Лейла слишком поздно поняла всю глубину поражения, потому что он присел на корточки около нее, и она оказалась в ловушке.
— Лейла, — начал Вивиан вежливо, — как вы догадались, я могу похвастаться родословной, и у меня хорошее образование. Но если я изо всех сил постараюсь забыть, что вы очень красивая молодая женщина, а вы изо всех сил постараетесь забыть, что я из тех мужчин, которым нужно только одно от таких девушек, как вы, не кажется ли вам, что между нами могла бы быть взаимная и интересная дружба?
— А что вы с этого будете иметь? — подозрительно спросила Лейла. Сердце ее бешено колотилось.
— Все домашние секреты театра Линдлей. Меня всегда отчаянно волновало, что происходит за кулисами театра.
Его хитроватое лицо приняло невинное выражение, в глазах плясали задорные огоньки. Она вздохнула.
— Вы ужасный лгун, Вивиан Вейси-Хантер. Он обезоруживающе улыбнулся.
— Я знаю это… но каков ваш ответ? Что она могла ответить?
На премьеру публика вырядилась как на парад: шелковые шляпы и фраки, меха и дорогие ткани, ордена и ювелирные украшения наводнили театр Линдлей. В буфете можно было взять бутылку шампанского или коробку с шоколадом. Зрители приезжали в двухместных каретах, автомобилях и в кебах. В воздухе
царило веселое оживление. До начала представления оставалось совсем мало времени, и зрители становились все возбужденнее и нетерпеливее.
Но в театре были не только сабли и сапфиры. Задние ряды партера и балкон заполнили те, кто провел многие часы у билетной кассы и потратил на этот вечер свои скудные сбережения. Мужчины были в потертых от времени костюмах или в нарядах, припасенных для свадьбы или похорон. Девушки надели свои лучшие воскресные платья, к которым прикрепили кружевные косынки или воротники, и шляпки, которые сделали сами. На коленях у них лежали четвертинки пирога с марципанами или плитки ирисок. Но их возбуждение и нетерпение было вполне сравнимо с нетерпением состоятельных зрителей в партере.
Вивиан заказал ложу у левого края сцены, потому что Лейла сказала ему, что большую часть представления будет находиться там. Его нетерпение^ меньше относилось к шоу, а больше к tete-a-tete после него. Ему доставляло неожиданное удовольствие узнавать ее ближе. Она отвечала его вкусам, но не удовлетворяла его и после каждой встречи заставляла с волнением ждать следующую. Служебные дела часто рушили его планы и не позволяли проводить с ней много времени. Вивиан уже знал каждую милю железной дороги между Брайтоном и Лондоном, поскольку все свободное время тратил на поездки туда и обратно.
Они больше не посещали известных ресторанов. Ему не хотелось встречать бесчисленных знакомых, и он страшно ревновал, если кто-то приглашал ее в ресторан, когда он был занят. Поскольку их отношения официально были чисто дружескими, Вивиан не мог запретить ей принимать приглашения от других мужчин, или дать ей понять, как его это раздражает. Лейла, по-видимому, сделала, как он и предлагал: забыла, что он из тех мужчин, которые хотят от таких девушек, как она, только одного, хотя он-то желал именно этого; Вивиан не мог сдержать уговор и забыть, что она прекрасная молодая женщина: ее восхитительная непосредственность, искрометный юмор и подкупающая прямота порождали такое волнение в крови, что ему требовались значительные усилия, чтобы оставаться в рамках дружеского поведения. В результате он стал раздражителен с коллегами-офицерами, да и вообще с любым, кто подвернется в неподходящий момент.
Чарльз написал ему длинное послание, касающееся все возрастающей скаредности их деда: тот уволил двух девушек из кухонной прислуги, а потом и кухарку, которая пожаловалась, что не может обойтись без их помощи. Вивиан в ответ набросал короткие рекомендации, которые его брат должен был усвоить, чтобы противостоять старику, которому вот-вот стукнет девяносто, и взять управление имуществом в свои руки.
Более глубокие размышления Вивиана об их взаимоотношениях с братом привели его к мысли, что Чарльз, вероятно, заслуживает того обращения, какое имеет, и если сейчас не постоит за себя, то перейдет из рабства старика в рабство к молодой женщине — Джулии. Его поведение, которое Вивиан всегда воспринимал как стремление младшего брата загладить вину семейства и разделить наследство с человеком, который был бессовестно ограблен, сейчас казалось ему лишь попыткой слабого человека разделить ответственность. В семье Вивиан нес ответственность за свое прошлое, в полку — за то, что произошло в Ашанти, и только когда он был с Лейлой, он забывал и то, и другое.
