночь она никогда не простит ему. Никогда ничего не забудет. Если бы она не пыталась ударить его кинжалом… или если бы ей это удалось!
Но теперь было уже поздно. Если бы она не принимала поспешных решений, то не оказалась бы сейчас в безвыходном положении. Стоило ей побороть свой гнев и гордость, и она была бы спасена!
Она мельком подумала о Генрихе, своем отце. Было время, когда его считали величайшим воином и королем христианского мира. Он был искусным, дерзким, сильным, правил своими землями так справедливо, что заслужил прозвище «творца закона». Но при всей своей силе он всегда питал слабость к женщинам. Хорошенького личика и пухлой фигурки было достаточно, чтобы привлечь его внимание, лукавая улыбка всегда, пусть и ненадолго, задевала его сердце.
Все, что было нужно ей сейчас, — хоть на короткое время очаровать этого мужчину.
Ей была ни к чему власть над черным сердцем этого рыцаря. Все, чего ей хотелось, — смягчить его, надеяться, что где-то в его душе таятся остатки милосердия и любезности.
Элиза заметила, что рыцарь пристально смотрит на нее, и прикрыла глаза, пытаясь спрятать их острый блеск.
Брайану же показалось, что она наконец-то смирилась, и он воспринял эту новость не без облегчения. После смерти короля ему довелось спать не больше часа, он еле держался на ногах от усталости.
Но в ее съежившейся фигуре было что-то, что заставляло Брайана почувствовать себя виноватым. Она сидела, подобрав под себя ноги, плотно прижав к груди одеяло длинными, тонкими пальцами. Но под этими пальцами он видел высокую округлость ее упругих грудей, нежную, белую шею. Она слегка опустила голову, так что он не разглядел блестящие бирюзовые глаза под густыми медовыми ресницами. Ее волосы, которые теперь почти высохли, падали ей на спину роскошным каскадом, и Брайан не знал, какого они цвета — цвета заката или восхода. В этом оттенке полыхали и медь, и чистейшее золото. Глядя на нее, он представлял себе, каким было бы прикосновение к телу этого золотого потока, вспоминал, каким шелковистым показалось тело этой женщины под его пальцами.
Такой ход мыслей вновь вернул его в те минуты. Он вспомнил, что кожа ее безупречна, оттенка слоновой кости, что ее груди способны ввести в искушение любого мужчину, как сочные, зрелые плоды, благоуханные и аппетитные, украшенные пятнышками цвета розы, покрытой утренней росой. Ее талия была узкой, округлой, как у древней Венеры, переходящей в соблазнительную выпуклость живота, а между длинными, гладкими ногами скрывался роскошный треугольник цвета чистого меда, меди и золота… Ее ноги были созданы для того, чтобы сплетаться с ногами мужчины, эти гладкие и мягкие на ощупь, стройные и сильные ноги.
Даже Гвинет, женщина, с которой он был обручен, не могла сравниться красотой с незнакомкой.
Брайан сделал еще один большой глоток из бутыли, чувствуя, как растекается по его телу жар. Он открыто разглядывал эту женщину, однако она продолжала держать свои глаза опущенными — скрывая что-то, опасаясь или досадуя?
Она в лучшем случае воровка, сухо напомнил себе Брайан, а может быть, блудница или убийца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
— Герцогиня, — ровным тоном ответил он, — ты сама подвергла себя опасности, когда сочла нужным решиться на воровство и убийство.
— Дьявол тебя побери! — выкрикнула Элиза, сжав кулаки и стараясь удержаться, чтобы не броситься на рыцаря в порыве безумной ярости. — Говорю тебе…
Он поднял руку с зажатым в ней королевским сапфиром, и тот блеснул на свету.
— Это кольцо, — уверенно проговорил он, — принадлежало Генриху Плантагенету. Он носил его на мизинце днем и ночью, долгие годы, сколько я могу вспомнить. — Брайан посмотрел на камень, и его глаза потемнели и затуманились от воспоминаний. Когда он вновь взглянул на Элизу, его глаза были блестящими и яркими, как драгоценные камни. — Снимай рубашку, герцогиня.
— Клянусь, у меня больше ничего нет…
— Ты с самого начала клялась, что у тебя ничего нет.