Занавес пошел вверх и остановил поток его мыслей. В предвкушении удовольствия Вивиан подался вперед. Добротные декорации изображали площадь в бельгийской деревне, заполненную пестро одетыми крестьянами, на которую в марше вступал героический полк, превознося ум и красоту дочери их полковника. Вивиан не сразу увидел Лейлу, — двое дюжих мужчин с танцующим медведем почти полностью заслоняли ее. Медведь, ко всеобщему восхищению, оказался комиком капралом Стендэбаутом, одетым в медвежью шкуру, что ни для кого не было неожиданностью. Вивиан сразу понял, что имела в виду Лейла, когда говорила о сходстве этих двух спектаклей. В «Девушке из Монтезума» этот же комик проделывал точно такой же трюк, изображая мумию.
Под шквал аплодисментов на сцене в качестве Веселой Мэй появилась Аделина Тейт и как всегда высоким, детским голосом запела веселую песенку. Вивиан разочарованно откинулся на спинку кресла. В костюме крестьянки Лейлу с трудом можно было узнать, и Вивиан потерял интерес к представлению. Однако и для него, и для всех в театре, включая Лестера Гилберта, был заготовлен сюрприз. Не прошло и трети первого акта, как на сцене появился главный герой. В афише он значился, как Франц Миттен, — результат трудного компромисса. Родилась новая сенсация в театре Линд-лей: покачивающиеся девушки в страусиных перьях были забыты, как только запел тенор, одетый в сверкающий золотом, плотно облегающий мундир. В наступившем гробовом молчании его голос разносился по ярусам, обитым красным плисом, и все, кто видел его сильную фигуру, темные сверкающие глаза и ослепительную улыбку, понимали, что в театре еще не было такого солиста, как он.
Его не хотели отпускать, громко крича «бис». Но правило Лестера Гилберта никогда не повторять номера неукоснительно выполнялось. Однако австриец оценил, что произошло в этот вечер в зале, и откликнулся на энтузиазм зрителей с такой страстью, что публика, затаив дыхание, ждала каждого его появления. Аделина Тейт была, как всегда, великолепна и не уступала ему, но было ясно, что даже самые рьяные ее поклонники оскорбились за то, что кокетливая Веселая Мэй водит за нос лихого, обожаемого всеми героя, особенно когда выяснилось, что он предпринял опасную вылазку, чтобы спасти полк от поражения. Лейла была права. Игра Франца Миттельхейтера была слишком правдоподобной.
По окончании спектакля публика снова и снова многократно вызывала своего нового кумира. Громкие аплодисменты и рев одобрения подтверждали то, что было ясно с самого начала, и только опустившийся занавес заставил публику разойтись.
Вивиан нетерпеливо ждал у служебного входа, несколько раз вытаскивая из кармана часы, затем, убедившись, что прошло всего несколько минут, захлопнул их и убрал. По случаю премьеры он считал себя обязанным заказать столик у Романо, зная, что их ужин будет прерываться потоком людей, желающих познакомиться с Лейлой.
Больше всего на свете он хотел бы заказать зальчик где-нибудь в более уединенном месте или даже отвезти ее поужинать в дом Вейси-Хантеров. Однако Вивиан знал, что она отвергнет любое его предложение. Ограничения, которые он наложил на их отношения, все больше и больше раздражали его. Зная, что единственное место, где они будут в этот вечер наедине, — это кеб, он дал извозчику указание трижды объехать вокруг парка, прежде чем отправиться к Романе
Лейла появилась, пылая от возбуждения; в нежно-розовом платье она выглядела свежей и непреодолимо желанной. Она взяла его под руку, ее темно-голубые глаза светились счастьем.
— Разве это не чудесно? Согласись со мной, что он великолепен. А голос просто волшебный, правда? Мистер Гилберт никогда бы не послушал меня, но теперь ему это скажут сотни человек.
Они сели в ожидающий их кеб, а Лейла все без умолку говорила, как она рада, что Франц Миттельхейтер получил признание, которое он заслуживает, и как она надеется, что мистер Гилберт теперь заставит всю труппу подтянуться, чтобы соответствовать их новому солисту.
— Мне кажется, у него нет выбора, правда? — спросила она, остановившись на мгновение, чтобы перевести дух.
— Конечно, — согласился Вивиан, отметив про себя, что ему впервые с момента их встречи удалось вставить слово. — Я заказал ложу слева, как вы сказали. Что случилось?
Она весело засмеялась, и он ощутил запах ее духов.
— Глупенький! Разве вы не знаете, что право и лево в театре считается со стороны сцены? Я была слева.
— Я ничего не знаю о вашей профессии, кроме того, что вы мне рассказали, — запротестовал он, чувствуя, что начинает ревновать ее к Францу Миттельхейтеру. — В страусиных перьях вы мне нравились больше.
— Фу, — засмеялась она. — В перьях может ходить любой. Настоящий талант заключается в том, что делает Франц Миттельхейтер. Я хочу петь, как он.
Он улыбнулся.
— Я думаю, это почти невозможно.
Лейла с удовольствием развалилась на мягком сиденье.
— Он мне сказал то же самое. Простите, Вивиан, когда я волнуюсь, я говорю, не подумав.
Вивиан взял ее обтянутую перчаткой руку.
— Это значит, что вы могли бы и мне сказать что-нибудь приятное, вроде: «Я думала о вас все представление» или «Может, поедем куда-нибудь в более укромное место, чем к Романо»?
Лейла улыбнулась.
— Вы не нуждаетесь в лести. Вы самоуверенны больше, чем надо.
Он поднес ее руку к губам и поцеловал.
— Я думал о вас все представление, и я бы хотел, чтобы мы поехали куда-нибудь в более укромное место, чем к Романо.
— Но сегодня премьера, все поедут к Романо.
— Я знаю, — мрачно сказал он. — Премьера — это особый день.
— Конечно… и эта особенно. Из-за успеха Франца. Стараясь не думать о мужчине, которого она никак не могла забыть, он спросил:
— Поскольку сегодня такой особенный вечер, вы позволите мне сделать вам подарок?
— Нет, Вивиан.
Это была скользкая тема: она вернула его жемчуг, а серьги Джулии Марчбанкс швырнула ему на колени, поэтому он решил упомянуть злополучного Франца.
— Даже для того, чтобы отметить небывалый успех Франца Миттельхейтера?
Она выразительно замотала головой.
— Я больше ни от кого не принимаю подарков.
— Но от меня вы их еще не принимали, — сухо заметил он.
На ее лице появилась задумчивая улыбка, — она, казалось, погрузилась в свои мысли.
Кеб с трудом продвигался по запруженной улице. Толкотня лошадей и экипажей создавали неразбериху на улицах Лондона. Каждый день случались происшествия: то лошадь понесет, то кареты сцепятся колесами, то пешеход выскочит наперерез кебу или конке. Что-то нужно было делать, и изобретение автомобиля, по-видимому, не решало проблемы.
Вивиан заметил, что Лейла нахмурилась, кусала губы, явно размышляя над какой-то проблемой, и на время забыла о нем. Изгиб ее подбородка искушал его провести по нему пальцами, облачко темных волос на границе шеи рождало дразнящее желание нежно подуть на них и коснуться губами ее кожи, темно-розовый шелк платья, очертивший ее полную грудь, соблазнял провести по ней рукой, ощутить ладонью ее нежные изгибы… Она повернула к нему серьезное лицо.
— Вивиан, я уже несколько недель хочу спросить вас об этом, — начала она, — но боюсь испортить ваше мнение обо мне.
— Я не думаю, что это возможно, — ответил он, отбрасывая мысли об изгибах ее груди под его ладонью.
— Вы еще не знаете, что я собираюсь сказать, — предупредила Лейла. — Мне больше не у кого спросить совета, и вы, по-видимому, единственный человек, чье мнение по этому вопросу заслуживает внимания.
— А как же Рози Хейвуд? — напомнил он. Роль советчика, которому можно доверять, не очень шла ему, когда дело касалось женщин, и у него не было желания дурачить ее.
— Я знаю, что может сказать Рози, но ее мнение пристрастно. К тому же у нее сейчас много своих проблем. Вы единственный человек, которому я могу доверять.
— Вы доверяете мне? Слава Богу, здесь нет моих друзей, чтобы засвидетельствовать всю глубину моего падения.
— Пожалуйста, будьте серьезным, — попросила она. — Меня это давно беспокоит.