Поступок был глупым и отчаянным, но Элиза и в самом деле отчаялась и бросилась прочь. Перепрыгнув через скамью, она подбежала к двери, лихорадочно провела рукой по дубовым доскам и схватилась за ручку. Дверь начала открываться. Одним прыжком рыцарь нагнал Элизу. Она почувствовала, как ее обхватили за талию и грубо швырнули на пол. Она попыталась откатиться, в сторону, но рыцарь вновь настиг ее.
— Пусти меня! — в страхе и ярости закричала Элиза, когда он встал над ней, поставив ноги по обеим сторонам тела. — Пусти!
Он нагнулся, сжимая ее ногами и намереваясь придавить всем телом. Животный страх, который прежде заставил Элизу бежать, теперь велел ей отбиваться. Увидев Брайана над собой, она принялась бороться изо всех сил.
За свои усилия она была вознаграждена резким, свистящим вздохом и кратким восклицанием боли, но ощущение победы исчезло так же быстро, как и появилось. Боль не отвлекла этого человека от его замысла. Он наклонился, поймал руки Элизы и пригвоздил их к полу по обеим сторонам тела. Проделав все это, он перевел дыхание и взглянул на нее с такой ненавистью, что Элиза быстро пожалела о своем поспешном поступке.
Она изумилась, когда рыцарь медленно отпустил ее и поднялся.
— Герцогиня, — неторопливо произнес он, — больше так не делай. Я буду рад поводу сломать тебе шею, так что если ты не совсем глупа, то не дашь мне этого повода. Ты испытываешь мое терпение, а на моем месте добрая половина «благородных» рыцарей уже избила бы тебя. Я стараюсь не перегибать палку, просто стремлюсь сдержать тебя. Утихомирься, не пытайся бежать, ибо каждый мужчина — не важно, насколько он «благороден» — имеет предел терпения.
Элиза была в панике. Она чувствовала, что готова заплакать, как ребенок, и ее удерживало от слез только нежелание выказывать слабость перед этим человеком.
— Не перегибать палку! — возмущенно произнесла она, и ее ладони зудели от желания ударить это каменно-ледяное лицо. — Я просто защищаюсь! Ты преследовал меня, стащил с лошади, увез с собой и оскорбил. Ты…
— Я всего лишь поймал воровку.
— Ублюдок! — Зуд в ладонях стал невыносимым. Она замахнулась, но так и не удостоилась удовольствия причинить ему боль. Он перехватил ее руку на лету. Ледяная улыбка тронула его губы, когда он уронил ее руку на пол так, что Элиза больше не осмеливалась пошевелить ею.
Она замерла, глядя в его глаза и стараясь сдержать дрожь. Но когда он коснулся воротника ее рубашки, Элиза вновь обрела способность защищаться. Вцепившись в его руки, она яростными усилиями принялась отрывать их от себя.
— Черт бы тебя побрал, сука!
Она вскрикнула, когда рыцарь сжал вместе ее запястья так грубо и сильно, что слезы тут же навернулись на глаза.
— Я же предупреждал тебя! — прорычал он.
— Я скорее умру, чем допущу насилие такого чудовища, как ты! — выкрикнула Элиза.
— Насилие?
К ее изумлению, Брайан Стед замер, а затем засмеялся, но не выпустив ее руки, а заведя их ей за голову и придавив к полу своей ладонью.
— Герцогиня, меньше всего я намеревался насиловать тебя. Если мне и нужна женщина, то добрая и ласковая, а не с холодным и черным сердцем воровки!
Он и в самом деле говорил то, что думал. Никогда в жизни ему не хотелось взять женщину силой. Со времен юности женщины сами приходили к нему — служанки, крестьянки, знатные леди… Все они были нежными, признательными и благодарными. Он узнал, что женщины жаждут удовольствия в постели не меньше, чем мужчины. Они хотят получать и доставлять наслаждение. Гвинет была одной из таких женщин — прелестной, длинноногой и страстной. Готовой в любой момент броситься к нему в объятия и обещать все, что угодно…
У Гвинет были земли и богатство.