Лейла приступила к рассказу о том, как страстно желает научиться петь, и что Франц Миттельхейтер дал ей адрес известного учителя пения, который согласился давать ей уроки. Проблема заключалась в оплате, и единственный способ разрешить ее — продать подарки поклонников.
— Вот почему я решила больше не принимать подарков, — честно призналась она. — Но те, которые я уже взяла… могу ли я поступить с ними, как хочу?
— Конечно.
Это не вполне удовлетворило ее.
— Но ведь люди, подарившие их мне, хотели, чтобы я носила эти вещи. Что я скажу, если они спросят меня, почему я не надеваю их украшения? — В волнении она положила руку поверх его. — Вот почему вы самый лучший советчик. Вы, должно быть, часто дарили дорогие подарки различным женщинам. Что бы вы почувствовали, если бы обнаружили, что через несколько дней они отнесли их в ломбард?
Положение становилось все хуже. Она как с верным другом обсуждала его многочисленные любовные похождения, тогда как он отчаянно желал, чтобы она стала объектом следующего.
— Это глупый разговор, — отрезал он. — Все зависит от владельца.
— Ну, а что бы вы почувствовали? — настаивала она.
— Я не желаю подвергаться допросу на тему, которую вы подняли совершенно не вовремя, — раздраженно сказал он. — И я хотел бы внести ясность: я не тот человек, которому вы можете доверять. Если бы вы могли сейчас прочитать мои мысли, вы бы отлично это поняли.
Она так проницательно посмотрела на него, что он засомневался, может ли сам себе доверять.
— О, Вивиан, мы же заключили договор, — взволнованно произнесла она.
— Я не могу сдержать его. Вы очень многого требуете от меня.
— Это было ваше предложение, а не мое.
— Значит, я был дурак. Даже в тот день, когда я говорил это, я знал, что не смогу забыть, как вы прекрасны. Ситуация выходит из-под контроля, и вы должны это знать.
Ее ответ показал ему, что она больше не считает его другом, которому можно доверять. Осторожно он попытался приблизиться к ней и не ощутил сопротивления. Не сразу он заметил, что кеб давно остановился, а голос сверху в который раз сообщает, что они приехали к Романе
Вивиан поднял голову.
— Сделай круг вокруг парка.
— Я сделал уже три круга, господин.
— Сделай четвертый!
Но Лейла на мгновение высвободившись, неуверенно сказала, что становится поздно, и им, наверное, следует идти в ресторан. Он был вынужден согласиться, но сказал себе, что после отвезет ее домой.
Сам Романо им поклонился, горячо приветствуя на ломаном английском. Как и предполагал Вивиан, ресторан кишел известными лицами и девушками, занятыми в «Веселой Мэй». Пока они шли к столику, со всех сторон раздавались приветственные возгласы. Вивиан сердечно, но кратко отвечал на большинство из них, не преминув заметить пылающие щеки Лейлы.
Они сели за стол, и он улыбнулся ей, заставив покраснеть еще больше.
— Я говорил вам, мне нельзя доверять. Отложив меню, Вивиан заказал обоим бутерброды со спаржей, жареного цыпленка с гарниром, немного сыра для себя, клубнику для Лейлы и, конечно, шампанское. Гул разговоров, позвякивание ножей и вилок, громкий смех делали невозможной прежнюю доверительность их отношений. Он решил сказать то, что не рискнул в кебе.
— Ты серьезно хочешь брать уроки пения, Лейла?
— Конечно, — ответила она, успокоившись, что разговор перешел на эту тему. — Я всегда знала, что у меня хороший голос. Профессор Гольдштейн, педагог, которого мне рекомендовал Франц Миттельхейтер, сказал, что за вульгарными нотками рыночной торговки у меня прячется настоящее сопрано. — Она улыбнулась. — Я полагаю, это следует расценивать как комплимент.
— А это хороший учитель?
— Да, конечно. Раньше он занимался в Милане с певцами Ла Скала. Это оперный театр в Италии, — объяснила Лейла.
Вивиан постарался изобразить удивление, как будто впервые слышал это название. Положив свою руку поверх ее, он сказал:
— Самое разумное будет позволить мне платить за ваши уроки.
От этих слов ее щеки снова запылали. И прежде чем она смогла что-нибудь ответить, он поспешил продолжить:
— Только не налетайте на меня как разъяренная курица, дорогая. Я не предлагаю ничего дурного.