Прошло уже много времени с тех пор, как он виделся с Гвинет. Уже давно он не чувствовал тепло ее тела и не смотрел в ее понимающие глаза…
Правда, они могли больше никогда не увидеться. Если Ричард решит наказать тех, кто стоял на стороне его отца, сэр Брайан Стед забудет о Гвинет, о ее титуле и землях и решит попытать счастья на турнирах.
Но даже в таком случае у него будут женщины — нежные, любящие, жаждущие быть желанными. Он не мог вообразить себе, что когда-нибудь ему понадобится действовать силой. В этом Брайан не находил никакого удовольствия.
Особенно тогда, когда презирал женщин так, как эту воровку. У этой красавицы оказалось кольцо, принадлежащее Генриху. Она умело разыгрывала невинность и оскорбленное достоинство, но доказательство было налицо…
Нет, мысли о насилии никогда не приходили ему в голову. Он ни разу, даже случайно, не пожелал обладать этой женщиной — до сих пор. Но сейчас…
Сейчас он окинул взглядом роскошную волну золотистых спутанных локонов. Посмотрел в блестящие бирюзовые глаза. Вспомнил о том, как она выглядела у очага: с тяжело вздымающимися округлыми грудями, блестящими, как алебастр, обнаженными плечами. Он вспоминал ее гладкую, как шелк, плоть, легкое тело, длинные, красивые ноги.
Да, он мог бы пожелать ее — и напряжение в чреслах было тому доказательством. Он хотел ее, и страсть наполняла огнем его тело, мучительным желанием проникала в кровь. Женщина была прекрасна; как греза Авалона. Прошло уже так много времени с тех пор, как он был с женщиной, если вспомнить о последних боях, о досадной смерти Генриха… да, прошел почти месяц.
Он мог бы хотеть эту женщину, с внезапным гневом напомнил себе Брайан, но не станет. Ему не нужна коварная потаскуха, сообщница убийц и воров…
Элиза лежала тихо, не сводя с него глаз, наблюдая, как омрачилось его лицо. Она кусала нижнюю губу, едва осмеливаясь дышать, молясь о том, чтобы его слова оказались правдой. Затем она вспомнила о собственной позе и взбесилась от мысли, что пала так низко, позволила совладать с собой мужчине, которого с радостью сварила бы живьем.
— Пусти!
— Не теперь, герцогиня.
— Нет!
Она закричала, но ничего не смогла поделать, когда рыцарь схватился за ворот рубашки и разорвал ее по всей длине. Ощущение свободы не принесло ей радости. Все, что ей удалось сделать, — обнажиться еще сильнее, когда рубашка соскользнула с тела.
А затем с ужасом она почувствовала на себе его руки, уверенные и быстрые.
Широкая, мозолистая ладонь скользнула по ее груди, касаясь подмышек. Он лег на бок, ладонь уверенно прошлась по ее животу и бедрам, потом опустилась ниже.
— Нет! — Элиза забилась сильнее, чувствуя его пальцы на нежной и теплой коже бедер. Она пыталась высвободиться из его рук, извивалась, лягалась, но он предупреждал каждое ее движение, успев поставить колено между ее ногами и продолжая ощупывать пальцами ее бедра, пока не достиг золотистого треугольника в их слиянии.
Элиза закричала от бессильной ярости. Она чувствовала, как ее касаются там, где еще никогда не касались, и эта дерзость была незабываемой. Собственная беспомощность казалась невыносимой. Она не могла высвободить руки, не могла воспользоваться силой бедер, и ей оставалось только позволить его глазам и рукам достигать всюду, куда они хотели. Она закрыла глаза и задрожала. Еще никого она не чувствовала так остро, как этого человека: вес его мускулистых ног, бесстрастное прикосновение, краткий, но решительный обыск. «Да поможет мне Господь убить этого человека!» — молча взмолилась она. Но сейчас эти слова мало что могли изменить.
Затем, так же уверенно, как сжимал ее, он отстранился и легким движением поднялся на ноги. Она услышала, как он прошел в угол комнаты. Дрожь потрясения и ярость не покидали Элизу. Она медленно открыла глаза и увидела, что он стоит над ней с одеялом в руках. Брайан небрежно накрыл ее одеялом.
— Когда-нибудь я убью тебя за это, — сказала она, глядя Брайану прямо в глаза и натягивая одеяло до подбородка.
Он пожал плечами.