Однако эта тема не получила продолжения, потому что сзади раздался громкий голос:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
— Лейла, — начал Вивиан вежливо, — как вы догадались, я могу похвастаться родословной, и у меня хорошее образование. Но если я изо всех сил постараюсь забыть, что вы очень красивая молодая женщина, а вы изо всех сил постараетесь забыть, что я из тех мужчин, которым нужно только одно от таких девушек, как вы, не кажется ли вам, что между нами могла бы быть взаимная и интересная дружба?
— А что вы с этого будете иметь? — подозрительно спросила Лейла. Сердце ее бешено колотилось.
— Все домашние секреты театра Линдлей. Меня всегда отчаянно волновало, что происходит за кулисами театра.
Его хитроватое лицо приняло невинное выражение, в глазах плясали задорные огоньки. Она вздохнула.
— Вы ужасный лгун, Вивиан Вейси-Хантер. Он обезоруживающе улыбнулся.
— Я знаю это… но каков ваш ответ? Что она могла ответить?
На премьеру публика вырядилась как на парад: шелковые шляпы и фраки, меха и дорогие ткани, ордена и ювелирные украшения наводнили театр Линдлей. В буфете можно было взять бутылку шампанского или коробку с шоколадом. Зрители приезжали в двухместных каретах, автомобилях и в кебах. В воздухе
царило веселое оживление. До начала представления оставалось совсем мало времени, и зрители становились все возбужденнее и нетерпеливее.
Но в театре были не только сабли и сапфиры. Задние ряды партера и балкон заполнили те, кто провел многие часы у билетной кассы и потратил на этот вечер свои скудные сбережения. Мужчины были в потертых от времени костюмах или в нарядах, припасенных для свадьбы или похорон. Девушки надели свои лучшие воскресные платья, к которым прикрепили кружевные косынки или воротники, и шляпки, которые сделали сами. На коленях у них лежали четвертинки пирога с марципанами или плитки ирисок. Но их возбуждение и нетерпение было вполне сравнимо с нетерпением состоятельных зрителей в партере.
Вивиан заказал ложу у левого края сцены, потому что Лейла сказала ему, что большую часть представления будет находиться там. Его нетерпение^ меньше относилось к шоу, а больше к tete-a-tete после него. Ему доставляло неожиданное удовольствие узнавать ее ближе. Она отвечала его вкусам, но не удовлетворяла его и после каждой встречи заставляла с волнением ждать следующую. Служебные дела часто рушили его планы и не позволяли проводить с ней много времени. Вивиан уже знал каждую милю железной дороги между Брайтоном и Лондоном, поскольку все свободное время тратил на поездки туда и обратно.
Они больше не посещали известных ресторанов. Ему не хотелось встречать бесчисленных знакомых, и он страшно ревновал, если кто-то приглашал ее в ресторан, когда он был занят. Поскольку их отношения официально были чисто дружескими, Вивиан не мог запретить ей принимать приглашения от других мужчин, или дать ей понять, как его это раздражает. Лейла, по-видимому, сделала, как он и предлагал: забыла, что он из тех мужчин, которые хотят от таких девушек, как она, только одного, хотя он-то желал именно этого; Вивиан не мог сдержать уговор и забыть, что она прекрасная молодая женщина: ее восхитительная непосредственность, искрометный юмор и подкупающая прямота порождали такое волнение в крови, что ему требовались значительные усилия, чтобы оставаться в рамках дружеского поведения. В результате он стал раздражителен с коллегами-офицерами, да и вообще с любым, кто подвернется в неподходящий момент.
Чарльз написал ему длинное послание, касающееся все возрастающей скаредности их деда: тот уволил двух девушек из кухонной прислуги, а потом и кухарку, которая пожаловалась, что не может обойтись без их помощи. Вивиан в ответ набросал короткие рекомендации, которые его брат должен был усвоить, чтобы противостоять старику, которому вот-вот стукнет девяносто, и взять управление имуществом в свои руки.
Более глубокие размышления Вивиана об их взаимоотношениях с братом привели его к мысли, что Чарльз, вероятно, заслуживает того обращения, какое имеет, и если сейчас не постоит за себя, то перейдет из рабства старика в рабство к молодой женщине — Джулии. Его поведение, которое Вивиан всегда воспринимал как стремление младшего брата загладить вину семейства и разделить наследство с человеком, который был бессовестно ограблен, сейчас казалось ему лишь попыткой слабого человека разделить ответственность. В семье Вивиан нес ответственность за свое прошлое, в полку — за то, что произошло в Ашанти, и только когда он был с Лейлой, он забывал и то, и другое.