— Готов поклясться, герцогиня, ты попытаешься сделать это как можно скорее. Воров часто вешают и за менее серьезные преступления. Если суд решит проявить к тебе милосердие, как к женщине, тебя заключат в тюрьму.
Он повернулся к ней спиной и вернулся к очагу, сел на скамью и протянул к огню руки.
Элиза поняла, что он мгновенно потерял к ней интерес, как к сломанной, ненужной вещи. Ее раздели, обыскали и отбросили прочь. Будь у нее кинжал, она не стала бы задумываться о последствиях, лишь бы хоть раз достать этого человека и пустить ему кровь.
Пока она лежала, оправляясь от потрясения, он поднялся и, не замечая ее, склонился над сундуком, что-то отыскивая в нем.
Очевидно, хижину часто посещали. Элиза видела, как Брайан достал из сундука большую тыквенную бутыль и что-то завернутое в кусок кожи. По-прежнему не обращая на нее внимания, он сел на скамью и сделал большой глоток из бутыли.
Элиза прикусила губу и взглянула на дверь с такой яростной тоской, что Брайан, должно быть, почувствовал ее мысль и обернулся. Элиза вскочила, когда он заговорил, с ненавистью уставилась на него.
— Не пытайся бежать, герцогиня. Я решил предать тебя суду, но ты меня утомила. Если мне понадобится вновь успокаивать тебя, я свяжу тебе руки и ноги и заткну рот, чтобы больше не слушать твои оскорбления.
— Так ты решил предать меня суду? — переспросила Элиза, вновь борясь со слезами. — И потому ты схватил меня, раздел и… обыскал?
Она изо всех сил старалась не разрыдаться, но обида сдавливала горло. Глаза увлажнились, заблестев, как идеально граненые камни. Она не ждала сочувствия, но видела, что задела какую-то струну в душе черного рыцаря.
— Миледи, — негромко ответил он, и в его тоне не слышалось той насмешки, с какой Брайан называл Элизу «герцогиней», — этой ночью я многое повидал. Я видел оскверненный и обобранный труп монарха, я видел давних и верных друзей в лужах их собственной крови, глядящих на меня незрячими глазами. Я видел, как ты смотрела на меня — со злобой и ненавистью, с острым желанием избавиться от меня. Я слышал, как ты заявляла, что невиновна, что ты герцогиня Монтуанская, что ты молилась за усопшего. Однако пока ты кричала о своей невиновности, улика лежала на полу у твоих ног. Потому мне пришлось раздеть и обыскать тебя. Но я не причинил тебе вреда, возможно, был даже слишком добр. Или же ты предпочла бы, чтобы тебя раздели и обыскали перед судом присяжных? Ты говоришь о позоре, миледи. По крайней мере мы здесь одни. Что бы ни случилось с тобой по прибытии в замок Шинон, знай — больше тебя не будут обыскивать в присутствии десятков зевак.
Элиза почувствовала, как застучали ее зубы. После всего, что случилось, что еще могло ожидать ее? Нет, мысль о замке Шинон не была ей неприятна. По крайней мере там могут оказаться те, кто знал о ее отношениях с Генрихом…
Но разве это что-нибудь значит? Что, если все они поверят, что она пыталась ограбить труп короля, особенно после того, как этот человек представит доказательство? То доказательство, которое все они видели на пальце мертвого короля, пока одевали труп и готовили его к погребению?
Она съежилась. Надо бежать. Как только она освободится и вернется в Монтуа, никто уже не сможет обвинить ее. В ее отряде пятьсот воинов, и если Брайан Стед станет преследовать ее, это повредит только ему самому. А она обратится за помощью прямо к Элеоноре Аквитанской, и Элеонора поймет ее.
Наконец-то Элиза сможет отомстить этому негодяю…
Эта сладкая мечта спасала ее от сжигающей ярости и унижения. Но она оставалась всего лишь мечтой до тех пор, пока не удастся бежать от этого человека.
Будет ужасно, если суд присяжных в Шиноне признает ее виновной, и она понесет суровое наказание прежде, чем кто-нибудь вступится за нее.
Кровь отхлынула от ее лица, как только Элиза поняла, что вновь видит перед собой босые ноги рыцаря. Короткий вскрик вырвался у нее, когда рыцарь склонился и вместе с одеялом подхватил Элизу на руки. Едва взглянув в его глаза, она ощутила тревогу.