Занавес пошел вверх и остановил поток его мыслей. В предвкушении удовольствия Вивиан подался вперед. Добротные декорации изображали площадь в бельгийской деревне, заполненную пестро одетыми крестьянами, на которую в марше вступал героический полк, превознося ум и красоту дочери их полковника. Вивиан не сразу увидел Лейлу, — двое дюжих мужчин с танцующим медведем почти полностью заслоняли ее. Медведь, ко всеобщему восхищению, оказался комиком капралом Стендэбаутом, одетым в медвежью шкуру, что ни для кого не было неожиданностью. Вивиан сразу понял, что имела в виду Лейла, когда говорила о сходстве этих двух спектаклей. В «Девушке из Монтезума» этот же комик проделывал точно такой же трюк, изображая мумию.
Под шквал аплодисментов на сцене в качестве Веселой Мэй появилась Аделина Тейт и как всегда высоким, детским голосом запела веселую песенку. Вивиан разочарованно откинулся на спинку кресла. В костюме крестьянки Лейлу с трудом можно было узнать, и Вивиан потерял интерес к представлению. Однако и для него, и для всех в театре, включая Лестера Гилберта, был заготовлен сюрприз. Не прошло и трети первого акта, как на сцене появился главный герой. В афише он значился, как Франц Миттен, — результат трудного компромисса. Родилась новая сенсация в театре Линд-лей: покачивающиеся девушки в страусиных перьях были забыты, как только запел тенор, одетый в сверкающий золотом, плотно облегающий мундир. В наступившем гробовом молчании его голос разносился по ярусам, обитым красным плисом, и все, кто видел его сильную фигуру, темные сверкающие глаза и ослепительную улыбку, понимали, что в театре еще не было такого солиста, как он.
Его не хотели отпускать, громко крича «бис». Но правило Лестера Гилберта никогда не повторять номера неукоснительно выполнялось. Однако австриец оценил, что произошло в этот вечер в зале, и откликнулся на энтузиазм зрителей с такой страстью, что публика, затаив дыхание, ждала каждого его появления. Аделина Тейт была, как всегда, великолепна и не уступала ему, но было ясно, что даже самые рьяные ее поклонники оскорбились за то, что кокетливая Веселая Мэй водит за нос лихого, обожаемого всеми героя, особенно когда выяснилось, что он предпринял опасную вылазку, чтобы спасти полк от поражения. Лейла была права. Игра Франца Миттельхейтера была слишком правдоподобной.
По окончании спектакля публика снова и снова многократно вызывала своего нового кумира. Громкие аплодисменты и рев одобрения подтверждали то, что было ясно с самого начала, и только опустившийся занавес заставил публику разойтись.
Вивиан нетерпеливо ждал у служебного входа, несколько раз вытаскивая из кармана часы, затем, убедившись, что прошло всего несколько минут, захлопнул их и убрал. По случаю премьеры он считал себя обязанным заказать столик у Романо, зная, что их ужин будет прерываться потоком людей, желающих познакомиться с Лейлой.
Больше всего на свете он хотел бы заказать зальчик где-нибудь в более уединенном месте или даже отвезти ее поужинать в дом Вейси-Хантеров. Однако Вивиан знал, что она отвергнет любое его предложение. Ограничения, которые он наложил на их отношения, все больше и больше раздражали его. Зная, что единственное место, где они будут в этот вечер наедине, — это кеб, он дал извозчику указание трижды объехать вокруг парка, прежде чем отправиться к Романе
Лейла появилась, пылая от возбуждения; в нежно-розовом платье она выглядела свежей и непреодолимо желанной. Она взяла его под руку, ее темно-голубые глаза светились счастьем.
— Разве это не чудесно? Согласись со мной, что он великолепен. А голос просто волшебный, правда? Мистер Гилберт никогда бы не послушал меня, но теперь ему это скажут сотни человек.
Они сели в ожидающий их кеб, а Лейла все без умолку говорила, как она рада, что Франц Миттельхейтер получил признание, которое он заслуживает, и как она надеется, что мистер Гилберт теперь заставит всю труппу подтянуться, чтобы соответствовать их новому солисту.
— Мне кажется, у него нет выбора, правда? — спросила она, остановившись на мгновение, чтобы перевести дух.
— Конечно, — согласился Вивиан, отметив про себя, что ему впервые с момента их встречи удалось вставить слово. — Я заказал ложу слева, как вы сказали. Что случилось?
Она весело засмеялась, и он ощутил запах ее духов.
— Глупенький! Разве вы не знаете, что право и лево в театре считается со стороны сцены? Я была слева.
— Я ничего не знаю о вашей профессии, кроме того, что вы мне рассказали, — запротестовал он, чувствуя, что начинает ревновать ее к Францу Миттельхейтеру. — В страусиных перьях вы мне нравились больше.
— Фу, — засмеялась она. — В перьях может ходить любой. Настоящий талант заключается в том, что делает Франц Миттельхейтер. Я хочу петь, как он.
Он улыбнулся.
— Я думаю, это почти невозможно.
Лейла с удовольствием развалилась на мягком сиденье.
— Он мне сказал то же самое. Простите, Вивиан, когда я волнуюсь, я говорю, не подумав.
Вивиан взял ее обтянутую перчаткой руку.
— Это значит, что вы могли бы и мне сказать что-нибудь приятное, вроде: «Я думала о вас все представление» или «Может, поедем куда-нибудь в более укромное место, чем к Романо»?
Лейла улыбнулась.
— Вы не нуждаетесь в лести. Вы самоуверенны больше, чем надо.
Он поднес ее руку к губам и поцеловал.
— Я думал о вас все представление, и я бы хотел, чтобы мы поехали куда-нибудь в более укромное место, чем к Романо.
— Но сегодня премьера, все поедут к Романо.
— Я знаю, — мрачно сказал он. — Премьера — это особый день.
— Конечно… и эта особенно. Из-за успеха Франца. Стараясь не думать о мужчине, которого она никак не могла забыть, он спросил:
— Поскольку сегодня такой особенный вечер, вы позволите мне сделать вам подарок?
— Нет, Вивиан.
Это была скользкая тема: она вернула его жемчуг, а серьги Джулии Марчбанкс швырнула ему на колени, поэтому он решил упомянуть злополучного Франца.
— Даже для того, чтобы отметить небывалый успех Франца Миттельхейтера?
Она выразительно замотала головой.
— Я больше ни от кого не принимаю подарков.
— Но от меня вы их еще не принимали, — сухо заметил он.
На ее лице появилась задумчивая улыбка, — она, казалось, погрузилась в свои мысли.
Кеб с трудом продвигался по запруженной улице. Толкотня лошадей и экипажей создавали неразбериху на улицах Лондона. Каждый день случались происшествия: то лошадь понесет, то кареты сцепятся колесами, то пешеход выскочит наперерез кебу или конке. Что-то нужно было делать, и изобретение автомобиля, по-видимому, не решало проблемы.
Вивиан заметил, что Лейла нахмурилась, кусала губы, явно размышляя над какой-то проблемой, и на время забыла о нем. Изгиб ее подбородка искушал его провести по нему пальцами, облачко темных волос на границе шеи рождало дразнящее желание нежно подуть на них и коснуться губами ее кожи, темно-розовый шелк платья, очертивший ее полную грудь, соблазнял провести по ней рукой, ощутить ладонью ее нежные изгибы… Она повернула к нему серьезное лицо.
— Вивиан, я уже несколько недель хочу спросить вас об этом, — начала она, — но боюсь испортить ваше мнение обо мне.
— Я не думаю, что это возможно, — ответил он, отбрасывая мысли об изгибах ее груди под его ладонью.
— Вы еще не знаете, что я собираюсь сказать, — предупредила Лейла. — Мне больше не у кого спросить совета, и вы, по-видимому, единственный человек, чье мнение по этому вопросу заслуживает внимания.
— А как же Рози Хейвуд? — напомнил он. Роль советчика, которому можно доверять, не очень шла ему, когда дело касалось женщин, и у него не было желания дурачить ее.
— Я знаю, что может сказать Рози, но ее мнение пристрастно. К тому же у нее сейчас много своих проблем. Вы единственный человек, которому я могу доверять.
— Вы доверяете мне? Слава Богу, здесь нет моих друзей, чтобы засвидетельствовать всю глубину моего падения.
— Пожалуйста, будьте серьезным, — попросила она. — Меня это давно беспокоит.