— Прости, герцогиня, — произнес он мягче, чем она рассчитывала, — но я тебе не доверяю.
Рыцарь водворил ее на ложе в углу, вдалеке от двери. Несмотря на свою решительность, на этот раз он не был грубым. Элиза подозрительно прищурилась и проследила, как он возвращается к скамье и садится на нее лицом к очагу.
Он совсем не так прост, решила она, несмотря на внешнюю грубость и недостаток учтивых манер, в которых так преуспел Перси, этот Стед не жестокий человек. Если бы она с самого начала поняла, что ее преследует не один из воров, желающих, чтобы свидетельница замолчала навсегда, она повернулась бы к нему и попросила бы его о защите. Если бы она не была так напугана и не отбивалась бы так глупо, он, может, поверил бы ей.
Но все произошло иначе.
Эту ночь она никогда не простит ему. Никогда ничего не забудет. Если бы она не пыталась ударить его кинжалом… или если бы ей это удалось!
Но теперь было уже поздно. Если бы она не принимала поспешных решений, то не оказалась бы сейчас в безвыходном положении. Стоило ей побороть свой гнев и гордость, и она была бы спасена!
Она мельком подумала о Генрихе, своем отце. Было время, когда его считали величайшим воином и королем христианского мира. Он был искусным, дерзким, сильным, правил своими землями так справедливо, что заслужил прозвище «творца закона». Но при всей своей силе он всегда питал слабость к женщинам. Хорошенького личика и пухлой фигурки было достаточно, чтобы привлечь его внимание, лукавая улыбка всегда, пусть и ненадолго, задевала его сердце.
Все, что было нужно ей сейчас, — хоть на короткое время очаровать этого мужчину.
Ей была ни к чему власть над черным сердцем этого рыцаря. Все, чего ей хотелось, — смягчить его, надеяться, что где-то в его душе таятся остатки милосердия и любезности.
Элиза заметила, что рыцарь пристально смотрит на нее, и прикрыла глаза, пытаясь спрятать их острый блеск.
Брайану же показалось, что она наконец-то смирилась, и он воспринял эту новость не без облегчения. После смерти короля ему довелось спать не больше часа, он еле держался на ногах от усталости.
Но в ее съежившейся фигуре было что-то, что заставляло Брайана почувствовать себя виноватым. Она сидела, подобрав под себя ноги, плотно прижав к груди одеяло длинными, тонкими пальцами. Но под этими пальцами он видел высокую округлость ее упругих грудей, нежную, белую шею. Она слегка опустила голову, так что он не разглядел блестящие бирюзовые глаза под густыми медовыми ресницами. Ее волосы, которые теперь почти высохли, падали ей на спину роскошным каскадом, и Брайан не знал, какого они цвета — цвета заката или восхода. В этом оттенке полыхали и медь, и чистейшее золото. Глядя на нее, он представлял себе, каким было бы прикосновение к телу этого золотого потока, вспоминал, каким шелковистым показалось тело этой женщины под его пальцами.
Такой ход мыслей вновь вернул его в те минуты. Он вспомнил, что кожа ее безупречна, оттенка слоновой кости, что ее груди способны ввести в искушение любого мужчину, как сочные, зрелые плоды, благоуханные и аппетитные, украшенные пятнышками цвета розы, покрытой утренней росой. Ее талия была узкой, округлой, как у древней Венеры, переходящей в соблазнительную выпуклость живота, а между длинными, гладкими ногами скрывался роскошный треугольник цвета чистого меда, меди и золота… Ее ноги были созданы для того, чтобы сплетаться с ногами мужчины, эти гладкие и мягкие на ощупь, стройные и сильные ноги.
Даже Гвинет, женщина, с которой он был обручен, не могла сравниться красотой с незнакомкой.
Брайан сделал еще один большой глоток из бутыли, чувствуя, как растекается по его телу жар. Он открыто разглядывал эту женщину, однако она продолжала держать свои глаза опущенными — скрывая что-то, опасаясь или досадуя?
Она в лучшем случае воровка, сухо напомнил себе Брайан, а может быть, блудница или убийца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53