Лейла приступила к рассказу о том, как страстно желает научиться петь, и что Франц Миттельхейтер дал ей адрес известного учителя пения, который согласился давать ей уроки. Проблема заключалась в оплате, и единственный способ разрешить ее — продать подарки поклонников.
— Вот почему я решила больше не принимать подарков, — честно призналась она. — Но те, которые я уже взяла… могу ли я поступить с ними, как хочу?
— Конечно.
Это не вполне удовлетворило ее.
— Но ведь люди, подарившие их мне, хотели, чтобы я носила эти вещи. Что я скажу, если они спросят меня, почему я не надеваю их украшения? — В волнении она положила руку поверх его. — Вот почему вы самый лучший советчик. Вы, должно быть, часто дарили дорогие подарки различным женщинам. Что бы вы почувствовали, если бы обнаружили, что через несколько дней они отнесли их в ломбард?
Положение становилось все хуже. Она как с верным другом обсуждала его многочисленные любовные похождения, тогда как он отчаянно желал, чтобы она стала объектом следующего.
— Это глупый разговор, — отрезал он. — Все зависит от владельца.
— Ну, а что бы вы почувствовали? — настаивала она.
— Я не желаю подвергаться допросу на тему, которую вы подняли совершенно не вовремя, — раздраженно сказал он. — И я хотел бы внести ясность: я не тот человек, которому вы можете доверять. Если бы вы могли сейчас прочитать мои мысли, вы бы отлично это поняли.
Она так проницательно посмотрела на него, что он засомневался, может ли сам себе доверять.
— О, Вивиан, мы же заключили договор, — взволнованно произнесла она.
— Я не могу сдержать его. Вы очень многого требуете от меня.
— Это было ваше предложение, а не мое.
— Значит, я был дурак. Даже в тот день, когда я говорил это, я знал, что не смогу забыть, как вы прекрасны. Ситуация выходит из-под контроля, и вы должны это знать.
Ее ответ показал ему, что она больше не считает его другом, которому можно доверять. Осторожно он попытался приблизиться к ней и не ощутил сопротивления. Не сразу он заметил, что кеб давно остановился, а голос сверху в который раз сообщает, что они приехали к Романе
Вивиан поднял голову.
— Сделай круг вокруг парка.
— Я сделал уже три круга, господин.
— Сделай четвертый!
Но Лейла на мгновение высвободившись, неуверенно сказала, что становится поздно, и им, наверное, следует идти в ресторан. Он был вынужден согласиться, но сказал себе, что после отвезет ее домой.
Сам Романо им поклонился, горячо приветствуя на ломаном английском. Как и предполагал Вивиан, ресторан кишел известными лицами и девушками, занятыми в «Веселой Мэй». Пока они шли к столику, со всех сторон раздавались приветственные возгласы. Вивиан сердечно, но кратко отвечал на большинство из них, не преминув заметить пылающие щеки Лейлы.
Они сели за стол, и он улыбнулся ей, заставив покраснеть еще больше.
— Я говорил вам, мне нельзя доверять. Отложив меню, Вивиан заказал обоим бутерброды со спаржей, жареного цыпленка с гарниром, немного сыра для себя, клубнику для Лейлы и, конечно, шампанское. Гул разговоров, позвякивание ножей и вилок, громкий смех делали невозможной прежнюю доверительность их отношений. Он решил сказать то, что не рискнул в кебе.
— Ты серьезно хочешь брать уроки пения, Лейла?
— Конечно, — ответила она, успокоившись, что разговор перешел на эту тему. — Я всегда знала, что у меня хороший голос. Профессор Гольдштейн, педагог, которого мне рекомендовал Франц Миттельхейтер, сказал, что за вульгарными нотками рыночной торговки у меня прячется настоящее сопрано. — Она улыбнулась. — Я полагаю, это следует расценивать как комплимент.
— А это хороший учитель?
— Да, конечно. Раньше он занимался в Милане с певцами Ла Скала. Это оперный театр в Италии, — объяснила Лейла.
Вивиан постарался изобразить удивление, как будто впервые слышал это название. Положив свою руку поверх ее, он сказал:
— Самое разумное будет позволить мне платить за ваши уроки.
От этих слов ее щеки снова запылали. И прежде чем она смогла что-нибудь ответить, он поспешил продолжить:
— Только не налетайте на меня как разъяренная курица, дорогая. Я не предлагаю ничего дурного.
Однако эта тема не получила продолжения, потому что сзади раздался громкий голос:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49